Страница - 3

Абай вместе с тем был весьма удивлен, когда отец сказал про Жумабая, что посылал его за приговором к хазрету. Сколько дней пробыли вместе в городе, а также и при возвращении, на пути домой

- и ни разу не проговорился, не намекнул даже, что доставляет такие страшные вести: «смерть через повешение на виселице»... Что за человек этот Жумабай? Скакал рядом на коне, заигрывал как с ребенком, и шутил, отшучивался, словно с ровесником своим.

Душа взрослых - потемки, думал Абай. Почему их так сложно понять? Наверное, потому, что сам я не взрослый. Когда повзрослею

- пойму... И ему не терпелось скорее возмужать, постигнуть загадочную взрослую жизнь.

Но перебирая в памяти свое недавнее прошлое в городе, Абай кое-что вспомнил в связи с Жумабаем . Он с самого начала повел себя непонятно, загадочно. В первый же день потащил за собой на поводке упитанную серую кобылу которую пригнал со степи: "Так велел Кунанбай. . посылает в дар хазрету» - кратко объяснил он Абаю и больше ничего не сказал. Попросил только проводить, показать, где находится дом муллы. Имам Ахмет Риза был наставником Абая, и он у него бывал часто.

.. Когда они шли по пыльной улице и вели за собой серую кругленькую кобылицу, еще не объезженную, не очень-то покладистую и смирную, Абай вдруг вспомнил, что на этой улице живет некий мальчишка по имени Сагит.. И сейчас, сидя в Гостевой юрте и глядя на Жумабая, бывший школяр невольно улыбнулся.

Этот малолетний Сагит, драчун, озорник и забияка, увидел из окна, что мимо проходит незнакомый человек с лошадью на поводу, и решил поразвлечься. Для начала он выскочил со двора из ворот и стал с криками бросать камни вслед коню. Серая кобыла стала артачиться, приседать, засекаться на ходу. Сагиту понравилось, что кобыла такая норовистая, и ему захотелось развлекаться дальше. Он вернулся обратно во двор, нашел колючий прут, выскочил на улицу и понесся догонять серую кобылу. Догнав ее, ткнул прутком ей в пах, как раз под самый хвост. И тогда она, дернувшись испуганно, понеслась вперед, обгоняя своего хозяина. Жумабай вмиг оказался позади кобылы - не выпуская поводьев, он пытался ее остановить. Однако тщетно - из рода степных скакунов, по возрасту стригунок, молодая горячая лошадь легко потащила Жумабая за собой. Напрасно он, обмотавшись поводом вокруг пояса, откидывался всем телом назад и упирался ногами в дорогу - ноги ехали по пыли, которая душным столбом поднималась вокруг него. Пришлось Жумабаю побежать по-гусиному, широко расставленными ногами шлепая по земле, на бегу у него слетели с головы и тымак, и тюбетейка, сверкнула под солнцем потная лысина. И тут Абай, не выдержав, рассмеялся, он хохотал до слез - стоя рядом с озорником Сагитом. И только тогда, когда Жумабай справился с лошадью и остановил ее, Абай догадался прогнать прочь Сагита, чтобы тот не мучил больше Жумабая и его трехлетку.

Когда хазрет увидел, что во двор ввели лошадь и привязали на его тесном конном дворе, мулла сразу догадался, что это подношение ему, и ни о чем не стал расспрашивать. Только войдя в дом, Жумабай передал хазрету салем от Кунанбая и добавил:

-Также просил вашего благословения вот этому сыну его, вашему воспитаннику, который стоит перед вами...

Хазрет тут же, не сходя с места, развел руки и забормотал слова благословения: «Да пошлет Аллах всемилостивый и милосердный от щедрот своих да наградит его милостью своей и благами своими.. »

Жумабай затруднился вести с муллой какой-нибудь умный разговор и не стал ждать, когда хазрет на своем ученом языке приступит к этому, и сразу перешел к делу. Он заявил, что у него очень важное сообщение от Кунанбая, и надо прояснить в связи с этим одну вещь.. Но поручение это особенное, и Кунанбай просил обо всем этом поговорить с хазретом строго наедине.. При этом Жумабай выразительно посмотрел на Абая. Мулла понял его и обратился к ученику:

- Ибрагим, сын мой, возвращайся сейчас в медресе. Занятия твои завершились, перед отъездом в отцовский аул зайдешь ко мне, дам тебе напутственное благословение.

