Страница - 18

«Спроси об этом свой кюй»,—весело советует Карашаш.

Вначале тяжко переносивший неволю, Кюйши постепенно привыкает к своему положению. Его притягивает роскошь белоснежной юрты Карашаш, отделанной золотом и серебром, соболиными и бобровыми шкурами, утопающей в узорах и кружевах. Да и сама девушка, поначалу напоминавшая ему дракона, теперь кажется стройной, манящей, сладостной, как кумыс, настоенный на меду. Певец уже сравнивает ее то с белой зайчихой, то с благородной маралихой, то с лукавой красной лисичкой. Наступает пора нежной страсти. Тускнеют древние кюи, рождаются новые яростные мелодии. Вот как изображает поэт психологию творчества, миг вдохновения, когда возникает музыкальное произведение:

Тронут общим вниманием юный кюйши.

Он по струнам легко ударять спешит.

Девяносто напевов волною бегут,

То тревогой, то лаской касаясь души.

(Пер. Вс. Рождественского).

Полон движения и творческого порыва и портрет Самого Кюйши:

И мороз ослабел, а растаял весь лед,

Злой батыр подобрел, не терзает народ,

Сабли белые гнутся, как мягкая шерсть,

Покоренный орел удержал свой полет.

Полевые цветы тот напев оживили,

Он, как лебедь по озеру, тихо скользит,

Сквозь преграды мелькая, резвясь и пьянея,

Из души моей горвкую боль источил.

И журчал он порой, как вода под горой,

И баюкал он мысли своею игрой,

Перепрыгивал камни, как горный ручей,

И бурлил по оврагу волной ледяной.

Напор строк, точно передающих ритм кюя и музыкальный мотив, оказывает огромное воздействие на читателя.

Но, вознесенный воображением, любовью, потоком образов в заоблачные выси, Кюйши из блистающих призрачных пространств должен спуститься в реальную землю и подумать о своем истинном положении. Кара-шаш — наследница чингизидов, а он — сары-уйсун. Между ними простирается непреодолимая пропасть социального неравенства. В какой-то момент Карашаш, захваченная музыкой, готова сделать Кюйши своим мужем. Но это лишь минутная слабость. Не может строптивая принцесса связаться с чернью, опозорить белую кость. Эти терзания, борьба страстей прерываются непредвиденным событием.

Сын известного всему племени Дулат знаменитого Алимкула Сапак, отчаянный джигит, попытался овладеть Карашаш. Кюйши, опасаясь, что в этой недостойной дерзости могут заподозрить и его, а значит быть ему обезглавленным, не знает, куда деть себя от страха. Выходка Сапака обернулась большой бедой — Карашаш подняла на ноги все войско хана Кене. Из-за безрассудства самоуверенного джигита она готова расправиться со всеми, кто принадлежит к родам Уйсун и Дулат. На одной стороне, подобные отаре овец на льдине во время паводка, сгрудились испуганные люди, на другой — увешанное луками, тяжелыми мечами, вооруженное войско. Чтобы унять разгневанную принцессу, уйсуны и дулаты наголо остригают Сапака, мажут дегтем и сажей, в знак позора вешают на шею кусок кошмы и раздетого приводят к Карашаш. Здесь же рыдает Алим-кул, которому кажется, что если отрубят голову его единственному сыну, то разверзнется земля и падет небо. Карашаш, убедившись, что люди достаточно напуганы и будут слепо повиноваться ей, отпускает Сапака на волю.

Эти события переворачивают душу Кюйши. Сладостные, нежные, любовные мелодии прекращаются, певец снова вспоминает кюи, в которых торжествует смерть: «Застреленный лебедь», «Смертельный ожог», «Утопленник»... Еще вчера, казавшаяся несравненной красавицей, Карашаш оборачивается отвратительным существом, принимающим то облик самки кабана, то извивающейся ящерицы.

