Страница - 5

2. Становление политических взглядов

Чокан вышел из кадетского корпуса европейски об­разованным офицером. Об этом свидетельствуют следу­ющие слова Семена Яковлевича Капустина, который после окончания юридического факультета Казанского университета служил в главном управлении Западной Сибири. «Несмотря на разные программы этих двух учебных заведений (речь идет о Казанском университете и Сибирском кадетском корпусе. — Авторы), — писал он о Валиханове,— мы, познакомившись, не находили предмета, о котором бы различно думали».

Чокан Валиханов по служебной линии рос быстро. Еще более поразительные успехи он делал в области наук. Царские администраторы хотели подчинить научные познания Ч. Валиханова интересам «большой полити­ки». Начитанность и прекрасное знание ряда восточных языков, склонность к глубокому анализу и вескость су­ждений, смелость в научных исканиях и свободное вла­дение русским языком — все это делало Чокана Вали­ханова весьма полезным в государственных делах на Востоке. Эти его качества быстро были оценены властя­ми в Сибири и они делали в первые годы службы Ва­лиханова все необходимое для подготовки из него пре­данного престолу чиновника. Однако этому не суждено было сбыться.

Послужной список Чокана Валиханова небольшой, но примечательный. После окончания кадетского корпу­са он был формально зачислен офицером в 6-й кавале­рийский полк Сибирского казачьего войска, а фактиче­ски оставлен чиновником по особым поручениям при генерал-губернаторе Западной Сибири. Это была от­ветственная должность, на которую обычно назначались наиболее опытные, зарекомендовавшие себя лица. Менее чем через год, 6 марта 1854 года, он назначается адъю­тантом начальника штаба Отдельного Сибирского кор­пуса генерал-лейтенанта Яковлева, а 12 октября того же года Чокан Валиханов определяется адъютантом генерал-губернатора Западной Сибири Гасфорта. В дальнейшем ему поручается выполнение ряда важных заданий общегосударственного значения.

В 1855 году Ч. Валиханов в качестве адъютанта со­провождал Гасфорта в его инспекционной поездке по Центральному Казахстану, Семиречью и Тарбагатаю.  Эта поездка дала Ч. Валиханову многое: он знакомит­ся с запросами, нуждами и жизнью народа, непосред­ственно наблюдает работу местных царских и «тузем­ных» чиновников. Одновременно использует свое пребы­вание в этих районах в научных целях. Он собирает и записывает исторические предания, легенды, поэмы и песни. В 1856 году принимает участие в отряде полковни­ка М. М. Хоментовского, снаряженного формально для съемки бассейна озера Иссык-Куль в Киргизии. На Ч. Валиханова была возложена самая ответственная часть задачи. Он должен был ознакомиться с бытом, культурой, языком и состоянием киргизского народа, а также иметь представление о влиянии и власти манапов в народе, вступить в связь и попытаться склонить их перейти в российское подданство, а принявших его — агитировать усиливать связи с Россией. В этой поездке на Тянь-Шань Ч. Валиханов впервые в истории киргиз­ского народа изложил на бумаге отдельные отрывки знаменитого эпоса «Манас». Ч. Валиханов решился ос­тавить Иссык-Куль только тогда, когда убедился, что «все, что нужно было ему видеть и знать, уже было кон­чено».

Через Западно-Сибирское генерал-губернаторство ми­нистерство иностранных дел России в 1856 году направило делегацию в Кульджу для переговоров с представителя­ми цинской империи об улучшении торговли между Рос­сией и Китаем, а также, при желании китайцев, войти в переговоры о границах. Руководителем делегации был назначен подполковник Перемышльский — пристав каза­хов Старшего жуза, который должен был действовать, во всем совещаясь с консулом в Кульдже. В состав де­легации входил и Ч. Валиханов. Он работал в тесном контакте с Перемышльским, оказавшимся гуманной личностью с университетским образованием, постоянно вы­писывавшим и читавшим «Современник».

Переговоры с китайцами не дали особых результа­тов. В связи с участием Ч. Валиханова в этих перегово­рах как в дореволюционной, так в советской литературе ошибочно принято считать, что Ч. Валиханов руководил делегацией и что благодаря ему был заключен Тарбага- тайский договор, открыты консульства в Кульдже и Чу­гучаке. Кульджинский трактат, который предусматри­вал создание в Кульдже и Чугучаке русских консульств и факторий, был заключен Е. П. Ковалевским в 1851 го­ду, то есть тогда, когда Чокан еще учился в кадетском корпусе. Сам Ч. Валиханов по этому поводу писал: «Русская фактория основана в Кульдже и Чугучаке в 1852 году для выгод нашей прежней торговли». Он так­же указывал, что руководителем делегации был Пере мышльский. Заслугой Ч. Валиханова было, по-видимо- му, то, что он, участвуя в делегации, приложил все свое умение для регулирования некоторых частных вопросов, вытекавших из ранее заключенных договоров.

Результатом этих поездок Ч. Валиханова явились его «Дневник поездки на Иссык-Куль», «Киргизы», «Запад­ный край китайской империи и г. Кульджа», в кото­рых содржатся ценные научные сведения по истории, этнографии, географии, флоре и фауне посещаемых им местностей.

С приближением границ к Кашгарии и Западному Ки­таю царское правительство стало проявлять к ним осо­бый интерес. Для сбора сведений об этих землях Гас- форт решил послать Ч. Валиханова в киргизские ко­чевья, примыкавшие к этим землям. Ч. Валиханову было поручено вручить подарки киргизскому манапу Бурам- баю. Это был лишь предлог.

По приезде в укрепление Верное в 1857 году Ч. Вали­ханов доносил Гасфорту, что он в связи с наступлением зимы не может так скоро добраться до аула Бурамбая. Собрав сведения от купцов и местных жителей погранич­ных районов о восстании, вспыхнувшем в это время в Кашгаре и Западном Китае, он послал их почтой. Пра­вящие круги России видели возможность использования этого восстания для реставрации власти прежней (маго­метанской) династии в Қашгарии, стремившейся к отда­лению ее от Китая. Царское правительство хотело, что­бы это будущее ханство имело прорусскую ориентацию и даже сохраняло зависимое от России вассальное по­ложение. Донося царю о некоторых результатах этой миссии, губернатор Гасфорт писал, что Ч. Валиханов «хорошо ознакомился с историей и нынешним состоя­нием среднеазиатских владений».