Мальчик оставил их одних.

Теперь, когда он иными глазами увидел и отца, и Жумабая, Абай прояснил для себя, что Жумабай в тот раз сумел-таки донести до хазрета все пожелания отца и заполучил от него нужный приговор.

Ничто больше не удерживало Абая в Гостиной юрте. Никто с ним не заговорил, никому он здесь, кажется, не нужен. Стараясь быть незаметным, Абай потихоньку пробрался к выходу и вышел из юрты. На улице Жиренше рядом с юртой, в темноте нагнувшись к ногам лошади, надевал путы, чтобы отпустить ее попастись. Увидев в освещенных дверях выходившего Абая, узнал его и негромко позвал:

- Подойди сюда!

Еще на подходе к нему взволнованный Абай спросил:

- Оу, Жиренше, скажи мне, кто этот Кодар и что он натворил?

- Кодар... Самый бедный очаг из рода Борсак... Одинокий бобыль, живет на отшибе...

- А где это?

- У самого подножия Чингиза, на склоне горы, что у перевала к урочищу Бокенши.

- И что говорят про него?

- Поговаривают, после смерти единственного сына спутался со своей снохой. Об этом и толковали сегодня аксакалы.

- Спутался? Как это?

-Сошелся, значит. Непонятно? Ну, залез на нее.

- Что ты такое несешь! Зачем это?

- Ну, несмышленыш! Не знаешь даже, зачем залезают? Да ты видел когда-нибудь, как это делают верблюд и верблюдица? - и Жиренше пояснил свои слова непристойными движениями.

Просидев много времени со взрослыми в тесной юрте, изрядно проскучав, юный джигит Жиренше наконец-то вырвался на свободу и пребывал в веселом настроении. Ему хотелось развеселить и друга Абая. Но Абаю было не до веселья. Смутная тревога глодала его, нехорошее волнение в душе никак не проходило.

-Ты мне правду скажи... Все это было, не было?

- А кто знает? Никто не может знать правду. Однако в народе сплетни разносятся. Только прав был недавно Суюндик: надо подробно все разузнать, доказать правду, потом судить, - закончил Жиренше, ближе подходя к Абаю и глядя на него вполне серьезными глазами.

- Выходит, что тут может быть и клевета?

- И такое может быть. Многие, кстати, так и говорят. Но недавно Кунанбай побывал в одном доме рода Сыбан, там прямо в глаза сказали ему, сам Солтыбай-торе сказал... А все это началось с того, что Кунанбай попенял Солтыбаю: ты, мол, все табачок употребляешь, от насыбая никак не отстанешь, грех, мол, это. На что торе ехидно ответил: я-то смогу бросить насыбай, а вот ты остуди, наконец, своего волосатого дьявола, что у подножия Чингиза живет! Так и бросил Кунанбаю в самое лицо. Словно плюнул. У того от злости в голове помутилось. Ну, сегодня ты видел сам своими глазами...

Абаю представился вид разгневанного отца, когда он произносил эти слова: «повешение»... «виселица». Понурившись, мальчик постоял в темноте вечера, затем тяжело, не по-детски вздохнул и направился к материнской юрте. Его болезненный вздох скорее был похож на стон, и Жиренше, встревожившись, желая его успокоить и отвлечь, окликнул Абая, хотел еще немного с ним поговорить. Но Абай уходил, не отвечая.

3

Кодар потягивал редкими глотками просяной отвар, подогретый снохой.

- Камка, айналайын, сегодня, кажется, пятница? - спросил он у нее.

- Пятница, отец. Пора идти на мазар, почитаем у могилы Коран, - ответила Камка и вздохнула. - Велик Аллах и милостив! Сегодня приснился ваш сын, но как-то странно приснился.

- О, Всевышний! -только и сказал Кодар и тоже тяжко вздохнул; старик богатырского роста, могучего телосложения этим вздохом, казалось, выразил всю накопившуюся в душе горечь.

«Всевышний... на земле нам горе и печаль, и разве сон - в утешение? Ночью мне тоже приснился сон».

Снился его единственный сын Кутжан. Спокойный, ясный, как в жизни... Камка во сне ищет какое-то утешение, но что можно найти во сне? Пусть хоть расскажет. А вдруг есть это утешение и надежда... Надо послушать ее.

