Страница - 6

3. Переход на путь русской революционной демократии

Чокан Валиханов прибыл в Петербург в конце 1859 года и жил там до весны 1861 года. Период этот пред­ставляет большой интерес. Для России, в особенности для ее столицы, это были беспокойные, волнующие годы.

С большой радостью встретили Валиханова его дру­зья-сибиряки, прибывшие сюда несколько раньше и обучавшиеся в различных учебных заведениях или слу­жившие в столичных военных и гражданских ведомст­вах. Пирожков и Потанин числились вольнослушателя­ми Петербургского университета, а Усов состоял слу­шателем Академии Генерального штаба. Всего молодых сибиряков, знакомых Чокану Валиханову, в столице бы­ло около 20 человек.

Чокана Валиханова восторженно приняли ученые- ориенталисты и те из правительственных чиновников, ко­торые по долгу службы или из любопытства следили за его легендарной поездкой в Кашгарию и возвраще­нием с ценными политическими и научными мате­риалами.

С первого же дня пребывания в Петербурге Чокан Валиханов оказался в водовороте его бурлящей и слож­ной политической жизни. Призывные, воспламеняющие статьи Чернышевского, Добролюбова, Герцена и др., страстные речи разночинцев на «литературных вече­рах», чтение запрещенных книг и стихов в кружках зем­лячеств, пение «мятежных» песен на студенческих и молодежных сходках, недовольство среди части офицер­ства, перепалки и споры между представителями различ­ных общественных течений — все это целиком захвати­ло Чокана Валиханова. Не без своих друзей-сибиряков он быстро осваивается с политической обстановкой в столице.

Период пребывания Чокана Валиханова в Петербур­ге характеризуется назреванием революционной ситу­ации: усилением выступлений крестьян, обострением борьбы различных классов русского общества в связи с подготовкой отмены крепостного права, созданием тай­ных революционных обществ с целью свержения само­державия, выступлениями народов, в особенности запад­ных окраин (подготовка к восстанию в Польше). «Рабье молчание было нарушено», — писал В. И. Ленин об этом периоде.

В центре политической жизни и борьбы в стране сто­ял крестьянский вопрос. За полную отмену крепостного права с наделением крестьян землей без выкупа реши­тельно выступала революционная демократия. Либера­лы и некоторая часть помещиков стояли за ограничен­ное освобождение крестьян, через выкуп. Официальная правительственная установка заключалась в том, чтобы земля не попала в руки непосредственных ее хозяев — крестьян. Император Александр II, убеждая русских дворян поддерживать его реформу об отмене крепостного права, хотел избежать неминуемой катастрофы — само­освобождения крестьян «снизу», что означало бы крах всего крепостного строя во главе с царем. Такая рево­люционная ситуация была вполне реальна. «Настанет русский 1793 год; господство террора этих полуазиат- ских крепостных будет невиданным в истории, но оно явится вторым поворотным пунктом в истории России, и в конце концов на место мнимой цивилизации, введен­ной Петром Великим, поставит подлинную и всеобщую цивилизацию... Россия со страхом ждет революции вну­три страны», — указывал К. Маркс.

Отмене крепостного права «сверху» отчаянно сопро­тивлялась привилегированная верхушка русского дво­рянства. Дело дошло до того, что накануне 19 февраля 1861 года в столице ходили усиленные слухи о возмож­ном бунте со стороны помещиков. Процесс подготов­ки Манифеста об отмене крепостного права происхо­дил за закрытыми дверями всевозможных секретных ко­митетов и комиссий, работавших под контролем царя и помещиков. Н. Г. Чернышевский еще накануне опубли­кования «Манифеста», заранее предвидя уловку царя и помещиков — незначительными уступками крестьянству ослабить его решимость в борьбе и прикинуться его «благодетелями»,— сознавая, что это может повлиять на ход классовых выступлений, заявил: «Я предпочел бы, чтобы они (т. е. царь и помещики. — Авторы) поступили, как намеревались, совершенно не считаясь с нашими тре­бованиями». Об этой мысли Чернышевского В. И. Ленин писал, что он «понимал, что русское крепостническо-бю­рократическое государство не в силах освободить кре­стьян, т. е. ниспровергнуть крепостников, что оно толь­ко и в состоянии произвести «мерзость», жалкий компро­мисс интересов либералов (выкуп — та же покупка) п помещиков, компромисс, надувающий крестьян призра­ком обеспечения и свободы, а на деле разоряющий их и выдающий головой помещикам. И он протестовал, проклинал реформу, желая ей неуспеха, желая, чтобы правительство запуталось в своей эквилибристике меж­ду либералами и помещиками и получился крах, кото­рый бы вывел Россию на дорогу открытой борьбы классов».

Половинчатый характер освобождения крестьян не замедлил сказаться. Повсеместно в России возникли крестьянские волнения, «Колокол» Герцена стал зву­чать все сильнее, требуя для народа подлинной воли и земли, русский народ требовал настоящего освобожде­ния и истинной реформы. Как передает А. В. Никитен­ко, дворовой крестьянин этого времени рассуждал так: «Два года дворовые должны еще оставаться в повинове­нии у господ. Чорт дери эту бумагу! Два года — как бы не так, стану я повиноваться!».

После отмены крепостного права, когда либеральная Россия всячески восхваляла освобождение крепостных крестьян и славила царя, революционная демократия, считая, что народ царем обманут, предприняла практи­ческие шаги, направленные на организацию масс, на сплочение сил для дальнейшей борьбы с самодержави­ем, для подготовки вооруженного восстания с целью свержения монархии. Резкую критику реформы 1861 го­да, призыв низложить царское самодержавие и дать кре­стьянам полную свободу и землю содержали почти все прокламации революционного подполья того времени: «Барским крестьянам», «Великорусе», «К, молодому по­колению», «Молодая Россия» и др.

Недовольство масс царской реформой, повседневное подавление крестьянских волнений силой оружия, при­зывы «Колокола», «Современника» и революционные идеи, распространяемые подпольной печатью, получили бурный отклик среди передовой молодежи столицы. Сту­денты стали основывать кассы взаимопомощи, создавать кружки землячества, тесно связанные с тайными обще­ствами. Существовали студенческие кружки малороссов, кружок Т. Г. Шевченко, кружок казанцев, оренбурж­цев, кружок студентов-сибиряков, кружок студентов Грузии, кружок поляков, офицерские кружки чернышев- цев, В. Н. Обручева, 3. Сераковского, П. Л. Лаврова, А. Путяти и т. д. «Русская учащаяся молодежь, состо­явшая по большей части из детей крестьян и других неимущих людей, до такой степени прониклась социали­стическими идеями, что она мечтала уже о немедлен­ном их осуществлении», — писал К. Маркс, присталь­но наблюдавший за общественным движением в России. Идейным вдохновителем этого движения был Черны­шевский. Почти каждое сколько-нибудь важное полити­ческое событие вызывало реакцию студенческой молоде­жи Петербурга, а университет был «верным баромет­ром» общественного мнения.

В начале 1861 г. русская студенческая молодежь ре- шителыю высказалась в поддержку польских револю­ционеров, за освобождение Польши. В ответ на прави­тельственные меры, имевшие целью не допустить неиму­щую молодежь к высшему образованию и подчинить высшее образование произволу полиции, студенты выра­зили энергичный и единодушный протест, который был вынесен на улицу и вылился во внушительные манифе­стации. Петербургский университет после этого на не­которое время закрыли, а группа студентов частью была заключена в тюрьму, частью сослана. На эти манифеста­ции студенты ходили землячествами, кружками. В ходе демонстрации они поддерживали тесную связь с Н. Г. Чернышевским через студента, члена тайной революци­онной организации «Земля и воля», Н. Утина, которого реакционеры, считая правой рукой Чернышевского, в своих анонимных записках требовали удалить за грани­цу. Бывший студент В. Сорокин в своих воспоминаниях указывает, что студенты в течение длительного времени находились в тесной связи с Чернышевским, Добролюбо­вым, Лавровым.

Для обсуждения злободневных вопросов политики и пропаганды революционных идей использовались как нелегальные, так и легальные формы организации. Тако­выми были воскресные школы, комитет литературного фонда и шахматный клуб, которые царское правительст­во впоследствии закрыло. Проводились целевые лите­ратурные чтения, где выступали Н. Г. Чернышевский, Т. Г. Шевченко, Я. П. Полонский, А. Н. Майков, Ф. М. Достоевский, А. Н. Плещеев и другие.

О многогранной деятельности революционной демо­кратии один из непосредственных участников студенче­ского движения и член тайной революционной органи­зации «Земля и воля» Л. Ф. Пантелеев отозвался так: «Новое движение с самого своего возникновения пошло двумя руслами; одно имело целью постепенное созда­ние общественного мнения, которое, ставши голосом всей страны, должно было неминуемо привести к обновлению нашего политического строя; другое течение направилось на путь пропаганды и организации сил, чтобы под­готовить почву для массового выступления, без которого оно не представляло себе возможности коренного пере­устройства, оба течения не чередовались, а шли рука об руку».

Опираясь на массу революционного студенчества, офицеров и недовольных реформой крестьян, Чернышев- скип, по словам А. И. Герцена, «решился схватиться за руль, пытаясь указать жаждавшим и стремившимся — что им делать». Для достижения намеченной цели революционная демократия создает свою тайную орга­низацию «Земля и воля» и приступает к объединению масс для подготовки вооруженного восстания к весне 1863 года — к сроку истечения подписания уставных грамот крестьянами. В подготовке этого восстания мо­лодому поколению руководители «Земли и воли» отводи­ли особое место.

