Страница - 12

—Нет.

— Интересная личность. И не только внешне. Попытайся в группе иностранных корреспондентов попасть на прием к маршалу... Желательно свести тебя либо с Примаковым, либо с начальником штаба Корнеевым. Ну о Примакове ты слышал?

— Как же, легендарный герой. Командир корпуса червонного казачества, обладатель трех орденов Красного Знамени. В армии не так много людей, имеющих даже один орден.

— Наступит время, потом на склоне лет будешь хвастаться, с самим Примаковым, мол, виделся.

— Достаточно, Миша. Еще ничего и не было, а ты уже фантазируешь.

— Ладно, и впрямь пора, а то засиделся: Через пару недель вновь увидимся. Я только в Пекин и Кайфын смотаюсь, попрошу там ребят поберечь Тонких и, может быть, побеседую с ним.

Крепко пожав на прощание руку, Михаил ушел. Утром следующего дня рассыльный отеля принес Лихарину голубой конверт. Надрезав его ножницами, Сергей извлек оттуда аккуратно сложенный, источающий тонкий аромат дорогих духов лист лощеной бумаги, на котором некий мистер Поллак изложил, что приглашает адресата к себе но интересующему его делу. В написанном по-английски тексте Сергей обнаружил две грубых ошибки, которых истинный англичанин никогда бы не сделал.

В номере, куда его привел все тот же посыльный, Лихарин был встречен невысоким мужчиной в теплом китайском халате. Слегка вытянутая наподобие дыни голова незнакомца была покрыта редкой растительностью рыжего цвета. Расчесанные на пробор мокрые волосы и халат удостоверяли, что их владелец только что принял ванну. Несколько навыкате голубые глаза рыжеволосого бесцеремонно разглядывали Сергея.

— Если не ошибаюсь, предо мной мистер Дженкинс?— беспощадно коверкая английскую речь, спросил рыжий.

— Вы не ошибаетесь, джентльмен, перед вами Рой Дженкинс — специальный корреспондент «Чайна экономик ревью» в Калгане»— на безукоризненном английском, холодно, как и подобает истинному британцу, ответил Сергей.

— Ладно, поручик, давайте закончим эту дурацкую церемонию, я ведь вас сразу узнал. Ради бога, простите мне скверный «инглиш» и китайскую тряпку, — показывая взглядом на свой халат, проговорил рыжий и назвал себя:

— Черкашинин, остальное, надеюсь, вам понятно.

— Ясно,— проговорил Сергей и резко пожал вялую холеную руку Черкашинина. Тот от боли несколько скривился и потом пару раз махнул кистью в сторону дивана, как бы прогоняя боль и заодно приглашая Сергея присесть.

— Хотел с вами встретиться утром,— продолжал Черкашинин,— но, думаю, откладывать не стоит, лучше завтра смотаемся куда-нибудь на пикничок. У меня здесь в отеле хорошая знакомая — дочь хозяйки. Она давно просит вырваться за город: ведь сколько бывал и все так, на одну мочку, а на сей раз, честно говоря, хочу хоть с недельку отдохнуть. Тем более, что за Пекином сейчас идут бои, а пуля — дура: не разбирает, кто уже отжил свое, а кому еще следует топтать землю.

— Вы что же, прямо из Пекина?— спросил Сергей.

— Если бы так,—ответил Черкашинин,— то я не стал бы вам предлагать участие в пикнике. Не торопитесь, поручик, о главном мы еще поговорим, время есть.

«Дурак, чуть не опростоволосился»,— в душе выругал себя Сергей и, чтобы Черкашинин не заметил его промаха, решил пояснить свой вопрос.

— Я ведь в отличие от вас должен беспокоиться о времени, повода для подозрений своим сослуживцам в России давать не могу, на слишком серьезное дело идем.

— Как хотите, но вам придется здесь, в Китае, еще месяца два торчать. Вы когда выехали с места?

— Да уже больше месяца.

— Ничего. Состряпаете бумагу о болезни, теперь ведь диктатура пролетариата, никто вас не уволит.

— Я веду речь не об увольнении, а о подозрении.

— Все равно, раньше мы вас отсюда не выпустим: право на подозрение и у нас есть. Не упрямьтесь, поручик, Николай Александрович наказал мне, чтобы я детально договорился с вами о посылке нашего человека в Россию.

— Вы что, решили меня оскорбить?—резко ответил Лихарин.

— Ради бога, поручик, я просто неудачно пошутил, никак не могу прийти в себя после дороги.

Сергеи внимательно посмотрел на атаманского гонца и, увидев, что резкий ответ сбил с того спесь, мягко проговорил:

— Федор Константинович, вы обмолвились насчет Николая Александровича, Если не ошибаюсь, речь шла о генерал-майоре Денисове, начальнике штаба у Бориса Владимировича.

— О нем. Замечу, господином атаманом предложение начштаба одобрено.

— Безусловно, я не могу возражать против стремления Бориса Владимировича получить от своего доверенного лица надлежащую информацию о нашей работе. Хочу лишь напомнить о себе.

— Истуканами, поручик, мы не будем, все обстоятельства, связанные с вами, учтем. Советую покончить с волнениями и помочь мне разделить завтрашний пикник.— Вяло улыбнувшись, Черкащинин как-то сразу поскучнел, и Сергей понял — пора откланяться.

— Большая часть ночи прошла в головоломках, как побыстрее сообщить Михаилу о происшедшем. Помог, как показалось, случай. Утром по пути к месту отдыха подруга Черкашинина затащила своего приятеля в магазин тканей: там вроде бы привезли новые партии товара из Индии. Сергей остался в фаэтоне. Скучая от безделья, он принялся разглядывать редких прохожих и увидел у дверей соседнего магазина Михаила. Тот стоял вполуоборот к витрине и кого-то ждал. Сергей, выбравшись на обочину дороги, медленно прошел мимо Михаила, на ходу прошептал: «Есть новости». В ответ донеслось: «Увидимся, обсудим». Когда, сделав еще несколько шагов, Сергей повернулся, Михаила на том месте уже не было.

Пикник не получился. Усердно налегая на спиртное, Черкашинин быстро захмелел и, немного покуражившись, вскоре уснул. Его приятельница Лиза, заметно загрустив, изредка перебрасывалась отдельными словами с Сергеем, не скрывая своего разочарования.

Ночью в двери номера Сергея щелкнул замок. Протерев заспанные глаза, Лихарин увидел перед собой Довгаля.

— Извини, Сережа, что так поздно,—проговорил тот,—но раньше никак не мог, зацепил след одной личности. Что у тебя случилось?

— Атаман решил нас проверить. В ближайшие дни в Союз направится его доверенный. Пароль и прочее Черкашинин у меня уже получил.

— Прекрасно. Пока этот «инспектор» будет добираться, мы все необходимое подготовим и даже обеспечим ему комфортабельное возвращение. Должен же атаман почувствовать нашу силу.

— Кого ты заметил, не того ли, кто причастен к моему делу?

— Как тебе сказать, в общем, связь есть. Это майор Мацумура. Он когда-то был другом Фын Юйсяна и сейчас пытается возродить старые отношения. Мацумура, по слухам из Харбина, вроде бы соперничает с английским генералом Сеттоном в борьбе за влияние на диктатора Маньчжурии маршала Чжан Цзолина.

— Мацумура — шеф японской разведки на севере Китая, и его появление здесь означает,— вставил Сергей,— что самураи недовольны курсом Фына и, пытаясь исправить его, посылают в качестве наставника «старого друга».