- Все было как наяву, отец. Он подъехал, соскочил с коня и быстро вошел в дом. Лицо было светлое, веселое. Прямо с порога сказал: «Вот вы тут с отцом все плачете, причитаете по мне. Думаете, что я умер? А я ведь не умер, вот, стою перед тобой. Что ты все плачешь, Камка? А ну, перестань, улыбнись сейчас же!» И тут меня пронзило до самого сердца, отец.

У Кодара и Камки уже давно из глаз катились слезы.

Скорбную тишину дома нарушило какое-то странное жужжание. Камка болезненно насторожилась: этот звук уже не раз тревожил ее слух по утрам. Вначале она подумала, что так отзываются в ушах потусторонние голоса. Обернувшись бледным, с прожилками вен на висках, бескровным лицом в сторону свекра, она вслушивалась, с отчаянным видом глядя на него.

Кодар понял причину страха снохи, ласково улыбнулся. Словно ребенку.

- Родненькая, да это же ветер! Ветер со стороны Чингиза.

- А что это гудит, ата?

- Крыша загона прохудилась. Видно, в прорехах заголились концы камышинок. Ветер продувает их и гудит, жужжит, будь оно неладно.

Вскоре оба несчастных вышли из дома, направились по дороге. Этот маленький облупившийся домишко зимника словно прятался за большим старым загоном для скота, обложенным дерном. Вокруг зимника на все четыре стороны не видно никакого другого человеческого жилья или хозяйственной постройки. Не имея вьючного скота для кочевки, Кодар не хотел просить его у других и потому круглый год жил на зимнике, никуда не трогаясь.

Прежде, когда был жив сын, было не так, сын хотел кочевать. «Что мы, безродные жатаки, что ли?» - говорил он. И доставал где-то гужевые средства и кочевал вместе с другими. Люди на горные джайлау - и он вслед за ними, люди двинулись в степь - и он туда же. Не то, что его одолевали заботы, чем накормить многочисленную скотину -скота как раз у них было немного, а просто по молодости лет Кутжан тянулся к людям. Кодар не противился кочевкам, смиренно рассчитывая: «Станем брать у людей коров для дойки, - глядишь, и мы с молоком будем.»

А теперь, если сородичи сами не догадаются предложить ему вьючный или гужевой скот для кочевки, он не станет просить. Кодару и Камке никуда и не хотелось перекочевывать, оставлять надолго без присмотра могилу Кутжана - только ради того, чтобы беспечно пожить на зеленом джайлау. Убитые горем, днем и ночью лия слезы по ушедшему от них дорогому арысу, мужу доблестному, Кутжану, несчастные не в силах были уйти от его мазара.

К тому же стадо у них было настолько мало, что на наследственных угодьях по склонам Чингиза весь скот мог спокойно прокормиться и летом, и зимой. Всего-то паслось на обширных пустошах окрест этого одинокого очага голов двадцать-тридцать коз-овец, козлят-ягнят, да одна стельная корова и две яловые телки. Для того, чтобы пасти такое стадо, достаточно было единственной верховой лошади, гнедого жеребчика, на котором ездил Кутжан. После его кончины Кодар в ту же зиму взял в дом примаком одинокого бобыля, старика Жампеиса, который скитался по аулам и батрачил на других. У Жампеиса не было ни семьи, ни крова, ни близких родных, ни детей - бедняга не знал всю жизнь, что такое сытость и достаток «Сложим две половинки - одно целое получится. Чего нам горе горевать поодиночке? Обопремся плечом к плечу, опорой станем друг для друга»- предложил Кодар старику Жампеису, когда тот пришел к нему в день похорон Кутжана. . Л сегодня Жампеис верхом на гнедом коньке пасет вместо покойного сына Кодара его маленькое стадо.

Теперь им не надо самим заботиться о стаде Да и по домашности нету них неотложных дел. И поэтому громадный старик, согбенный под грузом тяжких лет, идет по дороге шаркающей походкой, рядом с маленькой юной женщиной, сломленной горем. Они направляются к одинокому мазару. А вокруг них ясный майский день льет с небес радостный свет, небольшие облачка вспыхивают в лучах солнца райской белизной. А внизу на земле степь сплошь зеленеет в свежем весеннем травостое, по склонам отлогих холмов пробегают нежные волны ковыля, там и тут горят яркими огоньками алые тюльпаны, желтеют пятна шафрана, вспыхивают желтые поля лютиков. Словно несметная стая ярких бабочек вспорхнула над землей.

