Страница - 7

ОРХОНСКИЕ ПАМЯТНИКИ И КАЗАХСКИЙ ЭПОС

Слово эпос (хебос) в переводе с греческого языка означает — сказитель. Первоначальное происхождение этого понятия, надо полагать, возникло с необходимостью освещения и воспевания каких-либо событий, имеющих значение в общественной жизни.

“На самом деле, — писал А.Н. Веселовский, — эпосы, воспевающие героизм богатырей возникли одновременно с тем, как формировался народ. О героях, выдающихся личностях, слагались песни, и на этой основе создавались циклы произведений”.

Академик Кажим Жумагалиев пишет о возникновении казахского эпоса: “Вероятно, эпос любого народа создавался по следам знаменательных исторических событий, и событий не одного дня или года, а создавался собирательный образ событий длительного периода, возможно, нескольких веков... Известные нам казахские эпические сказания возникли в древности, в эпоху патриархально-племенного строя общества. Возможно, это были песни уйсуней, канглы, коныратов, кереев, кипчаков, в которых они воспевали, возводя до героизма какие-то собственные поступки. Со временем, некоторые песни забывались, но на основе сохранившихся рождались более значительные произведения — поэмы И легенды” (К.Жумалиев. Қазаң тарихы мен әдебиет тарихының мәселелері. А.,1951-58. 1т.-стр.10).

Этой точки зрения придерживались М.Ауэзов, Е.Исмаилов, Б.Кенжебаев, М.Габдуллин, занимавшиеся изучением истории казахской литературы.

То есть, если героические сказания возникают одновременно с общественными формациями, согласно А. Веселовскому, то, стало быть, надпись Кюль-тегину возникла в период формирования Тюркского каганата. Надписи, посвященные Кюль-тегину, Тоньюкуку являются наследием уйсуней, канглы, кипчаков, коныратов, кереев, найманов, жалаиров, алшынов, объединившихся в VI-VIII веках под знаменем Тюркского каганата. Поэтому мы полагаем, что традиции казахских эпосов закладывались в период Тюркского каганата. М.Ауэзов говорил относительно кыргызской литературы: “Могли ли не повлиять на создание киргизских эпических легенд военные походы тюркских племен и каганатов, запечатленных ими на безмолвных каменных плитах? Если существуют памятники, высеченные на камнях, то разве не может быть более полных оригиналов этих сказаний, распространявшихся устно? Если такие легенды могли слагать тогуз-огузы, тургеши и другие племена, как могли киргизы, пребывавшие, не только в IX, но еще и в VI-VII веках под сильным гнетом, не создать легенд о своих защитниках-батырах, на которые так щедра их история?.. Следует учитывать подобные факты, при изучении истории эпоса. (М.Ауэзов. Время и литература. 244 стр.).

Можно ли сомневаться в том, что сказанное касается эпоса тюркских народов, в том числе казахского эпоса? Конечно же, сомнений здесь быть не может. У тюркского Кюль-тегина боевой конь Азман, у кипчаков — Кобланды с Тайбурылом, у коныратов — Алпамыс с Байшубаром — все они славные батыры тюркских народов, по словам Ауэзова, герои, чьи имена сохранила история, благодаря их храбрости и патриотизму.

Казахский народ, знающий цену слову, издревле виртуозно владея искусством красноречия, создал множество бессмертных стихов. О чем восторженно писали ученые разных времен.

Например, академик В.Радлов пишет: “... как каракиргизы, так и казак-киргизы отличаются от соплеменников тюркского происхождения необыкновенным умением говорить. Действительно, нельзя не удивляться тому, как киргизы владеют своим языком! Киргиз всегда говорит бегло, не останавливаясь и не запинаясь. Излагая свои мысли точно и ясно, он умеет придать своей речи известную долю изящества, и даже в самом обыкновенном разговоре при построении фраз у него является часто ясный ритмический размер, так что предложения следуют друг за другом в виде стихов и куплетов и производят впечатление стихотворения. Понятно, что народ, который до такой степени наслаждается красноречием, смотрит на ритмическую речь, как на высшее искусство в мире. Поэтому народная поэзия у киргизов достигла высокой степени развития. Пословицы и старинные изречения с искусственно смешанными рифмами, исторические состязательные, свадебные песни, плачевные стихи в честь умерших и т.д. поются и цитируются во всех собраниях и всюду принимаются с наслаждением. При этом сильно распространено искусство импровизации, и каждый мало-мальски опытный певец в состоянии тут же на месте воспеть присутствующих гостей в складно составленных стихах’. (В.В.Радлов. Образцы устной литературы северных тюркских племен. 1885.-Стр.З-4).