Любовь в душе Кюйши сменяется ненавистью и презрением. Звонкая домбра теперь мечет огонь, ее мстительные, угрожающие, яростные звуки, готовы опалить богатую юрту принцессы и развеять пепел по ветру.

Подлинное искусство не может лгать, утверждает И. Джансугуров, его невозможно соблазнить блеском житейского благополучия. Оно как бы изначально заряжено энергией протеста против несправедливости и угнетения, борьбы за свободу и достоинство человека.

«Поэма «Кюйши»— сложное многоплановое произведение о силе искусства, победившего классовые искушения и угрозу духовной смерти.

Один из признаков писательской зрелости Ильяса Джансугурова состоит в том, что на современную жизнь он смотрит с исторической точки зрения, социальная проблематика у него обязательно воплощена в человеческих судьбах. Большой материал для размышлений в этом плане дает поэма «Кулагер» (1936), ставшая поистине художественным открытием для казахской поэзии. Поэт-трибун, свободно заявляющий о своей общественной позиции, сделавший нормой честный доверительный разговор с читателями, он раскрывает свою душу и в начальных строках поэмы «Кулагер». Речь идет о назначении литературы, о том, что поэт должен давать язык настроениям, мыслям и чувствам народа, быть рупором передовых идей общества.

Ильяс Джансугуров имел полное право сказать о себе:

Счастливого и гордого народа ты поэт,

Скакуна резвей тебя в нашем крае нет.

На состязанье выходи за счастье страны,

Ты — сила родины своей, ты ум ее и цвет.

Свою эстетическую задачу поэт видел в том, чтобы рассказать сегодняшнему поколению о притеснениях и унижениях народа на протяжении его долгой истории. Но, используя фольклорный материал, он не следовал канонам жанра, а создавал новые художественные ценности, в которых глубоко осмысливал прошлое своего народа. Суждения по этому поводу широко развиваются в главе «Земля родная». Раздумья лирического героя надо принимать как личный монолог, как сокровенные мысли самого поэта. Многие строки посвятил он изображению прекрасных пейзажей планеты и родной казахской земли. Особенно величавых вершин Гималаев, Кавказа, Хан-Тенгри, Жонке, Алтая, Алая. Лишь Одна вершина долго оставалась не воспетой. Это — Кокшетау. Наконец и о ней появились проникновенные слова:

Лее застыл в истоме, тих, тих зеленый бор,

Как глаза красавицы — синева озер.

Камешки округлые сияют на берегах —

Жемчугов литых, кораллов, яхонтов набор.

К склонам сочная трава, поднимаясь, льнет,

Будто бы зеленый гарус кто-то долго вьет.

Бело-сахарный слетает на вершины дождь,

Между скалами струится родниковый мед.

Не найду таких я гор в сторонах других,

Снеговерхих гор, хребтов и холмов степных,

Говорю я о достойных славы и хвалы

Кокшетау горных склонах — говорю о них.

Это не Кокшетау Жумабаева, поэта Сейфуллина, это Кокшетау — Джансугурова. Художники совершенно по-разному увидели святыню казахской земли. Если в поэме Сакена нашли отражение легенды, народная мифология, действительность эпохи Аблая, нынешнее время, то произведение Ильяса изображает только события XIX века.

Запоминает весь народ хорошие дела

О Кулагере песнь себе история взяла.

Хозяин Кулагера он, Ахан, мудрец, поэт.

Чуть приукрасила его народная молва.

«О, Кулагер!»— поют везде и сказки говорят.

«Заветный друг Ахана он»— его боготворят.

«Хозяин знает нрав коня»,— еще присловье есть,

Народ ведь зря не говорит, не хвалит всех подряд.

В этих строках нетрудно увидеть отблеск влияния стихов Сакена Сейфуллина. То же описание величавой горы, целебного озера, берез, подобных девушкам, сосен, подобных джигитам, травы на тихой лужайке, в тени дерева, на котором висит сухой череп коня.