В момент прибытия Чокана Валиханова в Петербург политическая атмосфера была накалена борьбой мнений различных классов, ожиданием близкой отмены крепо­стного права. Повсюду чувствовалось назревание рево­люционного взрыва. В революционизировании масс особую роль играли кружки передового студенчества России.

Одним из таких кружков было «Сибирское земляче­ство», созданное по инициативе Г. Н. Потанина. Актив­ным членом кружка был и Чокан Валиханов. Этот кру­жок имел ряд особенностей, обусловленных тем, что все его участники были выходцы из Сибири и связаны с непосредственными интересами края. Но они занимали разное положение и по-разному понимали задачи круж­ка. Со временем члены кружка более или менее четко определили свою цель, выработали общую платформу. В основном это были горячие головы, страстные мечта­тели, более того, талантливые молодые люди, многие из них потом выросли в крупных ученых, стали видными писателями, поэтами и публицистами с явно выраженны­ми демократическими и нередко революционными убеж­дениями.

Члены сибирского кружка привезли с собой в Петер­бург дух протеста против политики царского правительст­ва в Сибири: дух вольнодумного общинного крестьянства, недовольного усилением помещичьей и чиновничьей власти над ним и налоговым бременем, настроения рядового казачества, возмущенного сословным при­нижением п притеснениями со стороны царских намест­ников, думы зарождающейся молодой интеллигенции о просвещении и культурном развитии края, об обраще­нии его богатства на неотложные собственные нужды, общие настроения протеста против превращения Сибири в область массовой ссылки и в простой, окраинный при­даток хозяйства и интересов Центральной России, про­тив колониальной политики в отношении малых наро­дов. Эти идеи в условиях революционного движения за освобождение крестьян из-под кабалы помещиков по­лучают новую окраску, новое развитие.

В зачаточной форме сибирский кружок вначале был создан студентом Петербургского университета Н. С. Щукиным за два года до приезда Чокана Вали­ханова. Этот молодой, энергичный «апостол новой идеи» с увлечением говорил о свободе и реформах. Он был хо­рошо знаком с Добролюбовым, поддерживал тесный контакт с В. С. Курочкиным. Как писали его совре­менники, «Щукин был типичный студент того времени; он небрежно учился, но с увлечением занимался пропа­гандой научных знаний и политических идей». В эту группу входили студент Сидоров (родом из Кузнецка), художник Песков — из Иркутска, студенты Буланов — сын томского крестьянина, Перфильев — из Иркутска и молодой поэт Омулевский. Все они сходились в одном: набраться знаний и идей в столице и потом поехать в Сибирь, бороться за ее прогресс и просвещение. Сам Щукин мечтал по окончании университета наладить в Иркутске издание журнала наподобие петербургских, а Песков думал накопить деньги от реализации своих кар­тин и открыть на эти средства школу живописи в одном из городов Сибири.

Эта сибирская группа, однако, вскоре распалась. Бу­ланов умер, Омулевский уехал в Вильну, Песков отпра­вился писать этюды па юг, Сидоров поссорился со Щу­киным и оставил группу. Тогда Щукин и Перфильев ра­зыскали вновь прибывшего Г. Н. Потанина (1858 г.) и стали организовывать новый более многочисленный кру­жок земляков. Они привлекли в него всех подходящих молодых людей из Сибири, обучавшихся в университе­те, духовной академии, медицинских и военных учебных заведениях и некоторых служащих и офицеров. И хотя организатор кружка Щукин, провалившись на экзаме­нах в университете и не совсем обдуманно женившись, переезжает на работу в Иркутск, кружок «Сибирское землячество» продолжал существовать, все больше креп и приобретал определенную организационную форму. Он постепенно перерастает в кружок патриотов Сибири, следующих за революционно-демократическими идеями и мечтающих обновить свой край.

Г. Н. Потанин прибыл в Петербург весьма зрелым общественным деятелем. За его плечами в отличие от многих сибиряков, находившихся в столице, была ше­стилетняя служба офицером в казачьих частях. Он к этому времени, по его словам, потерял веру в царя, пе­ренял революционные идеи петрашевцев. «Ко дню мое­го отъезда из Омска, — писал он, — я начал опреде­лять задачу молодого сибиряка, охваченного идеями о свободе, науке, о прогрессе и просвещении, и решившего ехать в университет..., а потом вернуться в Омск, всту­пить в борьбу с ними (т. е. царскими наместниками в Сибири. — Авторы) и победить их тем же орудием, ка­ким они вооружены». Об этой своей цели он говорил Дурову, Лободовскому и Бакунину. Все они давали со­веты Потанину и в основном одобряли его личный план. Таким он явился в столицу и неудивительно, что при пер­вых встречах со Щукиным находил, что их политические убеждения были в основном одинаковыми.

В сибирском кружке Потанина принимали участие Ядринцев. Сидоров, братья Черемшанские, Наумов. Усов. Куклин. Федоров, Смирнов, Павлинов. Колосов, Перфильев, Крюков. Лосев, Шестаков, Пирожков. В нем происходили жаркие споры. Как писал один на его чле­нов, это было время, когда «каждый спешил исповедо­ваться, как на духу, каждый высказывал заветнейшие мысли, это было как бы начало освобождения мысли, разума».

Горячие обсуждения вопроса о будущности Сибири привели к расколу кружка на две группы. Одна из них, возглавляемая Потаниным, увлеченная идеями служе­ния своему краю, требовала, чтобы все сибиряки по окончании учебы возвратились в обязательном порядке в Сибирь и посвятили своп знания и силы делу ее про­гресса, просвещения и обновления. Другая группа, воз­главляемая Павлиновым, считала необязательным всем возвращаться в Сибирь. Но это был только формальный повод для раскола, на самом деле он определялся бо­лее глубокими причинами. Группа Потанина была более радикально мыслящая, более патриотически настроен­ная, склонная к более решительным действиям. Она искренне верила в возможность приобщения Сибири к цивилизации и ее обновления своими силами, почему и выдвигала такое крайнее требование «сибиряку быть в Сибири». Группа Павлинова, за исключением отдельных членов, проповедовала умеренность и, можно сказать, не верила, что небольшая кучка интеллигентов в состоя­нии что-либо изменить в Сибири, хотя любила свой край и желала его процветания. В позиции этой группы были и положительные моменты. Павлинов и другие де­лали, например, упор на то, что Сибирь нуждается в поддержке и помощи Центральной России, что она сво­ими внутренними силами не может добиться успеха.

Идея органической связи с центром заслуживала внимания. Дореволюционный исследователь М. Лемке так и писал, что «павлиновцы никогда не полагались на возможность для Сибири проявить свое собственное «я» без постоянной помощи и поддержки из-за Урала». Разногласия привели к тому, что павлиновцы покинули кружок. Однако некоторые из них скоро вернулись об­ратно, это пропзошло накануне приезда Ч. Валиханова.

Прибытие Чокана внесло известное оживление в дея­тельность кружка сибирских патриотов. Во-первых, по­тому, что его личность как ученого-востоковеда пред ставляла большой интерес для многих студентов-сиби­ряков, в особенности для тех из них, которые обучались на гуманитарных факультетах. Кроме того, его общее интеллектуальное и политическое развитие котирова­лось среди сибиряков очень высоко. Во-вторых. Чокай Валиханов был в курсе последних новостей в Сибири и тонко знал детали управления краем. В-третьих, он сра­зу же по прибытии в Петербург стал заводить широкие знакомства с учеными, с литературными и государствен­ными деятелями, а также видными представителями об­щественной мысли. Он как бы был окном для сибиря­ков в большую политику. В-четвертых, с его появлением в кружок пришли его друзья: С. Капустин и офицер ген­штаба А. Голубев, а также врач Белоголовый, В. Чуйко и С. Шашков. II, наконец, его остроумие и способность постоянно оживлять товарищескую компанию также име­ли определенное значение для работы кружка.

До приезда Ч. Валиханова члены кружка собирались еженедельно, поочередно на своих квартирах, а потом «иностранец художник Джогии предложил патриотиче­ской партии (так стали называть себя сибиряки. — Авторы) свою гостеприимную квартиру». Иностранец попал в среду сибиряков через Пескова, который учился в Академии художеств. Джогии рассказывал сибиря­кам о национально-освободительном движении в Италии под руководством Гарибальди и о революционных собы­тиях в Европе.

С приездом Ч. Валиханова в Петербург в его квар­тире часто стали собираться наиболее близкие ему-чле­ны «Сибирского землячества». «Для своих товарищей сибиряков, бедных студентов, Чокай устраивал особые вечера. На этих вечерах собиралось человек до деся­ти», — писал Г. Потанин. Здесь бывали Потанин, Ан- ненский, Голубев, Ядринцев, Пирожков, Шашков, Усов. Наумов. Омулевский-Федоров. Песков, Чуйко, Куклин. Худяков и др. Почти все эти лица в истории общест­венно-политической мысли России, в особенности Сиби­ри, оставили значительный след.

Большая часть сибиряков жила в одном доме на Ва­сильевском острове. Многие из них, в особенности сту­денты, такие как Потанин, Ядринцев, Наумов, Куклин, Худяков жили неважно. Валиханов, получавший при­личный оклад по службе, оказывал им материальную помощь и поддержку.