— ...Которому,— продолжил Михаил,— одновременно поручается установить контакт с Анненковым на предмет подготовки условий для свержения Фына.

— Пожалуй, это так. Я думаю, если тебе что-нибудь удастся добыть, тогда мы сможем доказать Фыну подлинную суть намерений японцев и англичан, а это, в свою очередь, облегчит проведение операции.

— Было бы превосходно. Ладно, давай пока помолчим об этом. Кстати, пока не забыл. Завтра тебя один из офицеров маршала повезет на учения кавалеристов. Черкашинин, конечно, здесь понервничает, но это ему наказание. Раз они тебе сами смастерили такое прикрытие, пусть глотают эту пилюлю. На учениях будет Примаков. С ним я о тебе договорился, он согласен побеседовать.

— Здорово! Молодец ты.

— Ну чего там, мое дело намного проще: все-таки в

пасти дьявола не я, а ты.

— Опять за свое, ведь уже договорились не затрагивать эту тему.

— На меня, Сергей, обижаться не стоит. Ладно, давай отдыхай.

Утром Лихарина пригласили к директору провинциального департамента иностранных дел Ченгу, который предложил «корреспонденту» побывать на показательных занятиях курсантов кавалерийской школы. По знаку Ченга китайский солдат подвел к крыльцу дома серого иноходца, н в сопровождении офицера Сергей отправился к месту занятий.

На низкорослых монгольских лошадях курсанты показывали умение преодолевать препятствия и рубить лозу. Японские карабины и палаши немецких драгун составляли вооружение курсантов. После того, как некоторые офицеры школы продемонстрировали умение владеть русской казачьей пикой, на плац выехал одиночный всадник. Он показал такие чудеса джигитовки, что в толпе собравшихся беспрерывно раздавались возгласы одобрения. Стойку на руках в седле сменил трюк высшего класса — всадник, обхватив руками переднюю луку седла, спрыгнул на полном ходу на правую сторону, весь сжавшись, одними носками коснулся земли, и, как бы подхваченный встречным потоком воздуха, птицей перелетел на другую сторону.

— Молодец, Петр! — раздался голос сзади. Лихарин обернулся на звуки русской речи.

Слова восхищения принадлежали мужчине лет тридцати. Чуть выше среднего роста, в ладно пригнанной офицерской гимнастерке, перехваченной в талии кавказским ремешком, он резко выделялся в толпе. Большой чистый лоб, слегка сжатые губы, прямой нос, чуть припухшие веки за тонкими стеклами очков —все это сразу бросилось в глаза. Легким наклоном головы незнакомец как бы пригласил Сергея к беседе.

— Мистер Дженкинс?—спросил он на английском.

— Да,— ответил Сергей.

— Господин Ченг просил меня рассказать вам кое-что об успехах китайских курсантов. Если не возражаете, мы побеседуем в канцелярии начальника школы. Извините, я не представился,— Генри Аллен.

— Буду вам только признателен, мистер Аллен,—скороговоркой выпалил Сергей.

Удобно расположившись в кресле-качалке, Аллен сказал по-русски, что, исполняя просьбу товарища Довгаля, он согласен пояснить для Сергея детали обстановки на севере Китая.

— Мне хотелось бы попросить вас в первую очередь рассказать о маршале Фын Юйсяне и его роли в борьбе различных сил внутри страны,— сказал Сергей.

Аллен закурил сигару и медленно, с расстановкой, четко выговаривая слова, стал отвечать на вопрос.

— Среди крупных китайских милитаристов Фын Юйсян, пожалуй, единственный прогресивно мыслящий человек. Сам он знатного помещичьего рода, получил образование в Японии. Его главным военным советником до нас был японский майор Мацумура, с которым Фын сейчас пока не поддерживает связи. Всюду Фын заявляет о верности идеалам Сунь Ятсена, покойного отца китайской революции.

Армия Фына нанесла серьезный удар по войскам английского ставленника У Пейфу. Союзник Фына генерал Го Сунлин пытался разгромить проводника японского влияния Чжан Цзолина, но потерпел поражение вследствие вмешательства самураев. Войска Фына, связав своим существованием армии наиболее реакционной группы Чжан Цзолина, фактически помогают революционерам на юге страны укреплять свои силы.

— Скажите...— попытался задать вопрос Сергей.

—. Можете называть меня Виталием Марковичем, —

улыбнувшись, проговорил Аллен.

— Спасибо. Виталий Маркович, как, по-вашему, относится Фын Юйсян к находящимся на контролируемой им территории белогвардейцам?

— Настороженно. Ему отлично известно, что бывший правитель Приморья генерал Меркулов занимает пост главного военного советника у Чжан Цзолина, что множество белых служит в созданных англичанами, французами и японцами формированиях, которые используются ими для борьбы с китайской революцией. Фын далек от коммунизма, хотя реакционеры называют его красным. В армии Фына нет пролетарского ядра, все солдаты и офицеры—выходцы из деревни. Среди командного состава нет таких, кто имел бы революционное прошлое. Маршал с большим трудом согласился на предложение Гоминдана вести в войсках политическую работу.

— Но все же теперь она ведется?

— Иногда весьма своеобразно. В качестве наглядного пособия, например, используют так называемую «карту национального позора».

— Что это за штука?

— Огромный плакат, изображающий карту Китая, хотя не совсем правдоподобную. Часть мест на ней заштрихована косыми линиями и поверх них сделана надпись: «Эти земли уже на наши». В их число включены не только все сеттльменты, Гонконг, Тайвань, но и Индокитай, Корея, Монголия, есть там и Приморье и даже Средняя Азия.

— Ого!— изумленно воскликнул Сергей,— широко размахнулись. Довольно странновато получается. Выходит, что солдатам внушается мысль о необходимости претензий на советские земли. А что же китайские коммунисты, они тоже согласны с подобной агитацией?

— Товарищ Ли Дачжао, с которым беседовали наши специалисты, извинился и напомнил о прошлом Фын Юйсяна. В общем, товарищу Ли удалось убедить маршала отказаться от карты. Сейчас Ли Дачжао как уполномоченный Гоминдана направляет политическую работу в войсках Фын Юйсяна. Вы, вероятно, знаете, что профессор Ли — не только уважаемый человек в стране, но и секретарь Северо-Западного бюро Компартии Китая.

— Виталий Маркович, мне хочется еще одно обстоятельство уточнить. Имеет ли маршал Фын информацию о замыслах белогвардейской верхушки в Китае?

— Судя по всему, он ею пренебрегает.

— Напрасно. Если они объединятся, то свой первый удар вместе с Чжан Цзолином обрушат на войска Фына. Преуменьшать опасность не стоит. Боевой опыт у этих людей немалый.

— У нас его тоже хватает.

— Да, но передача вашего опыта, насколько я осведомлен, тормозится генералитетом, а белогвардейцы сами участвуют в боях.

— Если вам удастся добыть что-либо, прямо уличающее наших бывших соотечественников, обещаю сразу использовать ваш материал, пренебрегать им маршал не стянет.

В завершение беседы Лихарин договорился о том, что ft случае надобности при возвращении на Родину ему разрешат воспользоваться транспортом, уходящим из Калгана через Монголию в СССР, и выделят в помощь кого-либо из возвращающихся домой военных специалистов.

...В отеле Сергея ждал Черкашинин.

— Что у тебя?

