Страница - 7

4. Последние годы жизни

Большое умственное и физическое напряжение, в зна­чительной степени связанное с неистовой жаждой за короткое время познать и постичь все и вся и преуспеть во всем, отсутствие необходимого режима в личной жизни, стали заметно отражаться на некрепком здо­ровый Чокана Валиханова. Не на пользу был ему и влаж­ный климат столицы. Несмотря на первые и серьезные симптомы болезни, он продолжал работать как прежде, активно и самозабвенно, и этим ухудшил свое состоя­ние. Друзья Чокана, заметившие ослабление его здо­ровья, настоятельно советовали ему прервать деятель­ность и запяться лечением. Врачи предписали Чокаиу Валиханову отправиться к себе на родину, в степь, пить кумыс. Ему было запрещено писать, читать, словом, пе­регружать себя умственной работой. С большой горечью и болью в серце в мае 1861 года он оставил Петербург и своих петербургских друзей в надежде вернуться сюда, как только поправит свое здоровье. Этому желанию, однако, не суждено было сбыться.

Прием, который оказал ему отец в родном ауле, и условия, созданные в первое время для его лечения и восстановления сил, подробно и красочно описаны в ра­боте А. X. Маргулана. Сам Ч. Валиханов, любивший степную природу, надеялся на скорое выздоровление. Однако жить спокойно он не мог и здесь. Его волнова- ли политические, социальные, экономические события в крае и сложные отношения в кругу родных и семьи. Че­ловек высокообразованный и передовых взглядов, рож­денный мыслить и действовать, он не мог остаться в сто­роне от происходящего, тем более мириться с злоупот­реблением и чванливостью местных чиновников и знати, с политикой унижения и подавления безропотных, отста­лых народных масс. Все это глубокой болью отдается в его сердце. В годы некоторого улучшения здоровья он пытается отдаться активной общественной деятельно­сти и научным исканиям. Но тревоги и переживания за судьбы своего народа, одиночество в борьбе, его бесси­лие научить уму-разуму местных аристократов и бездар­ных правителей и обновить общество, подточили его по­следнее здоровье и силы. В апреле 1865 года Чокана Валиханова не стало. Он ушел из жизни в расцвете лет, таланта и гражданских стремлений.

Идейные мотивы действий, взгляды Чокана Валиха­нова в годы его нахождения в среде казахского обще­ства после возвращения из Петербурга представляют большой интерес. До сих пор исследователи наследия Чокана Валиханова этому вопросу уделяли очень мало внимания, если не сказать — вообще не придавали зна­чения. Опи не шли дальше констатации некоторых фактов.

Чокан Валиханов вернулся в степь, имея за плечами богатый опыт участия в политических кружках Сибири и Петербурга, в русском освободительном движении, опыт личного общения с рядом видных революционеров конца 50-х —начала 60-х годов. Он не был простым сочувствующим или временным попутчиком; всем соз­нанием и действиями он вошел в ряды революционного движения и стал одним из его активных участников. До­шедшие до нас в передаче его друзей отрывки его не­которых выступлений и высказываний на политические темы, когда не влияли цензурные соображения, свиде­тельствуют об убежденности и верности Чокана Валиха­нова революционным идеалам переустройства общества на новых началах. А как этот деятель, любивший жизнь, с горячей и умной головой борца, стал действо­вать в среде казахского общества, каких действий сле­довало бы ожидать от него в тех конкретных историче­ских условиях степи и как он поступал, каковы мотивы этих поступков — все эти вопросы до сих пор не постав­лены и не решены исследователями.

Мы уже имели возможность отметить в первой гла­ве, что казахское общество середины XIX века по своему уровню хозяйственного, социального, культурного, идей­ного и политического развития было отсталым и во мно­гом инертным. Оно не только не достигло такой зре­лости, при которой рождались и закалялись бы в борьбе революционные силы. Оно не содержало и признаков ре­волюционного взрыва, следовательно, революционерам, оказавшимся каким-то образом в казахском обществе, грозила реальная опасность оказаться «не у дел». Истин­ный революционер, исходя из общей предпосылки слу­жить интересам народа, делать все для народа, сообра­зуясь с конкретными условиями, в которых ему прихо­дится действовать, вынужден перестраиваться в выборе форм и путей борьбы за свои идеалы. Он не может посту­пать иначе — в противном случае ему грозит опасность быть отвергнутым историей.