В последней четверти XIX века, во времена, когда

В.Радлов путешествовал по бескрайним степям Казахстана, были широко распространены казахские жыр-толгау — стихи-размышления.

Без хвоста и без гривы,

Как кулану прожить?

Не имея ни рук, ни ног,

Как змее прожить?

(Подстрочный перевод)

Асан кайгы /XVI век/

Красоты лишен аргамак,

Если уши его не подрезаны.

Красоты лишен азамат,

Если не оставил он за собой сына.

Красоты лишено озеро,

Если его берега без камыша.

Красоты лишены горы высокие,

Если без речки его подножие.

Красоты лишена белая лань Если не следует за ней детеныш.

Красоты лишены семь истоков,

Если нет места их слияния.

(Подстрочный перевод)

Абыл (XVIII)

Гибнет высокая гора,

Если туман успел укрыть,

Гибнет облако, если оно Не может гору перевалить.

Гибнут и солнце, и луна,

Если тонут во мраке ночном.

Гибнет и озера волна,

Если ее затянет льдом.

Гибнет и черная земля,

Если ее покроет снег.

Что же не гибнет? Чей вечен век?

Доброе имя человека И слово поэта не умрут.

(Перевод В.Цыбина)

Бухар жырау /XVII век/

Вполне понятно восхищение Радлова философскими стихами-толгау. Если прибавить к ним народные афористические изречения, пословицы-поговорки, обрядовые песни, прощальные, колыбельные, погребальные песни, стихи жырау, то можно без труда представить неповторимый облик казахской степи, где свободно льется песня, звучит домбра, звенят стихи.

Казахский народ унаследовал богатый поэтический дар от своих предков — древних тюркских родов и племен.

Право на такое утверждение дает нам тот факт, что, несмотря на давность происхождения, в Орхонских надписях мастерски выстроена целая мозаика посвящений, обращений, изречений, горестных стихов, песен-плачей, ярких картин кровопролитных сражений. Эти же формы, только доведенные до полноты и совершенства, обнаруживаются в героических поэмах более позднего времени. Например:

Тәңірдей, тәңіріден жаралған Түрк Білге-қаған,

Бүл шақта отырдым (таққа),

Сөзімді тегел естіңдер!

Небоподобный, неборожденный

Тюркский мудрый каган, я ныне (в это время)

Сел (на царство).

Мою речь слушайте до конца (полностью).

Или:

Тоғыз оғыз бектері, халқы!

Бүл сөзімді мүқият тыңда, терең үқ

Народ (и) беки тогуз огузов, эту речь мою слушайте хорошенько, крепко ей внимайте!

В этих строках — признаки красноречия, получившего развитие и особое место в казахской литературе. Также в Орхонских надписях большое разнообразие форм красноречивых посвящений, строящихся на основе риторических вопросов. К примеру:

Түрк, оғуз бекгері, халқы, тыңдаңдар!

Төбеңнен тәңірі баспаса,

Лстыңнан жер айырылмаса,

Түрк халңы, ел-жүртыңды кім қорлайды?!

О, қаситетгі Өтғкен ңойнауының халқы, бостың!

Біресе ілгері шаптың,

Біресе кері шаптың,

Барған жерде не пайда таптың?

К,аның судай күйылды,

Сүйегің таудай үйілді.

Тюркские (и) огузские беки (и) народ, слушайте! Если небо сверху не давило, если земля снизу не разверзалась,

Тюркский народ, кто привел к гибели твое государство (и) твои законы?

Народ священной Отюкенской черни, ты (сам) ходил: Ты вперед ходил, ты назад ходил.

В землях, куда ты ходил, хорошею для тебя было вот что: Твоя кровь текла, как вода,

Твои кости легли, как горы.