Ветер, слетающий со склонов Чингиза, несет с собой горную прохладу, и внизу, смешиваясь с прогретым на солнце душным воздухом, растекается по степи ароматными, ласкающими струями...

Но вся эта земная райская радость и очарование - для кого? Конечно, есть кому на земле вкусить эту радость... Но для этих двух скорбных, согбенных людей все кончено-для них радостей рая на земле нет Перед ними на невысоком зеленом холмике высится свежая земляная могила, обозначенная стой стороны, где Мекка, серой каменной глыбой. Всей душой, глазами, всеми помыслами своими, скорбящие в майский яркий день, - они там, на вершине холмика, где их ожидает могила.

А вокруг мир зеленый, радостный так напоминает им обоим любимого Кутжана, такого же веселого, жизнерадостного, беззаботного и здорового, как майский день Таким он был год назад. И при воспоминании о нем сердца у обоих наполняются тоской, тяжестью и печалью.

Кодар разменял седьмой десяток, это крепко поседевший старик, могучий, громадный, настоящий великан, - но вся невероятная телесная сила его словно ушла в землю, убитая горем. В молодости это был славный батыр, искусно владевший тяжелым копьем - найзагер. За всю жизнь до этих дней печали никто никогда не мог сказать о нем что-нибудь предосудительное Кто среди властителей сильнее, чей род многочисленнее и богаче, старшина справедлив или самодур - всем этим он никогда не интересовался. Жил своей семьей, в ладу с родной степью, довольствовался малым, пил свой айран. Не любил особенно выходить на люди, не любил слушать разные степные сплетни, не вмешивался в мудреные разговоры. И потому не только среди чужих и дальних - но и среди единоплеменников и сородичей мало кто мог похвастаться, что хорошо знает Кодара. И сам он привечал только некоторых, немногих, родичей из Бокенши да из Борсак, в своем племени он был теперь уже из числа последних в роду.

Всего за полгода старого батыра свела на нет смерть единственного сына Кутжана. Человеку жить стало незачем - на что еще надеяться, к чему устремится в этом опостылевшем мире? Опереться больше не на кого, выхода никакого нет - там, где правит смерть. Даже думать обо всем этом не было смысла.

Единственной душой, которая разделяла с ним неизмеримое безутешное горе, была невестка, сама тоже угасающая и от безысходной скорби постепенно теряющая разум. Ей стало все равно, что ожидает ее во тьме будущего. Обокраденная судьбою в любви, в женском счастье, она уже ничего другого не хотела. Тихое, незаметное для других людей ее великое, нежное, сладостное супружеское счастье после смерти Кутжана отвергало всякие новые возможности; только лишь предположив, что на его месте может оказаться кто-нибудь другой, она приходила в ужас, и тогда ей казалось, что Кутжан умер еще раз. Несчастная от рождения, она была круглой сиротой. Кутжан увел ее из далекого края и привез домой в том году, когда он ездил к роду Сыбан в поисках родственников по материнской линии -нагаши. У Камки никакой родни на свете не было, и теперь никто ее не ожидал, некому было ее забрать обратно. Кроме этого дома, кроме мужа и его старого отца, заботам о которых она отдала всю себя, Камка не имела ничего родного в этом мире. Увидев искреннюю любовь и верность сироты, которая наконец-то нашла свой кров и свою семью, старый Кодар проникся к ней отцовской нежностью. Он полюбил ее не меньше своего сына Кутжана. Стал родным отцом для них обоих. Уверенный в истинности своих чувств, Кодар полагал, что эту свою отцовскую любовь к несчастной Камке он пронесет до самой смерти.

Прошло должное время, и однажды Жампеис, приемный жилец в их доме, вернулся с горных пастбищ. Встретившись там с другими пастухами, услышал от них что-то такое недостойное, что никак не мог, по своему простодушию, вразумительно и понятно пересказать Кодару. Но и одно только то, что Жампеис успел передать, вызвало в старом батыре такое возмущение, что он велел тому немедленно замолчать и ни слова не произносить более.

А слухи, доставленные с горЖампеисом от людей, которым скучно и тоскливо живется на свете, были таковы. Отчего, мол, Кодар не покидает своего зимника, словно лис забился в нору? И другое: что делать в этом доме невестке Кодара после смерти мужа? Думает ли она устраивать свою жизнь?