В центре поэмы — трагические страницы жизни выдающегося казахского поэта Ахана-серэ. Автор не скрывает своих симпатий к герою, он признается, что будь Ахан даже дьяволом, он все равно был бы близок его душе. Почему Ахан-серэ на старости лет отрекся от людей и бродит среди горных скал? Поэт, композитор, певец, рыцарь искусства, Ахан страдал не только от нападок злой черни, от сплетен и тупой зависти. Его главная боль была в том, что царское правительство отняло у него землю предков, его родную землю, и превратило в нищего. Говоря о муках и страданиях народа в своих печальных песнях, Ахан поклоняется теперь одному божеству— природе, озеру Бура бай, искрящемуся, подобно лучистым, ясным и искренним глазам, вершине Ок-жетпеса, устремившегося в небо. Влюбленный в прекрасное, рыцарь навсегда презрел и подлые сплетни, и житейскую суету.

Некогда друживший с сильными мира сего, восхищавшийся стремительными скакунами и соколиной охотой, обнимавший девушек редкой красоты, Ахан вдруг почувствовал, как надоели ему непрочные радости жизни. А после того, как он не смог жениться на красавице Акмарке и остался со своим горем, Ахан уходит от людей. Душевное состояние Ахана раскрывается в таких вот строках:

«Акмаркз!»—он повторял грустно порой,

И на камне ей писал письма под горой.

Задушевным другом был и любимым был

Конь единственный, что нес над землей сырой.

Ахан-серэ и Батраш предстают в поэме как уже знакомые нам люди. Высокомерный, речистый, самоуверенный Батраш из рода Алтай племени Аргын считает, что красивая женщина, несравненный конь, богатство должны принадлежать только ему. Он пока не встречал сопротивления своим желаниям, стремясь завладеть славным во всей Сарыарке скакуном Ахана Кулагером, он посылает человека к поэту, предлагает ему стать другом, обещает подарить золото, красивую вдову, табун лошадей. Озлобленный отказом, Батраш начинает старательно выхаживать своего скакуна Коктуйгуна. Но перед последней скачкой он убеждается, что Кулагера не победить. Батраш чернеет от ярости и решается на немыслимое преступление.

Накануне скачек Батраш затевает с Аханом оскорбительную ссору, унижает поэта за бедность и бездомность, охаивает его род. Разгневанный поэт язвительно и достойно отвечает кичливому баю, Ахан клянется, что отдаст ему своего скакуна, если Кулагер не обгонит Коктуйгуна. Почерневший от позора Батраш теряет дар речи и готов провалиться сквозь землю. Однако Ахан не догадывается, что приготовила судьба его Кулагеру — он беспечно запевает свою знаменитую песню «Сырымбет».

По древней традиции казахов потомки покойного, особенно если они из богатого и большого рода, через год после похорон, когда уже прошла горечь потери, устраивали ас — большой праздник. В гости приглашали вождей многих влиятельных родов, по возможности, высшую знать всех трех жузов, оповещали об этом событии всю степь. Для людей, собравшихся на это торжественное действо, ставились отдельные юрты у чистых родников, на красивых лужайках, за ними ухаживали с особым вниманием. Устраивались конские скачки, борьба палуанов, айтысы акынов. Слава об усопшем расходилась по всей степи, гости убеждались, что после него остались достойные и любящие потомки. В том, что поминки превращались в радостный праздник, есть глубокий философский и человеческий смысл, подлинно оптимистическая идея. Прощаясь, люди как бы клялись помнить близкого человека вечно.

В свое время по всей степи прославился ас по Сагнаю, баю из рода Керей, который обитал в местности Ереймен в Сарыарке. Он обладал бесчисленным количеством скота, множеством слуг, имел несколько жен, многочисленное потомство и умер в возрасте 94 года. Этот ас происходил между 1850—1860 годами. Приехал туда и Ахан на Кулагере.

