Страница - 6

В НАШЕЙ СЕМЬЕ

Из рассказов домашних, часто отрывочных, я знала много о нашей семье, которая стала с конца 1871 года и семьею Агина.

Мы жили особенной, своеобразной жизнью. Отец, бывший губернский (псковский) предводитель дворян­ства, богатый помещик; он в то же время участвовал в комиссии по освобождению крестьян, но еще раньше, как только получил от деда имение и крепостных, объявил их свободными и наделил землей. Когда впоследствии мне пришлось глухой осенью, в распутицу, незадолго до рож­дения ребенка, ехать сто шестьдесят верст по псковским дорогам в дрянном тарантасе и на одном постоялом дворе узнали, что едет дочь Рокотова, точно из-под земли вы­росла коляска на шинах, явились свежие лошади, и му­чительная тряска кончилась. Прошло более тридцати лет с тех пор, как отец отказался быть рабовладельцем, но окрестные крестьяне помнили его и говорили: «Мы ста­рое добро не забываем».

Впрочем, деревню отец не любил: судьба занесла его в Ковно, где тогда вице-губернатором был первый муж матери Ф. И. Львов. Мать вышла замуж без любви, и ум­ный, образованный, с широкими взглядами Рокотов про­извел на нее сильное впечатление. Она была миловидна, прекрасная музыкантша; обладала той мягкостью и жен­ственностью, которые производили чарующее впечатле­ние как на мужчин, так и на женщин. Любила читать, и когда отец приносил ей новинки литературы, она жадно на них набрасывалась. Разве мудрено, что они полюбили друг друга? Но у нее было пятеро детей, у него трое, и обоих связывал брак.

Мать хотела подавить в зародыше чувство и просила мужа устроить так, чтобы не встречаться с нравившимся ей человеком. Но Львов не придал значения этой просьбе, а когда заметил, что женой его серьезно увлекается «этот чудак-шестидесятник», вызвал его на дуэль. Узнав о го­товящейся дуэли, мать бросилась к Рокотову, умоляла не стреляться. Отец послал Львову записку: «На дуэль явлюсь, но стрелять не буду; стрелять можете вы; я — противник убийства». Результатом было то, что Львов застрелился.

Мать осталась с пятью детьми без всяких средств. Она не захотела жить за счет богатых родственников и поселилась в Киеве с отцом без брака. Все свое большое состояние отец предоставил во владение первой жены и трех детей и на оставленную небольшую сумму открыл библиотеку и газету.

Мать стала работать... Состояние вернулось к отцу

лишь после смерти жены, умершей от холеры. Тогда он задумал новое дело: народный театр. Вот в эту-то пору и познакомился с ним Агин.

До Агина и раньше доходили слухи об отце. В городе говорили, что этому чудаку в русской рубашке и под­девке не впору богатство. Он окружал себя разношер­стной молодежью, голодными актерами, лохматыми сту­дентами. И, наконец, его советником стал учитель рисо­вания, которого в Киеве звали «Слоеный пирог».

И отец и мать ни с кем из киевской аристократии не сходились. Если они были несколько ближе к попечителю учебного округа Антоновичу, то, наверное, только по­тому, что за Антоновичем в юности водились кое-какие «грешки», во время учения в Московском университете. Толковали о дружбе Антоновича с «крамольниками», в том числе с Герценом; судачили о ссылке Антоновича за участие в какой-то политической организации.

А «Слоеный пирог» чувствовал себя у Рокотовых, как рыба в воде.

Жизнь в нашей семье походила на котел, в котором вечно бурлило и кипело: бурлило в редакции «Киевского вестника»; бурлило в театре за кулисами, куда отец те­перь ходил каждый день вместе с Агиным; бурлило и дома, где после спектакля собирались актеры. Спокойная тишина царила только в библиотеке.

Бергер соблазнил отца стать во главе драматической труппы. По контракту он содрал с непрактичного диле­танта четыре тысячи — тогда целое состояние. Отец ухва­тился за любимое дело особенно горячо, так как к этому времени его газета была закрыта цензурой за «либераль­ное направление».

Народный театр — это была давнишняя мечта моего отца. И теперь труппу для этого театра он подобрал хо­рошую, крепкую; репертуар публике нравился.

Все свои планы, выбор пьес, столкновения с Бергером, удачи и неудачи, распределение ролей, отношения с труп­пой, постановки, эскизы грима и костюмов отец обсуж­дал неукоснительно с Агиным.

Для этих дешевых спектаклей,— говорил Агину горячо отец, у меня будут и гастролеры, но гастролеры первосортные, как первосортный декоратор. Посмотрите, пожалуйста, намеченный репертуар; ежели что не одо­брите, Александр Алексеич, мы потолкуем. Немало вы видели хорошего на своем веку.

Мать вспоминала, как они засиживались до поздней ночи, обсуждая репертуар, планы постановок, актерские силы. И лишь далеко за полночь Агин плелся на окраину, в свою чердачную конуру.

Александр Алексеевич видел, что у отца большие способности к рисованию, и учил его гриму, и отец, увлекшийся новым искусством, помогал актерам грими­роваться, а впоследствии певшему у Бергера Стравин­скому— создать облик Олоферна в опере Серова «Юдифь». Стравинский потом считался блестящим ис­полнителем этой партии.

Как-то раз отец вернулся из театра очень озабочен­ный и спешным шагом прошел в гостиную, где в кресле, на обычном месте, нашел читающего книгу Агина.

— Александр Алексеич, на вас у Бергера вся на­дежда. Да и сами вы можете кое-что заработать.

При слове «заработать» Агин, конечно, недоуменно посмотрел на отца. В последнее время он как-то особенно мало думал о заработке. Прозвище «Слоеный пирог» его нисколько не беспокоило; потребности его были неве­лики— вот разве только табак, да и то он курил дешевый и немного, а на кормежку не надо — сыт в рокотовском доме. За стол дает уроки старшей девочке и, кроме того, начал целый ряд портретов этой семьи.

— Заработок — вздор,— усмехнулся художник, гля­дя из-под очков смеющимися глазами.— Виноват, впро­чем, не учел... приходила за деньгами прачка, да и за ком­нату скоро платить придется. Я даже собирался на этот случай взять какой-нибудь урочишко у «липовой аристо­кратии».

— Можно пока и без этих уроков обойтись. Бергер ищет, кто ему сделает голову Олоферна для новой поста­новки. Я указал на вас. Могу выхлопотать у него более или менее приличную сумму за эту бутафорию.

Агин уже засветился творческой радостью.

- Вот чудесно! Голова Олоферна! Восток, настоя­щий Восток! Скажите, что я согласен. Вы видели Оло­ферна в моих иллюстрациях к Ветхому завету? Как вам кажется, подойдет?