Так поступал Чокан Валиханов — революционер по убеждению, участник освободительного движения в России. К тому же он, как никто другой, хорошо знал казахское общество, его интересы, запросы и требования. По возвращении из Петербурга в родные места он вов­се не «остыл», тем более не отрекся от революционных идеалов, за которые готов был, будучи в кругу единомы­шленников в России, идти хоть «па плаху». Нет, он остал­ся верным этим идеалам до конца своей жизни. Возвра­тись он обратно в Петербург, его революционные стра­сти зажглись бы еще ярче, чем прежде. Об этом говорит не только его постоянная переписка со многими рус­скими друзьями, с которыми вместе находился в Петербурге. В этом убеждают нас его действия и взгляды, характерные для последнего периода жизни.

Современные Чокану Валиханову условия казахского аула исключали возможность организации политических кружков и революционных действий. Наиболее передо­вые местные деятели поднимались до критики и обличе­ния лишь отдельных сторон общественного и политиче­ского устройства, злоупотреблений и жестокости чинов­ников и правителей. Они проповедовали справедливость и гуманизм, в большинстве случаев понимая под ними межродовое спокойствие и классовую солидарность. Чокан Валиханов в своих взглядах и действиях поднялся выше этого. Во всех его поступках, какими бы они вне­шне не казались умеренными, мы видим отражение бо­лее высоких побуждений и мотивов. Попытаемся пока­зать это на фактах.

Первое, что бросается в глаза при изучении жизни Чокана Валиханова после возвращения из Петербурга, это то, что он больше и глубже стал вникать в социаль­ные отношения в обществе, замечать во взаимоотноше­ниях местной знати и аристократии — с одной стороны, и трудящихся масс — с другой, такие глубинные сторо­ны, которых не могли увидеть самые прозорливые из прошлых и современных ему деятелей казахского обще­ства. Так, в письме А. Н. Майкову от 6 декабря 1862 го­да Ч. Валиханов писал, что с родными, которые состав­ляют местную знать, живет «разъединенный... чем-то не­одолимым. Как я ни стараюсь с ними сблизиться, но все как-то не удается. Иногда все идет хорошо, но как толь­ко дело доходит до убеждений (курсив наш. — Авторы), до серьезных разговоров, мы начинаем расходиться»³⁷⁷. Далее он указывал, что «с местными султанами и бога­чами из черной кости также не лажу, потому что они дурно обращаются со своими бывшими рабами, которые теперь хотя и свободны, но живут у них, не зная, как уйти. Я требовал не раз, чтобы они платили им жало­ванье и чтобы обращались как с человеком, в противном случае грозил законом. Зато с пролетариатом степным я в большой дружбе и скоро сходимся». (Курсив наш. — Авторы).

В этих строках Чокан Валиханов выступает не как безликий поборник всеобщей справедливости, а как дея­тель, придерживающийся классовых позиций, а не руко­водствующийся лишь общей симпатией к массам. Если судить его по нашим сегодняшним представлениям, то можно найти немало пробелов в социальных концепциях и рассуждениях Чокана Валиханова, можно упрекнуть его во многих недостатках. Однако это было бы отходом от историзма и явно отдавало бы просветительством. Важно то, что никто до него не давал такого анализа социальных отношений и не восставал всей силой своего сердца против, по сути дела, классовых несправед­ливостей.

Мусульманство «грозит нам разъединением народа в будущем», — так мог писать и предсказывать только исследователь, серьезно вникающий в социальные отно­шения. Вдохновенно звучит его мысль о том, что «на мнения... привилегированных классов общества следует смотреть не иначе, как на отрицательное выражение ис­тинных народных нужд, ибо интересы знатных и богатых людей, даже в обществах высокоцивилизованных, быва­ют, большей частью, враждебны интересам массы, боль­шинства». Это было написано в 1864 году, незадолго до смерти. Крупной заслугой Чокана Валиханова было именно то, что он дошел до понимания «враждебности ин­тересов» феодальной знати — меньшинства и трудящих­ся масс народа — большинства.

Деятелю, поднявшемуся в своем идейном развитии до такого уровня, было совсем не легко жить и видеть «кир­гизские несообразности», тем более бороться против них почти в одиночестве, в условиях господства отстало­сти, суеверия, консерватизма и забитости народа. Впол­не понятно, что в письмах Чокана Валиханова к друзьям, написанных в рассматриваемый период, нередко сквозят нотки тоски и бессилия.