— Лизавета ром притащила. Маслянистая дрянь. Эх, нашей бы, русской водочки. Тьфу!—и, замысловато выругавшись, Черкашинин сплюнул.

После рома атаманский связной совсем потерял дар речи и вскоре свалился кулем. Сергей с помощью служки утащил «приятеля» в его номер и уложил в постель. Снимая с Черкашинина френч, Лихарин обратил внимание на то, что грудь гонца была затянута широким бинтом.

«На рану это не похоже,— подумал Сергей,— ведь он ни разу не прореагировал на боль, хотя стукался об углы и грудью, и спиной, и боками». Под повязкой прощупывался какой-то сверток. Ослабив бинт, Сергей извлек его. Это был сложенный вдвое пакет. Моментально сверкнула мысль: письмо Анненкова! Сергей запер изнутри номер Ознакомившись с текстом, переписал содержание, затем привел все в прежнее положение и не спеша удалился к себе.

Добытый материал был настолько ценным, что Лихарин с трудом удержал себя от встречи с кем-либо из советских специалистов. Из письма атамана можно было понять» что генерал Меркулов просил у Анненкова ответа на три вопроса: какова обстановка в Синьцзяне, особенно настроение тамошних мусульман, их взаимоотношения с китайцами и единоверцами, проживающими в СССР, способны ли живущие в Синьцзяне белогвардейцы к быстрому возобновлению борьбы с Советской страной; согласен ли Анненков возглавить организацию отрядов партизанского типа, которые должны первыми начать военные действия против СССР?

Меркулов, кроме того, намекал атаману о щедрых ассигнованиях со стороны Японии на это дело.

...Михаил пришел на встречу уже после отъезда Черкашинина и опять ночью. Так же, как и в прошлый раз, осторожно щелкнул замок двери. Но на этот раз Сергей не спал и сразу же заметил, что его друг нездоров.

— Ты что, Миша?—встрево,женно спросил он.

— Кажется, прихватил лихорадку,— пристукивая oт озноба зубами, ответил тот.

У меня есть хинин, примешь?

— Давай!

Поморщившись, Михаил проглотил таблетку, запил ее водой и прилег на кушетку. За то время, что не виделись, oн сильно осунулся, кожа лица пожелтела, под глазами темнели зеленые полукружья.

— Придется тебе прекратить поездки,— прервал молчание Сергей,— да, по-моему, они теперь и не нужны. Будем ускоренно завершать операцию.

— Есть улов?

— Еще какой!

— Черкашинин?

— Да. На, читай, — Сергей протянул копию письма Анненкова. Довгаль придвинул лампу поближе и сначала пробежал текст глазами, а потом еще раз прочитал его уже медленно, иногда шевеля потрескавшимися от жара губами. Закончив чтение, Михаил вновь лег.

— Как ты достал его?— спросил он, растягивая слова.

— Ром помог.

— Больше отсюда никуда не еду, ты прав. Приготовления сделаны, и Черкашинина я возьму на себя, а тебе надо сосредоточиться на самом атамане. Похоже, что он собирался покончить с выжиданием. Во всяком случае, предложение Меркулова им принято с восторгом. Ты обратил внимание на это место: «...сбор партизан и их организация— моя заветная мечта, которая в течение пяти лет не покидала меня...».

— Не знаю, как тебе, но мне больше запомнилось то, где он о Кульдже пишет. Прочти-ка его: «...свое главное внимание я обращал на район Кульджй, где довольно большая, хорошо организованная группа имеет связь с тайными организациями Семиречья и при первой возможности перейдет границу для активных действий...»

— Выходит, твои края, Сережа, атаман решил избрать центром первого удара.

— Он же их хорошо знает, так обильно полил кровью, что едва ли забудется.

— А трюк Меркулова атаман раскусил. Сделать генерала своим заместителем по Дальнему Востоку, по связи с японцами Анненков согласен, но убрать со сцены Иларьева—слишком много, ведь тогда харбинские молодчики из атаманской свиты перейдут в чужие руки и контроль над действиями Меркулова будет утерян.

— Точно. Поэтому он и отвечает генералу: «Я думаю, что Иларьев может быть хорошим начальником и может нe пить...»

— Ты прав дружище: этот материал настолько важен, что Черкашинина нам теперь ни в коем случае из виду выпускать не следует.

— Только ты все-таки отлежись сначала, а то прямо на покойника похож.

— Нет, Сережа, до дверей того света я еще не добрался и, следовательно, походить на его обитателя не могу,— смеясь, ответил Михаил.— Вот отвезу твой сюрприз в Пекин, отдохну там, подлечусь и опять к тебе на помощь. Недельки за две, видимо, обернусь.

...Обязанности корреспондента вместе с определенными возможностями таили и некоторые неудобства. Под завывание январских ветров знакомство с Баотоу, Пиндечуанью и рядом других мест было не совсем приятным. Хотя «храм земледелия» в окрестностях Калгана и гробница Чингисхана в пустыне Ордос Для любого туриста были изюминкой, Сергей стремился скорее вернуться в гостиницу. Он опасался, что может пропустить очередной приезд Черкашинина и, следовательно, какое-либо письмо атамана танется неизвестным.

Беспокойство отчасти оправдалось. Хозяйка отеля вручила Сергею записку Черкашинина, в которой тот передавал Лихарину «совет» Анненкова посетить в начале февраля конный завод атамана.

 Однако поездка в Ланьчжоу отпала. Михаил известил Сергея о том, что Анненков приглашен маршалом Фын Юйсяном в Пиндечуань на беседу и будет после этого назначен старшим военным советником в группе войск генерала Чжан Цзицзяна, губернатора провинции Чахар.

Маршал решил держать атамана с собой рядом, а этим, ты сам понимаешь, значительно облегчается наша задача. Я дал Примакову то письмо, и он ознакомил с ним Фына. Намерения белогвардейцев, в том числе Анненкова настолько обеспокоили маршала, что он собирался было выслать атамана со своей территории, но Примаков сумел убедить Фына в полезности держать Анненкова около себя, чтобы, контролируя его действия, одновременно знать замыслы противников маршала.

— Значит, опять Пиндечуань?

— Опять.

Беседу прервал посыльный генерала Тана, личного секретаря маршала, который передал «господину корреспонденту» приглашение осмотреть музей и некоторые исторические памятники в районе Датуна и побывать на приеме у маршала в Пиндечуане.

Датун—небольшой городок с 50-тысячным населением, расположился в центре Сянганской котловины. Горы, охватившие сплошным кольцом равнину, не раз в прошлом укрывали местных жителей от врагов, и выбитые в скалах пещеры сохранили немало памятников ранней истории страны. У входа в одну из пещер Сергей увидел два огромных изображения Будды, высеченных в толще камня. По словам настоятеля Датунского монастыря, они были сделаны примерна 1500 лет назад. Неизвестные мастера вырубили в скале только верхнюю треть туловища высотой примерно 15 метров. Освещенный лучами, со своей ласковой всепрощающей улыбкой Будда загадочно смотрел на людей, стремившихся найти у него поддержку.

В Пиндечуань Лихарин добрался на автомашине. Весь разбитый многочасовой тряской, он с трудом дождался приема у начальника местного гарнизона и только после беседы с ним отправился в отведенную для жилья комнату.

Однако по-настоящему отдохнуть не пришлось. Несмотря на позднее время, его пригласили отужинать у маршала. Адьютант Фын Юйсяна генерал-майор Тан Юлинь, одетый в костюм офицера личной гвардии, беседовал в приемной маршала с другими приглашенными. Их было двое. Тан кивком головы предложил Сергею сесть и, закончив разговор, ушел для доклада. Вскоре от вернулся и сначала пригласил пройти в находившуюся рядом гостинную тех двоих, а затем и «господина корреспондента».