В главе «Ас» Ильяс Джансугуров показывает себя замечательным знатоком казахской старины, быта и обрядов, создает красочные, запоминающиеся картины. Не как любитель этнографии и экзотики, а как блестящий реалист, умеющий показать и многообразие человеческих характеров, и общественное неравенство. Поэт как бы включает все выразительные возможности казахского слова. Вот как передается неисчислимая масса людей, прибывших на праздник:

Из Караоткеля летят, из Каркаралы,

 Из Баян, из Кереку, из Семей — орлы.

Семиречье, Каратау и Тургай — сюда!

Запыленные луга на Арке малы.

...И Арал заволновался, и Балхаш плеснул,

Про поминки услыхали радостную весть.

Из этих строк предстают конкретные и в то же время трудно воображаемые, фантастические картины.

Всмотримся в образы козлобородых баев в мешковатых одеждах, опустошающих бурдюки кумыса, и горы мяса. Социальная сущность каждого из них раскрывается средствами ядовитой сатиры, для каждого у поэта находятся своя доля иронии, своя мстительная усмешка. Обратите внимание на эту картину:

Слышен крик: «Шармана сын едет — сам Окас»

И манап Шабдан киргизский не откроет глаз

Караоткельский уездный Измаилов сам —

Рядом в юрте спит от водки, выпив про запас.

После этого поэт создает как бы обзор праздничных юрт. Вот юрта, где расположилась пышнотелая байбише, из другого слышится бархатный голос кобыза, там поет и стонет домбра, дальше — что-то хрипит мулла, добывающий себе пропитание чтением корана, в дальней юрте вступили в айтыс неугомонный старый акын и его юный собрат, веселый и жалящий, как комар. Но и в этом изобилии и веселье остаются приметы социального неравенства.

Бай проклятый недоволен бедняком, а тот

Варит мясо да ножи точит, режет скот.

Но табунщиков не видно на пиру пока.

Пастухи на мясо аса разевают рот.

Даже на столь благотворительном празднике нет места равноправию, справедливости и правде.

Тему борьбы между талантом и бездарностью, которая нашла отражение во многих произведениях европейской литературы, в казахскую литературу впервые ввел Абай. Он писал:

«Здесь стервятников немало, ястреб есть и сыч,

Воронов и кобчиков раздается клич».

Созвучность этим мотивам можно услышать в столкновении между славой и завистью, тулпаром и клячей в поэме «Кулагер».

Вышедшего на середину круга обросшего шерстью могучего палуана поэт сравнивает с тигром, быком, бурой— самцом верблюда. Он знал разные хитрости и приемы борьбы, боролся и в цирке, и никто не осмеливался схватиться с ним. Но вот из толпы вышел узкоглазый, коренастый, похожий на пушистого птенца белесый джигит. Этот скотник по имени Жакип, прибывший из Баянаула, напоминает поэту то кузнечика, то щуку, то серого волка.

Началась борьба. Мощный кичливый палуан делает одну ошибку за другой; победа и главный приз из девяти домашних животных достается невзрачному джигиту, и огромный человек со сломанной голенью остается один со своей бедой, никому не нужный и сразу же забытый.

Так тупую бездушную силу побеждает молодая, просветленная разумом, подкрепленная чувством ответственности и человеческого достоинства энергия.

Обязательной принадлежностью всех празднеств у казахов были конные скачки, байга — самый популярный вид состязаний, зрелище, воплотившее в себе всю динамику и непредсказуемость кочевой жизни. Сцены байги в поэме написаны поистине вдохновенно, с точным знанием всех хитростей, деталей и подробностей, они доставляют глубокое эстетическое наслаждение читателям. При создании этих сцен Ильяс Джансугуров обращается к давней фольклорной традиции, вспоминает устойчивую систему сравнений, эпитетов и метафор. В словах распорядителя праздника, сообщающего о начале скачек:

...Спросите комбе—

Да глядите пристально

Под ноги себе:

Там холмы теснятся,

С гор летит вода,

Там щавель — как локоть,

Травка молода.

