Страница - 73

ГАЗЕТА ВОЕННОЙ ОРГАНИЗАЦИИ

Я вернулась в город в сентябре и стала усиленно искать связи с большевиками.

Вера Михайловна дала мне сведения и о большевист­ских газетах и об отдельных членах Военной организации.

В конце сентября я была приглашена Н. И. Подвойским на должность секретаря «Солдатской правды».

Сначала я отказывалась. Я никогда не работала в га­зетах. Я была автором многих популярных исторических романов и повестей для юношества, но ничего не понимала в газетном деле. Если я умею писать простым, ясным языком, понятным подросткам и широкой массе читате­лей, то это еще не значит, что я могу работать в партий­ной газете. А тут еще секретарство, не угодно ли. Секретарь строит номер. Что я могу построить. ак могу я быть недобросовестной по отношению к большевика? Я редактировала письма для «Солдатской правды». это была узкая работа и притом бесплатная, теперь предлагали жалованье, так как в Военной организации получали жалованье.

Но Вера Михайловна настаивала:      

— Не смейте отказываться. Жалованье вам платить должны,— ведь вы будете заняты целый день и у вас  не останется сил ни на какую другую работу, а то, что  вы до сих пор не занимались журналистикой и не секретарствовали, это не беда, я вам помогу, а потом и сами станете на ноги.

Я согласилась.

Это было в конце сентября. Наша Военная организа ция занимала тогда тесное помещение в начале Литейного проспекта, недалеко от Литейного моста.

В большой проходной комнате помещалась контора и работала единственная машинистка; другую комнату, тоже проходную, узкую и длинную, в одно окно, отвели под редакцию; тут же за маленьким столиком белокурый солдат беседовал с приехавшими с фронта товарищами, за другим столом работал Н. И. Подвойский; третий стол предоставили мне.

Мне опять навалили массу писем и кучу буржуазных газет. Что со всем этим делать? Как составлять номер? Ведь нельзя же по плану «Речи» или «Новой жизни»? И где взять материал для разных отделов: для хроники, фельетона, где взять стихи? Ведь стихи, поднимающие дух, совершенно необходимы. Как бы по неопытности не наделать ошибок.

Подвойский мечется, часто уходит в заднюю комнату- клетушку, где, очевидно, собираются совещания, где иногда в тишине пишутся статьи.

Я, разумеется, не скрываю своей неопытности. В сущности в сорок пять лет я здесь только ученица. И я не хочу, чтобы знали, что я писатель-профессионал. Тогда со мной, может быть, будут церемониться. Так лучше. Учиться так учиться. И я скрываю свой литературный псевдоним, называя себя по паспорту ничего не говоря­щей фамилией — Ямщикова.

Подхожу к Подвойскому.

— Скажите, что я должна делать? Предупреждаю — не переоцените: я не газетный работник, у меня имеется только опыт популяризации и ничего больше.

— И желание работать. А это самое главное. Мы уже знаем вас по редактированию писем.

— Тогда я прошу об одном: взять меня на испытание и через две недели дать отставку, если не подойду.

— Большевики не церемонятся,— было ответом.

— Итак, мои обязанности?

— Собирать материал, группировать, составлять но­мер. «Шапку» вам будут давать редакторы. Старайтесь привлекать сотрудников из масс. Сюда приходят фрон­товики; ловите их, расспрашивайте, записывайте; стройте беседы и фельетоны о жизни на фронте. Потом вы должны держать в порядке архив, подшивать использо­ванные рукописи, чтобы можно - было всегда навести справку, а неиспользованные хранить тоже для справок; в этом отношении нужно быть крайне щепетильной: часто авторы заходят справляться о своих письмах или замет­ках; от вашей внимательности и умения подойти к чело­веку зависит многое. Потом, конечно, вы должны поду­мать об интересной хронике и резолюциях с фабрик и заводов; потом...

Я слушала, чувствуя, как у меня по спине бегают му­рашки. Сколько сразу обязанностей! И когда все это вы­полнить?

А Подвойский, словно спохватившись, добавил:

— Скоро мы вам подкинем еще газетку «Деревенская беднота» — для крестьянских масс.

Вторая газета! А помощники? Какой будет у нее формат? Вон «Солдатская правда» растянулась в про­стыню «Нового времени». Громадина. Чем ее наполнить, этакую прорву?