Следует сказать, что Кашгария привлекла внимание и Англии, которая в 1857 году послала туда своего аген­та Адольфа Шлагинвейта под видом немецкого ученого, интересующегося исключительно путешествием. После того как Шлагинвейт был убит вожаком восставших Валихантюре, англичане послали в Кашгар Абдул-Хами- да. На соперничество Англии и России в Средней Азии и возможное их столкновение в этих районах указывал и Ф. Энгельс.

В августе 1857 года директор Азиатского департамен­та Министерства иностранных дел России Е. Ковалев­ский поднял вопрос о посылке в Кашгарию человека. Обсудив записку Е. Ковалевского, военное министерство и министерство иностранных дел приняли совместное решение: «Командировать в Кашгар подготовленного офицера для сбора сведений о местной ситуации». Это ре­шение было одобрено и утверждено царем, который при­казал послать «доверенное лицо негласно». Поэтому военное министерство предупредило генерал-губернатора Западной Сибири Гасфорта: «Должно соблюсти только, чтобы посылаемое лицо получило от Вас наставления не иначе как изустно, и чтобы ни под каким предлогом никаких бумаг, могущих обнаружить его положение и звание, при нем не находилось». Для выполнения это­го ответственного задания — проникновения в закрытую для европейцев Кашгарию— выбор генерала Гасфор- та остановился на поручике Ч. Валиханове, «как на единственно подходящем из всех офицеров Отдельного Сибирского корпуса..., с очень хорошими дарованиями, и на расторопность которого вполне можно положить­ся».

Всю зиму шла переписка между Ч. Валихановым, на­ходившимся в Верпом, генерал-губернатором Гасфор- том и начальником правления области сибирских каза­хов к. Гудковским. Было решено послать Валиханова с торговым караваном. С каравана была снята пошлина, и его составу было поручено не гнаться за выгодой, а направлять караван по желанию путешественника-раз­ведчика.

23 июня 1858 года генерал Гасфорт встретился с Ч. Валихановым в Қаратале и повторил ему все на­ставления о строгой секретности и осторожности.

Ч. Валиханов понимал опасность своего путешествия и тем не менее, как это видно из хода подготовки кара­вана, охотно шел на выполнение поставленной перед ним задачи. В данном случае для Ч. Валиханова науч­ные цели (познание малоизвестного края) и служебные обязанности (сбор сведений об общественно-политиче­ской жизни края) совпадали. Это путешествие, несмот­ря на его опасности и трудности, сильно его увлекало.

Выехав в Қашгарию 28 июня 1858 года, Ч. Валиханов вернулся по выполнении задачи в Верное (Алма-Ата) 12 апреля 1859 года. В Кашгарии Ч. Валиханов жил на не­легальном положении, выдавая себя за сына кашгар­ского купца, пропавшего без вести в пределах России еще в 30-е годы. Эту роль он сыграл весьма искусно. Под­чиняясь неписанным законам страны, он вступил здесь во временный брак. Избранница Ч. Валиханова оказа­лась не только привлекательной, но и сметливой.— она хорошо знала местные события, и из ее рассказов Чокан Валиханов почерпнул немало полезных сведений.

О результатах путешествия в Кашгаршо Ч. Валиха­нов писал после возвращения следующее: «Что касается до моих действий, то я во время пребывания в Кашгаре старался всеми мерами собрать возможно точные све­дения о крае, особенно политическом состоянии Малой Бухарин, для чего заводил знакомство с лицами всех наций, сословий и партии, и сведения, полученные от од­ного, сверял с показаниями другого. Сверх того я имел случай приобрести несколько интересных книг, относя­щихся к периоду владычества ходжей, и пользовался дружбой некоторых ученых ахунов... Факты, относящи­еся к территории шести городов и туземного его населе­ния, приобретены от кашгарских беков, шейхов, ахунов и от моих кашгарских родственников, людей, сведущих в этом деле».

Научный труд Ч. Валиханова «О состоянии Алтыша ра или шести восточных городов китайской провинции Нан-Лу (Малой Бухарин)», в котором были изложены итоги путешествия, был признан ученым миром как ори­гинальное и капитальное исследование. Следует ска­зать, что к этому времени Чокан Валиханов уже считал­ся видным ученым. Еще до отъезда в Кашгаршо 27 фев­раля 1857 года по рекомендации и предложению П. П. Семеиова-Тян-Шанского и В. И. Ламапского Ч. Валиха­нов был избран в действительные члены русского геогра­фического общества.

В Петербурге Ч. Валиханова ждали с результатами его поездки в Кашгаршо. Но приехав в Омск, Ч. Вали­ханов заболел. Об этом генерал Гасфорт сообщал воен­ному министерству. Донесение с отчетом Ч. Валихано­ва о политическом состоянии Кашгарии было отправле­но почтой и прибыло в столицу раньше, чем он сам.

В Петербурге Ч. Валиханов за образцовое выполне­ние задания был награжден орденом Святого Владими­ра IV степени, следующим чином — штаб-ротмистра, получил единовременное поощрение в 500 рублей. Пра­вительство взяло на себя и его долг в сумме 1175 руб­лей. По представлению Ч. Валиханова, были награж­дены караванбаши: Мусабай (золотой медалью), Букам (золотой медалью и чином хорунжего) и другие. Награ­ду получил и Гутковский за подготовку каравана.

Е . Ковалевский представил Ч. Валиханова графу Д. Блудову — председательствующему в Сибирском ко­митете, через которого его отчеты о поездке в Қашгарию проникли в высшие круги столицы, воздавшие должное таланту молодого исследователя и проявившие исключи­тельно живой интерес к его личности. Им интересова­лись граф А. П. Толстой — обер-прокурор святейшего синода, полковник Д. Романовский — заведующий от­делением департамента генерального штаба по делам кавказским, оренбургским и сибирским, с которым Ч. Ва­лиханов впоследствии завязал дружественные отно­шения.

Путешествие в Қашгарию было настоящим научным подвигом. Западно-Сибирское отделение Русского гео­графического общества в своем приветствии Сибирскому кадетскому корпусу в день его столетия, как заслугу это­го учебного заведения, отмечало: «В те же неведомые, но крайне враждебно к нам настроенные края, в начале 60-х годов по поручению сибирского начальства прони­кает под видом среднеазиатского торговца молодой казах, поручик русской службы, питомец Омского кадет­ского корпуса Чокан Валиханов, проживает там под еже­минутным страхом быть узнанным и преданным позор­ной казни, подробно исследует тогдашнее положение тех ханств и Қашгарии, благополучно возвращается в Россию и представляет подробнейшие, захватывающего интереса отчеты о своем путешествии, напечатанные потом в изданиях Географического общества».