Ягоды — с ведерко

В Ереймен — горах;

Там и Жолман — горы

Нагоняют страх...

Жыланды вершина там,

Там овец следы,

Там для скачек ровное

Плато Коянды.

Есть у Кусак-озера

Место для байги —

Там комбе. Смотрители

На комбе строги.

Мы видим точный адрес и рельеф местности, перед нами предстает конкретная картина.

Автор подробно описывает двадцать стремительных коней, оказавшихся первыми среди тысячи трехсот участников забега. Даже в их кличках есть точная и живописная образность, передающая главную особенность скакуна. А вообще в байге участвовали 30 белых, 20 рыжих, 40 вороных, 90 гнедых, 70 серых, 20 саврасых и бесчисленное количество коней смешанной масти.

Характеристика Кулагера дается глазами «звестного знатока коней Куренбая. Не каждому дано по внешним признакам определить достоинства тулпара. Кулагер с его отвислыми губами, сухой шеей, выпирающими мослами и узлами мускул многим казался нелепым и смешным. и только Куренбай объясняет людям необыкновенные достоинства, несравненную стремительность и быстроту скакуна, от которого не спастись убегающему зверю, который никому не даст догнать себя.

Голова суха, а уши как камыш торчат;

Шея гибкая, как глотки молодых зайчат,

Круп широк, спина прямая, мускулы туги,

Соколиное предплечье, ноги как рычаг.

Жилисты они и прямы; в землю бьют — пора!

Грудь лисы, колена гончей, ноги — вес пера.

Голени продолговаты, мускулы— кремень

Репица хвоста чудесна — словно у бобра.

Таков внешний облик Кулагера — поэт находит в коне характерные черты зверей и птиц, обитающих в степи, отмечает сходство со строением кулана, лося, овцы, зайца, лисы, гончей собаки. Затем речь идет о других особенностях легендарного скакуна:

На кокандский шелк похож бесподобный хвост,

Он не густ, но и не жидок, он ни тощ, ни толст.

Воздуха полны подмышки, а лопатки — вкось

Между ног пройдет кочевье даже в полный рост.

Луком выгнулся затылок, холка не мала.

И подтянуто бедро — будто у козла.

Ноздри, как мешки, поймают вольный ветер гор,

А гортань — под стать дыханью — ровно так легла!

Отпусти на лето — жиром он не обрастет,

Лишнего, для среза, мяса ворог не найдет.

Длинный круп, пещера — горло. В кресле скачешь ты!

Ветер — в беге, а привяжешь — станет и замрет.

Ни Восток ему, ни Запад не замешан в кровь,

Нет и примеси английских славных рысаков.

Этот конь — родной, казахский, знаменитый наш,

В нем арабской ни кровинки нету. Вот каков!

Здесь перед нами скакун, который еще не вступил в борьбу. Портрет «тулпара», порожденный эстетическими представлениями кочевников, так хорошо известными Ильясу Джансугурову.

В поэме представлены разные социальные группы. Баи разных племен, красноглазые, с ненасытными желудками, огромными животами сатирически сравниваются с быками, бугаями. На обильное угощение они набрасываются подобно полчищам саранчи.

Обжорству этих знатных людей противопоставляется виртуозное искусство Ахана-серэ. Певец, устроенный в прохладной белой юрте, привлекает людей открытостью души, песнями — веселыми и печальными, то философски раздумчивыми. Его бархатный голос пробуждал высокие и добрые чувства, смягчал ожесточившиеся сердца. В мир прекрасного вели людей песни Ахана. А беда надвигалась.

Трагическую ситуацию поэт нагнетает малозначительными, на первый взгляд, штрихами.

Мальчик-сирота, воспитанный Дханом, завоевавший немало первых призов на Кулагере, знающий все особенности характера знаменитого скакуна, и на этот раз не изменяет испытанной манере — поначалу придерживает поводья, не стегает коня плеткой и скачет с наветренной стороны, чтобы Кулагер не наглотался пыли.