Чокан Валиханов, как и многие его друзья по сибир­скому кружку, был горячим поклонником освободитель­ных идей шестидесятых годов. Он не только находился под впечатлением этих идей, почерпнутых из петербург­ских журналов и газет, по и лично был знаком с рядом видных деятелей, составлявших ближайшее окружение Чернышевского, Добролюбова и Некрасова. Қ сожале­нию, нам пока неизвестны детали этих встреч, тем более содержание бесед. Валиханов в свою бытность в Петер бурге не выступал со статьями и. по-видимо.му, не вел дневника. Это, разумеется, несколько затрудняет изуче­ние петербургского периода его жизни. Пробел в этой части может быть в той или иной степени восполнен все­сторонним анализом всех относящихся к характеристике его политического убеждения высказываний современни­ков, материалов и событий.

Для нас, например, известно, что Чокан Валиханов более резко высказывал свои «демократические убеж­дения», чем его друзья — Потанин, Капустин, Ядрин- цев и другие, так же как и он увлеченные идеями шести­десятых годов и воспитанные ими, и что в критике об­щих вопросов царской политики он не расходился со своими ближайшими друзьями из числа сибирской мо­лодежи, а был даже более глубоким. Эти свидетельства современников служат ключом для раскрытия и понима­ния идейных моментов, которые определяли его тогдаш­ние политические убеждения.

Нами было указано, что в сибирском кружке собра­лись в основном активные, преданные своим убеждениям молодые люди. На вопрос о том, в чем главным обра­зом сходился с ними Чокан Валиханов, можно отве­тить — в стремлении бороться за прогресс, просвещение и обновление Сибири и народов, населяющих ее, в том числе казахов. Причем задачу эту они понимали не уз­ко, а собирались решать ее совместно с передовыми си­лами России того времени. Что это было именно так, можно убедиться па примере дальнейшей деятельности некоторых видных членов кружка, особенно близких Валиханову.

Возьмем прежде всего Г. Н. Потанина — организа­тора кружка, а несколько позже — члена организации «Земля и воля». За участие в студенческих волнениях он осенью 1861 года был заключен в Петропавловскую крепость, где просидел три месяца. Потанин был в близких отношениях с Л. Ф. Пантелеевым, руководи­телем революционных студенческих кружков, и считал его одним из своих политических друзей. Л. Ф. Панте­леев, будучи членом «Земли и воли», входил в пятерку Н. Утина. О значительной роли Л. Ф. Пантелеева в ре­волюционном движении молодежи столицы говорит тот факт, что через семь дней после его ареста (30 декабря 1864 года) Герцен уже знал об этом и известил Огарева и Н. А. Тучкову-Огареву. С Л. Ф. Пантелеевым были знакомы Н. И. Наумов и Н. М. Ядринцев.

В 1862 году руководители «Земли и воли» получи­ли директиву Огарева — скорее организовать Кавказ и Урал. Летом член ЦК «Земли и воли» А. Слепцов по рекомендации Пантелеева посылает на Урал Г. Потанина Переодетый в мещанскую одежду. Потанин проехал от Уральска до Гурьева и обратно и вернулся в Питер через Оренбург. «Я должен был собрать све­дения об оппозиционных элементах в том крае, куда я еду, и установить с ними сношения впредь», — писал Г. Н. Потанин. Г. Потанин был тесно связан также с революционерами Поволжья и Казани, был женат па сестре члена Казанского комитета «Земли и воли» Қ. В. Лавровского — А. В. Лавровской, впоследствии извест­ной путешественнице. Иногда в литературе при харак теристике политических взглядов Потанина смешивают совершенно различные периоды его жизни: шестидеся­тые годы и последние десятилетия его деятельности, ког­да он порвал с революцией и превратился в демократа с либеральными взглядами. В шестидесятые годы Г. Н. Потанин входил в плеяду молодых революционеров, ко­торые были воспитаны школой Белинского и Черны­шевского.

Другой сибиряк, близкий Чокаиу Валиханову, П. Ф. Анненский, стал впоследствии видным деятелем об­щественной мысли России. О годах, проведенных в Пе­тербурге, и тесных связях с другими молодыми сибиря­ками он писал: «Россия стояла накануне великого пе­релома в своей исторической жизни. Старый крепостной порядок еще сохранил свое господство и еще очень боль­но давал себя чувствовать... Мы уже видели впереди святое солнце свободы, которое должно рассеять мрак окружавшей нас ночи и разогнать все темные силы, та­ившиеся над ее покровом». Н. Ядринцев называл Ан­ненского верным сыном шестидесятых годов. С. Ел- патьевский свидетельствует: «Юность Николая Федо­ровича прошла под огромным влиянием Герцена, о чем, как и о значении Герцена для России конца 50-х и на чала 60-х годов, он много раз говорим мне раньше». А. Анненская, жена Н. Ф. Анненского, писала о муже: «Он был одним из представителен той революционно настроенной среды, без существования которой едва ли была бы возможна деятельность настоящих революцио­неров». Н. Ф. Анненский принимал участие в состав­лении и обсуждении многих статей «Земли и воли», «На­родной воли». Статистик Анненский позднее примыкал к революционному народничеству и выступал с разобла­чением карательной политики царизма. В 1907 году им была выпущена книга «Галерея шлиссельбургских узников». В. И. Ленин считал данные Анненского более достоверными по сравнению с данными других стати­стиков.

Николай Михайлович Ядринцев — сибиряк, из купе­ческой семьи. Отец Ядринцева находился в близких от­ношениях с декабристами Штейнгейлем, Анненковым, Свистуновым. Юношей, учась в Томской гимназии, Ядринцев увлекся статьями Белинского и русской пере­довой литературой. Это увлечение еще более усилилось в связи с приездом из Петербурга в Томск Щукина, ко­торый был страстным пропагандистом идей русской ре­волюционной демократии. По пути в Петербург (1860 г.) П. Ядринцев познакомился в Казани с ярым противником крепостного права, молодым ученым-воль­нодумцем А. Щаповым. Эти и последующие встречи с ним произвели на Ядринцева сильное впечатление и ока­зали определенное влияние на его политические взгляды.

О периоде совместного пребывания с Потаниным и Чоканом Валихановым в Петербурге (I860—1861) Н. М. Ядринцев писал: «Акт нашего местного самосознания совпал с великим актом пробуждения русской жизни. Мы помним это время... после кровопролитной войны (Крымская война. — Авторы), а над русскою землею всходило яркое солнце, солнце новой жизни и обновления. Оно встретило пас, когда мы явились с нашей да­лекой родины в университеты в конце 50-х годов. Нече­го говорить, что университет, особенно Петербургский, играл тогда роль фокуса, отражавшего умственную жизнь всего общества, и был центром обмена идей меж­ду лучшими представителями старого поколения и вое приимчивыми поколениям нового».

По прибытии в Петербург Н. Ядринцев принял ак­тивное участие в организации кружка сибирских пат­риотов, стал сотрудничать в «Искре», постоянно посе­щал «редакционные утра» у В. Курочкина, ближайшего единомышленника Н. Г. Чернышевского. Известно, что с В. Курочкиным находился в тесной дружбе и Чокан Ва­лиханов.

После разгрома видных деятелей освободительного движения 60-х годов И. Ядринцев перешел на исследо­вательскую и публицистическую работу. Им опубликован ряд интересных трудов об истории ссылки в Сибирь, о положении малых народов Сибири, о передовых деяте­лях края в шестидесятых годах. В этих трудах тогдаш­няя действительность обрисована весьма неприглядной. В одной из работ, изданной за границей, содержатся, например, такие характеристики пореформенного пери­ода: «После освобождения крестьян община сильно изменила свой склад, выдвинулось кулачество, объяви­лись обезземеленные крестьяне, и в России обнаружил­ся тот же аграрный вопрос и безземелье, которое счита­лось только язвою запада»; «Кто не знает, что в Китае китайщина и бамбуки, в Турции шнурок, а в России по­лицейские палки и розги... Мы видим, что это эпоха за­стоя, разложения и внутреннего и внешнего бесси­лия». 

Современники Н. М. Ядринцева высоко ценили эту цельную натуру, его идейную последовательность, пре­данность интересам народа и крестьян и называли его иногда «шестидесятником чистейшей воды и другом ино­родцев Сибири». Он действительно был настоящим за­щитником интересов малых народов Сибири.

Н. М. Ядринцев был личным другом Валиханова.

Будучи в тюрьме, он написал некролог на смерть Чокана Валиханова и опубликовал его в газете «Сибирскиіі вест­ник», а спустя почти 30 лет поместил краткие воспоми­нания о нем в «Записках Русского географического об­щества».

Коротко скажем о других сибиряках, окружавших Чо- кана Валиханова в Петербурге.

Ф. Н. Усов, в свое время окончивший Омский кадет­ский корпус, школьный товарищ и общий друг Ч. Вали­ханова и Г. Н. Потанина. Он был самым молодым чле­ном казачьего кружка в Омске. В Петербурге Усов, как казачий офицер, слушал лекции в Военной Академии, жил вместе с Потаниным, Ядринцевым и Наумовым в одном доме, всецело разделял их убеждения.