Официальная служба не сделала Чокана Ва­лиханова только чиновником. Имея дарование ученого и отдаваясь науке, он не стал только ученым. Его волно­вали жизнь и чаяния народа, как казахского, так и рус­ского. Он еще в большей степени, чем в период учебы, стал интересоваться и заниматься политикой, установил непосредственные контакты с многими передовыми лю­дьми края, учился у них мыслить пореволюционному. Современные ему условия Западной Сибири, в особенно­сти политическая жизнь Омска, благоприятствовали идейному росту и совершенствованию Чокана Вали­ханова.

Западная Сибирь была местом ссылки. Здесь отбы­вали наказание декабристы (в 20—30-х годах), польские демократы, студенты Московского, Петербургского и Киевского университетов, принимавшие участие в поли­тических кружках, революционеры-разночинцы и кре­стьяне, оказавшиеся «неблагонадежными». В начале 50-х годов в Сибирь прибыла группа активных участни­ков революционного кружка в Петербурге — М. В. Бута- шевич-Петрашевский, Н. А. Спешнев, С. Ф. Дуров, Ф. М. Достоевский. Жил здесь в ссылке и Бакунин. По­ток революционеров — студентов и разночинцев — стано­вился обычным явлением для жизни Сибири.

Интеллектуальным и идейным центром Сибири в 50-е годы был город Омск. Здесь находились не только канцелярия Западно-Сибирского губернатора, штаб От­дельного Сибирского корпуса и первый в Сибири кадет­ский корпус, а следовательно, большое общество офице­ров и чиновников, среди которых было немало образо­ванных и передовых людей. Здесь сходились и пути ссыльных революционеров. Опи назначали сходы, приез­жали из других городов Сибири, чтобы встретиться и побеседовать перед отъездом в районы Центральной России. При отправке на места поселения и при переди­слокации многие ссыльные проезжали через Омск. Некоторые из них отбывали наказание в самом городе или оставались жить в нем по освобождении. Все это не могло не влиять на обстановку в городе.

На идейную жизнь города существенное влияние ока­зывали события, происходящие в стране, в особенности в Петербурге и Москве. В Сибири появились призывные и высокохудожественные произведения Щедрина, Турге­нева, Некрасова. Не менее широкое распространение по­лучило литературное наследие Белинского. В Омске зачитывались Чернышевским. Он стал превращаться в любимого писателя и публициста во многих интеллигент ных семьях, среди образованной молодежи и офицерст­ва. В 1860 году жители Омска получали 19 экземпляров журнала Чернышевского «Современник», в то время как все остальные города Тобольской области (То­больск, Петропавловск и другие) —24 экземпляра.

Важно здесь отметить, что население Западной Си­бири, устроившись более «свободно», чем крестьяне центральных губерний России, на каждое притеснение, которые в XIX веке участились, реагировало более воз­бужденно и открыто выражало протест против ущемле­ния своих прежних прав. В сибирских крестьянах еще сохранился здоровый дух свободолюбия. Они в основ­ном сочувственно относились к политическим ссыльным, порою легко поддавались влиянию их положительных идей. Правительственные надсмотрщики над политиче­скими ссыльными часто доносили своим начальникам о подобного рода явлениях, «отрицательных», по нх мне­нию. Так, тобольский губернатор в 1834 году вынужден был признать, что отдельные ссыльные декабристы бы­ли «замечены в связях с некоторыми крестьянами и поселыдиками тамошнего округа и обратили на себя по­дозрение в делании им советов и внушений, клонящих­ся к поселению в них духа ябедничества, недоверчивости и даже неуважения к местному начальству». В одном из донесений 1834 года говорилось, что в Томской губер­нии ссыльные поляки и «некоторые из русских ее посе­ленцев» летом 1833 года «были действительно в волнении, в ожидании чего-то особенного. Если после принятых мер они успокоились, по-видимому, то нельзя, кажется, и ныне прекращать бдительного наблюдения за людьми подозрительными, каковых между многими тысячами посельщиков, обременяющих Томскую губернию, нахо­дится немало».

Недовольство мероприятиями царского правительства в Сибири, характерное для основной крестьянской мас­сы, не могло не находить отклика у передовых предста­вителей местной интеллигенции и офицерства. Оно вли­яло и на Чокапа Валиханова, который не только в го­ды учебы и службы в Западной Сибири, но и под конец жизни, с надломленным здоровьем, как писал его друг Г. И. Потанин, «живя в юрте и одеваясь киргизом..., до последней минуты жизни жил интересами европейскою общества».

Возвышенные думы и стремления русского и казах­ского народов, идеи ссыльных демократов и революцио­неров, взгляды передовых представителей местной ин­теллигенции и офицерства — вот те родники, которые питали убеждения Чокана Валиханова в годы службы в Сибири.

Чокан Валиханов, наряду с научными исканиями, усиленно работает над своим идейно-политическим со­вершенствованием. Он завязывает новые знакомства с некоторыми из видных деятелей демократического и ре­волюционного движения, находившимися в Омске и в других городах Западной Сибири, регулярно читает пе­редовые журналы, старается быть в курсе общественно­политических событий в России.

Летом 1854 года в Заилийском крае Ч. Валиханов встречается с ученым П. П. Семеновым и в дальнейшем поддерживает с ним тесную связь. В свое время П. П. Семенов, как и Ф. М. Достоевский и С. Ф. Дуров, являл­ся членом революционного кружка М. Петрашевского, который, ио его же определению, руководствовался «идеей освобождения крестьян». П. П. Семенов считал себя сторонником петрашевцев и до конца жизни сохра­нил к ним уважение. Вместе с тем он к этому времени был уже известным ученым с разносторонними связями и пользовался влиянием и авторитетом в официальных кругах. Встречи и постоянное общение с ним помогли Чокану Валиханову многое понять и уяснить. В их бесе­дах затрагивались как вопросы политики, так и вопросы науки. В 1857 году Ч. Валиханов неоднократно встреча­ется с П. П. Семеновым в Омске, в доме Капустиных, у себя дома. Однажды при откровенном разговоре с Чо- каном Валихановым, П. П. Семенов сказал: «Тяжела жизнь на Руси и покуда не освободим мы крестьян от крепостной зависимости, лучше она не станет. А осво­бождение близится... Близится! И я спешу в Петер­бург».