Это посвящение тюркскому народу, который из-за раздоров знати, временами сбивается с правильного пути, затем, опомнившись, вновь сплачивается, образуя мощное государство, а также героям тюркского народа.

Если Орхонские надписи, написанные в форме посвящения, отнести к героическому стиху, следует признать, что они создавались с целью пропаганды более высоких идеалов народа, что не умаляет их эпической ценности. Казахский народный эпос также, как правило, является посвящением героям действительных событий.

“Вполне вероятно, что широко распространенные в народе песни-прощания или оплакивания батыра, были собраны воедино каким-нибудь поэтом, что послужило началом создания эпических дастанов”, — писал М.Ауэзов (М.Ауэзов. Уақыт және әдебиет.-35 стр.)

Обычай оплакивания умершего до года после смерти сохранился у казахов с незапамятных времен. Погребальные песни сочиняли близкие родственники покойного, в которых пелось о его жизненном пути, о благородных и добрых делах, за которые его уважали и любили, выражались скорбь и горечь невосполнимой утраты. Сочинение поминальных песен на смерть выдающихся личностей, поручалось местным поэтам-жырау.

Безусловно, песня, выражающая скорбь по случаю гибели выдающегося батыра, и подробное описание его подвигов, стала сюжетным стержнем многих произведений эпоса, появившихся в более позднюю эпоху. Приведем пример из Орхонских надписей:

Інім Күлтегін қаза болды,

Өзім қайғырдым.

Көрер көзім көрместей болды,

Білігір ақылым білместей болды,

Өзім қайғырдым,

Тағдырды тәңір жасар,

Адам баласының бәрі өлгелі туған.

Кайғырғаным соншама,

Көзге ыстық жас келер,

Көңілге ауыр шер келер,

Тағы да ойландым,

Екі шад, бүкіл жеткіншектерімнің,

Үландарым, бектерімнің, халқым/ның/

Касы-көзі әз болар деп қайғырдым.

Мой младший брат Культегин скончался, я сам заскорбел.

Зрячие очи мои словно ослепли, вещий разум мой словно отупел — я сам заскорбел.

Время распределяет небо,

человеческие силы родились, чтобы всем умереть.

Так я скорбел.

Когда из (моих) глаз лились слезы,

Когда из глубины сердца исторгалось рыдание, я снова скорбел.

Я сильно скорбел.

“Обоих шадов, следующих (за мной)

моих младших родичей,

моих сыновей, моих беков, моего народа

глаза (и) брови станут плохими (т.е. они выйдут из

повиновения)” —

говоря, я скорбел.

(Перевод И.Стеблевой)

Эти строки перекликаются с печальной песней умирающего от ран Тулегена (“Кыз Жибек и Тулеген”), который просит пролетающих гусей донести его слова отцу-матери, сестрам и братьям:

Крсобаның жолында,

Кус қнбас күла жапанда,

Жылай-жылай бір жалғыз,

Дүниеден өтгі дегейсің,

“... В пустыне, близ вод Кос-Обы

Где птица боится присесть.

... И в муках, в слезах, одинок,

Скончался он!" — скажете так.

Сравните со строками из орхонских надписей:

Көрер көзім көрместей болды,

Білгір ақылым білместей болды.

Жылай-жылай жүртымның Касы-көзі әз болар деп қайғырдым

Зрячие очи мои словно ослепли, вещий разум мой словно отупел — я сам заскорбел.

Или в “Кобланды-батыре”:

Жайықтың суы лай-ай,

Көр болды көзім жылай~ай

Илиста вода Жайыка,

Ослепли глаза от пролитых слез.

Или песня-плач Байборы в “Алпамыс-батыре”:

Көретін көзім көр болды Бір перзентке асық боп.

Аққан жасым тия алмай,

Көзімнің жасы төгіліп,

Жылап~еңіреп егіліп,

Арасында шеңгелдің,

Зрячие глаза мои ослепли В ожидании наследника,

Не в силах остановить слез, льющихся из глаз, рыдая и стеная в зарослях колючего чингиля.

Велика ли разница между этими песнями?

В приведенных отрывках описываются страдания, горькая участь, выпавшая на долю героев.

Переживая смерть родного брата, любимого и почитаемого народом воина, Бильге-каган впадает в глубокую скорбь, вместе с ним оплакивает смерть героя весь тюркский народ.