Услышав это, старый Кодар почувствовал на душе холодок омерзения. Привкус ядовитой желчи был в этих сплетнях. Обычно такие разговоры заводят с целью перейти к открытому обсуждению насчет аменгера, нового мужа для вдовы, которого выбирает родня из близких членов семьи умершего. Не надо тратиться на калым, новый муж получает еще одну работницу в дом и становится наследником всего хозяйства родича-покойника. Таким образом, имущество не уходит за родовые пределы. И теперь будут подыскивать кого-нибудь, кто после смерти Кодара унаследует его скот и землю под пастбища.

Он догадывался, что сплетни распускают его же лицемерные родственники. Не могло обойтись без вмешательства не менее лицемерных старшин ближайших родов.

Кодар стал вовсе избегать людей, неохотно принимал их у себя. Хотя бы на год оставили ее в покое, думал он, хоть до годовых поминок сына не рвали бы его жену из родного дома. Но клевета черная, зловещая накрыла этот несчастный дом.

Увидев рассерженное лицо Кодара, старикЖампеис не осмелился рассказывать дальше. Но если бы даже и захотел, замкнутый, неповоротливый тяжелодум Жампеис не нашел бы нужных слов, чтобы передать своему другу по несчастью те разговоры, которые идут про него. И успокаивая себя тем, что он все равно не сумел бы пересказать услышанное, старый бобыль не стал утруждать себя, он решил, что все суды-пересуды прекратятся сами по себе.

Но однажды в степи пастух встречной отары чуть не убил его, высказав чудовищное, гнусное предположение:

- Говорят, что Кодар спит со своей снохой. Что ты можешь сказать об этом?

Придя в неописуемый ужас, простодушный и кроткий старик впал в неистовство и закричал:

- Замолчи, неверный! Будь я проклят, если что-нибудь знаю об этом! Аты прекрати... прекрати, говорю, молоть языком что попало!

Однако пастух, встретившийся в степи, не был пустомелей, любителем разносить скверные новости. Увидев, как испугался и рассердился Жампеис, человек подумал: « Если бы этот бедняга знал что-нибудь, то не мог бы вести себя так. Скорее всего, он ничего не знает или не догадывается». Впоследствии этот пастух, по имени Айтим-бет, порасспросил окрестных пастухов, таких же малоимущих скотом, как Кодар, как он сам, и пришел к выводу, что старик чист от наветов.

Однако, несмотря на эти утверждения бедных, мелких степняков, имелось некое недремлющее око, надзирающее зловещую клевету, был некто скрытый, упорно распространяющий ее вопреки народному мнению. С того дня, какАйтимбет спрашивал у Жампеиса про старого Кодара и его сноху, подобные слухи, словно грязные волны, вновь и вновь возвращались к маленькому бедняцкому зимнику.

На днях несчастному отцу нанесли в самое сердце еще один кровавый удар. Родственник Кодара аткаминер Суюндик подослал к нему некоего человека по имени Бектен, безбородого, похожего на скопца, очень болтливого и неразборчивого в том, что можно и чего нельзя говорить в лицо человеку. Он вызвал Кодара во двор и, оставшись с ним наедине, зачастил велеречиво:

- Говорят ведь, что на чужой рот не найдешь затычки, - но вот послушай, что разнесли повсюду... Добрые люди, сочувствующие тебе, и сам уважаемый Суюндик - никто не мог приостановить эти слухи... Атеперь, вот, так прямо и говорят... И Суюндик не может им заткнуть рты.

Тут безбородый Бектен, несколько раз упомянувший имя Суйин-дика, уставился на Кодара.

- Послушай, что он может сделать... ведь повсюду болтают... Скверное говорят про тебя с твоей снохой. По-черному ругают вас...

- Э-э, жаным, дорогой мой, чего ты несешь? А ну, сам сейчас же перестань болтать! - И, великан перед плюгавым Бекгеном, Кодар готов был, казалось, затоптать его...

Но тот не испугался и продолжал:

- Этим разговорам поверил сам Кунанбай, он готовит тебе страшную расправу. Но Суюндик ведь не может позволить себе отдать родственника на растерзание. Он послал меня и велел передать: пока суд да дело, тебе стоит, пожалуй, переехать куда-нибудь подальше, затаиться и переждать...

Весь дрожа от ярости и гнева, Кодар надвинулся на безбородого Бектена:

- Уа! Пошел вон! С глаз долой! Ты думаешь, что Кодар, которого Бог покарал, испугается кары Кунанбая? Прочь со двора! - и выгнал Бектена.

