Страница - 14

3. Подход к вопросу о самоуправлении

Чокан Валиханов совершенно определенно и четко выразил свое отрицательное отношение к деспотической форме управления пародами, клерикализму и системе самодержавного строя в России. В этой связи вполне правомерно поставить вопрос: а за какую политическую форму организации общества он стоял? Можно ответить, что он мечтал о такой политической структуре, при кото­рой народы и области пользовались бы большей свобо­дой, могли бы устраивать свою внутреннюю жизнь по своему усмотрению, исходя из своих интересов, т. е. за самоуправление.

В понятие «самоуправление» Чокан Валиханов и его единомышленники вкладывали революционно-демократи­ческое содержание в отличие от буржуазных деятелей, рассматривавших его как придаток самодержавия. Это видно из того, что Ч. Валиханов самоуправление народов рассматривал в органической связи, с одной стороны, с такими политическими институтами как саморазвитие, самозащищение и самосуд народов, с другой стороны, оно выдвигалось им как противовес бюрократии, неравен­ству сословий и угнетению. «Для нормального роста на­рода,—писал он, на какой бы ступени развития он ни стоял, необходимы: саморазвитие, самозащищение, са­моуправление и самосуд».

Как и многие другие революционеры 50—60-х годов прошлого века, Чокан Валиханов не был свободен от иллюзий, что преобразования в системе управления, ве­дущие к установлению самоуправления общин, областей и народов, могут быть осуществлены и по инициативе царя, если удастся его в этом убедить. Однако все, кто раньше так думал, в конечном счете испытывали разоча­рование и приходили к выводу о необходимости опи­раться на собственные силы народа и защищать, отстаи­вать принципы саморазвития и самозашищения народ­ных масс.

Преобразования в системе управления и политики, по мнению Чокана Валиханова, должны были удовлетворять следующим требованиям: а) соответствовать «матери­альным нуждам» и «национальному характеру» того об­щества, в пользу которого они осуществляются; б) они должны быть основаны «на неизбежных законах про­гресса, при которых только и возможно здоровое разви- тиe общественного организма»; в) предусматривать осуществление народами таких политических прерогати­вой, как саморазвитие, самозащпщепие, самоуправление и самосуд. Из этого нетрудно представить, что «рефор­мизм» Чокана Валиханова был глубоким и револю­ционным.

Проблема самоуправления являлась одной из цен­тральных в политической программе русской революци­онной демократии. Крестьянский социализм, уничтоже­ние продажного чиновничества, социальные равенства связывались с самоуправлением общин, областей и на­родов. Н. П. Огарев в 1863 году писал в «Колоколе», что «русская революция может быть только реорганиза­цией, т. е. мирным ли путем или бунтом пойдет Россия, но она не успокоится, пока не будут восстановлены все те элементы народного землевладения, самосуда и са­моуправления... В России бунт невозможен иначе, как чтобы вместе с ним возникли и учредились народное землевладение, самосуд и самоуправление».

Революционер А. Щапов в своем гневном письме князю Вяземскому — одному из видных государствен­ных деятелей и приближенных царя, раскрыл идею са­моуправления, за которую боролись в шестидесятые го­ды XIX века передовые деятели России того времени, ее лучшие люди.

«Князь,— писал Щапов,— если царь страшится, не хочет страшного суда народного — ужаснейшей в свете предстоящей русской революции,— он должен сам со­звать в сельских мирах сельские волостные сходы для свободного обсуждения и правильного решения вопроса сельского самоустройства, самоуправления и саморазви­тия. В городах городовые сходы или внегородные думы для обсуждения и устройства городового, общинного са­моуправления и самосуда. Из выборных от всех област­ных земских советов или союзов должен быть созван общерусский великий союзный или федеральный земский совет, съезд, Собор. Предоставив областным советам и союзному федеральному Земскому собору созвать рус­ское земское общинно-демократическое народосоветие, царь, естественно, должен отречься от самодержавия». Можно думать, что Чокан Валиханов, как и все сибир­ские патриоты, не только относились сочувственно к взглядам А. Щапова, но и разделяли их.