Также Байборы и Аналык в ожидании сына-батыра, слепнут от пролитых слез. Это не просто плач родителей, ждущих возвращения сына, это стенания и слезы обессиленного, измученного нескончаемыми войнами народа, выражение надежды на "появление могучего батыра, такого как Кобланды или Алпамыс, который бы избавил их, наконец, от бед и несчастий.

Долгое и томительное ожидание рождения сына, а затем оплакивание гибели батыра — таковы главные сюжетные мотивы народных поэм. Песня-плач присутствует и в самом древнем эпосе — “Козы Корпеш

— Баян сулу”.

Самые древние формы казахской устной литературы

— прощальные песни, красноречивые песни-посвящения, имеющие место в Орхонских надписях, позволяют утверждать, что Орхонские надписи являются творением казахского народа.

Веским доказательством того, что самый древний памятник эпического наследия народа — поэма в честь Кюль-тегина и Тоньюкука, относится к героическому жанру поэзии является присутствие в Орхонских надписях признаков, характерных и общих для казахского героического эпоса.

Каковы эти признаки?

Во-первых, общим для Орхонских надписей и народного эпоса является их композиционное строение, общая для них идея освобождения народа от иноземных захватчиков, внешних врагов.

Во-вторых, в них красной нитью проходят социальные мотивы. Юный воин, вооружившись и оседлав коня, отправляется против врага, становится на защиту своего народа, встречая и преодолевая в пути невероятные трудности, проявляя истинный героизм в кровопролитных сражениях, и, как правило, возвращается победителем. За проявленную в битве отвагу и силу духа, он удостаивается славы героя.

В третьих, подробное жизнеописание эпических героев, не ведающих поражений, начинается с самого их рождения и заканчивается моментом смерти: если жизнеописание Кобланды и Алпамыса начинается с момента их рождения, то в Орхонских надписях описание героических подвигов Кюль-тегина начинается с шестнадцатилетнего возраста и продолжается до достижения им сорока семи лет.

Чем обусловлена подобная последовательность?

Во-первых, мы не знаем первоначальных вариантов первых двух произведений. Они передавались из поколения в поколения в устной форме многими жырау на протяжении многих столетий, несомненно, претерпевая при этом поправки и изменения.

Во-вторых, стихи, посвященные Кюль-тегину, высечены на камне, но как говорит М.Ауэзов, не исключается возможность существования и распространения устных вариантов этих стихов.

В третьих, не заимствованы ли сюжеты многочисленных походов из посвящения Кюль-тегину?

Исследование этой проблемы — дело будущего.

В-четвертых, особое место в эпосе уделяется описанию коней, этих верных спутников-крыльев батыров: Тайбурыл у Кобланды, Байшубар у Алпамыса, Каракаска у Камбара. В Орхонских надписях также видим оседланных Кюль-тегином быстроногих и выносливых скакунов. Но в отличие от коней, фигурирующих в эпосе, в Орхонских надписях некоторые кони гибнут, не выдерживая напора жестоких боев, которые принимает батыр, или они падают, сраженные вражеской стрелой. Среди них самые верные и соответствующие храбрости и выносливости Кюль-тегина — белый жеребец Алып Шалшы, тулпары — Азман ак, Каракер, Жетимек.

В казахском эпосе обычно образ коня поэтизирован: умный, быстрый, неутомимый и верный боевой товарищ батыра описывается с особой любовью, на высоком пафосном уровне.

В-пятых, и в Орхонских надписях, и в казахском эпосе часто применяются повторы словосочетаний, традиционно используемые как инструмент усиления смыслового и фонетического звучания.

Например, в “ Кобланды - батыре ”:

Түтікпенен су берген

Түңдікпенен кун берген

или:

Жасы қүрдас менімен,

Мүңы мүңдас менімен

в “Алпамысе:

Каланың аузын қан қылды,

Кақпаның аузын шаң қылды

в Орхонских надписях:

Бастыны еңкейтті,

Тізеліні бүктірді

или:

Азды көп қылдым,

Кедейді бай қылдым,

Тату елге жақсылық қылдым

— эти повторы проходят лейтмотивом во многих эпических сказаниях. Между посвящениями Кюль-тегину и Тоньюкуку и казахским эпосом множество других сходств. Эпизоды походов, героических сражений, поединков, устойчиво сохраняющиеся в древних сюжетах описываются одинаково красочно и с большим поэтическим вдохновением.