При входе гостей встречали маршал и его супруга. Высокий, стройный, одетый в полувоенный костюм Фын Юйсян тихим голосом осведомился о самочувствии прибывших и, пожимая руку, задал несколько традиционных вопросов этикета. Сергей знал, что маршалу 45 лет, но тот выглядел гораздо моложе. Чисто выбритое лицо наряду с обычной светской любезностью отражало кажущееся простодушие хозяина, и в этом была немалая привлекательность. В коротко остриженных волосах Фын Юйсяна густой россыпью поблескивала седина. Жена маршала, маленькая женщина лет тридцати, едва доставала мужу до плеча. Аккуратные очки делали ее лицо чуть-чуть строгим и придавали ему одухотворенность.

В глубине гостиной виднелся круглый лакированный стол, накрытый на 10 персон по китайскому обычаю. Резные стулья с высокой прямой спинкой и приподнятыми сиденьями выглядели тяжеловатыми в свете керосиновых ламп. Приглядевшись, Сергей заметил, что только его как настоящего европейца снабдили ножом и вилкой, все остальные расправлялись с пищей при помощи куайцзы.

Прислуживавшие за столом солдаты, одетые в белые курточки, неслышно появляясь, быстро меняли блюда. Мfршал иногда перебрасывался шутливыми репликами с офицерами своего штаба, поддерживая за столом хорошее настроение. Вместо вина (употребление которого в армии Фын Юйсяна категорически запрещалось) был подан лимонадный напиток.

После ужина, несмотря на позднее время, маршал захотел побеседовать с корреспондентом. Переводчиком выступал генерал Тан, хорошо владевший английским. За все время разговора Фын Юйсян только однажды угрожающе сдвинул свои густые черные брови и сердито шевельнул крашеные, чтобы скрыть седину, усы. Несколько раз он дружелюбно улыбнулся, сверкнув ослепительно белыми зубами.

Маршал поинтересовался сначала, что привело «господина Дженкинса» в район расположения народной армии.

— Редакция,— ответил Сергей,— намерена опубликовать серию статей о прошлом и настоящем северо-западаных районов Китая, привлечь сюда дружественный иноcтранный капитал и содействовать этим поднятию благосостояния и процветанию здешнего населения.

— Мы с уважением,— ответил Фын Юйсян,—относимся к тем, кто сочувствует нашему трудному положению и желает содействовать в приобщении ко всеобщему прогрессу.

— Пользуется ли правительство гоминьцзюня (народной армии) помощью иностранных держав?— спросил Сергей.

— Какую помощь вы имеетt в виду?—несколько резковато потребовал ясности маршал.

— Конечно, экономическую,—уточнил Сергей.

— Мы получили займы от некоторых дружественных! стран, которые с сочувствием следят за борьбой народного! Китая против врагов национального единства.

— Господин маршал, мне приходилось читать, что вы широко используете в своих войсках иностранных военных специалистов, даже большевиков, это верно?

— Да, в моей армии служат итальянцы, японцы, немцы, есть русские. В беседе с американским корреспондентом я уже говорил, что я такой же большевик, как любой Генерал в Америке, а военные эксперты из России, знающие люди, у них огромный боевой опыт, так необходимый гоминьцзюню. Вот и сейчас со мной беседовали двое военных специалистов. Они сражались в России и, я думаю, сумеют поделиться с моими офицерами своими богатыми знаниями.

— Благодарю вас, господин маршал.

— Рад был с вами побеседовать, господин Дженкинс. Долго вы намерены пробыть у нас?

— Если не встречу возражений, я хотел бы изучить возможности экспорта некоторых традиционных товаров этого района.

— Поговорите с генералом Таном, он поможет вам во всем.

— Весьма признателен вам, господин маршал, за такую любезность.

Фын Юйсян, слегка наклонив голову, попрощался и вместе с женой вышел. Генерал Тан, взяв на себя обязанность хозяина извинился перед «корреспондентом» за то, что не познакомил его с гостями маршала накануне приема, и предложил исправить свою оплошность сейчас. Он по очереди, в соответствии с правилами военной иерархии, представил Сергею приближенных Фын Юйсяна, а затем подвел его к двум европейцам, беседовавшим с одним из штабных офицеров.

— Господин маршал говорил вам, что он принял сегодня на службу двух русских военных специалистов. О том, что они не большевики, вам, пожалуй, скажет любой, кто сколько-нибудь знает о русской революции. Знакомьтесь, господа: господин Дженкинс, господин Анненков, господин Денисов.

— Рой Дженкинс, специальный корреспондент «Чайна экономик ревью»,— представился Сергей.

— Борис Владимирович Анненков.

— Николай Александрович Денисов.

«Быстро вас доставили сюда»,— подумал Сергей и, чтобы обеспечить себе возможность официального общения с атаманом вне стен резиденции Фын Юйсяна, решил и полную силу использовать журналистское прикрытие.

— Мистер Анненков,—обратился он к атаману на английском,— моя редакция часто публикует не только материалы на экономические темы. Не могли бы вы дать мне интервью о вашей борьбе с коммунизмом в прошлом и планах на будущее. Имя Анненкова хорошо известно и здесь, на Дальнем Востоке, и за океаном. Наши читатели с интересом познакомятся со взглядами одного из наиболее уважаемых героев белого движения на проблемы борьбы с большевиками.

Пока Сергей говорил, Анненков молча стоял, чуть прикрыв веками глаза. Следы китайской тюрьмы не отразились на внешнем облике атамана. Слегка вздернутый нос, небольшой вьющийся чуб придавали выражению лица властность и решительность. Тонкие губы, чуть прикрытые сверху аккуратными, закрученными на концах усами, как бы намекали на капризность этого человека. Стоял он прямо, по-гвардейски развернув грудь. Во всем его облике чувствовалась та картинность позы, которая была тай присуща кадровым офицерам царской армии.

Денисов, в отличие от атамана, выглядел обрюзгшим, ему можно было дать больше 40 лет, хотя в действительности он недавно отметил 35-летие. Академическая бородка (видимо, в память об ускоренных курсах Академии Генерального штаба), солидное брюшко, небольшой рост, мешковато сидевшая гимнастерка — все это делало Денисова немного смешным.

Выслушав «корреспондента», Анненков холодно взглянул на «мистера Дженкинса»: — «Мне бы не хотелось, сэр Дженкинс, дать сейчас утвердительный ответ на ваше предложение. Если вы не против, к этому разговору можно будет вернуться завтра».

— С удовольствием, мистер Анненков. Сенкью вери матч (большое спасибо), гуд бай.

— Гуд бай, мистер Дженкинс.

Раздумывая потом в своей комнате над результатами встречи, Лихарин пришел к выводу, что атаман пока не имеет сведений от своего «инспектора» и поэтому оттягивает время серьезного разговора. «Ну, это теперь не беда, -подумал Сергей,— мое положение в результате переезд^ атамана сюда улучшилось, теперь не только Черкашинин, но и другие гонцы от нас не уйдут».

О предстоящем возвращении анненковского «инспектора» Сергею поведал на очередной встрече Михаил:

— Ребята пишут, что этому Карпенко показывали все что он хотел, ну и доверенный убедился в истинности «Соколов». Отыскали для него даже двух генералов-стариков.