Николай Иванович Наумов, впоследствии писатель, занимал видное место в народнической литературе. На­умов родился в Тобольске. Его отец принимал в своем доме ссыльных декабристов¹⁷⁴. В Петербурге Потанин, Ядринцсв, Наумов и Куклин артельно обедали. С На­умовым дружил и много ему помогал Г. 3. Елисеев. За непосредственное участие в студенческих волнениях в 1861 году Наумова исключили из университета. В 1862 году Наумов был арестовгш как член «Земли и во­ли»¹⁷³. В советской литературе Н. Наумов правильно назван революционным народником  . Романом Н. На­умова «Сила солому ломит», по словам Плеханова, в 70-х годах зачитывались, и народники пропагандиро­вали это произведение среди крестьянства.

И. В. Омулевский-Федоров, страстный патриот Си­бирского края, писатель, сложившийся под влиянием Чернышевского и Писарева. В 1873 году был заключен в Петропавловскую крепость за «недозволенные отзы­вы» о правительстве. Им написан запрещенный цариз­мом роман «Попытка — нс шутка». Другим романом Омулевского «Шаг за шагом» — молодежь зачитыва­лась в те времена, и он произвел настоящую сенсацию.

Современники считали Омулевского-Федорова бойцом- шестидесятником.

С. С. Шашков — пылкий сибиряк, перешедший из духовной академии на восточный факультет универси­тета. Шашков, так же как и Наумов, был близок с Г. Елисеевым, которого уважал и ценил всю жизнь. Од­но время он жил в квартире А. Щапова, многому у него учился. Вернувшись к середине 60-х годов в Сибирь, развернул кипучую деятельность, читал публичные лек­ции о произволе и взяточничестве чиновников, о попра­нии ими и без того куцых законов. Он проповедовал борьбу за свободу личности, за республиканскую форму правления и за прогресс Сибири. Все это показалось ревностным защитникам царя «призывом к мятежу», и вскоре С. С. Шашков был арестован.

Ипполит Пирожков — бурят по национальности, ка­зачий офицер, служивший в Омске. И. Пирожков еще будучи кадетом старался привить окружающим демо­кратические вкусы. В Петербурге И. Пирожков увлекал­ся философией Гегеля.

В. В. Чуйко был потом членом «Земли и воли», вме­сте с А. Строниным, А. Рощиным, С. Капустиным вхо­дил в одну из пятерок, созданных А. Слепцовым. За гра­ницей учил дочь А. И. Герцена (1863), как член «Народ­ной воли» был привлечен к процессу 14-ти.

Иваи Александрович Худяков, выходец из бедной семьи г. Тобольска, жил вместе с Потаниным, Ядринце- вым и др. В Петербурге ощущал острую материальную нужду и проявлял решительность в своих политических суждениях против царя и самодержавного строя. Не­сколько позже примкнул к революционной группе само­отверженных каракозовцев, был инициатором неудав­шейся попытки освобождения Н. Г. Чернышевского из сибирского заточения.

Даже из этой краткой характеристики членов сибир­ского кружка в Петербурге можно прийти к следующе­му заключению.

Этот кружок не ібы.ч случайным союзом молодых лю­ден. ищущих приключений или просто увлекающихся всякой жизненной новизной; это были молодые, страст­ные и в основном преданные деятели освободительного движения; в большинстве это были одаренные и обра­зованные люди своего поколения и это в совокупности с их верностью передовым идеям, делало сибирский кружок по-своему оригинальным и важным. Вот поче­му видные деятели русской революционной демократии, включая ближайших соратников Чернышевского, нахо­дились в контакте со многими членами кружка. Добро­любов, Курочкин, Пантелеев и другие идеологи и руково­дители русской революционной демократии лично знали некоторых членов этого кружка и постоянно были связа­ны с ними. Такие сибиряки, как Валиханов, Потанин, Щукин, Ядринцев, Наумов и другие участвовали в лите­ратурных сходках, организуемых революционерами-пуб­лицистами, сотрудничали в их печатных органах, вплоть до «Колокола» Герцена.

То, что многие видные члены сибирского кружка уже в 1861—1862 годах вошли в тайную революционную ор­ганизацию «Земля и воля», идейным и непосредствен­ным вдохновителем которой был Н. Г. Чернышевский и которая ставила задачу организации масс и подготовки к крестьянскому вооруженному восстанию, говорит о многом. Между тем, как известно, Чокан Валиханов находился в числе видных членов этого кружка.

Интересно теперь узнать, чем занимались в сибир­ском кружке его участники, как была организована его внутренняя жизнь. С внешней стороны это, конечно, бы­ло похоже на товарищество молодых людей, связанных землячеством. Под таким определением этот кружок был известен и в агентурных органах, в том числе в III отде­лении. На своих собраниях сибиряки, как правило, пили пиво, закусывали, говорили вначале обо всех новостях— в литературе, общественных организациях и в государ­ственной политике, пели песни. Но собирались они не ради этого. Здесь шел разговор о замыслах новых ста­тей и стихов с разоблачением злоупотреблений или вы­ражением протеста против общественной несправедливо­сти, о конституции, республике, социализме и револю- цин. о публицистике и передовых идеях на Западе и в России и т. и. Ч. Валиханов и его друзья занимались и кружке политическим самообразованием, читали «Коло­кола Герцена, статьи Чернышевского и Добролюбова в «Современнике», перечитывали Белинского, смеялись над карикатурами «Искры» (филиал «Современника»), знакомились с учением социалистов-утопистов, с полити­ческими взглядами вождей Великой французской рево­люции, анализировали политическое положение России, т. е. обсуждали самые острые и злободневные вопросы современной им действительности и политики. Сами уча­стники сибирского кружка в Петербурге позже указы­вали, что он состоял из разных людей, но «все они были настроены революционно...» Они стремились связать своп убеждения с практическими мерами по обновлению Сибири, и этот вопрос вызывал горячие споры и разно­гласия.

Иногда в кружке бывали представители старшего по­коления. Например, петрашевец А. Н. Плещеев читал лекции на темы: «Все люди братья», «Всем трудящимся на благо». Это было нужное дело, «но еще дороже бы­ло, — писал Н. Ядринцев, — то нравственное воздейст­вие, тот пример гражданской доблести и силы убежде­ния, которую он внушал, стоя несокрушенным ратни­ком среди редеющих борцов своего поколения»¹⁸³. Сам Чернышевский считал деятельность Плещеева «безуко­ризненной и полезной».

В кружке сибиряков выступал также Г. 3. Елисеев— сибиряк, сотрудник «Современника» и заместитель ЦК «Земли и воли»¹⁹⁹. П. Л. Лавров, считая борьбу против абсолютизма традицией русской интеллигенции, наз­вал Елисеева лучшим и самым верным представителем русской мысли в эпоху тяжелой реакции. По словам Г. Потанина, сибирские патриоты обязаны Елисееву «своим воспитанием в духе демократических идей».

Заглядывал в кружок и Ф. М. Достоевский. Здесь ои однажды прочел отрывок из «Записок мертвого дома». Позднее, когда реакция обвиняла студентов в поджоге города, Ф. М. Достоевский выступил в их защиту, возра­жая против клеветы. По свидетельству Н. Ядринцева. для членов кружка обещали прочесть лекции также Г. Успенский и В. Семевский.

Когда сибиряки собирались на квартире Чокана Ва­лиханова, здесь часто присутствовал его друг — офи­цер генштаба, сибиряк А. Голубев, который вел полити­ческую агитацию среди офицеров генштаба. По словам Г. Потанина, Голубев «горячо сочувствовал стремлениям русского общества к политической свободе». «Однажды, — продолжает Потанин, — он пригласил меня к себе ве­чером на чай. Я застал у него большую компанию офи­церов генштаба. За чайным столом шли горячие разгово­ры о внутренней русской политике. Голубев в своем по­рыве к новой жизни превосходил всех своих гостей».

Некоторые из сибирских патриотов бывали на квар­тире известного польского революционера, друга Черны­шевского Зигмунда Сераковского, казненного царским правительством в 1863 году как участника вооруженного восстания поляков. На вечерах, устраиваемых Сера- ковским, «обсуждались почти все социально-политиче­ские вопросы».

Большинство участников сибирского кружка, в том числе и Валиханов, посещали лекции Костомарова, по­священные племенно-федеративной теории устройства государства. Здесь они видели и Т. Шевченко. «Я помню лекции Костомарова и других любимых профессо­ров, почти публичные, — писал Н. Ядринцев. — Универ­ситетский зал потрясался от восторга слушателей, юношей охватывал трепет. Они испытывали то, что испы­тывали люди под первым обаянием ораторов, мыслите­лей. проповедников истины и науки». Сибирская моло­дежь также посещала кружок Т. Шевченко, восхищалась его поэзией; среди них было особенно популярно его сти­хотворение «Сон».

В Петербурге «на головы сибирских патриотов обиль­но сыпались новые идеи, новые течения». На них «хлы­нуло все разом: европейская жизнь, история и идеи, вол­новавшие Европу полвека», — писали некоторые из них в своих воспоминаниях. Сибирские патриоты, несмот­ря на то, что они принадлежали к разным социальным слоям, проходили в кружке хорошую школу идейной закалки, становились политически зрелыми людьми. Они стали хорошо разбираться в современной им полити­ческой обстановке, видеть достоинства и недостатки главных течении русской общественной мысли. Они осуждали русский либерализм, сторонников теории «официальной народности», славянофилов и западников. Н. М. Ядринцев назвал русский либерализм «забавой, а не делом».