«Самоуправление» не было изолированным лозунгом. Оно не рассматривалось революционной демократией как абсолютная часть ее программы. Наоборот, оно мысли­лось как свобода местной инициативы и власти в составе единого организма, как местная автономия в составе фе­дерации. Герцен и Огарев, провозгласив лозунг «зем­лю— крестьянам, волю — областям», требовали прове­дения бессословных выборов в Земский собор и чтобы конституция России была написана выборными от наро­да. В этом же плане говорил и Щапов о «самостоятель­ности и соединении областей, самостоятельно управляе­мых своими выборными областными думами, и о соеди­нении областей в один общий союз (федерацию), заведываемый от всех областей выборною земскою ду­мой».

Был неправ Г. Плеханов, когда федеративные идеи Щапова он «ошибочно трактовал как возврат к феодаль­ному дроблению». Как теперь установлено советскими исследователями, А. П. Щапов первым из участников освободительного движения выдвинул лозунг созыва Земского собора не как лозунг реформы, а как лозунг революции. В его взгляде, может быть, немало схема­тизма, иллюзорных построений, это другой вопрос. Он сам говорил, что в вопросах «федерации и самоуправ­ления мы еще молоды, малосведущи» и что у нас «мало твердой, положительной, жизненной и научной основы».

Федеративные идеи Щапова хорошо были известны Ч. Валиханову и его друзьям. «Я припоминаю лекции Костомарова,— писал Н. Я. Ядринцев,— кружок Шев- ченки, его поэзию, лекции об областности Щапова..., но ближе всего по времени и сильнее всего но влиянию были лекции Щапова».

Известно, что Ч. Валиханов прогрессивное развитие Сибири и Казахстана не мыслил иначе как в составе рус­ского государства. Он писал и говорил о том, что «мы без России пропадем». Он лично питал искреннюю и глу­бокую любовь к русскому народу, его передовым пред­ставителям, и это, безусловно, имело важное значение для формирования его политических взглядов, в частнос­ти по вопросу о самоуправлении Сибири с ее разнопле­менным составом и Казахстана. Можно сказать, что он всю сознательную жизнь посвятил пропаганде дружбы казахского народа с русским народом, отдавал все свои силы и способности делу упрочения союза Казахстана с Россией.

Когда в начале второй половины XIX века в казах­ском обществе определились две политические тенден­ции — прорусская и антирусская, Чокан Валиханов сме­ло разоблачал последнюю. «В настоящее время,— писал Ч. Валиханов,—происходит незаметная, но сильная борьба старины с новизной: мусульманской, подражаю­щей Востоку, и русской». В представлении правитель­ственным органам он открыто писал, что мусульманство «грозит нам разъединением народа в будущем» и требо­вал от них принятия энергичных мер, чтобы воспрепятст­вовать его распространению в казахском обществе. «Мы должны во что бы то ни стало,'—говорил Чокан Валиха­нов,— обойти татарский период (т. е. исламизацию об­щества.— Авторы), и правительство должно нам в этом помочь».

Революционное общество сибирских патриотов боро­лось за свободное развитие Сибири и народов, ее насе­ляющих. В своих воззваниях они призывали к сверже­нию династии Романовых, доказывали необходимость со­зыва Земского собора в России, «на котором нужды всех народов ее могли бы быть, высказываемы перед русским народом, перед целым светом, и быть удовлетворяемы не по прихотям генералов и бюрократии, а по их действи­тельной настоятельности». По их мнению, и казахи должны получить «свою Думу» на основе свободного волеизъявления н объединения с народами Сибири.

Следует решительным образом отмести обвинение, приписанное царской охранкой обществу сибирских па­триотов, в том, что оно якобы хотело отделить Сибирь от России. Қ сожалению, такой взгляд со страниц обви­нительных актов царской юстиции перекочевал в труды некоторых советских исследователей. Поскольку этот вопрос все еще недостаточно ясен и имеет отношение к Чокану Валиханову, следует рассмотреть его несколько шире.