Разве Кобланды, налетающий и разящий врага на вихреподобном Тайбурыле, или Алпамыс, наводящий смертный страх на калмыков, не повторяют подвиги Кюльтегина, “покоряющего народы, разрушающего ханства” соседних огузов, кыргызов, табгачей? Нет необходимости приводить примеры повторяющихся в этих произведениях, детальных описаний кровавых поединков, где батыры самоотверженно сражаются, сменяя сабли на копья.

В результате сравнительного анализа “Кюль-тегина”, “Алпамыса”, “Кобланды” без особых усилий находим общность, родство сюжетов, переходящих из одного эпоса в другой. Приведем примеры:

Кюль-тегин: Ночью не спал

Днем не сидел 

Кобланды: Ночной сон прерывая

В какой город спешишь?

Алпамыс: Изо дня в день, бодрствуя (не зная сна).

Бурные события военных походов, спешные, решительные и безошибочные действия батыров, которые, не зная ни сна, ни покоя, радеют за независимость своего народа, присутствуют в каждом из этих произведений.

Словам раб, слуга в этих произведениях придается однозначный смысл. Сравнивая множество других повторов в них, можно прийти к выводу — сказания о Кюль-тегине, Кобланды и Алпамысе являются носителями литературных традиций, история которых насчитывает сотни веков. Это монументальные памятники эпической культуры, воспевающие героизм древних времен. Разница между ними в том, что надписи, в честь Кюль-тегина, не подверглись никакой трансформации.

В “Кобланды-батыре” и “Алпамыс-батыре” разве что сохранились имена главных героев Кобланды и Алпамыса, некоторых других персонажей, названия племен и народов, а сюжеты менялись соответственно историческим событиям, происходившим в более поздние периоды.

Свидетельство того, что “Алпамыс-батыр” был создан по следам событий, отраженных в Орхонских надписях, мы находим в самом тексте эпоса.

Шаң астына қараса,

Айшықты ала ту көрді.

Ту астына қараса,

Жер қайысқан қол көрді.

Кол астына қараса,

Ак, шатыр мен көк шатыр?

Баратын тура жол көрді.

Аяғының астында,

Тақтай тастың бетінде Жазылған таста хат жатыр.

Хатқа бала қараса, 

Іші толған тамаша,

Талай-талай кеп жатыр.

Түсінбеген түсінсін,

Болмаған бүрын сөз жатыр.

далее:

Осы жолмен жүрсе деп,

Алпамыс жалғыз келсе деп,

Жазған хатты көрсе деп,

Тасқа қалам басады.

Алпамыс деп ат жазып,

Өзінің атын ңосады.

(Казақ эпосы. стр. 246-247)

Смотрит всадник — пыль столбом Подымается над землей.

Видит он издалека —

По степи дымятся костры;

Лагерем стоят войска.

Их несметный строй осенен Шелком полосатых знамен

С полумесяцами на них.

За войсками увидел он Целый город шатров цветных.

К ним прямая дорога шла.

У дороги плита видна,

Широка и, что снег, бела,

И на той плите — письмена.

Алпамыс, наклонившись к ней,

К белой, словно сахар, плите,

Множество прочел новостей.

“... Если этим степным путем Будет проезжать Алпамыс,

Он опустит голову вниз,

И прочтет, что я напишу,

И узнает, чем я дышу”.

(В переводе С.Липкина)

Как видите, и в “Алпамысе” упоминается каменная плита, на которой высечено письмо, что, безусловно, способствует установлению предположительного датирования эпоса.

Также:

Іші толган тамаша,

Талай-талай кеп жатыр.

Түсінбеген түсінсін,

Болмаған бүрын сөз жатыр.

В письме множество новостей.

Много тайн в нем лежит.

Чтобы поняли те, кто не понимает,

Чтобы знали те, кто не знает.

(Подстрочный перевод.)

К этим строфам следует отнестись со всей серьезностью. Потому что перед нами — самые древние строфы эпоса.