Деятельность кружка сибирских патриотов была из­вестна Чернышевскому, а руководитель кружка Г. Н. Потанин неоднократно посещал великого революцион­ного демократа и беседовал с ним. Г. Н. Потанин еще в Сибири был знаком с другом Чернышевского В. Лобо- довским, и из его рассказов знал о Чернышевском и его идеях. Лободовский даже обещал дать Потанину реко­мендательное письмо к Н. Чернышевскому, но обстоя­тельства помешали Потанину запастись этим письмом. По приезде в Петербург, несмотря на отсутствие реко­мендательного письма, Г. Потанин все же решил наве­стить Н. Чернышевского. Свои встречи с Н. Чернышев ским он описал в «Воспоминаниях о Н. Г. Чернышев­ском». Эти воспоминания Г. Потанина обнаружены на­ми в ЦГАЛИ СССР в Москве.

В самом начале Потанин пишет: «Мне не удалось расширить свое знакомство с Николаем Гавриловичем Чернышевским до более крупных размеров, оно ограни­чилось только двумя встречами с ним». В воспомина­ниях же Потанина идет речь только о первой его встре­че с ним и нет ни слова о второй. Из воспоминаний видно, что эти встречи состоялись до возвращения Чернышевского в Саратов. Поэтому уместен вопрос, ког­да же состоялась вторая встреча с Чернышевским? Сле­дует предположить, что она состоялась до 15 ноября 1861 года, так как начиная с 15 ноября, все лица, встречавшиеся с Чернышевским, фиксировались тайной полицией, а в их числе нет имени Г. Н. Потанина. 7-го же июля 1862 года Чернышевский был арестован. Следова­тельно, вторая встреча Потанина с Чернышевским состоя­лась до 15 ноября 1861 года, то есть в период пребы­вания Ч. Валиханова в Петербурге.

В этой связи следует сказать об одной путанице, по­лучившей распространение. В Центральном государст­венном архиве литературы и искусства (ЦГАЛИ) в Мо­скве, в личном фонде Н. Г. Чернышевского (фонд 1, опись 1, ед. хр. 611) имеется статья П. Н. Карелина под названием: «Потанин о Чернышевском». В этой статье П. Н. Карелин, ссылаясь на материалы журнала «Исто­рический вестник» (№ 1 за 1905 год), где напечатаны «Воспоминания о Н. А. Некрасове» Гавриила Никитича Потанина, пишет о якобы отрицательном отношении Гри­гория Николаевича Потанина к революционной дея­тельности Н. Г. Чернышевского. Вдобавок к этому П. Н. Карелин считает Григория Николаевича Потани­на сибирским сепаратистом, далеко стоявшим от рево­люционеров-шестидесятников. Ошибка П. Н. Карелина, принявшего воспоминания Гавриила Никитича Потани­на — одного из недоброжелателей Н. Г. Чернышевского по работе в журнале «Современник», за воспоминания Григория Николаевича Потанина привела его к повтор­ной ошибке, выразившейся в опубликовании им в жур­нале «Экран» (№ 48 за 1928 год) статьи под названием. «Встречи с Чернышевским Потанина», где вновь Гаври­ил Никитич Потанин выдается за Григория Николаеви­ча Потанина. Поверхностное отношение к освещению деятельности Григория Николаевича Потанина, допущенное П. И. Карелиным, еще более затуманило и без того не совсем правильно обрисованную картину его по­литической деятельности.

Историческая правда состоит в том, что Григорий Николаевич Потанин имел две встречи с Н. Г. Черны­шевским. В то время он поддерживал Н. Г. Чернышев­ского и оставался его горячим поклонником. Однако это не означает, что у Г. II. Потанина не было своих взгля­дов или каких-либо отступлений. Но в целом в нем всег­да брала верх линия революционной демократии 60-х го­дов. Следует решительно отмести тезис П. Н. Карелина о якобы отрицательном отношении Григория Николае­вича Потанина к революционной деятельности Н. Г. Чер­нышевского в частности и к революционной ситуации 60-х годов вообще.

В литературе есть пока еще неподтвержденные све­дения о посещении Н. Г. Чернышевского Чоканом Ва­лихановым. Такая встреча была вполне возможной.

Ведущие члены сибирского кружка почти всегда сле­довали за революционными демократами, придержива­лись их позиций, а в спорах становились на их сторону. Об этом говорят многочисленные факты.

Когда в апреле 1861 года в селе Бездны Казанской губернии на панихиде по убитым восставшим крестьянам выступил профессор Казанского университета сибиряк А. Щапов с революционной речью о том, что крестьяне пали жертвами деспотизма на земле и что «эта земля воззовет народ к восстанию и свободе», его голос прозву­чал на всю Россию, и сибирские патриоты гордились отважным земляком, который «гремел в Казани». Ща­пов был членом тайной организации «Библиотека казан­ских студентов» и «сыграл крупнейшую роль в создании в Казани революционной организации, влившейся потом в ряды тайного общества». Привезенный властями после выступления в Петербург, Щапов отделался толь­ко двухнедельным арестом при полиции. В столице он подружился с Курочкиным, Елисеевым и примкнул к кружку сибирских патриотов. Здесь он читал лекции о федеративно-областном устройстве государства. Щапов пытался создать в науке особую историческую школу, проповедующую историю масс. По образному выраже­нию его товарищей, он хотел соединить декабристов с народом.

Когда возник идейный спор между редакциями «Со­временника» и «Русского слова», между Чернышевским и Юркевичем (как известно, Юркевич нападал на ста­тью Чернышевского «Антропологический принцип в фи­лософии»), сибирские патриоты встали на сторону «Со­временника» и Чернышевского, против «Русского сло­ва» и Юркевича.

Следует при этом помнить особенности кружка «Си­бирское землячество» — его тесную связь с проблемами Сибири. Члены кружка страстно обсуждали вопросы по­литики царского правительства в Сибири, раскрывали ее пороки, вносили практические предложения, направлен­ные на ее развитие. Так, например, они очень много го­ворили об уголовной и административной ссылке в Си­бирь и требовали ее отмены. Они выступали против тенденции развития крупной земельной собственности в Сибири, ратовали за сохранение общинного землевладе­ния, говорили о бюрократии и ее злоупотреблениях, о вымирании малых народов и о том, что царское прави­тельство смотрит на Сибирь как на «золотое дно», кото­рое можно без конца грабить и разорять. При этом они опирались на слова Герцена о том, что царские сатра­пы на Сибирь «смотрят только как на подвал, в котором много золота, много меху и другого добра, но который холоден, занесен снегом, беден средствами жизни, не изрезан дорогами, не населен. Это неверно. Мертвящее русское правительство, делающее вес насилием, все пал­кой, не умеет сообщить тот жизненный толчок, который увлек бы Сибирь с американской быстротой вперед»¹. «Чиновничество царит... в Сибири; тут оно раскинулось беспрепятственно, без оглядки... даль страшная, все уча­ствуют в выгодах, кража становится res publico, (общим делом) ».

В 72 номере «Колокола» за 1860 год была опублико­вана статья «Қ характеристике Сибири», отправленная в Лондон сибирскими патриотами (написанная, по-видимому, Г. Потаниным вместе с Ч. Валихановым), об управлении казахской степью. Эта статья получила боль­шую огласку и, говорят, способствовала освобождению генерал-губернатора Западной Сибири Гасфорта от его обязанностей.

Примечательно, что кружок «Сибирское землячест­во» уделял определенное внимание национальному воп­росу в Сибири. О положении инородческого населения Сибири выступали Ч. Валиханов и Пирожков. Члены кружка стояли за политику оказания помощи малым на­родам, содействия переходу кочевников к оседлости, за гуманизм и братское отношение русских к этим народам. Сибирские патриоты высказывали мнение о том, что в случае начала восстания в Сибири с целью поддержать революцию в России «за раскольниками и чернозавод­скими крестьянами» пойдут инородцы отстаивать свою свободу и независимость от царизма. Эти трезвые и смелые суждения сибирских патриотов, до которых в то время не могли подняться многие либеральные деятели России, свидетельствуют об их идейной зрелости.

Изложенное не оставляет сомнения в радикальности и революционности взглядов участников кружка сибир­ских патриотов. Правильно писали в свое время в офици­альных бумагах, что они собирались учить народ «революциоииым идеям». Н. Ядринцев и другие сибиряки в своих воспоминаниях в самой остроумной форме писали. что сибирский кружок в Петербурге далеко «не преследовал какой-нибудь утилитарной и практической цели вроде кассы взаимной поддержки, нет! Идея соз­нательного служения краю в тот момент, когда в евро пейской России пробуждалось тоже самосознание, вот идея, которая легла в основу нашего сближения». На самом деле это был вполне зрелый политический кру­жок, искусно прикрывшийся безобидной формой зем­лячески к отношений.

Эта особенность подобных кружков в России была, известна и на Западе. Қ. Маркс, внимательно следив­ший за революционным движением студенческой моло­дежи в России, указывал, что русские учащиеся, «чтобы обеспечить неимущим студентам средства для продол­жения образования, основали кассы взаимопомощи. Наиболее серьезные из них решили не давать больше правительству никакого повода к закрытию этих касс, организация которых допускала, для решения деловых вопросов, проведение небольших собраний. Эти дело­вые собрания заодно давали возможность обсуждать политические и социальные вопросы». К числу таких «серьезных» кружков относилось и «Сибирское земля­чество».