П. П. Семенов-Тян-Шанский отдавал должное талан­ту и познаниям молодого Ч. Валиханова, восхищался его умением находить и обобщать научные материалы. Он «тщательно записывал предания, легенды и поэмы своего народа, —писал П. Семенов-Тян-Шанский, — изучал среднеазиатские наречия, дорогою ценою скупал древности, находимые туземцами в старых развалинах и могилах, с опасностью жизни проникал в буддийские монастыри и доставал там редкие рукописи». В библи­отеке Чокана было собрано все, что было напечатано о казахах по-русски. Несколько позже в рекомендатель­ном письме к своему дяде, П. Семенов писал о нем «как об удивительном молодом человеке, который, живя в глу­хой провинции, сумел приобрести громадную начитан­ность в литературе о Востоке». П. Семенов подал гене­рал-губернатору Западной Сибири Гасфорту мысль командировать Ч. Валиханова в Кашгар и по возвраще­нии дать ему возможность, оставаясь на службе при ге­нерал-губернаторе, поехать в Петербург на продолжи­тельное время для обобщения и разработки собранных им этнографических и исторических материалов о ка­захской степи. При этом Семенов обещал Ч. Валиханову широкое покровительство и содействие Географического общества. Как известно, исследователь сдержал слово, данное Ч. Валиханову.

В Заилийском крае Ч. Валиханов много говорил П. П. Семенову о своем друге — казачьем офицере Гри­гории Николаевиче Потанине, и позднее П. Семенов, отыскав в Омске Чокана, едет с ним к Потанину. Впо­следствии Семенов очень много помогал Г. Н. Потани­ну — будущему знаменитому путешественнику и иссле­дователю Монголии и Китая.

Ч. Валиханов был другом великого русского писателя Ф. М. Достоевского, с которым лично познакомился в 1854 году. О нем Ч. Валиханов, конечно, слышал гораз­до раньше. В тех домах, где часто бывал он, знали на­перечет всех политических ссыльных, отбывавших нака­зание в Омском остроге, тем более тех из них, которые уже имели некоторую славу литератора и революционера.

Известно, что молодой Достоевский в 40-х годах на­ходился под влиянием Белинского, посещал его кружок. «Все эти тогдашние новые идеи, — писал Достоевский об этом периоде, — нам в Петербурге ужасно нрави­лись, казались в высшей степени святыми и нравствен­ными и, главное, общечеловеческими, будущим законом всего без исключения человечества. Мы еще задолго до Парижской революции 48 года были охвачены обаятель­ным влиянием этих идей. Я уже в 46 году был посвящен во всю правду этого грядущего «обновленного мира» и во всю святость будущего коммунистического общества еще Белинским». Это чувство привело его потом в ре­волюционный кружок Петрашевского. С этим убеждени­ем он стоял в 1849 году на площади, ожидая казни. С этим идеалом он, закованный в кандалы, отправился в Сибирь, где суждено было ему найти искреннего и близ­кого друга и почти единомышленника в лице Чокана Ва­лиханова.

В течение четырех лет Ф. М. Достоевский содержался в Омском остроге. За это время в его убеждениях про­изошли известные перемены. У него усилились набож­ность и настроения примирения, как следствие этого на­много ослабла революционная страстность. Однако он сохранил глубокую веру в торжество гуманности и спра­ведливости, как никто другой глубоко видел пороки существующего режима — «мертвого дома». Ф. Достоев­ский вошел в русскую историю как гениальный обличи­тель буржуазного общества, великий художник-гума­нист. Об этой его главной черте хорошо сказал один его современник: даже его идейные противники призна­вали в нем замечательное качество — «это непрерывное горение в гениальной душе вечных вопросов человеческо­го существования». Нельзя не согласиться с мнением советского исследователя В. Қирпотина, что Ф. М. До­стоевский в трудных для него физических и моральных испытаниях отстоял «важные основы гуманизма, вырабо- тайного им под влиянием печатных и устных уроков Бе линского».

Ф. М. Достоевский сохранил на всю жизнь намять о Белинском. «Это была самая восторженная личность из всех мне встречающихся в жизни», — писал он в «Днев­нике писателя за 1873 год». Федор Михайлович под­держивал личный контакт с Н. Г. Чернышевским, питая уважение к его таланту и характеру. Но Достоевский не был в этот период его единомышленником. Не поняв путей борьбы с буржуазным обществом, он не поддер­живал действий русских революционных демократов, выступал против их призывов к восстанию.

По отбытии наказания в Омском остроге Ф. М. До­стоевский некоторое время перед выездом к месту служ­бы остается в городе. В доме Ивановых, где жили Дуров: и Достоевский, происходит первая встреча их с Чоканом Валихановым, которая затем переходит во взаимную дружбу и любовь.

Скоро Ф. М. Достоевский переезжает в Семипала­тинск, где был расквартирован седьмой линейный ба­тальон, рядовым солдатом которого он определялся. В Семипалатинске у Ф. М. Достоевского неоднократно бы­вал Чокан Валиханов. Барон Врангель, бывший в это время прокурором Семипалатинской области и сблизив­шийся с Ф. М. Достоевским, в своих воспоминаниях о нем указывал, что «из немногих посещавших нас послед­нее время лиц, — помню, между прочим, заехал проез дом, чтобы повидать Достоевского, молодой, премилый офицер-киргиз, воспитанник Омского кадетского корпу­са, внук последнего хана Средней орды Мухамедханафия Валиханов... Мне он очень понравился, и Достоевский очень был рад повидать его».