Вполне вероятно, что в первоначальных вариантах “Алпамыса” передавался полный текст письма с каменной плиты, но со временем он забылся, нам же остается только догадываться о них. При смене поколений, жырау, которые передавали поэмы устно, безусловно, вносили свои поправки, а какая-то часть текста забывалась и исчезала навсегда. Такова судьба устной литературы, передававшейся из поколения в поколение, из века в век.

В произведениях, о которых идет речь, часто применяются эпитеты и сравнения, например, батыры — сравниваются с волками, а их противники — с овцами.

В “Кюль-тегине”:

“Войска моего отца были как волки,

А враги как овцы.

В “Алпамысе” и “Кобланды” эти формы более совершенны:

“Как волк, набросившийся на овец Разрывал и бросал их ”.

(Кобланды)

“Как волк, напавший на овец Разогнал, разбивая на части”.

(Алпамыс )

Вероятно, сравнение героев с волками заимствовано из легенды о волчице, вскормившей пращура тюрков. Потому к волку у тюрков сохранилось особо почтительное отношение.

У казахов до недавнего времени встречались имена собственные, связанные с волком: Каскырбек, Борибек, Болтирик, Борибай и другие.

В исторических сведениях о тюркских племенах часто упоминается обычай привязывать к племенному знамени шкуру, снятую с волчьей головы.

Также в древних эпических произвдениях наблюдается большое сходство в описаниях сражений. Например:

Твоя кровь текла, как вода,

Твои кости легли, как горы (Кюль-тегин)

Кровь текла с поля сражения,

Как вода струилась.

Горы трупов росли.

Словно беркут с верховьев налетел.

(Алпамыс. Казак эпосы, 302 стр)

Сравнение крови с текущей водой, груды трупов с горами — эти образы оправдывают мнение А. Веселовского о том, что язык эпических поэм, и особенно сравнения в них, имеют характер постоянный.

Любопытен следующий факт.

По вековой традиции тюркских племен, победитель -батыр сам назначал хана побежденного народа. К примеру, в Орхонских надписях Билге каган и Кюль-тегин сами назначают “ябгу и шадов” у покоренных ими народов. Алпамыс назначает ханом калмыков Кейкуата.

Стал царем Кейкуат, у калмыцкого народа

Тот же батыр сплачивает разрозненные, обнищавшие племена, объединяет их в единый народ и создает прочное изнутри государство. Главная задача батыров — защита народа от внешних врагов, подразумевает и улучшение социально-экономического состояния народа. Как видим, в эпосе затрагиваются и такие важные проблемы.

Кюль-тегин говорит о тюркском народе, потерявшем свое единство и власть, поддавшись “сладким речам и богатым дарам” табгачей.

Тюркский народ, сыт ты или же голоден,

Ты не думаешь о том, будешь ты голоден или сыт, А раз насытвишись, не думаешь, что можешь быть (опять) голоден.

Из-за того, что ты таков, возвысившего (тебя)

Твоего кагана (и) его речей не послушавшись,

Бродил ты по разным землям,

Там сильно (или: весь) изнурился (и) извелся,

— упрекает он с горечью.

(Перевод И. Стеблевой)

Народы, “женщины которых стали рабынями, а мужчины — рабами”, Кюль-тегин благодаря своему героизму возвращает на земли предков и сплачивает их:

“неимущий (бедный) народ я сделал богатым, малочисленный народ я сделал многочисленным, рабы стали рабовладельцами, рабыни стали рабовладелицами”.

После чего независимый народ начинает жить в мире и согласии.

Эти же сюжеты повторяются в “Кобланды” и “Алпамысе”.

Калмыцкий батыр Алшагыр, противник Кобланды, воспользовавшись его отсутствием, нападает на кипчаков. Кобыланды освобождает племя кипчаков от калмыцких захватчиков и возвращает к былому благополучию:

Қалың қыпшақ жағалай Караспан тауға қонысты Кемшілік көріп кәпірден Пенде болып байланған.

Жылаған қыпшац баласы

Бүрынғыдан екі есе Бқ-дәулетке жолықты.

Калмақтан алған көп олжа

Бөліп берді еліне,

Пақыр, кедей, кеміне,

Кедей байға теңеліп,

Риза болды бәрі де.

(Казақ эпосы, 181)

Тесные ряды кипчаков Осели у горы Караспан.