— Миша, нам теперь работы прибавится. За этими персонами придется установить круглосуточное наблюдение. К Анненкову потянутся гонцы не только из Харбина. Не секрет, что его перевод сюда насторожит не только эмиграцию. И англичане, и французы, и японцы постараются ударить в колокола. То, что мы тоже попадем в поле их зрения, закономерно. Вся соль в том, чтобы на нас внимание не задержалось, проскользнуло. А вот их мы не можем пропустить. Каждый шаг, каждое движение надо замечать, иначе все пойдёт прахом. Ты попроси, пусть из Читы кого-нибудь подбросят, хоть на время, а то один закрутишься.

— Ничего, вывернусь. Да и не резон сюда людей тащить, они невольно прикуют все взгляды к нам.

— А ведь верно. Ладно, давай тогда покумекаем, как теперь будем трудиться.

...Генерал Тан оказался чересчур внимательным. Присланный им офицер вручил Сергею сведения о полезных ископаемых северо-востока, о больших запасах золота, угля, нефти, марганца, о развитии шерстоткацкой и кожевенной промышленности, о возможности постройки консервных заводов, на которых можно перерабатывать огромное количество продуктов животноводства этого района. На изучение сведений ушел весь день. Вечером тот же офицер, по распоряжению Тана, пригласил Сергея на просмотр драмы «Сай цзин хо».

Зал театра, когда Сергей пришел туда, уже был переполнен, хотя до начала спектакля оставалось еще добрых полчаса. Большую часть зрителей составляли солдаты местного гарнизона и семьи офицеров. Именно для них предназначалась эта драма, рассказывающая о бесчинствах международного империализма в Пекине в 1901—1902 годах после поражения «боксерского» восстания. Одобрительные или негодующие выкрики зрителей, иногда переходившие в рев, подтверждали политическую остроту темы.

Однако Сергей многого в тот вечер не понял. Гораздо позднее ему стала доступна условность используемых актерами выразительных средств, а тогда он просто удивлялся, почему в одной сцене лицо одного и того же актера было расписано красной краской, в другой - белой, и третьей — черной. Оказывается, в соответствии с конфуцианскими (религиозно-моральными) правилами красная краска—символ верности и мужества, черная — душевной прямоты, белая — подлости и коварства. Изумительными были пантомимы и система выразительных жестов, которые дополнялись заимствованными у европейцев сценками водевиля. В конце, когда дали занавес, один из работников штаба Фын Юйсяна зачитал сообщения о победах народно-революционных армий на юге страны и от имени маршала призвал всех присутствующих крепить мощь гоминь-цзюня, надежного защитника китайской революции на

севере.

Возвращаясь вечером после спектакля к себе, Сергей думал о предстоящем разговоре с Анненковым, о возможных уловках атамана. Хотя он не знал Денисова, почему-то был уверен: с начальником штаба удастся справиться сравнительно легко, властолюбивый атаман не мог держать рядом с собой одаренных людей, ему требовались хорошие посредственности, над которыми он мог возвышаться.

Беседа, состоявшаяся на следующий день с Денисовым, подтвердила эту мысль. С трудом выдавив из себя несколько английских фраз, Денисов заговорил по-русски, пояснив:

— Не силен я в английском, давайте лучше уж на нашем, русском, поговорим. Мне Черкашинин о вас все необходимое рассказал, так что таиться нечего.

— Идея британской вывески не мне принадлежи, Николай Александрович,— с определенной долей иронии ответил Сергей.

— Знаю. Это мое предложение. Откровенно говоря, поручик, вы настолько хорошо вошли в роль, что, если бы я не знал, кто вы в действительности, ни за что бы не подумал, что передо мной русский человек.

— Вы переоцениваете меня, ваше превосходительство,— мягко ответил Лихарин,

— Не скромничайте, Сергей Павлович. Борис Владимирович и я очень благодарны вам за интервью с Фын Юйсяном, ведь оно помогло нам понять этого человека. До сих пор мы о нем знали, как о стороннике красных. Ваши вопросы к маршалу и его ответы рассеяли наши сомнения.

— Мне, Николай Александрович, показалось непростительным не воспользоваться личиной корреспондента, чтобы разобраться в его отношении к нашему делу.

— Вы правильно сделали, Сергей Павлович.

Некоторое время оба молчали, затем Денисов начал расспрашивать Лихарина о его прошлом, о военном образовании.

Скажите, поручик, вы кончали юнкерское училище? Нет, я попал в семнадцатом в Петергофскую школу прапорщиков, но большевистский переворот нарушил мои планы, учебу пришлось прервать.

— А дальше?

«Кажется, атамана,— решил про себя Сергей,— память все-таки подвела, он и прислал тебя для первоначального допроса, чтобы выяснить, где, при каких обстоятельствах мог меня видеть». И, внимательно посмотрев на собеседника, чтобы проверить, заметил ли он заминку, Сергей начал излагать историю своего двойника Яненко.

— Дальше, ваше превосходительство, обстояло так: в боях под Гатчиной примкнул к казакам Краснова, который Пытался вернуть Керенскому власть, но большевики собрались с силами, и вы знаете, чем это кончилось. Я же поручил тогда ранение, идти лечиться в переполненный солдатский госпиталь не хотелось и уступил настойчивым просьбам своего приятеля, поехал к нему в Зауралье.

— Почему не домой?

— Куда? К немцам в пасть? Мои родные не успели выехать из Вильно, отец болел. Подробности я узнал, конечно, позднее. Да. Полгода бездельничал, иногда от скуки давал уроки английского. В июне 18-го вступил в корпус генерала Ханжина и был у него до октября 19-го года, когда свалился в тифу. Очнулся в Петропавловске. Там и устроился. В декабре 20-го получил разрешение навестить родителей, которые перебрались в Смоленск. Выехал к ним в начале 21-го года и, к сожалению, в ишимской кампании участия не принял, хотя с полковником Кудрявцевым связь имел.

— Он был всего лишь подполковником.

— Разве? Нам этого не было известно.

А где вы вступили в войска Ханжина?

— В Ишиме.

— И потом?

Потом бои за Верхнеуральск, Екатеринбург, Уфу.

Такой успех и...

— Мои коллеги по курсам Генерального штаба называли то время периодом обманутых надежд. Успех был колоссальный. До сих пор не могу понять, как Ханжин Просмотрел маневр Фрунзе.

— Николай Александрович, простите меня за наивный вопрос, вы разве пришли к Борису Владимировичу позже?

— Да, осенью 19-го. С тех пор вместе.

— Николай Александрович, могу я задать вам еще один вопрос?

— Пожалуйста, поручик, пожалуйста.

— Когда я находился в Харбине, мне намекнули, что тогда в Синьцзяне Борис Владимирович попал в китайскую тюрьму не без согласия англичан. Сыны Альбиона коварны, можно ли серьезно рассчитывать сейчас хотя бы на их невмешательство?

— Вас не совсем точно информировали, Сергей Павлович. В феврале прошлого года я специально ездил в Пекин к английскому генеральному консулу Александеру. Предлог был прост — дайте визу на выезд в Канаду. Так он мне заявил: «Я против того, чтобы Анненков уезжал куда-либо. В настоящее время политическая обстановка складывается так, что такие люди, как Анненков, нужны здесь, на Дальнем Востоке». Отсюда вывод: англичане помогут нам и довольно серьезно. Что же касается Синьцзяна, то там дело было не в англичанах, а в подлом коварстве Дутова.