Взаимная привязанность Ф. М. Достоевского и Чокана Валиханова с течением времени переросла в неж­ные трогательные отношения. Перед отъездом из Семи­палатинска к себе на родину — в Тверь Ф. М. Достоев­ский, прощаясь с Чоканом Валихановым, дарит ему

небольшой кннжалик. хранившийся до того у него как ценная память о другом человеке. В свою очередь Чокан Валиханов преподносит ему свой палисандровый ящик, в котором впоследствии Достоевский хранил рукописи и письма. После смерти Чокана Валиханова Достоев­ский как-то сказал своей будущей жене Анне Григорь­евне: «Видите этот большой палисандровый ящик? Это подарок моего сибирского друга Чокана Валиханова, и я им очень дорожу. В нем я храню мои рукописи, пись­ма и вещи, дорогие мне по воспоминаниям..,»

Ф. М. Достоевский по характеру был несколько нерв­но-болезненным, прямым, а иногда и крутым человеком. Он видел собеседника насквозь, почти не заводил зна­комства с теми, кто не нравился ему, был весьма щепе­тильным и разборчивым в выборе друзей. Если он, бу­дучи старше Чокана Валиханова почти на 15 лет, все же- нашел в его лице «премилого и презамечательного чело­века» и друга, то это говорит о высоких человеческих качествах и идейно-нравственной полноценности Чокана Валиханова.

«Мне так приятны эти немногие дни,— писал Ч. Ва­лиханов Ф. М. Достоевскому после посещения его в 1856 году,— проведенные в Семипалатинске, что теперь только о том и думаю, как бы еще побывать у Вас. Я не мастер писать о чувствах и расположении, но думаю, что это ни к чему. Вы, конечно, знаете, как я к Вам при­вязан и как я Вас люблю». Далее он сообщает, что Омск стал ему «противен со своими сплетнями и вечны­ми интригами» и серьезно подумывает оставить его. «Посоветуйте, Федор Михайлович, как это устроить луч­ше», — обращается он к своему учителю. Во второй по­ловине 1862 года, в период некоторого морального кри­зиса, вызванного непрерывными, незаконными и грубы­ми действиями Омского губернатора, а также осложне­нием отношений в родительском доме, Чокан Валиханов, пишет Ф. М. Достоевскому в Петербург: «Пожалуйста, посоветуй, что делать»  . В своих советах Ф. М. До­стоевский делал упор на необходимость «быть необык­новенно полезным своей родине», любить свой народ и бороться за его интересы.

Дружба с такой великой личностью, как Ф. М. До­стоевский, научила Чокана Валиханова жить, трудить­ся на благо и в интересах народа, мыслить глубоко и критически, ценить справедливость, гуманизм и свободу.

Почти в это же время Чокан Валиханов сблизился с С. Ф. Дуровым, отбывшим наказание по делу петра­шевцев. Дуров в отличие от Достоевского был револю­ционером до мозга костей и остался таким на всю жизнь. Поэтому его влияние на Чокана Валиханова бы­ло особенно конкретным и радикальным.

С. Ф. Дуров был наиболее видным деятелем в круж­ке Петрашевского. Как известно, здесь много говорили о немедленном уничтожении крепостного права, связы­вая с этим свободу слова, гласность и развитие общест­венного мнения. Некоторые члены этого кружка предпо­читали борьбе конституционные методы. С. Ф. Дуров в отличие от них был склонен отстаивать «именно револю­ционный способ разрешения крестьянского вопроса».

С. Ф. Дуров (1816—1869) происходил из дворянской семьи, но рано остался без родителей и без какого-либо наследства и всю сознательную жизнь жил своим лич­ным заработком. Он окончил пансион при Петербург­ском университете и был разносторонне образованным человеком, в совершенстве владел французским, анг­лийским, польским и латинским языками. Очень рано на­чал писать стихи, переводил Горация, Данте, Гюго, Бе­ранже, Байрона, Мицкевича и др. В свое время Белин­ский похвально отзывался о его переводных трудах.

За активное участие в кружке Петрашевского, за «противоправительственные мысли» С. Ф. Дуров, вместе с Ф. М. Достоевским, был приговорен к расстрелу, поз­же замененному лишением всех прав состояния и 4 года­ми каторги. Отбывал наказание в Омском остроге. Годы каторги серьезно подточили его здоровье. Он страдал хроническим ревматизмом с осложнением на сердце. II вышел из острога, как говорили тогда, «развалушкой и с одышкой», физически надломленным, но духовно по- прежнему крепким. Его революционность ничуть не ос­лабла. Наоборот, у него как бы прибавилось ненависти к царизму, он стал вкладывать больше страсти в пропа­ганду своих взглядов.

После отбытия наказания он вместе с Ф. М. Достоев­ским жил в доме Анны Андреевны Ивановой, дочери де­кабриста Анненкова. Ее мать в свое время последовала за мужем на каторгу. Иванова высоко чтила своих ро­дителей и многое переняла от них. Врангель, хорошо знавший ее, сообщает, что «г-жа Иванова была чудная, добрая женщина, высокообразованная, защитница не­счастных, особенно политических». Ее и семью хорошо знал Чокан Валиханов, он часто бывал у нее и здесь встретил С. Ф. Дурова.

С. Ф. Дуров по выходе из острога был зачислен ря­довым в один из местных казачьих батальонов, но по со­стоянию здоровья нести службу не мог и в 1855 году вышел в отставку. Надеясь поправить здоровье, он оста­вался в Омске по крайней мере до лета 1857 года. В те­чение более чем трех лет (1854—1857) Чокан Валиханов постоянно навещал его, проводя вечера в беседах, встре­чался с ним у Капустиных. Чем больше Чокан Валиха­нов узнавал Дурова, тем больше проникался уваже­нием к этой необыкновенной и высокой личности. Он го­ворил, что С. Ф. Дуров «это человек с таким многосто­ронним образованием и с такой изящной душой, какого я еще не видывал», и что это человек «с необыкновенны­ми идеями».

С. Ф. Дуров хорошо знал социалистическую литера­туру Запада. В кружке петрашевцев он работал бок о бок с людьми, побывавшими за границей и специально изучавшими идеи социализма в Европе (Спешнев) и да­же знакомыми с «Коммунистическим манифестом» К. Маркса. Нечего и говорить о том, что он был весь­ма компетентен в вопросах революционного движения в России. Его рассказы и беседы главным образом ка­сались политических тем, были насыщенными и страст­ными. Все те, кто знал его и встречался с ним, отмеча­ют его простоту и задушевный характер бесед, захва­тывающих, увлекательных, касающихся самых сложных и злободневных вопросов политики. Под непосредствен­ным влиянием этой личности формировалась политиче­ская зрелость Чокана Валиханова, который восторгался идеями Дурова, декабристов и петрашевцев и готовился жить и действовать под знаменем этих идей.