Униженные кафырами, будто на привязи кипчакские сыны, теперь их богатство удвоилось, добычу, взятую у калмыков, раздали они своему народу, нищим, сирым и убогим.

Бедняк сравнялся с богачом.

И были довольны все.

 (Перевод подстрочный.)

Сюжетные события Орхонских надписей и “Кобыланды”, повторяются в "Алпамысе". Из-за  неверных действий Байборы приходит в упадок племя коныратов. Вернувшись им дальнего похода, Алпамыс застает свой народ в бедственном положении. Ничтожный сын Ултана став беком, деда Алпамыса заставил прислуживать ему, отца отдал в рабство мать и сестру — в служанки; его боевой конь Жадигер участвовал в  конных играх на ристалищах, а жена была выставлена на продажу.

Миссию освобождения народа от завоевателей и возвращение его к былым владениям берет на Алпамыс.

Жиылған хальқ жылады,

Тозып кеткен ел-жұртын

Тегіс жиып алады,

 Тенге гі мен телісін Тузетіп жөнге салады

“Собравшийся народ плакал, обнищавший народ свой

собрал он,

непокорных и слабых

наставил правильный путь”.

Также обращает на себя внимание повторение числа семь в разных вариациях. Например, в Орхонских надписях:

1. Отец каган вел за собой семнадцать мужей.

2. Собрались семьдесят мужей

3, Армию его составляли сто семьдесят воинов.

4. Сорок семь раз снаряжался в поход.

5. Когда умер мой отец, Кюль-тегину было семь лет.

6. Кюльтегин в год овцы, в семнадцатый день отлетел (умер).

В девятый месяц, в двадцать седьмой день мы устроили погребение.

(Надгробное) здание, резьбу (и) камень с надписью в год обезьяны, в седьмой месяц, в двадцать седьмой (день)

все мы освятили.

Когда Кюль-тегин умер,

Ему было сорок семь лет.

В “Алпамысе”:

1. Семь лет лежал я

Не убив семь тысяч калмыков.

2. Семь лет не показывался он людям.

3. Велел он построить дом шириною в семь аршин.

4. Дай мне, — сказал он, — семь дней и ночей.

5. Сидя на голой земле, провел он семь ночей подряд.

Число семь, имеющее сакральное значение, присутствует во многих народных пословицах и поговорках, соблюдается в отправлении обрядовых ритуалов, например, у казахов на седьмой день после смерти устраиваются поминки, с седьмого колена исчисляется начало рода и так далее.

В литературных памятниках VII века — памятнике Кюльтегину и в “Алпамыс-батыре” также часто повторяются числа, где одним из составляющих является число семь: семьдесят, семьсот, семь тысяч.

С одной стороны этот факт удостоверяет древность сюжета “Алпамыса”, с другой — еще раз доказывает непрерывность временной связи между Орхонским письмом и героическим эпосом “Алпамыс-батыр”, и то, что оба эти произведения созданы на основе одной литературной традиций.

В итоге можно сказать, что Орхонские надписи являются бесценным памятником, который отображает подлинные картины исторического прошлого тюркского народа, а также обобщает фабулу историко-героических эпических поэм древних времен.

В основе Орхонских надписей лежит идея освобождения тюркских народов от иноземных захватчиков, объединения народов, укрепления государства, тема социального неравенства в обществе племенного строя, угнетения представителями высшего сословия общества — аксуйеками и беками простого народа (кара будун).

“Твое крепкое мужское потомство стало рабами, твое чистое женское потомство стало рабынями”, народность древнего эпоса выражена именно в этих строках.

Также в тексте памятника присутствуют философские размышления авторов: “Время предопределяет Тенгри, а человек рожден, чтобы умереть", “Если бы в какой-нибудь земле у народа, имеющего кагана, оказался (в советниках) бездельник, (то) что за горе бы имел (этот народ)! — эти слова мудрого Тоньюкука представляются укрепившейся закономерностью, основным стержнем философских суждений казахского народа.

В итоге исследование Орхонских памятников в сравнении с древними эпическими произведениями подтверждает преемственность в них литературных традиций. Основы богатого разнообразия традиций казахской народной поэзии заложены в Орхонских памятниках.