Но вспоминая его слова. Кодар вновь вскипал злобой и возмущением. Однако он и не подумал ничего сообщать Камке, по-отцовски оберегая ее чувства. Ему дороги ее детская привязанность и дочерняя верность. Черные дни скорби и печали сблизили их души теснее, чем сближает отца и дочь родная кровь. И хотя они могли теперь без утайки высказать друг другу все, что на сердце лежало, Кодар на этот раз пощадил ее чистые дочерние чувства и не рассказал ей обо всех этих ужасах

И вот теперь они вдвоем подошли к одинокому мазару, медленным шагом приблизились к земляной могиле. Кодар не знал поминальной службы по Корану, Камка тоже не умела читать, и потому оба про себя творили молитву, каждый свою, мысленно представляя светлый образ Кутжана Они слали ему свои благословения, делились с ним своей тоскою, тихо, печально и нежно пеняли ему за то, что он оставил их одних на этом свете безо всякой надежды на встречу .. Камка это и называла-«почитать из Корана»... Читают они таким образом молитву, и поливают могилу горючими слезами, отбивают перед нею, стоя на коленях, бесчисленные поклоны А после долго сидят, плечо к плечу, не отрывая глаз от холмика Им знаком на могиле каждый камешек, каждая травинка. Они сметают с нее нанесенный ветром степной прах, подправляют обвалившиеся места.

На этот раз они засиделись на мазаре особенно долго.

Вдруг сзади послышался быстро приближающийся дробот множества копыт. Кодар и Камка даже не обернулись. Подъехав вплотную, верховые остановились, собираясь спрыгивать с лошадей. Их было пятеро, каждый был крепкий, молодой джигит. Камысбай, атша-бар волостного старшины Майбасара, возглавлял Двое других - из рода Бокенши, остальные двое - из Борсак. Первым слезая с коня, Камысбай насмешливо буркнул:

-Смотри, какой хитрец...

Он никак не предполагал, что застанет Кодара и Камку на мазаре, при молитве у могилы. У каждого, кто увидел картину столь безысходной скорби, дрогнуло бы и похолодело сердце, но не у Камысбая. Забияка, смутьян, скандальный малый, это был самый подходящий подручный своего хозяина Майбасара

Остальные всадники, не решаясь сходить с лошадей, молча смотрели на двух молящихся у могилы. Казалось, что джигиты были смущены.

Камысбай жестокостью не уступал хозяину про этого Майбаса-ровского шабармана говорили скажут ему срезать волосы, он отрежет голову.

-Слезайте - грубо рявкнул он, приказывая своим спешиться

Ему усердно подрушничал один джигит из борсаков, по имени Жетлис, младший брат известного в роду ругательного старика Жексена. Жетпис, подражая Камысбаю, стою же насмешливой грубостью крикнул:

- Ишь, и головы не повернет! Чтоб твоя голова тоже оказалась в могиле!

Обернувшись и заметив, что эти люди что-то хотят сказать ему, Кодар спокойно, сдержанно спросил:

- Люди добрые, чего вам надобно от нас?

Камысбай, от внезапной злобы весь вскинувшись, топнул ногой и сразу же сорвался на крик:

- Чего надобно? А надобно, чтоб тебя доставить к акиму! Сам главный правитель хочет видеть вас обоих! На Карашокы уже собралась вся знать, уважаемые люди тебя ждут!

- И кто же будет эта знать? Кто правитель?

- Правитель - сам Кунанбай, знать - все наши бии и аткаминеры. Тебя и твою подлую сноху хотят призвать к ответу.

- К какому ответу? Что ты мелешь, негодник?

-Ты что, не понимаешь? Да тебя сам аким округа вызывает! Вставай, поехали!

- Чтоб с таким лицом, как у тебя, да не свидеться тебе с Богом! -воскликнула возмущенная за свекра Камка. - Отец, откуда этот дурень крикливый?

- Это вам обоим никогда не свидеться с Богом! Скоро в аду окажетесь, нечестивцы проклятые! Аты, волосатый старый шайтан, поторопись! -крикнул Камысбай и, замахиваясь камчой, стал надвигаться на Кодара. - Эй, хватайте их! Вяжите, кидайте на коней,- скомандовал он своим подручным.

Вначале четверо джигитов набросились на Кодара.