В этот период Ч. Валиханов быстро прогрессирует в своем идейном и политическом развитии: от известного почитания самодержавия, характерного для юноши Ва­лиханова, он переходит к критическому осмыслению 30-летнего царствования императора Николая I, стано­вится носителем демократических и революционно-про­светительных идей. Судя по рассказам современников, в особенности Г. Н. Потанина, у Чокана в годы службы в Омске от былого «двоеверия» ничего не осталось. «Чокан постепенно усваивал новые идеи, приносимые книж­ками журналов, — писал Г. Н. Потанин, — и когда я вернулся в Омск (1857 год. — Авторы), это был преоб­разованный (курсив наш. — Авторы) человек, а я ос­тался при тех взглядах, с какими вышел из кадетского корпуса».

Г. Н. Потанин с горечью заметил, что его политиче­ские убеждения «сильно расходились в это время с убе­ждениями Чокана». Чокан Валиханов «нередко заез­жал ко мне по вечерам, и мы много спорили по поводу тогдашних направлений в журналистике; во многих пунктах наши взгляды не сходились, мы горячились, сердились друг на друга и на самих себя, и расходились очень раздраженными». Чокан «напрасно бился со мной: я оставался по-прежнему двоевером. Когда он после спора уезжал от меня, я сознавал себя разбитым наголову; мой арсенал беднее его, я сознавал себя боль­шим невеждой, но все-таки не уступал; слишком глубоко укоренились во мне те симпатии, которые он хотел раз­рушить... Я тогда еще не понимал, что дело в системе управления, а не в отдельных личностях. Мне представ­лялось, что разные бездарные и нечестные личности слу­чайно залезли в Сибирский край, и что вся сила в них»¹⁰⁰. Более того, Г. Н. Потанину тридцатилетнее цар­ствование Николая I казалось «самой славной страницей русской истории».

Чокан Валиханов был не из тех, кто мог примирить­ся с отсталыми, по его мнению, убеждениями своего дру­га. «Чокан часто приезжал ко мне спорить, — пишет Потанин, — пытался приучить меня критически отно­ситься к прошлому царствованию... Чокан немало вече­ров употребил, немало крови потратил на то, чтобы обратить меня в свою веру..., но я упорствовал, пока не познакомился с Дуровым».

Эта встреча состоялась весной 1857 года. Ее органи­зовал Чокан Валиханов. Беседа, длившаяся до глубокой ночи, была откровенной и пламенной. Когда зашла речь об администрации Западной Сибири, С. Ф. Дуров «не стеснялся в сильных выражениях, перебирая ее грехи и преступления». Когда Г. Н. Потанин высказался в том плане, что для борьбы с этими безобразиями необходи­мо, чтобы явился свой сибирский Гоголь, Дуров, пишет Г. Н. Потанин, «развенчал мою идею. Смех, сказал он, слабое, недействительное средство: смех примиряет со злом. Портреты Ноздрева, генерала Бетрищева, Сквоз- ника-Дмухановского забавляют нас, а не удручают. Скучно, взглянешь на эту русскую галерею, расхохо­чешься и повеселеешь. Нужен не смех, а прямое указа­ние зла». В речах С. Ф. Дурова Г. Н. Потанин услы­шал «горячий протест человека, раздавленного режи­мом только что минувшего тридцатилетия...». Действие этих речей было такое, что собеседник стал верить в то, что та же лавина раздавила бы и его, «если бы ее движение не остановилось».

Беседа революционера С. Ф. Дурова произвела на Г. Н. Потанина сильное впечатление. «Со мной совершился переворот, — писал он, вспоминая эту встречу.— Я ушел от Дурова тем, до чего меня хотел довести мои друг Чокан». Несколько позже, вспоминая этот день, как день своего «духовного перелома», после которого он «переменил свои политические убеждения», Г. Н. По­танин подчеркивал: Дуров «на меня произвел такое впе­чатление в течение одного вечера; Чокан же находился под постоянным его влиянием не менее, вероятно, го­да» и обязан ему «своим политическим просветлени­ем».

Влияние С. Дурова на Чокана Валиханова можно сравнить с действием майского солнца на неокрепшие зеленые всходы, в результате которого совершается их стремительный рост и полное формирование.

С. Дуров остался убежденным революционером и про­пагандистом идей Фурье и после возвращения из Сибири в Центральную Россию. По поводу его смерти газета «Санктпетербургские ведомости» писала: «6 декабря 1869 года в Полтаве умер С. Ф. Дуров..., твердые, жиз­ненные убеждения, не убитые самыми страшными не­взгодами жизни... Одним честным, добрым, прямым, стойким и умным человеком стало меньше в нашем об­ществе».

Чокан Валиханов видел и слышал многих политиче­ских ссыльных, среди которых было немало стойких ре­волюционеров. В литературе имеются сведения о том, что получившие амнистию оставшиеся в живых декабри­сты и петрашевцы по пути в Россию нередко назначали съезды для свидания в г. Омске, на которых присутст­вовало немало передовой сибирской молодежи. Весьма вероятно, что среди этой молодежи был и Чокан Вали­ханов, не пропускавший подобных собраний.

Надо полагать, что в сближении Чокана Валиханова с некоторыми декабристами в Сибири положительную роль сыграл его друг Александр Николаевич Цуриков, приходившийся родственником видного декабриста Г. С. Батенькова и имевший широкие связи в этих кругах.

После смерти императора Николая I русская общест­венная мысль получила некоторую свободу. Выступили М. Салтыков-Щедрин, И. Тургенев, Н. Чернышевский и др. «Новые веяния» дошли и до Омска. Сведения о пе­редовом общественном движении России просачивались в Сибирь через литературу, через ссыльных, по перепис­кам. Ч. Валиханов познакомился в это время с произве­дениями А. И. Герцена, которые доставлялись в канцеля­рию губернатора Западной Сибири, так как Гасфорт считал «необходимым быть в курсе того, о чем пишет Герцен в «Полярной Звезде» и в других лондонских изданиях».

На развитие политических взглядов Чокана Валиха­нова оказывали некоторое воздействие прогрессивно на­строенные служащие из канцелярии Западно-Сибирского губернатора и офицеры, окружавшие его в процессе слу­жебной и научной деятельности. Чокан Валиханов всегда находил с ними общий язык, быстро завязывал друже­ские связи, хотя и не всегда разделял их взгляды. Так, Валиханов был знаком с капитаном Генерального штаба А. Ф. Голубевым, с которым первый раз встретился в Верном по пути из Қашгарии в Омск. А. Ф. Голубев ехал в Кульджу по делам службы. Он придерживался пе­редовых взглядов и считался демократически настроен­ным молодым офицером.