— Большое спасибо, Николай Александрович.

— Что вы, поручик, это мой долг ввести вас в курс дела. Да, еще одно. Борис Владимирович просил вас совершить с ним завтра утром верховую прогулку. Вы не против?

— Я просто польщен этим, ваше превосходительство. Не знаю даже, как выразить вам свою признательность.

— Тогда всего хорошего.

— До свидания, Николай Александрович.

Рано утром Сергея разбудил настойчивый стук в дверь. Когда он распахнул ее, перед ним стоял парень лет 22. Старая, но аккуратная черкеска шинельного сукна, ухарски сбитая на бок папаха, небольшой вьющийся чуб свидетельствовали, что это русский казак. Уточнив, с кем он имеет дело, казак отрекомендовался Александром Ярковым и, резко вскинув в приветствии руку, проговорил:

— Брат атаман приглашает вас на верховую прогулку.

Сергей попросил Яркова немного подождать и, одевшись, вышел. У крыльца дома его ждал гнедой белоногий скакун. Вспомнив былые тренировки, Сергей одним махом вскочил в седло и следом за Ярковым направился к назначенному атаманом месту. Ехали молча, раз только остановились, когда Ярков подтягивал подпругу. На месте их ждали двое, одетые в такие же, как у Яркова, черкески. Пришпорив своего коня, он подскакал к ним и, резко осадив, доложил: «Брат атаман, твой приказ выполнен». В ответ прозвучало: «Спасибо, брат».

«Что-то тут от театра,— подумал Сергей,— даже обращение друг к другу особое». Чуть позже он еще раз подумал о театральности неведения атамана.

Как опытный кавалерист, Анненков свободно, даже несколько небрежно, сидел в седле. Под атаманом горячился, круто изгибая шею, вороной красавец. На Анненкове тоже была черкеска, но первосортного сукна. Отливавшие золотом генеральские погоны напоминали присутствовавшим об огромной дистанции, отделявшей всех от атамана. «А китайскую форму он, видимо, еще не получил»,— решил Сергей, искоса поглядывая на Анненкова.

Беседа началась после того, как атаман взмахом руки приказал своим телохранителям немного отстать. Как и предполагал Сергей, Анненков вспомнил подробности встреч. Уже позднее, перепроверяя все по документам, Лихарин удивлялся, насколько точно излагал ему ход дела атаман. Да, этот человек был наделен поистине феноменальной памятью. Атаман дотошно расспрашивал Сергея, где и когда тот присутствовал на официальных приемах, сколько времени был в боях под Верхнеуральском, что решило исход этих боев. Подробный допрос длился довольно долго, и Лихарин почувствовал к концу разговора большую усталость. Видимо, устал и атаман. Анненков сначала картинно привстал на стременах, огляделся, затем принял к шее коня, по-казачьи гикнул и вороной стрелой помчал в степную даль. За ним устремились остальные участники прогулки. Бешеная скачка сняла утомление, и домой возвращались не торопясь, давая возможность коням остыть. У самого въезда в Пиндечуань Анненков, подводя итог расспросам, сказал:

— Карпенко утверждает, что ванта люди приняли его хорошо, дела идут неплохо, но вот уж больно дряхлы руководители. Неужели никого более достойного не нашлось?

«Итак, господин атаман, - моментально решил Сергей,—ты просишь повторить приглашение от «Соколов» быть их вождем. Изволь, это сделать нетрудно». И, стараясь попасть в тон, ответил:

— Война и послевоенное лихолетье показали, что не всякому по плечу ноша вождя, именно поэтому организация уполномочила меня просить вас, господин атаман, возглавить нашу борьбу.

— А если бы не удалось связаться со мной? — после минутного молчания вновь задал вопрос Анненков.

— Тогда мне бы пришлось, как говорят, не солоно хлебавши, возвратиться назад, так как все остальные кандидатуры отвергнуты. В этом случае единственный исход— искать связи с Парижем или Прагой.

— Когда вы собираетесь назад, на родину?

— Если вы не возражаете, через неделю. Но вы не ответили мне, Борис Владимирович.

— Что ж, не против того, чтобы возглавить борьбу «Соколов» за наше общее дело. Думаю, за неделю мы подробно все обсудим в деталях, а пока.давайте попрощаемся вам все-таки на глазах в моем обществе появляться не следует. До свидания.

— До свидания, господин атаман.

Результаты первой беседы Михаил Довгаль оценил высоко. Он от волнения даже перешел в разговоре с Сергеем на причудливую смесь русского и украинского языка.

— Э, шановний дружище, це видмина удача, щука сама лизе у бредень.

Михаил рассказал, что вместе со старшим советников кавалерии Петром Зюком он издали видел атамана, когда тот выезжал в сопровождении своего телохранителя.

— А знаешь, Сергей, ты ведь все время у них под дула был. Тот, который за тобой приезжал, вытащил из-за пазухи маузер и все время держал тебя на мушке. Мы с Петром перед ними в долгу, конечно, не остались.

— О каком Зюке ты говоришь?

— Из группы Виталия Марковича Примакова. Рубаха парень. Если что, мы его можем взять на помощь. В гражданскую был в конной разведке, в нашем деле немного кумекает.

Сергей извинился перед другом и, сбросив сапоги, лег на кровать. Михаил устроился на кушетку и, закурив, стал рассказывать о делах в группе наших специалистов, о трудностях работы советских людей, прибывших сюда для помощи борцам Китая с империализмом и реакцией. Слушать рассказ Довгаля, Сергей мысленно нет-нет, да и возвращался к утренней беседе с атаманом. Постепенно он вновь втянулся в ставший обычным анализ не только того, что пережил в определенный день, но и всего связанного с этой операцией.

— Слушай, Миша,—прервав Довгаля, сказал Сергей, как ты думаешь, чем можно объяснить, что мне сравнительно легко удалось познакомиться со всеми этими людьми, вызвать у них доверие?

— Не так уж и легко.

—Но все-таки. Я понимаю, подготовка солидная, твоя Помощь, помощь товарищей, а еще?

— Ты не я, у тебя образование, ты для них человек своего круга, потом в твоем лице, в манерах есть что-то располагающее, обаятельное.

— Не то, Миша.

— А что же?

Сергей немного помолчал, тоже закурил, сел на постели, поджав под себя ноги и медленно покачиваясь взад-вперед, заговорил:

По-моему, главное, что я для них человек «оттуда», Родины. Это очень важно, в этом, я бы сказал, ключ к душам большинства эмигрантов, в том числе и анненковцев.

— И все-таки на своем опыте ты убедился, что они каждый раз проверяют, где этот ключ изготовлен, не в кабинете ли ГПУ? А в общем, верно, главное — Родина. Да ты ведь сам со многими встречался, видел — люди и здесь части группируются по признаку землячества. Слушай, а об остальных приехавших с атаманом ты ничего не узнал?

— Узнал. С Анненковым приехали, кроме Денисова, четыре казака. Об одном я уже тебе говорил — это Ярков.

Кроме него обязанности телохранителя выполняют Иван Дуплякин, он тоже был сегодня на прогулке, Павленко Петр и Вялов Леонид.

— Вдвоем мы за всей этой сворой не углядим, надо кого тянуть на помощь?

— Лишние люди — лишнее время проверки и внимания. Нужно что-то более решительное.

 — Например?

