Страница - 64

У ПИСАТЕЛЕЙ

У нас был подписной лист с громким заголовком, взы­вающим о товарищеской помощи нуждающемуся пред­ставителю науки, у которого умирает в Казани отец.

Мы побывали в ломбарде, заложили мои вещи и прежде всего отправились к Засодимскому. Его жена встретила нас со вздохом. На ее розовом, свежем лице появилась, как нам казалось, снисходительная улыбка:

— И что вы только не придумаете, девочки! Собрать деньги неведомо кому и идти за ними к ч)’жим людям, ко­торые вам могут не поверить и оскорбить вас?

— К пи-са-те-лям,— выразительно сказала я. возму­щенная,— к цвету интеллигенции; кто же может поддер­жать молодежь, как не они?

Ариадна, одобрительно кивая, поддакивала:

— И не для кого-нибудь просим, а для нуждающегося студента... Если бы был жив Чернышевский, он бы отдал на это хорошее дело последний грош.

— Те-те-те...— с улыбкой остановил ее сам Засодимский.— Не так страстно. Вот вам для начала моя лепта.

Он положил на стол лист и расписался своим харак­терным почерком на подписном листе.

- Не срамись ты подписываться, Павел Владимиро­вич,— остановила его жена.— Скажут: девчонки втянули в очередную глупость старого писателя.

— Пустяки! Дал бы больше, да у самого нет. Гоно­рара не получал давно. Издатели затягивают.

Его красивая голова с густыми и длинными серебря­ными волосами величаво выделялась на фоне дешевых обоев бедно обставленной квартиры. Невозможно было сомневаться, что он говорит правду. Взгляд его больших ясных глаз был спокоен и чист, как у ребенка. Бедность проглядывала здесь из каждого угла.

Александра Николаевна вздохнула:

— Да уж чего: за квартиру платим гроши, дворник же который раз приходит за деньгами. А он занимается филантропией!

Александра Николаевна всегда осаживала мужа, го­воря, что нельзя быть слишком расточительным. Прак­тичная, она по-своему охраняла его покой, пытаясь удер­жать от общественных забот.

Мы стоим перед дверью квартиры знаменитого публи­циста Николая Константиновича Михайловского, осо­бенно популярного в среде молодежи.

Мы позвонили. Дверь открыл тощий, какой-то весь согнутый, точно складной, студент.

— Отец дома,— сказал он вяло,— сейчас проведу к нему. Курсистки? По общественному делу?

И через минуту:

— Проходите к отцу в кабинет.

Просторная комната с обыкновенной, но довольно комфортабельной обстановкой. Бюро у окна; слева — свет. За бюро стоит с пером в руке невысокий, гармонично сложенный человек средних лет, с тонкими чертами лица; весь облик его полон изящества. Ворох корректурных ли­стов на бюро, и тут же рядом, с краю, большой кот, се­рый и пушистый, сидит, щуря зеленые глаза, и выводит самую заливчатую трель великолепного кошачьего мур­лыканья.

Тонкая рука писателя тянется к нему; кот встает и, выгибая спину, трется мягкой мордочкой об эту руку; его Фиоритура слышна даже в соседней комнате.

На пороге — студент.

— Что-то он у тебя распелся, отец...

— Он напоминает, что мы с ним еще не кончили статью.

— Вот, не угодно ли,-— говорит студент,— отец всегда работает с этим Котофеичем. Сидит животина на бюро и поет, и будет петь и щуриться, пока отец не положит перо.

Сразу стало как-то просто от этого шутливого тона. Михайловский жмет нам руки.

— Прошу садиться... Что скажете хорошего?

У Ариадны лицо пылало от восторга. Она тяготела к народничеству, и Михайловский в ее глазах был окру­жен ореолом.

Путаясь и нелогично перескакивая с темы на тему, она рассказала все о нашем «стипендиате» и вытащила под­писной лист, достаточно смятый в муфте.