Передо мной спокойное лицо Нины Августовны Под­войской.

Я говорю ей:

— Да разве возможно это выполнить? Все готово должно быть к четырем часам, а тут еще ловить фронто­виков и делать записи об окопной жизни... и стихи... и подшивать этот архив...

Она улыбнулась.

— А вы не пугайтесь и не придавайте буквального значения словам Николая Ильича. Работайте, как умеете, и — до отказа.

Ну хорошо. Попробую.

Маленький стол, тесно. Никак не поместиться. Кладу стопки бумаг на стул, на пол. Шумно. Поминутно мель­кают входящие и выходящие люди. Станут перед самым носом и говорят, заслоняя свет. Говорят без конца. Гу­дит в ушах от шума. Беру резолюции, правлю.

Резолюции, резолюции... Другого материала пока нет. Выбираю хронику из буржуазных газет и одним ухом прислушиваюсь к тому, что делается за другими столами. Особенно интересно слушать солдат с фронта. Я подзы­ваю к себе одного и расспрашиваю.

С непривычки очень трудно начать беседу и ставить четко вопросы. Но мне удается это преодолеть. Некоторые солдаты радуются возможности высказаться в печати и облегчают мою задачу.

Один интересно рассказывает об австрийском плене. Записываю торопливо карандашом и так же тороплрГво отделываю. Фельетон готов. Это первый мой фельетон для «Солдатской правды».

Я не могу сказать точно, когда это было. Дни сли­ваются в один трудовой напряженный день, с лейтмоти­вом— справиться с задачей.

Люди приходят и уходят. Часто в редакции мелькает небольшая плотная фигура Н. В. Крыленко,— будущего главковерха, с его резким, издали слышным голосом, зна­комым мне по митингам, где он выступал под кличкой «товарищ Абрам». Рядом с ним вспоминается белокурая, бледная, с прекрасными голубыми глазами Елена Федо­ровна Розмирович. Твердой походкой приближается Людмила Николаевна Сталь, заходит изящная А. М. Кол­лонтай. слышится тихий, неторопливый и мягкий голос Менжинского...

— Товарищи,— говорю я,— ведь нельзя же напол­нять все полосы одними резолюциями! Давайте статьи!

Редакторы — у кого есть время — проверяют мою ра­боту. Сегодня один занят на заводе — его заменяет дру­гой; не знаешь, перед кем отчитываться. Нина Авгу­стовна Подвойская исчезла: кажется, перешла на работу в Петроградский комитет. Подвойский почти недоступен; он целый день словно в котле кипит — рядом в маленькой комнатке идут совещания.

Мелькают новые лица и исчезают в тайниках крайней комнаты. А я строчу, подбираю, строчу...

Материал все еще беден и скуден. Некому работать. Поэтов нет, а как нужны зажигательные стихи, песни!

Придя домой, берусь за перо и набрасываю первые строки. Какой я поэт? А приходится. Стихи, конечно, ни­куда не годятся, а все-таки лучше, чем ничего.

По крайней мере редакторы одобряют — стихи по­явятся на страницах «Солдатской правды»; есть пища для ненасытного жерла газеты.

Двухнедельный срок испытания давно уже прошел. Я все еще не уверена в себе и спрашиваю Подвойского:

— Кому передать полномочия?

Он поначалу даже не понимает вопроса, потом реши­тельно протестует:

— Кто это вас отпустит? Никому ничего не переда­вать.

Круглое «о» делает его речь простой и веской.

И я остаюсь.

Занозой торчит архпв. У меня совсем нет способно­стей к канцелярской работе, а Николай Ильич, в прошлом статистик, ценит аккуратность. Я от природы неакку­ратна, и у меня на письменном столе дома хаос. Я даже не умею подшивать архивные бумаги. Нина Августовна опять приходит ко мне на помощь и учит меня. Беру архив домой и вечером подшиваю: нужно, чтобы каждое письмо было на месте для справок.

Помню, как меня одобрил один из редакторов газеты:

— А знаете, вас совсем не приходится править. У вас хороший стиль.

Я промолчала. Мне не хотелось говорить, что я уже двадцать восемь лет упражняюсь в стиле и что три года назад общественность праздновала мой двадцатипятилет­ний литературный юбилей.