- О, Создатель немилосердный, что еще ты надумал? - воскликнул он и, тряхнув плечами, сразу отбросил двоих, один из них, схватившись за окровавленный рот, рухнул на землю. Но в следующий миг остальные дружно навалились на могучего старика, заломили ему руки за спину и связали поводьями из сыромятной кожи. Потащили и Камку, подволокли к лошади и забросили в седло перед Ка-мысбаем. Сзади Кодара взгромоздился Жетпис. Это был тоже малый рослый и здоровенный. Все остальные разом вскочили на лошадей, поскакали к косогору, за которым проходила дорога на Карашокы.

Кодар разом сник, ехал, опустив голову. Ни сабли острой, ни пули нет у меня на них, думал он, томясь и негодуя. И слов нет на них, которые бы их остановили. И главному правителю сказать будет нечего. Даже родственнику, этому Жетпису, сидящему сзади, мне нечего сказать.

Кодар не знал, что виновником всех его несчастий является именно этот пыхтящий за спиною родственник. Он и его старший брат Жексен - первый ругатель и кляузник на всю округу. Они в малом племени Борсак самые зажиточные По родственным отношениям они ближе всех стоят к Кодару. Когда прошлой весною умер Кутжан, сломленные горем Кодар и Камка остались беспомощными. У них не было сил, не оказалось вьючных средств, чтобы кочевать на джайлау. Родственники не пришли к ним на помощь. И люди осудили этих родственников Не дали, мол, даже одного верблюда на перекочевку На все эти упреки в свою сторону Жексен отвечал, что ему не жалко вьючного скота, но просто у него нет желания помогать Кодару.

- Душа не лежит делать добро нечестивцам,- говорил он.

Этим самым он и положил начало сплетням, пищу для злых языков дал на сходке родов Борсак и Бокенши. Когда Суюндик потребовал у него объяснений своих слов, Жексен не стал больше говорить намеками.

- Кафир проклятый, этот нечестивец Кодар вступил в связь со своей снохой. Что мне прикажешь делать? Родственные отношения с ним соблюдать, помогать ему? Да если я это сделаю - ты же завтра плюнешь мне в лицо!

После этой сходки невольным распространителем сплетен стал и Суюндик. Но когда слухи уже обошли почти всех, он в чем-то засомневался и решил еще раз все прояснить сЖексеном. И тот привел новый довод.

В начале весны, когда настал день семидневных поминок по Кут-жану, сломленный горем Кодар, со слезами отчаяния на глазах, взбунтовался:

-Я остался на свете один-одинешенек, как перст. Такое проклятье ниспослал на меня Всевышний Но я хочу знать, за какой грех наказал меня Аллах смертью моего единственного сына? После такого наказания нет такого греха на свете, который страшно было бы мне совершить. Раз со мною Аллах так поступил, то и мне, выходит, можно ответить ему тем же.

Не раз размышляя над этими словами, Жексен задавался себе вопросом: чем же собирается этот кафир ответить Богу? И отвечал себе: конечно, святотатством своим, грехом со снохой Камкой. Его надо изгнать от нас.

Однако самая главная причина, из-за которой Жексен хотел бы изгнания Кодара, была от всех глубоко скрыта. Не мог же он открыто сказать Суюндику «У Кодара немало земли. Он мой самый близкий сосед по зимнику. Человек он никому не нужный, бесполезный, зачем ему земля? Сделаю так, чтобы его отсюда изгнали, и тогда я могу легко присвоить его угодья».

И слухи распространялись, дошли до Кунанбая После того, как на сходке рода Сыбан у Солтыбая высмеяли весь род Тобыкты, Суюндик почувствовал, что нарыв зреет, нарастает все больше. И он решил сам провести дознание, для чего второй раз навестил Жексе-на. Также побывал и поинтересовался о наветах на Кодара у ближайших его соседей Все они во главе с пастухом Айтимбетом уже разобрались во всем - люди скромные, бедные, которым за тяжкими трудами их было не до сплетен и праздных разговоров, они говорили о Кодаре и его снохе только хорошее, больше всего сочувствовали тяжелому горю, которое постигло их.

Но Жексен и тут влил яд сомнения:

- Этот Кодар днем прикидывается овечкой Свои пакости, как и все, творит ночью. А по-другому разве кто может? Подумайте.

Еще не до конца уверенный в своих предположениях, Суюндик опасался, что, воспользовавшись делом Кодара, коварный Кунанбай нанесет какой-нибудь крупный ущерб родам Бокенши и Борсак. Поэтому Суюндик при разговорах о снохаче Кодаре уже начал говорить осторожнее:

- Может быть, все это одно вранье.