Для периода пребывания Чокана Валиханова в ка­захском обществе после возвращения из Петербурга характерно его активное и непосредственное вмешатель­ство в политическую жизнь края. Он не только придер­живался определенных взглядов на политическую орга­низацию общества, но и предлагал своп проекты видоиз­менения существующего режима под углом зрения защиты интересов простого народа. Его записки «О му­сульманстве в степи» и «О судебной реформе» затраги­вали сложные и в то же время весьма щепетильные во­просы политической структуры казахского общества. Анализ этих трудов и предложений, содержащихся в них, будет дан в последующих главах данной работы.

Здесь важно отметить те тенденции, которые высту­пают в этих записках и которые нетрудно заметить. Эти тенденции следующие: 1) ряд мероприятий царского правительства в Казахстане является непродуманным и вредным для культурного и политического развития ка­захского народа. К ним, например, относятся официаль­ное мнение о «невыгодности» распространения «европей­ского просвещения между некоторыми иноплеменными народами», в том числе среди казахов, наводнение мул­лами казахской степи, покровительство исламу, прави­ло, по которому крещеных казахов записывали в мещан­ское или казачье сословие с удалением их из степи, вве­дение «бюрократического хаоса» в систему местного правосудия, покибиточный сбор, политика русификации системы управления и др.; 2) при разработке различных мер и введении новой системы, в частности в казахское общество, непременным условием должен быть учет на­родного мнения, в первую очередь трудящихся масс, и требований народного движения и духа. В «Записке о судебной реформе» Чокан Валиханов открыто пишет, что «все революции, бывшие в Европе с 1793 года, происходи­ли единственно от стремления правительств подавить сво­бодное народное движение. Реформы же насильственные, привитые, основанные па отвлеченных теориях или же взя­тые из жизни другого парода, составляли до сих пор для человечества величайшее бедствие». Далее отмечается, что «Реформы подобного рода, собственно, мы и счита­ем бедственными для народа и вредными для прогрес­са»; 3) при желании намного можно улучшить и ре­формировать существующий режим и политическую структуру казахского общества с тем, чтобы в известной степени облегчить положение народа, но, однако, этого желания пока недостает у деятелей, ответственных за политику. Приходится отметить, как пишет Чокан Вали­ханов, что «невнимательность к интересам края и наро­да вошла уже в привычку областного начальства...»

Как видно из перечисленных моментов, проходящих красной нитью в записках, Чокан Валиханов затрагивал ряд серьезных и в политическом отношении весьма ост­рых и далеко небезопасных для себя и своей службы во­просов. Они не могли, разумеется, встретить сочувствия у царских колониальных чиновников, хотя форма, в ко­торую облекались эти мысли, была умеренной, как бы «предлагающей услугу».

Следует отметить, что в нашей литературе до сих пор не придавали сколько-нибудь серьезного значения аспек­там записок Чокана Валиханова. Приходится сожалеть, что некоторые авторы даже высказывали отрицательное мщение относительно ценности, роли и места этих тру­дов. Они, как правило, брали в основу не мотив, не ход мыслей, не главную тенденцию, пронизывающую эти за­писки, а строили свои суждения вокруг того или другого конкретного факта, конкретного предложения и объявля­ли их утопическими, нереальными и та этом основании зачеркивали ценность и неповторимый характер этих творений Чокана Валиханова. При таком подходе, ос­ложненном нарушением принципа историзма, деятель­ность и взгляды любого деятеля далекого прошлого мо­гут быть представлены в нежелательном свете. Действи­тельно, отдельные предложения и схемы Чокана Вали­ханова были с точки зрения той эпохи и ее возможностей нереальны. Однако за этими недостатками не следует упускать главное — определенную линию, лежащую в основе этих предложений и схем.

Чокан Валиханов был деятелем, не ограничивающим­ся какой-то одной областью профессиональной или об­щественной жизни. Он был ученым и писал научные тру­ды. Он был общественным деятелем и анализировал об­щественный быт народа, высказывая на этот счет свои мнения. Он состоял на официальной службе, и его кри­тический ум не упускал возможности отметить недостат­ки в государственном аппарате. Он изучал политическую организацию казахского общества и вносил свои пред­ложения по ее усовершенствованию, хотя и в рамках су­ществующего строя. Но деятельность Чокана Валихано­ва не ограничивалась и этим. Он хотел влиять своими конкретными действиями и, во всяком случае, жаждал, чтобы на отдельных ключевых должностях в системе органов власти и управления в крае, от которых зависе­ла в той или иной степени «судьба» казахского общест­ва, находились бы умные, справедливые и умеренные люди. Чокан Валиханов большего от них не желал и не ожидал. Такой взгляд вовсе не является ни утопичным, ни тем более предосудительным. Другой вопрос — на­сколько возможно было исполнение этого желания при реальных соотношениях сил. Однако это не опорочивает саму постановку вопроса.