По-видимому, не без посредничества Голубева Ч. Ва­лиханов, будучи в конце апреля 1859 года в Копале, за­вязывает знакомство с другим капитаном Генерального штаба М. И. Венюковым. Венюков стремился стать уче­ным и считал себя учеником Гумбольдта. Он тоже кон­чил кадетский корпус, где учился вместе с будущим поэтом Василием Курочкиным. Их преподаватель статис­тики Ф. Л. Ястрежембский, познакомивший молодых кадетов с учением социалистов-утопистов, был сослан на каторгу. Будучи кадетом, Венюков считал своим идеалом Герцена, был противником телесного наказания солдат, называл Николая I «венчаным вахмистром». В узком кругу кадеты распевали о Николае I:

С ног до головы детина,

И с головы до ног скотина!

Впоследствии Венюков был нелегальным корреспон­дентом «Колокола», горячим сторонником идей револю­ционных демократов.

В 1856 году Венюков окончил Академию Генштаба и в мае 1857 года был назначен старшим адъютантом генерал-губернатора Восточной Сибири Н. Н. Муравье­ва. В Сибири он познакомился с декабристом И. И. Гор­бачевским и сбизился с М. В. Петрашевским, только что отбывшим каторжные работы. Венюков считал, что петрашевцы служили «честным идеям». В 70-х годах он эмигрировал за границу и выступал против самодержа­вия.

Надо полагать, что Чокан Валиханов и М. И. Венюков в течение нескольких дней, совместно проведенных в Копале, беседовали не только о Зачуйском крае, куда Венюков ездил для топографической съемки. Крестьян­ский вопрос, приобретший в этот период особую остро­ту, «большая политика», положение в Петербурге, дея­тельность русских революционных демократов, по-види- мому, занимали не последнее место в их беседах. На Венюкова Валиханов произвел самое хорошее впечатле­ние. Их беседы были взаимно плодотворными. Это вид­но и из того, что Венюков свою задержку в Копале объяснил не только болезнью, но и получением сведе­ний от Валиханова. Их знакомство продолжалось за­тем и в Петербурге.

Несколько раньше было замечено, что Чокан Вали­ханов находился в самых близких отношениях с Гудков­ским — председателем областного правления сибирских казахов. Гутковский высказывал трезвые суждения о по­литике, читал литературу русских революционных демо­кратов, сочувственно относился к судьбам политических ссыльных в Сибири, в особенности к полякам. Разумеет­ся, дальше сочувствия передовым идеям он не шел, но уже и это само по себе было весьма значительным фактом.

Особую роль в жизни передовой интеллигенции горо­да играл дом Капустиных. Это был настоящий клуб, где часто и регулярно собирались образованные и интерес­ные люди: критически настроенные молодые умы, зна­менитые путешественники, ссыльные революционеры и т. д. То, что говорилось в этом доме, имело определен­ный резонанс в городе.

Душой общества в доме Капустиных была его хозяй­ка — Екатерина Ивановна. Ее муж Я. Ф. Капустин так­же относился к числу образованных служащих с пере­довыми взглядами.

К этому дому Валиханов стоял весьма близко. Он был почти постоянным посетителем его вечеров и поль­зовался огромной симпатией членов семьи Капустиных. Между сыном Я. Ф. Капустина—С. Я. Капустиным, при­бывшим в Омск после окончания Казанского универси­тета, и Чоканом Валихановым завязались тесные, дру­жественные отношения. В своих воспоминаниях С. Капу­стин писал, что Чокана «приятнейшим собеседником де­лал дар слова, уменье метко и образно выражаться, к этому присоединялась еще его всегдашняя наклонность— облекать свой рассказ в ироническую форму, ловко под­делываться под тон и способ выражения действующих лиц рассказа и дополнять все это изумительной мими­кой... Чокан умел очерчивать целый характер человека, давать крайне остроумные предположения о его прошлой жизни, о его будущих похождениях». Они сблизились еще и потому, что и тот и другой мечтали служить инте­ресам народа и оба были яркими в этом отношении лич­ностями.

С. Капустин впоследствии был членом тайной рево­люционной организации «Земля и воля» 60-х годов. Со­временники отзывались о нем как о «народнике до моз­га костей, в котором простые и обездоленные люди всег­да находили брата»¹²³. Он, например, выступал против хуторного хозяйства, защищал русскую поземельную об­щину, считая, что в ее основе лежат взаимность и труд, связывающие всех. В лице кулаков он видел сельских буржуа, осуждал их за жестокую эксплуатацию кре­стьян, называл отщепенцами.

Молодой С. Капустин, дружа с Чоканом Валихано­вым, в то же время и учился у него и влиял на него. Как отмечают современники, С. Я. Капустин после С. Ф. Ду­рова играл значительную роль в идейном развитии Ч. Валиханова. Они были искренними и постоянными друзьями. Неслучайно спустя десятилетия после смерти Чокана Валиханова, когда Капустин уже приобрел сла­ву ученого и публициста, он собирался писать специаль­ную книгу о своем покойном друге молодости.

Встречи, знакомства и связи с передовыми, образо­ванными людьми, в том числе и с убежденными револю­ционерами, дали многое Чокану Валиханову, в этом нет сомнения. Однако главным источником вдохновения и эволюции мыслей Чокана Валиханова была сама жизнь. Повседневная действительность беспрестанно толкала на раздумья, задевала самые тонкие струны в сердце че­ловека, которого остро волновали судьбы народов.

Служба в органах управления казахской степью, разъезды и путешествия как по внутренним районам края, так и за его пределами представляли насыщенную жизненную школу: Чокан Валиханов бывал рядом с те­ми, кто творил и проводил государственную политику в Казахстане, в среде царских чиновников, в то же время не терял связи со своим народом, изучал его историю, культуру, жил его думами и чаяниями, общался с пере­довыми людьми России и питал явную симпатию к рус­скому народу и, наконец, сочувственно относился к иде­ям равноправия и свободолюбия.