Кони мчат. Мальцы кричат. Скорость велика!

От копыт дрожит земля — вся гудит Арка.

Мчат мальцы, кричат, слышны предков имена,

Шум и хаос, дым и гам, пыль под облака!

Затряслась Сарыарка. Мчатся скакуны,—

Над землей летят тела, шеи склонены.

Небеса смешав с землей, кони мчат и мчат.

Клубы пыли поднялись — дали не видны!

Не правда ли, внушительная картина!

Наконец из массы в тысячу триста коней вырываются четыре тулпара. Многие кони упали со сгоревшими легкими, со сломанными в сурчиных ямах ногами. И только четыре коня приближаются к финишу — речке Кокозек. Вдруг в камыше мелькнул силуэт совершенно постороннего всадника. И сразу же из вырвавшихся двух коней остается один, который стрелой помчался вперед. Это — Коктуйгун, скакун Батраша. Он легко преодолевает оставшееся расстояние и пересекает финиш. Вторым прискакал гнедой Айтпака. Третий каурый Шормана. Кулагера нет!

В главе «Одинокий кол» поэт рассказывает о трагедии на Кокозеке. Когда мчавшийся рядом с Коктуйгу-ном Кулагер уже был готов вырваться вперед, стоило только мальчику отпустить поводья, перед ним возник скрывавшийся в камыше всадник-палач, размозживший ему голову. Это преступление поэт передает в аллегорическом, символическом плане:

Солнце с горя распалилось в ненасытный зной,

Плачет и земля, и ветер застонал степной.

На груди у Ереймена плачут родники,

Плачет озеро, вздыхая тяжкою волной.

Осиротевший, лишенный своих крыльев Ахан-серэ создает трагическую песню, посвященную гибели Кулагера. Она мастерски и с тактом использована в тексте поэмы.

Народ, разумеется, догадался, кто подстроил убийство Кулагера, и двинулся на Батраша. Но никто не мог привести убедительного доказательства его преступления. А надменный Батраш бешено угрожает расправой кереям за то, что они не вручили ему положенной награды за победу в байге. Так ничего не добившись, люди разбредаются с праздника. Ахан-серэ остается один в пустой степи, обняв голову мертвого Кулагера. Прославленный поэт и певец, мощный как набат, изменился неузнаваемо— он стал дряхлым стариком. Кулагер для Ахана-серэ был идеалом красоты. Убийство коня стало убийством художественной мечты поэта. Так чванливая бездарность загубила талант, зависть растоптала славу, свет был залит непроглядной тьмой.

Поэма Ильяса Джансугурова, несмотря на трагическую развязку, пронизана духом оптимизма, и оптимизм этот питается знаменитой по всей казахской степи песней «Кулагер», ставшей вечным памятником гордому тулпару, предавшей презренью гнусного завистника и палача.

Ильяс Джансугуров был не только большим поэтом, но и мастером реалистической прозы, виртуозно владевшим к тому же сатирическими приемами. Подтверждение тому — его рассказы и фельетоны, вошедшие в книги «У дороги», «Права». После многочисленных рассказов, запечатлевших приметы новой жизни в казахском ауле, новую психологию, приобщение людей к культуре и техническим новшествам, писатель обратился к жанру романа. Роман «Товарищи»— это многогеройное и многособытийное произведение со сложным конфликтом. Материалом для него стали события 1916 года, городская жизнь, будни илийских рабочих-речников. Широкая панорама народной жизни, создание образов борцов за свободу и равенство — такой была цель романа.