В литературе бытует сугубо односторонняя, не впол­не правильная оценка действий и позиций Чокана Вали­ханова в связи с его выставлением своей кандидатуры на местных выборах в 1862 году на занятие должности старшего султана в Атбасарском округе. Вот что пишет К. Бейсембиев: «Не понимая классовой природы общест­венно-политического строя и соответствующей его адми­нистративно-выборной системы, Ч. Валиханов ошибочно полагал, что заняв административную должность, при тогдашних условиях можно ее использовать для борьбы с общественным злом и служения своему народу. Он по­лагал, что образованность, культурность, честность, пре- даиность народным интересам управителя позволила бы ему успешно бороться с несправедливостью. Руководст­вуясь этим, Валиханов решил выдвинуть свою кандида­туру на выборах в старшие султаны» . А. X. Маргулаи говорит еще более ясно, что, «увлекшись утопическими идеями, Ч. Валиханов пошел по неправильному пути, думая о возможности сверху, «от власти» создавать «счастье народа». Об этом говорит Атбасарский эпизод (1862) — выставление Валихановым своей кандидатуры на должность выборного старшего султана». Этот взгляд не был пересмотрен и в поздних его работах.

Собственно, если согласиться с этими положениями, кстати, как будет показано ниже, в большей части нео­боснованными, то нет Валиханова-революционера в том понимании, какое характерно для начала и середины XIX века, а перед нами предстает мечтатель, дюжинный либерал, в лучшем случае мелкий реформист. На такое заключение может натолкнуть утверждение указанных выше авторов, будто Чокан Валиханов полагал, что «ад­министративная должность» может ликвидировать «об­щественное зло» и «успешнее бороться с несправедливо­стью». Более того, он якобы считал, что «счастье народа» придет сверху «от власти», а атбасарские выборы были лишь одним из эпизодов, подтверждающим это общее заблуждение.

Односторонность этой концепции выступает: а) в изо­лированном рассмотрении факта выдвижения Ч. Валиханова своей кандидатуры на выборах от всей совокуп- ности его взглядов на политическую организацию обще­ства, в частности — на власть, б) в смешении мотивов с фактом выдвижения своей кандидатуры, в) в недооцен­ке роли власти и его органов в общественной жизни, г) в забвении необходимости прохождения отсталым ка­захским обществом подготовительных этапов и проме­жуточных ступеней развития, прежде чем оно окажется способным воспринимать революционные лозунги и дей­ствия, д) в прямолинейности суждения и попытке втис­нуть действия исторических личностей в некие абстракт­ные и общие схемы и в случае несовмещения — объя­вить иллюзорными эти действия.

Нельзя не учитывать, и об этом мы уже говорили, что взгляды и мировоззрение представителей русского осво­бодительного движения сами по себе были ограниченны­ми, порою утопичными. Они возлагали большую надеж­ду на общинное землевладение, на бунт крестьян и т. и. Все это было обусловлено и объяснимо социально-эко­номическими условиями того времени. Эти условия были еще более неблагоприятными и ограниченными в казах­ском обществе. Таким образом, деятелю передовой рус­ской общественной мысли грозило в Казахстане, можно сказать, двойное ограничение общероссийское и мест­ное казахское.

Среда, в которой оказался Валиханов после Петер­бурга, не могла не наложить своего отпечатка на его ближайшие цели, тактику действий и формы борьбы за свои идеалы. Задача исследователя заключается в том, чтобы видеть за этими изменениями форм и методов действия их внутреннее содержание: непосредственную и более отдаленную цели, которые вовсе не идентичны. Попытка отождествить методы и формы действий с целью или нежелание разобраться в этом отношении мо­гут только повредить истине и делу.