В первое время царские агенты не могли раскусить его цель. III отделение, следившее за движением петер­бургской молодежи, доносило царю, что «никаких схо­док или кружков с политической целью между студента­ми сибиряками не было, а собирались иногда несколько товарищей, чтобы разделить присланные деньги, выру­ченные от спектаклей, концертов...». Царское прави­тельство раскрыло природу кружка сибирских патрио­тов несколько позже: вначале в связи с арестом Черны­шевского и других деятелей и активистов революционно­го движения в столице, а более определенно — в 1864— 1865 годах, когда возвратившиеся в Сибирь участники пе­тербургского сибирского кружка развернули активную политическую дятелыюсть и были арестованы за «проти­воправительственные действия». Тогда их заодно обвини­ли в организации в свое время в Петербурге «тайного сибирского кружка», а Г. Н. Потанина — как его руко­водителя.

Члены кружка «Сибирское землячество» мужали и росли в идейно-политическом отношении под непосред­ственным влиянием видных деятелен русского освободи­тельного движения, под влиянием революционной ситу­ации, назревавшей в стране, и в силу связей с другими передовыми политическими кружками Петербурга.

Путь членов кружка был нелегким. Нередко они рас­ходились между собой в вопросах формы и тактики дей­ствий. Среди них были люди, не освободившиеся от влияния социальной среды, из которой они происходили, от «сибирской провинциальности». Однако при всем этом они, как правило, были единодушны в главном — ре­шимости бороться за обновление существующего режи­ма, за свободу и справедливость.

Многие недостатки были присущи в то время не толь­ко кружку «Сибирское землячество» и обусловливались характером эпохи и времени. Тем более надо учитывать, что это был кружок не опытных политиков, а организа­ция молодых борцов, сочетавших политическую учебу с закалкой, стремившихся свою ненависть к царизму во­плотить в активных действиях.

Чокан Валиханов отдавал много времени науке и был перегружен по службе. Он не мог принимать участия во всех вечерах кружка сибирских патриотов, тем не ме­нее основной политический курс кружка оставался ему близким и родным. В кружке он занимал положение старшего. С ним считались, его уважали и им гордились все члены кружка независимо от их возраста и положе­ния. Видимо, имело значение и то, что Чокан Валиханов по знаниям, эрудиции и научному авторитету не только не уступал другим членам, а даже превосходил их, не говоря уже о том, что в столице он был достаточно из­вестен как талантливый ученый. Кроме того, благодаря своему дару быстро сближаться с разными людьми он оказался вскоре знакомым с известными деятелями и ответственными государственными сановниками, в том числе близкими самому императору. Круг его знакомых и связей в Петербурге достаточно был широк, особенно он ценил и укреплял свои личные знакомства и связи с видными деятелями передовой общественной мысли и ос­вободительного движения.

В Петербурге Ч. Валиханов посещал квартиру Ф. М. Достоевского, где познакомился с его братом — Михаи­лом Михайловичем и другими литераторами и публици­стами его круга. Особенно он сблизился с молодым по­этом Всеволодом Крестовским (1840—1895), который в то время работал над романом «Петербургские трущо­бы». Н. Ядринцев указывает, что Чокан давал Крестов­скому темы для стихотворений. Кормясь «крохами остро­умия талантливого Валиханова, он немедленно строчил свои романсы». В то время Крестовский находился под определенным влиянием критической литературы и стремился в своем творчестве подражать ей. В своем сти­хотворении «Стон земли» В. Крестовский, по словам агентов III отделения (за ним тоже следили), говорил, что русская земля, пропитана «крестьянской кровью и крестьянскими слезами» и молит, чтобы на ней, нако­нец, выросла свобода. Однако Крестовский оказался далеко не последовательным в своих убеждениях, скорее всего это было простое увлечение идеями освободитель­ного движения. Қ концу 60-х годов Крестовский высту­пал против русской революционной демократии и пере­шел в лагерь ее противников.

В Петербурге Ч. Валиханов близко сошелся с А. Н. Майковым, Я. П. Полонским, братьями Василием и Ни­колаем Курочкиным, Н. Страховым.

Аполлон Николаевич Майков в молодости учился за границей, в 1849 году привлекался к допросу по делу петрашевцев и до 1856 года находился под секретным надзором полиции. А. Майков не только не выдал своих сообщников царской охранке и скрыл действительные це­ли петрашевцев, но и долгое время после осуждения петрашевцев сохранял в тайне членов кружка Петра- шевского. Так, в 1885 году он писал историку литерату­ры П. Впскотоватову: «Спешнев, Пав. Филиппов — эти умерли. так я их называю, другие, кажется, еще жи­вы, потому об их все-таки умолчу, как молчал до сих пор целые 37 лег обо всем этом эпизоде, п еще пять или шесть, не помню, в том числе Достоевский... реши­ли завести тайную типографию».

А. Н. Майков был крупным поэтом своего времени, ему принадлежат крылатые слова: «Чем ночь темней, тем звезды ярче». В шестидесятых годах он написал трагедию «Два мира», основным содержанием которой был протест против тирании Рима в 60-х годах I ве­ка. Был близок с Шевченко, Полонским, Достоев­ским, Писемским и братьями Курочкиными. С А. Май­ковым Ч. Валиханова связывала личная дружба, а в последующие годы — дружеская переписка.

Яков Петрович Полонский — поэт, сочувствовал «Земле и воле». По словам Л. Ф. Пантелеева, он сделал в квартире Полонского «своего рода склад, когда что- нибудь находил неудобным держать у себя». Полон­ский лично знал Герцена и Чаадаева. Современники иногда ставили А. Майкова и Я. Полонского в один ряд с Некрасовым. По определению Н. Страхова, Полон­ский по своим политическим взглядам принадлежал к западничеству. Хотя он происходил из дворян, но в жизни терпел большую нужду. Когда цензурой были за­прещены его статьи за антиправительственное содержа­ние, он, оставшись совершенно без средств, по его сло­вам, «по три дня ничего не ел». О самых бурных и тре­вожных 1860—1861 годах Полонский впоследствии писал: «Эти годы были так полны всякого рода треволнениями и борьбы, горя, надежды, отчаяния, светлых радостных минут и страданий, любви и горьких слез—слез, которые до сих пор зудят в глазах и текут по щекам моим».

Полонский вместе с Шевченко, Майковым, Достоев­ским принимал участие в первых литературных чтениях в Петербурге²³¹ в пользу бедных учащихся. У Полон­ского можно было часто встретить братьев Курочкиных. Шевченко, Плещеева, Достоевского и других литерато­ров. Полонский был другом революционера-демокра­та М. И. Михайлова²³¹¹. В Петербурге Ч. Валиханов ча­сто встречался с Полонским, был знаком с его кругом и по возвращении из Петербурга в своих письмах теп­ло вспоминал о нем.

Братья Василий и Николай Курочкины были извест­ны в русской литературе как поэты «Искры»²³³. Поэтов «Искры» знали и любили Лепин, Горький и Крупская. Вслед за «Современником» «Искра» проводила идею подготовки крестьянского восстания в России. Недаром «искровцев» часто называли «чернышевцами». В ше­стидесятые годы XIX века «Искра» для внутренней Рос­сии («Колокол — для внешней) была центром обличения зла, а Николай Степанович Курочкин — как бы пред­седателем суда общественного мнения России. «Мно­гие и многие боялись «Искры», многие и многие возла­гали на нее надежды»,— указывали современникиВ «Искре» сотрудничали и сибирские патриоты.

Н. С. Курочкин в свое время подвергался аресту по делу Петрашевского. Он был другом Сергея Федоро­вича Дурова — ведущего политического наставника Ч. Валиханова. Был известен также как человек, «объездивший всю Европу», и как переводчик Прудо­

на. Во время своих заграничных путешествии лично познакомился с Герценом, к которому питал «кроме ува­жения какую-то сердечную нежность»²⁴⁵. Н. Курочкин дружил с II. Л. Лавровым, с которым был знаком С. Ф. Дуров, Д. И. Писаревым, Н. В. Шелгуновым. Им был написан некролог по поводу смерти Д. И. Писарева, по­мещенный в «Отечественных Записках». Его брат — Василий Курочкин «был крупнейшим, после Некрасова, поэтом революционных разночинцев».

Братья Курочкины являлись друзьями и переводчи­ками Тараса Шевченко. Они познакомились с ним в июне 1858 года. Знакомство с Курочкиными оказало определенное влияние на Т. Шевченко. Как известно, Та­рас Григорьевич после освобождения из ссылки вел дневник, начало которого датировано 12 июня 1857 года. С 13 июля 1858 года записи прекращаются. Это было не случайно. Как раз на 1858 год падает знакомство Шевченко с Чернышевским, братьями Курочкиными, Сераковским и другими представителями революционной демократии. А Т. Шевченко хорошо знал, что может значить Дневник для III отделения. На похоронах Т. Г. Шевченко Н. С. Курочкин выступил с речью.

Знакомство с братьми Курочкиными было плодотвор­ным для многих. Н. Ядринцев говорил, что у В. Куроч­кина он «слушал весьма дельные разговоры». То же самое писал А. Щапов: «Из литературных бесед мне осо­бенно нравятся беседы у Курочкина: «ближе к делу».

«Искра», пользуясь материалами сибирских патрио­тов, помещала на своих страницах остроумные анекдо­ты о генерал-губернаторе Сибири Гасфорте, называя его именем Оскеикоифа. Высмеивая царскую цензуру, ко­торую искусно обходила русская революционная демо­кратия, В. Курочкин писал:

Над цензурою, друзья

Смейтесь так же, как и я:

Ведь для мысли и для слова,

Откровенно говоря,

Нам не нужно никакого

Разрешения царя ....