Михайловский слушал с улыбкою, потом достал из бумажника деньги и протянул ей.

— Пожалуйста, распишитесь...— робко протянула

Ариадна.

— А это необходимо?

— Обязательно! Для отчетности.

— Для отчетности можно поставить NN.

— Нет, пожалуйста... ваше имя полностью...

— Тут надо понимать, отец, что твое имя привлечет больше жертвователей, как патока — пчел.

— Уж я и патокой стал! — засмеялся Михайловский, но взял перо и подписался.

Когда мы вышли, Ариадна взволнованно сказала:

— Подумай, мы получили автограф самого Михай­ловского.

И потом:

— Когда мы отдадим деньги Якову Сорвину, то по­делим с тобою все автографы. За одного Михайловского я готова отдать тебе всех остальных!

Улицу за улицей отмеряем под дождем и попадаем па Николаевскую. Переходим на другую сторону и под­нимаемся по широкой лестнице во второй этаж. На двери дощечка: «Игнатий Николаевич Потапенко».

Ариадна бубнит:

— Это тебе не фельетонист. Это тебе не нововремен- ский писака. Это тебе не кропатель исторических романов для «Родины». Это—автор «На действительной службе» и «Шестеро».

Она произносит все это значительно.

Мы тогда зачитывались повестями и рассказами По­тапенко из духовного быта; герой его повести «На дей­ствительной службе» — идеальный деревенский священ­ник, а его жена препятствует его благим начинаниям. Ариадна изрекла:

— Мура — это Александра Николаевна Засодимская. Вот муж ее — самоотверженное служение ближнему.

Я засмеялась.

— Как же это ты, друже, с одной стороны — народ­ничество, с другой — идеальный священник?

Она фыркнула:

— Теперь не время спорить; слышишь, отпирают.

Горничная проводила нас сначала в залу, потом в ка­бинет к писателю.

Странное впечатление произвела на нас его квартира, должно быть очень большая, но пустая, беспорядочная и будто нежилая. Зал в несколько окон; по стенам — вен­ские стулья.

Странный это кабинет. Письменный стол кая письмен­ный стол, по стенам — открытые полки с книгами, как в библиотеках, только по всем этим полкам валяются дет­

ские игрушки, женские перчатки, шляпка, вуаль; беспомощно раскинул руки с медными тарелками и улы­бается дурацким липом из-под колпака с бубенцами. Предметы женского туалета и детские игрушки повсюду — на столе, стульях

Из-за стола к нам навстречу поднимается Потапенко. Небольшой, коренастый, с короткими черными волосами и умным смуглым лицом.

Ариадна берет слово и объясняет писателю • проект самоотверженного служения ближнему. Он слушает вни­мательно, и чуть заметная лукавая улыбка шевелит его полные губы, а глаза щурятся; вот-вот выпалит какую-ни­будь украинскую занозистую шутку.

— Вам это более, чем кому-нибудь, понятно после ва­шей повести «На действительной службе»,— говорит Ариадна.

Губы писателя дергаются.

— Что-то, сколько помнится, у моего героя не было дела со стипендиатами-студентами. Що це таке?

И ткнул пальцем в лист.

Ариадна смотрела растерянно и переглядывалась со мной. Я думала: даст или откажет?

Но дверь внезапно открылась и в комнату шумно впорхнула девочка с куклой:

— Папка! Давай я поучу тебя с моей дочкой танце­вать!

И виснет на шее у отца.

Мы встаем и мнемся. Даст или не даст?

Потапенко роется в боковых карманах.

— Вот и нашел,— говорит он с каким-то мальчише­ским задором.— Ну, это ваше счастье... Нашли где шу­кать гроши — у Потапенко. Я в долгу как в шелку хро­нически. И долги за меня платят друзья... Вот вам лепта, не слишком большая, но иной я не имею. Добре, дивчата? Больше, пожалуй, нет во всем доме... Вот!