А как смотрел сам Чокан Валиханов на выдвижение своей кандидатуры на должность старшего султана? В письме Ф. М. Достоевскому от 14 января 1862 года он писал, что «теперь пришел и сам к тому заключению, что с моим здоровьем в Петербурге жить постоянно нельзя. Поэтому я хочу получить место консула в Кашгаре, а в противном случае выйти в отставку и служить у себя в орде по выборам..., а в случае выбора народа буду чест­ным чиновником и, вероятно, принесу своим родичам бо­лее пользы, чем их безграмотные и дикие султаны. Через год пли два мы станем ездить в Петербург, проведем с добрыми друзьями несколько приятных месяцев, запа­семся новыми книгами, новыми идеями и опять в орду к киргизам. Ведь это будет не совсем дурно, не правда ли, голубчик Федя?».

В другом письме, от 15 октября того же года, уже после выборов, он сообщал Ф. М. Достоевскому: «Я ду­мал как-то сделаться султаном, чтобы посвятить себя пользе соотечественников, защищать их от чиновников и от деспотизма богатых киргиз. При этом я думал более всего о том. чтобы примером своим показать землякам, как может быть для них полезен образованный султан- правитель. Он увидел бы, что человек истинно образо­ванный не то, что русский чиновник, по действиям кото­рого они составили свое мнение о русском воспитании. С этой целью я согласился быть выбранным в старшие сул­таны Атбасарского округа».

Вот, пожалуй, весь материал, имеющийся в делах Чокана Валиханова относительно атбасарских выборов. Эти откровенные личные признания совершенно не дают никакого повода для выводов, которые были сделаны некоторыми советскими исследователями. В них вовсе нет намека на то, что сверху, «от власти», можно создать «счастье народа» или о том, что можно ликвидировать общественное зло посредством занятия какой-то долж­ности в иерархии управления краем. Подобные выводы, мягко говоря, больше похожи на домыслы. Чокан Ва­лиханов хорошо понимал, что существующая система власти не способна не только обеспечить справедливость, но и либерально-умеренное управление казахской степью. Об этом он говорил весьма недвусмысленно. Так, по поводу вопиющей несправедливости и нарушения

закона на выборах старших султанов Чокан Валиханов писал, что «протестовать следует, хотя и толку из этого никакого не выйдет». Эту же мысль он высказывал а в другом месте. Обиженному несправедливостями «про­сить удовлетворения (от властей. — Авторы), по-моему, то же самое, что просить Конституции: посадят, да по­том к Макару на пастбище пошлют». Эти слова Чока­ла Валиханова не оставляют никакого сомнения в том, что ему вовсе не были свойственны поклонение перед феодальной местной властью и ее фетишизация, припи­сываемые ему в нашей литературе.

Из писем Чокана Валиханова к своим друзьям видно, что мысль занять должность непосредственно в степи у него возникла, во-первых и главным образом, после того, как он убедился в необходимости откладывания поездки в Петербург; во-вторых, когда ему не удалось получить в системе сибирской администрации должности консула в Кашгарии, давшей бы ему возможность продолжать научные искания и позаботиться об улучшении своего здоровья; наконец, в-третьих, в связи с предписаниями врачей о лечении кумысом в степи и отрицательным влиянием на его здоровье чиновничьей сутолоки в круп­ных административных центрах края.

Таким образом, желание занять должность старшего султана в Атбасарском округе вовсе не было основной целью в его мыслях. Наоборот, это желание было про­изводным и появилось на свет, когда отпали основные варианты. Следовательно, по этой логике Чокай Вали­ханов не мог рассматривать должность старшего султа­на как основной рычаг борьбы с «общественным злом» или как источник «счастья народа».

Стремление занять административную должность, в данном случае в казахской степи, вовсе не было каким- то новым явлением в жизни Чокана Валиханова. Он всю сознательную жизнь занимал официальные должности в системе колониальной администрации, в центральных правительственных учреждениях и в войсках. Поэтому само по себе выделение факта желания Валиханова работать в степи, в гуще казахского народа, от всей его чиновничьей деятельности, правомерно лишь для поло-

жительного освещения его действий, отнюдь не для кри­тики и поношения. Что может быть лучше, чем работать на пользу родного народа, находиться в его среде, жить его думами и помогать его прогрессу, используя возмож­ные и доступные средства, предоставляемые эпохой и временем? От этой цели не отказывался ни один передо­вой деятель.