Монархическим чутьем

Сохранив в реформы веру,

Что напишем, то пошлем

Прямо в Лондон, к Искандеру.

Братья Курочкины принимали деятельное участие в создании организации «Земля и воля». Василий Куроч­кин был членом, а Николай Курочкин — заместителем ЦК «Земли и воли». Братьям были известны все са­мые тайные мероприятия организации.

Братья Курочкины в то же время любили погулять и повеселиться. Враги «Искры» и Курочкиных по этому поводу ехидничали: «Искра» веселится». На что «искровцы» отвечали: мы веселимся оттого, что «внутри заноза, на сердце горе». В компании «искровцев» бы­вал и Ч. Валиханов, который, по свидетельству Г. Пота­нина, «мотал деньги на увеселения».

Валиханов, будучи в Петербурге, находился в очень близких отношениях с Курочкиными, особенно с Николаем, которому он, вернувшись на родину, посылал приветствия и сообщал о своих степных делах.

Николай Николаевич Страхов являлся главным тео- рстнком «Времени» - журнала братьев Достоевских. С И. Страховым Ч. Валиханов познакомился в кругу Достоевских и позже считал его одним из своих хороших петербургских знакомых. Как пи старались Достоев­ские придать своему журналу патриотическое направ­ление, он в конечном счете, не без влияния Страхова, стал примыкать к славянофильству. Ч. Валиханов, воз­вратившись из Петербурга, по мере возможности следил за основным направлением развития общественной мыс­ли России, сетовал по поводу не вполне удачной жур­нальной деятельности своих друзей — братьев Достоев­ских, которые расходились с идеологией революционных демократов и которых он, так же как и Салтыков- Щедрин, критиковал за «почвенность», за славянофиль­ство и за крайнее западничество. Несмотря на славяно­фильское направление, журнал «Время» в 1863 году, после опубликования в нем статьи Страхова «Роковой вопрос», в котором якобы содержалось оправдание бун­тующей Польши, был закрыт царским правительством.

Известно, какая была проявлена забота об освобож­дении из ссылки Т. Г. Шевченко семейством обер-про­курора святого синода графа Ф. П. Толстого. После воз­вращения из ссылки в Петербург Т. Шевченко «по пред­писанию (III отделения) должен был жить у отца, так как был у него на поруках», — писала дочь Толстого Е. Ф. Юнге. У Толстых почти ежедневно бывали По­лонский, Плещеев, Курочкины, Северцов, Шевченко и Майков. В архиве Ч. Валиханова сохранилась записка ученого-востоковеда В. В. Григорьева о том, что граф Ф. П. Толстой хочет познакомиться с Ч. Валихановым и поэтому просит на обед. Сам Ч. Валиханов в письме к отцу писал, что он бывает па обедах у сенатора Лю­бимова. барона Ливена и графа Толстого.

Тарас Шевченко и Чокан Валиханов имели в лице Полонского, Майкова, Достоевского, Толстого и Куроч­киных общих друзей и знакомых и поэтому вполне веро­ятно, что они встречались друг с другом в Петербурге. Ч. Валиханов мог встретиться с Т. Шевченко и в мастер­ской Академии художеств, где постоянно работал Тарас Григорьевич и где в качестве вольноприходящего за­нимался живописью глухонемой брат Чокана Макы.

Во время пребывания Ч. Валиханова в Петербурге там находились Т. Шевченко, И. Чавчавадзе, Налбан­дян, Сераковский и другие выдающиеся представители национальных меньшинств, которые активно выступали против национального гнета и оказывали благотворное влияние на развитие культур различных наций и народ­ностей России.

В числе видных представителей русской революцион­ной демократии, с которыми сблизился Чокан Валиха­нов, были и выходцы из Сибири — А. Щапов, Г. Елисеев и С. Капустин.

А. П. Щапов был сыном бедного пономаря и бурят­ки. Виднейший шестидесятник и друг Шевченко, он часто повторял следующие строки из стихотворения Та­раса Григорьевича:

И день идет, и ночь идет,

Иголову схвативши в руки,

Дивуешься, зачем нейдет

Апостол Правды и Науки!...

Щапов так страстно любил свободу, что «постоянно горел ею». Считая современный ему мир отживающим свой век, который следовало бы похоронить, он тосковал об ином, новом, лучшем социальном мире, стремился к уравнению «прав и средств развития низших классов с высшими». Советскими исследователями признано, что «Л. Щапов сыграл крупнейшую роль в создании в Каза­ни революционной организации, влившейся потом в ря­ды тайного общества»  . Речь Щапова на панихиде по убитым крестьянам села Бездны Казанской губернии в свое время распространялась как революционная про­кламация. Когда Щапова арестовали, в его защиту выступили Чернышевский, Герцен, Некрасов. Н. Серно-Соловьевич.

Григорий Захарович Елисеев был родом из Сибири, преподавал в Казанской духовной академии, а в 1854— 1858 гг. работал в Сибири. С 1858 года сотрудничал в «Современнике», «Искре» и «Отечественных записках». Одно время «Современник» даже называли журналом Чернышевского и Елисеева²⁸³. Говоря о Некрасове, Сал­тыкове и Елисееве, Н. Қ. Михайловский писал: «А из-за этих трех выглядывали еще образы Добролюбова, Чер­нышевского, Белинского, как бы передавших нм свой авторитет». Елисеев находился в близких отноше­ниях с А. Слепцовым и оказал большое влияние на сибирских патриотов, особенно на каракозовца Худя­кова.

Елисеев принимал деятельное участие в создании ре­волюционной организации, был заместителем члена ЦК. «Земли и воли». В разгар революционной ситуации Елисеев требовал от руководителей революционно наст­роенного студенчества дать ему 300 на все готовых че­ловек. С их помощью он хотел захватить наследника престола и в качестве выкупа за него потребовать кон­ституцию для России. Когда Утин и Пантелеев сказали об этом Чернышевскому, тот ответил: «Не удивляюсь: ведь Григории Захарович, несмотря на свои седые воло­сы, самый юный в редакции «Современника».

III отделение зорко следило за Елисеевым, неодно­кратно подвергая его обыскам и арестам. Перед смер­тью Елисеев, как и петрашевец Плещеев, свое состоя­ние (30 000 рублей) завещал литературному фонду с ус­ловием ежегодно выдавать пособие Чернышевскому, Наумову и Успенскому.

С. Я. Капустин, с которым у Ч. Валиханова были по­истине братские отношения и который высоко ценил по­следнего, был другом А. А. Слепцова — одного из глав­ных организаторов «Земли и воли» 60-х годов. Жена А. Слепцова — М. Слепцова в своей работе «Штурманы грядущей бури» (так называл Герцен революционеров в России) следующим образом характеризует С. Капу­стина: «Идейно связанный со Слепцовым шестидесяты­ми годами и спаянный участием с ним в польских делах, он был в свое время членом третьей пятерки и участни­ком «Земли и воли», а в 1864 году уцелел от разгрома и взял должность комиссара по крестьянским делам в Польше; свое излюбленное детище «крестьянский вопрос и община» пронес он свято до гробовой доски и, умирал почти семидесяти лет, завещал мне перед смер­тью «беречь своего друга А. Слепцова».

Друг Ч. Валиханова Г. Потанин в Петербурге посе­щал квартиру землевольца П. Л. Лаврова и лично знал ряд других видных деятелей общественного движе­ния того времени. Содержание бесед при встречах с ними, как правило, становилось достоянием сибирского кружка.

Следует кстати отметить, что с петербургским пери­одом жизни Ч. Валиханова связана версия о его дружбе с А. Қ. Гейнсом. Это мнение основано на воспоминании М. Сажина, который писал: «В Петербурге в середине 60-х годов среди офицеров, по преимуществу артиллери­стов, образовался кружок «чернышевцев, куда входил и я. Из членов этого кружка я сейчас припоминаю офице­ров-артиллеристов: Богдана, братьев Черновых, Альтфатера, Юдина, полковника Колесова и офицера генераль­ного штаба Гейнса». Многие, прочитав это, заключили что это тот Гейнс, который был чиновником в степи. В действительности это не так. М. Сажин далее писал: «Что касается Гейнса, то он впоследствии уехал в Америку, где под именем Вильяма Фрея занялся религиозными ис­каниями». О Гейнсе-Фрее говорит и Л. Ф. Пантелеев, о нем упоминают составители сборника «Н. Г. Чернышев­ский в воспоминаниях современников». Там сказано, что Гейнс, Владимир Константинович, «чернышевец»; член «Земли и воли», увлекался идеями Оуэна и в 1866 году эмигрировал в Америку, где основал коммуну.

Следовательно, здесь речь идет о другом Гейнсе — Владимире Костантиновиче. А. Қ. Гейнс никогда в эми­грации не был, служил военным губернатором Тургай- ской области. Что касается утвердившегося в совет­ской литературе мнения о том, что А. Қ. Гейнс был дру­гом Чокана Валиханова, то и это вызывает определенное сомнение. Многое говорит о том, что вряд ли он был даже знаком с Чоканом лично. Во всяком случае, по всему видно, что он плохо знал труды и деятельность Чокана Валиханова. Так, например в своем дневнике в записях от 5—13 сентября 1866 года он указывает, что Валиханов посетил Кашгар «15 лет тому назад», что не соответствует действительности. Внимательное изуче­ние трудов А. К. Гейнса убеждает нас в том, что Гейнс лишь передает от своего имени высказывания Ковалев­ского и Гутковского о Чокане Валиханове.