Его герои Сатан, Мамбет, Мардан сначала мстят феодалам воровством и барымтой, но под влиянием революционной ситуации поднимаются до понимания политической, классовой борьбы. Разумеется, не все персонажи романа стали полнокровными образами. Свободно владея традицией казахского устного рассказа, Джансугуров подчас не может сладить с требованиями композиции и типизации, сказываются отсутствие опыта в создании многопланового произведения. И все же картины природы, портреты людей, раскрытие человеческих характеров отличаются реалистической точностью. Она же постоянно проявляется в изображении барымты, сцен джута, спора биев и мулл, рабочей среды. Стихийную силу пожара писатель изображает как злобное, одушевленное существо, подобное сказочному людоеду, как разрушительное бедствие.

Фактическую основу, жизненный материал романа Джансугуров не только тщательно исследовал, но и видоизменял своей творческой фантазией. И все же нетрудно увидеть сходство образов Мамбета и Субая с судьбами исторических лиц Мухаметкалия Татимова и Колбая Тогысова.

«Товарищи»—одна из удачных попыток создания в казахской литературе социально-психологического романа с глубоким жизненным содержанием и неослабевающим эстетическим воздействием.

* * *

В творческом наследии Ильяса Джансугурова большое место занимает драматургия. Представляется уместным начать знакомство с нею с разбора пьесы «Кек» («Месть»).

Эта пьеса свидетельствует, во-первых, не только об установившемся, определившемся мировоззрении поэта, но и расширении его тематических интересов. Воспевавший ранее пейзажи аула и новые веяния в жизни республики, поэт круто поворачивает к теме революции и классовой борьбы и решает ее в жанре, который только-только зарождался в казахской литературе.

Известно, что широко игравшиеся на сцене пьесы М. Ауэзова «Енлик — Кебек», «Байбише — токал» («Жены-соперницы»), «Каракоз», «Аркалык батыр» были созданы на материале легенд и эпоса по законам их поэтики. Если учесть, что современность была представлена только в пьесах С. Сейфуллина, то нетрудно понять, что до торжества реалистической традиции было еще весьма неблизко.

Пьеса «Кек» свидетельствует о новых, диалектических отношениях казахского искусства с послереволюционной действительностью. Ее содержанием стали события, которые происходили в родном ауле автора и в которых он сам принимал участие. Основные действующие лица драмы существовали в жизни, даже имена некоторых из них оставлены без изменения. Напомним, что аул Ильяса Джансугурова стал широко известен в Казахстане после айтыса прославленного певца Биржана и поэтессы Сары, в котором Сара одержала победу.

Настрой пьесы сообщает точно выбранный момент социальной неразберихи, колебаний, временного и опасного равновесия противоборствующих сил перед началом решающей схватки.

Мы встречаемся с представителями феодальной элиты в то время, когда они потеряли привилегии и права на землю предков и родовые наделы, в ту пору, когда счастье отвернулось от них, и они вынуждены прятаться от народа в горных пещера.

Показывая историю крушения богатой семьи, драматург стремится изобразить представителей разных классов, о чем свидетельствуют и разветвленная композиция драмы, и сцены, как бы вбирающие разные стороны жизни.

Широко охватывая сложный период в жизни народа и раскрывая сущность разных социальных групп, Ильяс Джансугуров ставит в центр хаджи Танибергена и табунщика Аятбая. Они — противоположные полюсы драмы. Вокруг Танибергена группируются Сейдахмет, Окен-дау, Пидахмет, байбише, токал; вокруг Аятбая — Тастабан, Карибай, Ундемес. Первая группа — более многочисленная, но она с каждым днем слабеет. Вторая группа, естественно, растет количественно и набирает - силы. Драматург с презрением показывает разложение и беспринципность степной аристократии, ее готовность вступить в союз с подонками, вроде болтливого стихотворца Медельхана.

В последнем акте пьесы — период коллективизации. Здесь лицемерный и продажный Окендау прикидывается бедняком и вечным страдальцем, пытается вступить в колхоз, но его. разоблачает старуха Ундемес.

Часто используемая в классической драматургии сцена узнавания сослужила добрую службу и в движении казахской драмы «Кек».

В последнем действии хаджи Таниберген сам вступает в борьбу, потому что у него не осталось сторонников.