В руках царской охранки оказалось некое воззвание, составленное якобы сибирскими революционерами, в ко­тором проводилась мысль об отделении Сибири от Рос­сии. Это в свое время и послужило поводом для ареста сибирских патриотов. На самом деле этот «документ» был сфабрикован одним из провокаторов, оказавшимся в их кружке.

В начале 60-х годов друзья Чокала Валиханова по кружку «Сибирское землячество», возвратившись из Пе­тербурга в свой родной край — Западную Сибирь, раз­вернули еще более активную революционную деятель­ность. Они были связаны с активными членами «Земли и воли», выполняли их задания.

Так, Белоголовый, Пестерев, Павлинов, Наумов по указанию Герцена (с которым Белоголовый встретился в 1861, а Пестерев в мае 1863 года) пытались освободить Чернышевского с каторги и переправить за границу. «Пусть приедет Чернышевский. Я с руками передам ему мой станок. А что, ведь от вас (т. е. из Сибири,— Авто­ры) уйти можно? Бакунин ушел же»,— говорил Герцен сибирским патриотам. В ходе интенсивной подготовки к выполнению этой задачи их постигло несчастье: они были арестованы.

III отделение давно следило за деятельностью сибир­ских патриотов, в среду которых проник его агент — С. С. Попов, родом из Сибири, который «был введен в кружки лиц, связанных с революционерами, своим зем­ляком и приятелем — иркутским купцом Н. Н. Пестере- вым»⁸⁶. III отделение считало заслугой С. Попова пере­хват им в свое время переписки Серно-Соловьевича, со­держащегося в Александровском равелине, и доставку переписки из-за границы жены Шелгунова. В агентур­ных донесениях III отделению С. Попов отмечал связи сибирских патриотов с сосланными в Сибирь польскими революционерами, называл их «сепаратистами».

С провокационной целью С. Попов высылает из Пе­тербурга Потанину, Ядринцеву, Шашкову и другим про­кламацию «Қ сибирским патриотам», где говорилось об отделении Сибири от России. Автором этой прокламации был сам Попов. Выслав эту прокламацию по почте почти всем сибирским патриотам, он выехал в Сибирь, чтобы следить за их реакцией и деятельностью и доно­сить III отделению. Экземпляр прокламации, попавший в руки Ядринцева и Шашкова, был ими отредактирован, и мысль об отделении Сибири от России заменена сле­дующими словами: «Жители России имеют уже целую организацию против правительственной партии в лице русского центрального народного комитета, поставивше­го своей целью всеобщее восстание для освобождения всей нашей русской империи. Мы, сибиряки, братски по­даем руку российским патриотам для совокупной борьбы с нашим врагом. По окончании ее Сибирь должна будет созвать свое народное собрание, определить свои буду­щие отношения с Россией. Это ее неотъемлемое право». Сибирские революционеры стояли за федерацию, а не за сепаратизм. Сепаратизм был сфабрикован и пришит им реакцией и царской охранкой. Об этом говорилось, прав­да, очень осторожно, и тогда, когда мнение ревностных защитников царизма брало верх над истиной и всякое другое толкование подавлялось.

На следствии арестованные сибирские патриоты не выдали ни одного из своих членов, находившихся на сво­боде. Они также скрыли свое участие в «Земле и воле» и связь с другими ячейками этой организации. Они не выдали и Чокана Валиханова, который незадолго до их ареста, будучи больным, встречался с ними в Омске (к моменту ареста его уже не было в живых).

Вместе с тем сибирские патриоты не сочли нужным скрывать свою революционную деятельность. Так, Г. Н. Потанин на предложение председателя следственной комиссии Пилиио раскаяться в своем «сепаратизме» от­ветил вопросом: «В чем ему раскаиваться — если в желании освободить Сибирь, то это не преступление, а результат его убеждений». Г. Потанин в своих показа­ниях говорил: «Если комиссия ищет только моего обви­нения, то я готов согласиться на все ее предложения; если она ищет революционных масс, то она не там их ищет. Войско очень консервативно. Революционная мас­са Сибири состоит из приисковых рабочих и рабочих на казенных алтайских заводах. Вот это люди, о которых следует подумать». «Отделить Сибирь могли думать только сумасшедшие...,— писал Н. М. Ядринцев.— Дело было не столько в определенно задуманном намерении, сколько в обвинении, которое стремилось навязать это намерение».