Круг лиц, с которыми был знаком Чокай Валиханов, безусловно, обширный. О многих сторонах этих зна­комств нет еще достаточных данных. Наши поиски в свя­зи с данным исследованием имели лишь частичный успех. Многое в этом вопросе еще скрыто от науки. Трудности в этой части связаны с тем, что участники ос­вободительного движения в свое время старались хра­нить в тайне все, что касалось их. Например, такой вид­ный представитель революционного движения начала 60-х годов, как В. А. Обручев позднее писал: «Об Н. Г. Чернышевском и М. И. Михайлове еще не наступило вре­мя говорить...» Один из создателей «Земли и воли», член ее ЦК А. Слепцов от всех тех, кто старался писать об истории этой организации, настоятельно требовал «пе­чатать все или не печатать ничего». По его же сообще­нию, говорить о деятелях революционного движения 60-х годов XIX века было неудобно даже в начале XX векаКрупнейший исследователь истории общественной мысли рассматриваемого периода М. Лемке писал: «Нужно ду­мать, что революционная деятельность Н. Г. Чернышев­ского, обставленная по тогдашним временам необыкно­венно конспиративно, так и не вскроется для нас. Она унесена им в могилу».

Нет сомнения в том, что, несмотря на трудности, най­дется еще немало материалов о связях Чокана Валихано­ва со многими другими деятелями русского освободи­тельного движения конца 50-х —начала 60-х годов. Но то, что известно нам в этой части на сегодня, достаточ­но ценно и важно для того, чтобы прийти к определен­ным выводам.

Знакомство с общественными деятелями, литератора­ми и учеными для Чокана Валиханова не было какой- то самоцелью. В этом отношении он был разборчив и строг. Он ищет нужных, определенных людей и находит их. Ими оказываются или ученые, которыми он интере­суется для обсуждения научных проблем и обмена мне­ниями, или видные деятели революционно-демократиче­ского движения в России, идеи и действия которых ему близки и дороги. Он заводит знакомства с писателями и поэтами критической мысли, хотя некоторые из них стояли в стороне от освободительного движения. Зна­комства для Чокана Валиханова были школой творче­ского и идейно-политического развития.

Друзья Чокана Валиханова, весьма близко знавшие его, сходятся в том, что его идеалом было «служить бу­дущему своего народа». Он мечтал об этом и искал путей и форм, ведущих к осуществлению своей мечты. Он искал их, хотя еще робко, в стенах кадетского кор­пуса, более целеустремленно — во время службы в Си­бири. И нашел эти пути и формы в Петербурге, в идео­логии и организациях русской революционной демо­кратии.

В конце 1860 года — начале 1861 года Ч. Валиханов по настоянию врачей выехал за границу — в Париж. Об этом он писал отцу. Барон А. Е. Врангель, который знал Чокана Валиханова по службе в Семипалатинске и в это время работал в русском консульстве в Париже, сообщает, что видел его там. Что он делал в Париже, с кем встречался — все эти вопросы остаются пока от­крытыми. Еще не обнаружены материалы, могущие про­лить некоторый свет на эти вопросы. Ясно одно, что в это время здоровье Ч. Валиханова не было столь тяжелым, чтобы думать только о лечении. Безусловно, он исполь­зовал эту поездку и в других целях. Нам приходится строить в этой части только догадки. В это время в Европе находились русские революционеры Н. Добролю­бов, Н. Обручев, 3. Сераковский, М. Михайлов, Н. Сер- но-Соловьевпч, А. Слепцов, некоторые из них были знакомы Валиханову. Сераковский, Михайлов, Серпо-Со- ловьевич и Слепцов бывали у Герцена. Как правило, мало кто из деятелей оппозиции в России, посетивших Европу, миновал Герцена. Н. А. Тучкова-Огарева в своих воспоминаниях о Герцене указывала, что в числе его по­сетителей были люди, которые «ехали советоваться с док­торами в Вену, Париж и Лондон».

Когда вернулся Ч. Валиханов из-за границы — неиз­вестно, неизвестны и результаты поездки. Трудно ска­зать. есть ли связь между подозрениями III отделения в распространении революционных прокламации сибир­скими патриотами в начале 1861 года и тем, что в это время возвратился из-за границы Чокан Валиханов.

Вскоре в процессе оформления тайного революцион­ного общества «Земля и воля», которое ставило задачу создания разветвленной организации пропагандистов с целью подготовки к вооруженному восстанию, кружок «Сибирское землячество» стал одной из ячеек этой орга­низации.

В Петербурге болезнь (чахотка) Ч. Валиханова стала прогрессировать, и он был вынужден в мае 1861 года по­кинуть столицу. По пути на родину он заехал в Казань. Об этом он писал Ф. Достоевскому в письме от 18 июня: «Я теперь расстроен нравственно и телесно и много пи­сать не могу, а расстроен от того, что взял себе в Каза­ни попутчика, и этот господин надоел мне смертельно, а отвязаться от него никак не могу: куда я — и он туда же». С кем хотел встретиться Ч. Валиханов в незна­комом городе? Не имел ли он задания от руководства «Земли и воли»? Этот вариант не исключается. Кроме того, в это время в Казани, как установление, находил­ся Щапов.

С Казанским комитетом «Земли и воли» молодое по­коление Сибири имело известную связь. Несколько чле­нов сибирского кружка в свое время учились в Казани и перевелись затем в Петербургский университет. Осенью 1861 года сибиряк Н. Павлинов проезжал через Казань с революционной прокламацией «Великорусе». Казан­ский революционный комитет был «отлично устроен», в смысле конспирации и активного действия. Арестован­ный царскими властями в июне 1863 года поляк Стани­слав Крупский сообщал следующее: «В Казани есть ЦК революционного общества, распространенного по целой России и разделяющегося на Восточное и Западное, устав комитета установлен на началах демократических, членом в нем может быть всякий без различия сосло­вий... Особое внимание общества обращено на Восточные губернии, так как в них меньше войск и организовать восстание легче...»

Перед отъездом из Петербурга Ч. Валиханов внес в кассу «Общества помощи нуждающимся литераторами ученым», членом которого он был, десять рублей. Сум­ма была немалая: лошадь стоила 13 рублей. Это он сделал несмотря на свои долги. Из средств общества оказывалась помощь деньгами и одеждой сосланным революционерам. В свое время Г. Н. Потанин, осуж­денный как руководитель «сибирских сепаратистов», на­ходясь в ссылке в Тотьме, получил из этого общества одежду и 100 рублей.

После отъезда Ч. Валиханова сибирские патриоты продолжали выполнять задания «Земли и воли». Осенью 1861 года они приняли активное участие в студенческих волнениях, а некоторое время спустя перенесли свою деятельность в Сибирь.

Здесь мы не будем разбирать беспочвенность обвине­ний сибирских патриотов в «сепаратизме», «в стремле­нии отделить Сибирь от России», заведомо приписанных и распространенных царской охранкой и реакционными деятелями типа Каткова. Это было не ново. Польских и украинских революционеров воинствующая реакция так­же обвиняла в «сепаратизме». По этому поводу Герцен писал: «Казенные патриоты кричат с ужасом о сепара­тизме, они боятся за русскую империю, они чуют осво­бождение частей от старой связи и в федеральном их сое­динении конец самодержавия». Нельзя не вспомнить в этой связи высказывание В. И. Ленина: «Травя украин­цев и др. за «сепаратизм», за стремление к отделению, националисты тем самым отстаивают привилегию вели­корусских помещиков и великорусской буржуазии на «свое» государство».

Сибирский патриотизм был принят за сепаратизм, хотя его члены «в мыслях не имели отделения Сибири от России». Они были арестованы и осуждены в 1865 г.

Чокан Валиханов за короткое время, проведенное в Петербурге, получил такое политическое образование, которое вряд ли он мог получить в обычных, «мирных» условиях, тем более находясь на периферии. Он поднял­ся в своем идейном росте до уровня деятелей освободи­тельного движения в России. Годы революционной си­туации были великой школой для борцов за народное счастье и свободу.

Характеризуя петербургский период жизни и дея­тельности Чокана Валиханова, Н. М. Ядринцев писал: «В 60 годах Валиханов следил за движением русской жизни, за обновлением ее, читал лучшие журналы». Г. Н. Потанин, сопоставляя Д. Банзарова с Ч. Валиха­новым, указывал, что они оба «вскормлены были теми идеями и теми умственными интересами, которыми жило в их пору русское общество». Не случайно поэтому и вполне понятно, что сибирские патриоты сравнительно короткое свое пребывание в Петербурге расценивали как целую «эру» в их общественно-политической жиз­ни.

Петербургский период жизни Ч. Валиханова пред­ставляет наиболее интересный, насыщенный событиями и новый, более высший этап в его идейном и научном восхождении, а также в его деятельном участии в осво­бодительном движении. В эту пору он становится тем, кем хотел быть в мыслях и желаниях, — борцом за ре­волюционное обновление России. Он находит доста­точно ясный ответ на мучившие его вопросы относитель­но форм борьбы за народные интересы. В Петербурге у него исчезают последние сомнения и колебания, и он всецело встает па сторону русских революционных демо­кратов. Этот путь он выбрал как наиболее правильный, чтобы служить интересам России и своего народа.

Петербургский период жизни Чокана Валиханова является как бы венцом его политической карьеры, его высшим идейным взлетом.