— Мои «проводы». Организуем какой-нибудь срочный вызов, по случаю отъезда ужин, который даст местная группа русских людей. Весь расчет на нехватку времени, на незнание атаманом и его охраной наших советников. Но для этого надо незаметно оградить анненковцев, хотя бы дня на три, от возможных встреч с русскими белогвардейцами,

англичанами, японцами и всеми остальными.

— Нужно разрешение Примакова, придется тебе самому у него на это людей просить. Что касается нежелательный встреч, их можно будет не допустить. Дня четыре гарантирую, а дальше...

Михаил свое слово сдержал. Ни один из тех, кто нелегально пробирался в эти дни к Анненкову, не проскользйул мимо Довгаля. Добыча оказалась богатой: ведь о переезде атамана из Ланьчжоу в ставку Фын Юйсяна иностранны разведки и белогвардейцы все-таки узнали. Попала в руки Михаила и корреспонденция самого атамана: Черкашинин и Карпенко не устояли перед французским коньяком.

В письме Меркулову Анненков указал, что согласен приступить «к организации партизанского отряда на средств Чжан Цзолина из бывших моих партизан, часть из состава отряда Нечаева, а остальных дополнить из других партизан». Согласился атаман и на то, что главными целями ряда будут, во-первых, борьба с народными армиями Фын Юйсяна и, во-вторых, борьба с Советской страной.

Лихарин, прочитав это письмо, сразу же решил показать его Примакову, чтобы тот ознакомил с ним Фын сяна.

Известие, что Лихарина срочно «вызывают» на рабой встревожило атамана. Сергей успокоил Анненкова, поснив, что речь, видимо, идет о новой командировке, которая планировалась еще в прошлом году. Тем не менее атаман беспокоился, что задержка, связанная с возвращением Лихарина кружным путем, через Шанхай во Владивосток может привлечь внимание органов ГПУ и поэтому лучше будет вернуться через Маньчжурию. Помощь в этом ему по просьбе Анненкова окажут Иларьев и Нечаев.

Как и предполагал Сергей, спешка заставила атамана раскрыться, уж больно не хотелось ему упускать из своих рук контроль над крупной нелегальной организацией, опираясь на которую Анненков мог требовать от своих английских и японских хозяев побольше денег. Атаман не только набросал обширный план деятельности «Соколов», но и да явки к руководителям целого ряда подпольных групп на территории СССР и его представителям в северо-западном Синьцзяне, осуществляющим шпионаж и диверсии против советских среднеазиатских республик.

Слушая атамана, Лихарин еще раз убедился в том, что у Анненкова неукротимый темперамент и воля бойца, глубоко убежденного в необходимости борьбы с Советской властью. Обосновал он свой план деятельности «Соколов» позиций монархиста крайне правого толка.

После завершения деловой беседы Сергей выразил атаману признательность за ту честь, которую он оказывает «Соколам», решив принять их под свое руководство.

 — Я очень благодарен судьбе,— добавил Сергей,— что она так благосклонна ко мне в эти дни. Встреча с вами, господин атаман, для меня радостна еще и потому, что именно здесь, в Пиндечуане, я отыскал и своих бывших фронтовых друзей, заброшенных бурями гражданской войны в этот город. Они убедительно просили меня, Борис Владимирович, простите за фамильярность, уговорить вас разделить нашy радость встречи присутствием на прощальном ужине.

Пока Сергей говорил, с лица атамана не сходила благодарная улыбка. Выслушав своего собеседника, он снисходительно похлопал его по плечу и сказала

— Непременно буду, поручик.

Хлопоты по организации ужина взяли на себя Довгаль и сблизившийся с ним Петр Зюк. Позднее, давая оценку пиршеству, Зюк говорил, что оно прошло «на ять». Как и полагается, было произнесено много различных тостов. Начальник штаба группы советников Иван Андреевич Корнеев, взявший на себя роль подполковника из каппелевского корпуса, очаровал всех виртуозностью игры на гитаре. Включился в общее веселье и Денисов, прочитав отрывок из стихотворения Минаева, после чего атаман вместе с Зюком Предложили на память сфотографироваться. Фотограф сделал, по крайней мере, десяток снимков, и каждый раз Анненков был на них в окружении Зюка, Довгаля или Вихрова. К концу вечеринки у дома, где справляли проводы, возник шум, но выскочивший за двери Зюк быстро навел Порядок. Позднее Лихарин узнал, что в дом пытался проникнуть один из посланцев анненковского полпреда Казакова. Ночью Довгаль вручил Сергею два письма, которые Зюк отобрал у этого гонца. В них говорилось о том, что общее наступление на Фын Юйсяна согласовано и задачей атамана должно стать удаление большевистских советников на армии маршала. Без них, указывал Казаков, Фын Юйсяну будет уготована судьба его единомышленника Го Сунлина.

— Что будем делать с письмами?—спросил Михаил.

Немедленно покажи их Примакову, пусть ознакомит

г ними Фын Юйсяна. Думаю, что маршал теперь отдаст Приказ об аресте Анненкова и передаче его в наше распоряжение.

— Почему в наше?

— Чтобы умыть руки. Анненков, мол, виновен перед СССР, но пока сидел у меня смирно, я его не трогал, даже к себе на работу взял. Однако атаман задумал против  меня пакости и начал осуществлять их, вот я его и выдаю большевикам.

— Теперь ясно.

В дальнейшем все шло так, как предполагал Сергей Генерал Тан объявил Анненкову приказ маршала об арсте, и атамана вместе с Денисовым сопроводили в общежитие советских инструкторов. Арест потряс Анненков По свидетельству Зюка атаман несколько часов метался по отведенной ему комнате, а затем, грохнувшись в одежд и сапогах на постель, неподвижно лежал в одном положении всю ночь. На утро он попросил дежурившего у двери комнаты Вихрова передать руководителям группы советских специалистов, что он, Анненков, намерен обратиться к правительству СССР с ходатайством и поэтому проси -устроить встречу с Примаковым или с кем-либо из его помощников.

— Вы просили встречи, Борис Владимирович, я готов выслушать вас,— сказал Лихарин, входя в комнату, где находился атаман.

 Анненков встретил Сергея тяжелым леденящим взглядом. Внешне он старался выглядеть спокойным, только подергивавший правую щеку нервный тик выдавал внутреннюю борьбу. Лицо осунулось, стало мертвенно-бледным, концы усов отвисли.

— Ловко проделано,— сквозь зубы процедил атаман и немного погодя добавил,— никогда бы не подумал, вы — агент ГПУ.

— Слушаю вас,— спокойно повторил Сергей, равнодушно глядя на Анненкова.

— Я хочу обратиться к правительству Советской Poссии с просьбой о помиловании. Понимаю, что люди наподобие меня не заслуживают снисхождения, но убедительно прошу дать возможность заработать его и поэтов хотел бы внести ряд предложений.

— Вот как1 Быстро вы сориентировались. Ну что же, о просьбе я доложу по команде, бумагой вас снабдим, пиш| те. Еще что?

— Я прошу понять меня, я могу оказать органам ГПУ большую услугу, готов поведать о известных мне людях из европейских разведок.

Анненкова бил нервный озноб, говорил он быстрой, но еле слышно. Сергею приходилось напрягать усилия, чтобы разобрать то, что бормотал атаман.

— Выпейте воды, Борис Владимирович, подождите меня, я сейчас вернусь.

Лихарин прошел в комнату Довгаля и, закурив, рассказал Михаилу о поведении атамана. Посоветовавшись, решили, что стоит провести беседу с Анненковым теперь же.