Того же он хотел твердо держаться на сходке у Кунанбая. Однако ему не дали это сделать.

Ко всему этому безбородый Бектен, на скопца похожий, которого Суюндик посылал к Кодару, будучи изгнан хозяином, пустился во все тяжкие, хуля старого борсака: «Он говорит, что не нуждается ни в Боге, ни в Кунанбае. Что хочу, то и ворочу, говорит, а вы все отстаньте. С тем и выгнал меня ».

И Бектен подливал масла в огонь, повторяя вслед за Жексеном: «Он же кричал, что если Аллах так с ним поступает, то и он ответит Аллаху тем же. Не значит ли это, что Кодар имел в виду свою гнусную связь со снохой?».

Когда прошла сходка в ауле Кунанбая, Суюндик вернулся домой сильно озабоченным. Он не знал, разумеется, всей правды в этом деле, но свое мнение перед Кунанбаем все же, не побоялся высказать. Этой мыслью он хотел успокоить свою совесть. Теперь ему вполне стало ясно, какая страшная угроза нависла над родичем Кода-ром Так чужая беда подошла и коснулась его самого.

А тем временем кучка всадников, совершив свое дело, возвращалась в Карашокы. Камысбай намеренно посадил Кодара перед собой, чтобы тот не смог перекинуться хоть словечком с Камкой, которую везли впереди. Камысбай приотстал от основной группы на полет ружейной пули и спокойно ехал сзади.

4

Гора Карашокы находится не очень далеко от зимника Кодара. Урочища здесь расположены у подножья самой высокой горы на перевале Чингиз. Красивые места - холмы огибает река, заросшая по берегам своим ровными рядами деревьев. В эту пору деревья стоят в зеленом одеянии, всё, что может цвести, уже распустилось. Темнеют на крутых склонах гор вытянутые ели, ниже кудрявятся белые березы, зеленеют колки осины, речку окаймляют ивы, густой тальник. Земля здесь плодородная, зимники добротные. Издавна эти места облюбовали и обжили род Борсак и род Бокенши.

На земли Карашокы уже давно зарились, особенно не терпелось завладеть ими иргизбаям Здесь обитал аул Жексена из рода Борсак. Если для борсаков их родные урочища казались привычным местом обитания, то завистливым глазам иргизбаев и прочих они представлялись райскими долинами.

Сход был возле аула Жексена. Всего четыре юрты стояло здесь, разжигалось четыре очага. Кочевье располагалось у подножия крутой скалы, нависшей над рекой. Сюда привезли Кодара и Камку. Послышались крики:

- Везут! Везут! Вот он, Кодар!

Услышав их, из юрты высыпала толпа мужчин во главе с Кунанба-ем. Все они сидели и ждали в доме Жексена.

При приближении людей Камысбая, которые показались из-за холма на ходко рысивших конях, народ шарахнулся в одну сторону и собрался на окраине аула.

Там посреди пустыря, возле торчавшего из земли сухого кола, надежно привязанный к нему, лежал громадный черный верблюд-атан. Меж горбами его набили тюки разной ветоши, скомканные куски старого войлока, все это обмотали толстыми веревками поверх брюха атана, опояскою в несколько раз Выем меж горбами был поднят и выровнен, наверху торчала накрепко примотанная двузубая рогатина развилкой вверх

Подъезжая к аулу, Камка сомлела в испуге при виде огромного сборища людей - в зловещем молчании уставившихся на них И всю дорогу молчавшая, Камка умоляюще вопросила у Камысбая

- Айналайын, добрый человек, тебя ведь тоже мать родила Скажи, в чем наша вина и что вы собираетесь делать с нами? Убить хотите? Так и скажи

До сих пор также не проронивший ни слова, Камысбай теперь только хмыкнул и злорадно произнес

- За то, что блудила со свекром, будешь вместе с ним удавлена, сучка

Сказав это, он выжидающе умолк, готовый послушать, что она скажет в ответ Но ответа не было - издав слабый стон, Камка лишилась чувств и стала сползать с седла Камысбай едва успел подхватить ее и, покрепче прижав к себе, погнал коня галопом и мигом доставил ее ктолпе

Впереди джигиты в четыре руки снимали с коня огромного Кодара тут же подоспел Камысбай с женщиной Он сначала сам слез с лошади, потом стащил ее с седла Безжизненное тело Камки покорно легло на землю под ноги толпы