Самостоятельность мышления, стремление проводить свою линию — черты, которые присущи зрелым деяте­лям, стали заметно обнаруживаться у Чокана Валихано­ва еще задолго до поездки в Петербург. Взгляды Ва­лиханова по вопросам, которыми занимались органы власти, нередко расходились со взглядами видных цар­ских чиновников края. Так, Валиханов, твердо придер­живаясь убеждения о целесообразности и необходимости присоединения юго-восточных районов Казахстана и Киргизии к России, в то же время в ряде случаев расхо­дился с официальным мнением о методах и формах до­стижения этой цели. Валиханов считал, и это он под­черкивал. неоднократно, что присоединение указанных территорий к России, отрыв их из-под влияния коканд- ского хана и цинских владельцев следует осуществлять, не прибегая к силе, не разжигая внутренней розни, ве­дущей к расстройству общества и ослаблению силы ка­ждого из родоначальников, а путем привлечения их на свою сторону.

Надо сказать, что к мнению Чокана Валиханова цар­ская администрация прислушивалась. Об этом говорит хотя бы следующий пример. В мае 1858 года в районе реки Чу при поспешном отступлении кокандского отря­да был захвачен в плен бывший пишпекский комендант датха Алишер. Стал вопрос, как с ним поступить, гово­рили о его заточении и даже казни. Ч. Валиханов по этому поводу писал областному начальнику Гутковско- му: «Русским, кажется, нечего держать Алишера или другого какого-нибудь среднеазиатца. Для кокандцев личность Алишера не имеет никакого значения, и если б он совершенно погиб, то и тогда не будут считать это большой потерей. Между тем как нравственное велико­душие и сознание своего превосходства подействует го­раздо благодеятельнее на кокандцев и на киргиз, чем страх потерять Алишер-датху». Это предложение Вали­ханова было принято.

Передовая молодежь Омска со временем стала пере­ходить к активным практическим действиям в борьбе за свои идеалы. В 1858 году ею создается «Казачий кру­жок», главной задачей которого было «служение Роди­не» — Сибири. Вначале в него входили Пирожков, Чу- креев, Усов, Колосов, Потанин, Валиханов. Организа­торами этого кружка были Г. Потанин и Ч. Валиханов, которые, как потом писали о них, подобно Герцену и Ога­реву давали друг другу «клятву служения родине для достижения общественных идеалов».

Первые месяцы работы кружка, первые споры по зло­бодневным проблемам современности убедили молодых сибиряков, что они еще не могут ответить на ряд важ­ных вопросов, что в этой части у них просто недоста­точно еще не только опыта, но и знаний. Они едино­гласно решают ехать в Петербург, слушать лекции в университете, связаться с деятелями передового общест­венного движения, поучиться опыту создания кружков.

Еще будучи кадетами, Ч. Валиханов и Г. Потанин строили планы поездки в Петербург для учебы в про­славленном столичном университете. Они ночи просижи­вали, предаваясь трепетным и радужным мечтаниям. Договорились, что Чокан Валиханов поступит на восточ­ный факультет, а Г. Потанин — на естественно-истори­ческое отделение физико-математического факультета, а по окончании университета будут путешествовать по Азии вместе: первый будет заниматься проблемами филологии восточных племен, а второй — естественной историей и собирать коллекции для научных учрежде­ний. Эти планы они не оставляли и в период службы офицерами. Наоборот, юношеские мечты приобрели те­перь более практический смысл.

Многие из членов кружка, которые впоследствии дей­ствительно оказались в Петербурге, попали туда разны­ми путями и способами. Чокан Валиханов отправился в столицу как уже известный своими исследованиями по Востоку ученый, в порядке служебного перевода. И. Пи­рожков как инородец-офицер подал в отставку. Усов, Чукреев и Потанин, как офицеры казачьих войск, нс могли воспользоваться этим путем, тем не менее они идут на все, чтобы попасть в Петербург. Г. Потанину с помощью П. П. Семенова удается добыть формальную медицинскую справку о заболевании грыжей и выйти в отставку. Но ему, прежде чем отправиться в Петербург, пришлось прожить некоторое время в Томске, где он по­знакомился с Бакуниным, который назвал Потанина «сибирским Ломоносовым» за то, что Потанин готов был добираться до Петербурга пешком и действительно отправился туда почти пешком — с обозом алтайских золотопромышленников. Бакунин много рассказывал Потанину о революции в Европе, об образовании сак­сонской республики, о философии Гегеля, о своей встрече с Г. Гейне и Қ. Марксом. Недаром в советской лите­ратуре иногда принято считать, что «первые семена рево­люционности в Потанине заложены Бакуниным».

Здесь следует заметить, что и Чокан Валиханов имел случай увидеть и услышать Бакунина, который после ареста в Германии, по пути к месту поселения, остано­вился в Омске. Генерал-губернатор Западной Сибири Гасфорт, немец по национальности, заинтересовался личностью Бакунина, «саксонским героем», и решил при­нять его у себя дома. Валиханов, как личный адъютант генерала Гасфорта, был свидетелем этой встречи, во время которой этот ссыльный революционер, по его сло­вам, «держался с достоинством, беспримерным в залах генерал-губернаторского дома». Об обстановке и дета­лях этой встречи Валиханов потом сообщил Потанину. Есть некоторые сведения, что Валиханов по поручению Гасфорта сопровождал Бакунина во время его этапиро­вания из Омска в Барнаул.

Из изложенного вытекает, что служба в админи­страции Западной Сибири во многих отношениях была плодотворной для Чокана Валиханова. В этот период раскрылся его талант исследователя и путешественника, он по-настоящему познает народные думы и стремле­ния, наблюдает и изучает пагубные результаты полити­ки самодержавной власти на местах. В эти годы он на­много расширяет личные связи с передовыми людьми, в том числе со ссыльными революционерами, и форми­руется как общественный деятель.

У Чокана Валиханова в этот период складывается твердое убеждение, что общественная жизнь далеко не совершенна, что в ней много существенных пороков, от которых в первую очередь страдают народы, и что про­блема устранения этих пороков упирается в существу­ющую систему власти и управления, т. е. в самодержав­ный строй и порожденный им режим. Чокан Валиханов вначале критикует отдельные стороны этого режима, старается внести поправки в деятельность звеньев мест­ной власти, чтобы облегчить положение народа. Но по мере накопления жизненного опыта и знаний, он все больше задумывается над вопросами о путях обновления общества. Накануне прибытия в Петербург в политиче­ских убеждениях Чокана Валиханова отчетливо наме­тился переход на путь социалиста-утописта и револю­ционера, мечтающего об «обновлении» общественной жизни на началах равноправия, свободы и справедли­вости.