Характерно, что царские жандармы долго скрывали от сибирских патриотов, что они обвиняются в «сепара­тизме». «Однажды во время визита в комиссию мне,— пишет Потанин,— попалась на глаза обложка этого де­ла. Дело было озаглавлено так: «Дело о злоумышленни­ках, имевших целью отделить Сибирь от России и осно­вать в ней республику по образцу Северо-Американских Соединенных Штатов». Я улыбнулся и. обратясь к Пи­тино, председателю комиссии, сказал: «Как вы пас гром­ко титулуете». Пи.типо смутился и ответила: "Нет, это временное название; оно дано, когда дело еще не выяс­нилось". В Петербург оно было отправлено под назва­нием: «Дело о злонамеренных действиях некоторых лиц, стремившихся к ниспровержению существующего поряд­ка управления в Сибири».

После ареста видных сибирских революционеров следственная комиссия просила петербургскую полицию разыскать там Капустина, Пантелеева, Аристова, уста­новить над ними строгий полицейский надзор, осмотреть их бумаги и корреспонденцию и выяснить, нет ли в них следов связи с делом «сибирских сепаратистов». О Пантелееве из Петербурга ответили, что он судится за революционную пропаганду полевым судом при Вилен­ском Ордонанс Гаузе". На допросах Пантелеев отрицал свои связи с «сибирскими сепаратистами», но признавал, что он давал уроки Г. Потанину «для существования и больше никаких дел с сибиряками не имел». Л. Пан­телеев предъявленное сибирским патриотам обвинение в стремлении отделить Сибирь от России назвал «курьез­ным вопросом».

О нелепости предъявленного сибирским патриотам обвинения в «сепаратизме» говорит и тот факт, что ни Потанин, ни Ядрннцев, ни кто другой из арестованных не являлся автором прокламации «Патриотам Сибири». «Это воззвание было писано в Петербурге,— писал Яд- ринцев,— я и покойный Шашков его редактировали, настоящий же автор не был взят и скрыт в тумане, да он и не был выдающимся лицом. При следствии он сы­грал бы дурную роль». Действительно, провокатор Попов, надеясь на то, что он еще не раз пригодится цар­ской агентуре, продолжал разыгрывать из себя «рево­люционера» и его нарочно оставили в стороне от дела сибирских патриотов.

Сибирские патриоты 60-х годов XIX века не имели ничего общего с сибирским областничеством начала XX века. И. И. Попов, лично знавший почти всех сибирских патриотов, писал впоследствии, что их «областничество слишком далеко от интересов многих современных обла­стников, не желающих понять, что прогресс Сибири тесно связан с интересом всей нашей Родины». Идеологи «автономной Сибири» периода гражданской войны— эсеры и другие враги советской власти извращали, чтобы использовать в своих интересах, политические взгляды сибирских патриотов, выдавая их, вопреки исторической правде, за своих идеологов. Между тем Н. М. Ядринцев, Г. Н. Потанин и другие не только не были сепаратиста­ми, но и не видели причин быть такими. Н. М. Ядринцев даже писал, что «в целом ряде юных поколений она (т. е. власть,— Авторы) не найдет задатков сепа­ратизма». Г. Н. Потанин, понимая всю вредность идей сепаратизма, указывал, что «если сибирская буржуазия воспользуется областнической идеей и под видом ее бу­дет проводить свои классовые интересы, этому следует противодействовать».

Из сказанного видно, что самоуправление общин, об­ластей и народов, о котором мечтали сибирские револю­ционеры, в том числе Чокан Валиханов, было органиче­ски связано с преобразованием существующего режима и строя в целом. Он, по сути дела, повторял призыв рус­ской революционной демократии «волю провинциям» применительно к условиям Сибири и Казахстана.

Вместе с тем нельзя не отметить, что лозунг самоуп равления проводился в рамках идей утопического кресть­янского социализма. Поэтому ему были присущи все те основные пороки и ограниченности, которые были харак­терны вообще для этого учения.