Как это с достаточной ясностью рисуют имеющиеся материалы, Чокан Валиханов, выдвигая свою кандида­туру в старшие султаны, рассчитывал принести пользу соотечественникам, защищая «их от чиновников и от дес­потизма богатых киргиз», т. е. от их злоупотреблений, подать пример «образованного правления» и, наконец, возвысить в глазах казахского народа «русское воспи­тание». Своими действиями Чокан Валиханов хотел ска­зать своему народу: «Не чуждайтесь русского образо­вания, отдавайте детей в русские школы, на русское воспитание — это один из верных путей общественного развития». В этом проявился русский и национальный патриотизм Чокала Валиханова, о котором в свое время писал Потанин. «В сердце Чокана любовь к своему народу,— указывал он,— соединялась с русским патрио­тизмом. В 60-х годах общерусский патриотизм не отри­цал местных, областных и инородческих, и два патрио­тизма, общий и частный, легко уживались в одном чело­веке... Чокан был киргизский патриот, но в то же время он был и патриот русский».

Таким образом, мечты Чокана Валиханова не были утопичными и иллюзорными. Они преследовали непо­средственные практические интересы. Чокан Валиха­нов вовсе не ставил себе задачу преобразования общест­ва или добиваться коренного изменения внутреннего режима при помощи занятия должности старшего султана в одном из казахских округов. В материалах на это нет ни малейшего намека. Постановка такой задачи действительно была бы полнейшим абсурдом и пустой утопией. Но желание занимать ту или иную должность, принести «пользу соотечественникам» — законное и по­ложительное.

В любом обществе власть является важнейшим инструмептом в руках господствующего класса. Это обще­известная истина. В степи во времена Валиханова власть практически отправлялась многочисленными чиновника­ми. Среди них были грубые и умеренные, образованные и темные, деспоты и мягкотелые, люди передовых взгля­дов и реакционеры. Все эти индивидуальные особеннос­ти по-разному проявлялись и имели немаловажное зна­чение как для ведения государственных дел, так и для интересов народных масс. Подданные не могли быть безразличными к этим чиновникам, по-разному относи­лись к ним. От одних, в рамках одного и того же строя, они терпели несмываемые обиды и унижение, другие несли им некоторое облегчение.

Власть, какая бы она ни была — маленькая или большая, местная пли центральная, тем более если она имеет некоторую автономность или обладает признаками самоуправления, — может быть использована для при­чинения подданным «большего» или «меньшего зла». Власть султана-правителя, хотя она ограничена и обус­ловлена господствующими в обществе отношениями, все же давала известную возможность для маневрирования и использования ее в определенных целях. Именно это и привлекало Валиханова. Идеи, лежавшие в основе вы­движения Чоканом Валихановым своей кандидатуры на пост старшего султана, были позитивными, практически целесообразными. Они не опорочивали его общих взгля­дов. Он был не только человеком научного вдохновения и передовых идеалов, а вместе с тем человеком действия и практического опыта. Эту сторону его натуры не сле­дует упускать из виду при анализе и оценке его дея­тельности.

Разумеется, намерение Чокана Валиханова получить ответственную должность в казахском обществе бы­ло встречено в штыки со стороны омского начальства и местной крупной знати. Несмотря на то, что он получил большее количество голосов, чем его соперник, област­ной губернатор отклонил кандидатуру Чокана Валиха­нова. Скрытые мотивы этого шага губернатора хорошо изложены самим Валихановым. В одном из писем друзь­ям он писал: «Господа эти, как областные, так и приказ­ные, поголовно восстали против этого (т. е. против его избрания. — Авторы). Ты понимаешь почему. Областные лишились бы нескольких тысяч, которые они стягивали со старшего султана, а приказным, действительно, если бы я был султаном, пришлось бы идти по миру. Видишь, что тут для чиновников своего рода «быть или не быть»... Чиновничество начинает подстрекать самолюбие бога­тых и честолюбивых ордынцев и пугать их, что если Ва­лиханов будет султаном, то всем будет худо, он, мол, дер­жится понятий о равенстве и отличать вас по роду, бо­гатству, как свой брат натуральный киргиз, не будет; пустили в ход и то, что я не верю в бога и с Магометом состою в личной вражде».

Эта неудача с избранием в старшие султаны глубоко тронула чувствительную душу Чокана Валиханова. Он переживал не потому, что не стал султаном. Он томился, не видя просвета в сплошной тьме злоупотреблений и бесчинств царских и местных чиновников и не находя должной опоры в народе, не дозревшем для активных действий и борьбы против этих общественных зол. В от­чаянии он восклицал: «Черт знает, что это такое, хоть в пустыню удаляйся».