— О ком вы хотели поведать? — спросил Сергей, вернувшись в комнату, где был атаман.

Все так же еле слышно, но уже более спокойно атаман рассказал: с того времени, как вышел он из тюрьмы и перебрался в город Ланьжоу, его не оставляли в покое представители иностранных разведок. Первым явился мистер Дуда, который официально занимает пост директора почтового ведомства провинции Ганьсу, а в действительности руководит работой людей из «Секрет Интеллидженс сервис» на всем северо-западе Китая. Взаимопонимание с Дуда не получилось, еще были воспоминания о тюрьме в Урумчи, куда он, Анненков, попал не без согласия англичан. Через некоторое время на заимку, где располагался со своими людьми атаман, пожаловал Роберт Герц, директор соляных монополий северо-запада, представляющий здесь интересы французской разведки. Был у Анненкова в гостях и пастор Гуфнагель, глава. протестантской церкви провинции Ганьсу, одновременно руководитель германской консульской миссии и филиала абвера. Все эти «гости» предлагали деньги и немалые, хотя бы только за то, чтобы использовать людей Анненкова в интересах разведки.

— Вы говорили, Анненков, об отсутствии взаимопонимания с деятелями английской разведки. А как складывались отношения с французами?

— Французы были самыми стойкими союзниками в нашей борьбе, они понесли немалые жертвы, отстаивая белое дело, и я не считал возможным ответить им так же, как англичанам.

— С кем из них у вас установилось взаимопонимание?

— Черкашинин навещал в Пекине жену французского посланника госпожу Флерио.

— Вы ее знали?

— Да, в прошлом. Я ведь кончил Одесский кадетский корпус. Она в то время жила у своего отца, известного врача Бардаха, занимавшего видное место в среде сионистов юга России.

— Дочь разделяла взгляды отца?

— Тогда да.

— Поясните, Анненков, как вы, монархист, дворянин, согласились быть орудием в руках, во-первых, сионистов, во-вторых, женщины?

Атаман весь передернулся, лицо у него стало землистым:

— Меня не касалось, кого выделит французское посольство для связи с моим посланцем. Что же касается вопроса о женщинах, то это разговор особый.

— Не совсем ясно.

— Нет, я не женоненавистник, каким меня считают кое-где,— по-прежнему едва слышно продолжал Анненков.— Просто уж так сложилась, что для меня, кадрового военного, присутствие женщин всегда означало, как для моряков на корабле, признак несчастья. Война, затем революция, я терял чаще солдат не из-за боя, а из-за женщин. Вот отчего я не терпел их в своем отряде.

— Еще один вопрос, Борис Владимирович, вы в числе первых поднялись против Советской власти, требуя восстановить монархию. Однако, когда власть в Сибири перешла к Колчаку, у вас с ним возникли определенные трения. Почему?

— Он пришел на готовое под охраной англичан, а это не могло импонировать. К тому же трения были не только у меня, а и у Семенова, Дутова, Волкова. Насколько мне < известно, даже Деникин лишь номинально признал «верховного».

— Значит, дань патриотизму и в то же время общая линия. Понятно. Больше пока вопросов нет. Бумагу вам сейчас принесут.

Попав в руки чекистов, Анненков превосходно понял зыбкость своего положения. Он не забыл о том, что еще в начале 1918 года Омский Совдеп объявил его вне закона за борьбу против рабоче-крестьянской власти. В ходе гражданской войны преступления атамана и его присных намного превзошли те, которые заставили Омский Совет принять свое решение. Каждый советский человек вправе был воздать должное кровавым злодеяниям Анненкова. Тем больше оснований было у чекистов. Атаман, понимая это, лихорадочно стремился отвести от себя справедливую кару. Он, например, предложил создать из своих сподвижников отряд и использовать его в борьбе против врагов народного Китая. Затем атаман написал ряд писем с обращением к своим бывшим солдатам и другим белогвардейцам, призывая их прекратить борьбу против СССР.

Беседа Лихарина и Довгаля с Анненковым о его дальнейшей судьбе была недолгой.

— Мы обсудили ваши предложения, господин атаман,— сказал Лихарин,—видно, что вы более реально стали смотреть на жизнь. Однако кое-где имеются переоценки нашего отношения к вам. Я имею в виду предложение о создании отряда под вашим командованием из ваших людей для борьбы за дело китайской революции. Так вот. Решают это только представители Китая, а они, могу нам сказать, отклонили такую честь. О вашем возвращении в СССР. Кем вы собираетесь вернуться?

— Не врагом, конечно.

— Понятно. Но вы не дали полного ответа. Так кем же — человеком, добровольно признавшим необходимость прекращения борьбы или пойманным советскими разведчиками злейшим врагом СССР?

— Предпочитаю, чтобы мне была предоставлена возможность добровольно отдаться в руки советского правосудия.

— Як же Вы станете все толковаты, а?— мешая русские и украинские слова, сказал Довгаль.— Ведь там, на суде, вас спросят: атаман, а як вам ця думка в голову влизла? Що вы будете балакать?

— Мне остается одно. Хоть последний раз в жизни сыграть положительную роль.

— Хватит ли у вас, Борис Владимирович, выдержки, сумеете ли устоять перед искушением?—сказал Лихарин.— Ведь на суде вам будет не сладко.

— Более трудного дня, чем тот, который последовал за так называемым «прощальным» ужином, у меня больше не будет.

— Смотрите, Анненков, мы вам ничего не навязываем, как и ничего не обещаем. Хотите, чтобы определенное время истина о вашем возвращении не появилась на страницах печати,— пожалуйста.

— Согласен.

— Тогда готовьтесь, скоро отправим вас в Москву. Там решат, как быть дальше.

Известие о добровольном возвращении атамана в СССР, опубликованное в целом ряде газет Азии и Европы, его призывы к белогвардейцам прекратить борьбу против Советской власти произвели впечатление взрыва в антисоветских кругах эмиграции и лагере их покровителей. Газета «Новое Шанхайское время» 24 апреля 1926 года, сообщая об откликах читателей на события, связанные с Анненковым, указала, что «письмами об атамане завалена редакция».

20 апреля 1926 года в сопровождении группу чекистов Анненков был доставлен в Москву. Одновременно руководители ОГПУ получили ©т Лихарина и Довгаля письмо, в котором говорилось, что «Москва вольна распорядиться в отношении Анненкова так, как найдет нужным, никаких обещаний ему не давалось».

Почти пятнадцать месяцев длилось следствие. В середине июля 1927 года Анненков был отправлен в Семипалатинск, чтобы предстать перед судом там, где в 1919 году из рук буржуазии атаман получил золотые погоны за кровавые расправы над рабочими и крестьянами Алтая и Семиречья. В те дни вышло немало специальных выпусков местных газет, излагавших различные версии о том, как атаман и его начштаба Денисов вернулись в нашу страну. Спецкор Семипалатинской газеты Андреичев писал:«О приезде арестованных контрреволюционеров никто не сообщал, но едва поезд прибывал на станцию, как население уже догадывалось, уже говорило:

— Везут Анненкова!

И в течение двух-трех минут перед вагоном вырастала толпа...

— Говорят, сам пришел сдаваться. Видно, совесть замучила...

— Разве у таких зверей совесть есть?».

С 25 июля по 12 августа 1927 года специальная выездная сессия Верховного Суда СССР разбирала преступления атамана и его своры. Ход судебного процесса и принятое на нем решение хорошо известны. Не было тогда сказано одного: о роли советских разведчиков в этом деле.