Страница - 63

СТИПЕНДИАТ

И был опять апрель. Моя подруга Ариадна Макси­мова прибежала ко мне возбужденная, как всегда шум­ная и порывистая. Мы были тогда неразлучны, и нас называли «два Аякса». Мы переживали с нею все самые обыкновенные события очень бурно и принимали тотчас же самые неожиданные, скоропалительные решения, что называется очертя голову. Ее отец, относившийся ко мне очень сердечно, говаривал:

— Знаете, каждая из вас пусть себе живет и здрав­ствует, с благословения всевышнего, только порознь. Ибо каждая из вас, сама по себе, славная девочка, а вместе вы смесь, не подходящая для палитры жизни, краски уж очень кричат.

Но «неподходящие краски» продолжали соединяться и «кричать».

В эту зиму я объявила Ариадне, что жить без цели, без служения идее — отвратительно и что, кроме того, необходимо изобрести цель — «самоотверженное служе­ние ближнему».

Тряхнув головою, она серьезно спросила своим низ­ким голосом:

— А в чем ты хочешь видеть это «самоотверженное служение ближнему»? Ты по Толстому рассуждаешь?

Мы только что прочли письмо Толстого к царю и за­прещенную тогда цензурою «Крейцерсву сонату», кото­рую добросовестно переписывали по ночам, как и все те, у кого был разборчивый почерк.

— И вовсе не по Толстому. Я не разделяю идеи «непротивления злу». И я увлекаюсь Желябовым и Пе­ровской.

Ариадна была источником, который питал меня. Не­давно она принесла мне «Что делать?» Чернышевского и «Процесс цареубийц», обе до невозможности истре­панные, зачитанные книжки; я их держала под тюфя­ком и читала по ночам. Я запальчиво бросила:

— Скорее ты толстовка. Помнишь, какую штуку вы­кинула на вторнике у Острогорских?

Она отвернулась и пожала плечами:

— Это мелочно, каждое лыко писать в строку! Ка­кое же ты придумала «самоотверженное служение ближ­нему»?

Она сердилась, что я напомнила ей про ее экспансив­ную выходку на вечере у профессора Виктора Петровича Острогорского. Раздался резкий звонок, и когда дверь открыли, Ариадна влетела, как бомба, и, как была, в калошах и пальто, вся мокрая от снега, бросилась на диван и громогласно заявила: «Все мужчины подлецы! Я... я прочла «Крейцерову сонату!..»

— Ну, так какое ты придумала «самоотверженное служение ближнему»? — добивалась Ариадна.

— Мы с тобою можем выполнить задачу совместно: мы должны работать, чтобы содержать стипендиата—

И я посмотрела на нее победоносно.

Она вообще ничему не удивлялась. Если бы я ей ска­зала. что приглашаю ее взлететь на луну в ядре, напо­добие «Путешествия на луну» Жюля Верна, она сейчас же простодушно спросила бы, хватит ли времени дать еще два-три урока ученикам.

Но тут вдруг по лицу ее мелькнула тень смущения, и мне стало стыдно.

Я жила дома весьма скромно, но все же имела стол и квартиру, а когда временами случалось достать работу, то могла купить себе кое-что из одежды. А у нее, я знаю, от недоедания началась цынга. Какое уж тут «самоотверженное служение ближнему»? Я могу ходить в рваных башмаках и деньги, назначенные на покупку новых, отдать «стипендиату», а она, что может отдать она,— не последний ли кусок хлеба?

Я сейчас же спохватилась:

— Стипендиата должна содержать я одна!

Она вспыхнула и горячо запротестовала:

— Ну, уж это, пожалуйста! И я должна принять участие!

— Ладно, по мере‘сил,— уступила я.

Тут мы скоро изобрели этого самого нашего стипен­диата. Это был студент Лесного института Яков Сор- вин, и о нем мы узнали из газетного объявления, при­близительный текст которого был таков:

«Крайне нуждающийся студент Лесного института ищет занятий. Согласен на самые скромные условия». Что-то в этом роде.

Мы, «два Аякса», сейчас же отправились на поиски Якова Сорвина в один из переулков Выборгской сто­роны. Дома студента не застали и оставили ему записку в его крошечной убогой каморке, куда ввела нас хозяйка. Эта сердобольная женщина познакомила нас с горе­стным положением жильца, который «не каждый день обедает, и нечем ему платить за комнату, и при этом он очень скромный молодой человек, ни вином, ни табаком не занимается».

В назначенный день Яков Сорвин пришел ко мне по­знакомиться. Помню его, как сейчас, этого невзрачного, белесоватого и щуплого студента, с тем нездоровым цве­том лица, который говорит о хроническом недоедании. Он, видимо, конфузился, неловко улыбался и не смо­трел в глаза. Мы, перебивая друг друга, засыпали его вопросами:

— У вас совсем нет никаких занятий?

— Задолжали хозяйке? Когда кончился последний урок?

— Но сколько вам надо на жизнь?

— Во сколько вы определяете свой бюджет? — по- деловому, по-официальному спросила Ариадна, хмуря брови и стараясь придать голубым глазам необыкновен­ную строгость.

— Я думаю... требуется и на экстренные расходы... например, ремонт одежды... лекарство... доктор...

Я чувствовала, что краснею; у нашего «стипендиата» явно торчали пальцы в незаконные отдушины с боков ботинок, а отставшая подошва ощеривала зубы деревян­ных гвоздей.

Ариадна, вечно нуждавшаяся сама в существенном ремонте одежды, одернула меня, торопливо шепча:

— Это не так важно. Это не дело первой необходи­мости. Профессор Лесгафт говорит о самодеятельности; в крайнем случае можно истратиться только на нитки... на дратву и шило и самим чинить свое платье, штопать и делать заплатки на обувь.

Я не возражала. Профессор Лесгафт был для всей молодежи, окружающей меня, абсолютным авторите­том.

— Итак, во сколько вы определяете стипендию со­гласно вашему бюджету? — опять деловито спросила Ариадна.

Яков Сорвин замялся.

«Какой деликатный,— подумала я,— не хочет назна­чить слишком большую сумму».

— Сколько же? — настаивала Ариадна.

Студент усмехнулся. По лицу его пробежала тень. Он робко, сконфуженно протянул:

— В сущности ваше предложение стипендии... Я, ко­нечно, вам очень благодарен...

Ариадна затрубила своим густым баском:

— Чепуха какая, нечего благодарить... просто товари­щеская услуга... И мы вскладчину... вдвоем... Это не так трудно... это... это — дань посильного служения ближ­нему... то, что должен делать каждый человек, который не хочет жить, как животное...

Яков Сорвин посмотрел на Ариадну исподлобья, с едва заметною иронической улыбкою:

— Вы... вы толстовки?

Ариадна сама накануне задала мне этот вопрос, но те­перь она возмутилась:

— Ничего подобного. Мы не разделяем принципа Льва Толстого — «непротивление злу». Мы признаем со­циальную борьбу и верим в победу.

У нее был очень гордый и внушительный вид.

Яков Сорвин. растягивал слова, как-то промямлил:

— Видите ли... я очень приветствую ваше желание мне помочь, но... но я должен в конце концов пока... оста­вить ИНСТИТУТ...

Ариадна удивленно пожала плечами и взглянула на меня.

— Оставить институт? Но зачем же, если вы будете обеспечены... обеспечены... стипендией...

Студент переминался с ноги на ногу.

— Видите ли... я получил известие, что мой отец очень болен... может быть, умирает... и я должен экстренно уехать... а там... там не знаю, что будет...

— Куда уехать?

— В Казань. И у меня нет ни копенки даже на би­лет... а кроме того, мне нужно расплатиться здесь... по­надобится довольно большая сумма денег... и сейчас...

Наступило молчание. У нас не было ничего. Мы со­бирались только организовать дело со стипендией.

— А какова сумма? — осведомилась Ариадна.

Он назвал цифру. Помнится, что-то около ста рублей. Нам и не снилось никогда держать в руках такую сумму, Урок, который мне обещали, дал бы всего пятнадцать рублей в месяц, и, если бы я даже не тратила на себя ни одной копейки, экономя десять копеек в день на конке, больше этих пятнадцати рублей я не могла бы дать на­шему стипендиату.

Я с отчаянием посмотрела на Ариадну.

— Ничего,— сказала она вдруг решительно,— вы по­дождите только дня два, и мы вам доставим... сколько можем... постараемся всю сумму...

Он ушел, горячо пожав нам руки.

— Ариадна, ты что, с ума сошла?

— Почему?

— Где же мы возьмем такие деньжищи?

— Да соберем. Вот для начала.

Она вынула из кошелька четыре рубля. На дне, я ви­дела. осталась какая-то мелочь. Я знала: Ариадна будет голодать с неделю.

— Ты приходи к нам обедать,— предложила я.

— Ничего. В студенческих столовых за шесть копеек можно получить суп и кашу, а хлеб и квас не в счет, бес­платно ешь, сколько хочешь. Я эти дни роскошествовала: брала обеды за двадцать восемь копеек.

Она улыбалась своей широкой, открытой улыбкой.

Я порылась в шкафу, потом достала в комоде летнее пальто и старинный браслет, единственную свою драго­ценность, доставшуюся мне в наследство от тетки.

— Мы их заложим,— сказала я.— Ты знаешь, как это делается? А получу деньги за урок, сразу выкуплю,— вот дома и не узнают.

— Значит, основа имеется.— отозвалась Ариадна.— Завертывай свой заклад в газету. Снесем в ломбард.

— Но этого мало. Ты только подумай: ему надо около ста рублей!

— Остальное соберем по подписному листу.

— У кого соберем?

— У писателей. Писатели отзывчивы и должны под­держать. Засодимского мы знаем. Он даст нам адреса других. Сейчас же начнем действовать.