Страница - 11

10

Время — полдень. На лужайке возле речки собра­лись люди из всех трех близлежащих аулов. Здесь были люди и из аула Сята. Но не пришел сам Сят, так же, как и Сугурбай. Курышпай напрасно искал их глазами. То­каш подошел к Курышпаю и сказал строго:

— Возьми с собой двух джигитов и приведи сюда ак­сакала Сугурбая. Езжай скорее, его ждет народ!

Курышпай в ауле места себе не находил от безделья. Поручение Токаша его обрадовало. Взяв с собой Ивана и еще одного джигита, он поехал за реку. Выбравшись на противоположный берег, они пустили мокрых коней вскачь. Возле юрты Сугурбая Курышпай, не слезая с сед­ла, громко крикнул:

— Господин управитель, вас просит народ! Все давно собрались и ждут только вас!

— Что это за невежда такой?— послышался из юрты хриплый бас.

Курышпай спрыгнул с коня и, передав поводья Ива­ну, быстрым шагом вошел в юрту. Управитель полуле­жал на подушках и смотрел исподлобья. Курышпай при­ложил руку к груди:

— Аксакал, прошу прощения! Меня послал Токаш и просил сказать вам: народ собрался и ждет вас. Токаш со своей стороны также просит вас, чтобы вы прибыли туда.

— Человек, который без меня созвал народ, пусть сам и разговаривает с народом! — ответил Сугурбай, не поднимая головы.

— Ваша воля управитель. Как гласит поговорка: «Пучина может поглотить и удалого пловца, народ укро­тит любого строптивца».

— Все равно, я по своей воле туда не поеду. Мест­ную власть представляю я. Я собрания не созывал.

Курышпай, повернувшись, крикнул:

— Иван, иди сюда!

Рослый Покудин явился моментально.

Курышпай указал на Сугурбая:

— Аксакал, видимо, отяжелел, без посторонней по­мощи ему трудно подняться с места и двигаться. Придет­ся его вести, иначе он не дойдет. Возьми-ка его с той стороны!

Не обращая внимания на вопли домочадцев управи­теля, Курышпай с Иваном подняли Сугурбая за руки и поставили на ноги, затем накинули халат на плечи и, подталкивая с двух сторон, вывели во двор. Там, подняв его, как ребенка, посадили на лошадь.

Сопротивляться и кричать для Сугурбая было де­лом бесполезным. В ауле остались только женщины да детвора. Все взрослые уехали на собрание.

Когда Сугурбай в сопровождении Курышпая и Ивана подъехал к месту собрания, разговор сразу смолк. В тишине, под взглядом сотен глаз Сугурбай пробрался между сидящими людьми, к почетному месту. Он отрях­нул подол халата и важно сел в группе аксакалов.

Партизан Кырбай, хромой Ахан и другие повстанцы сидели обособленно, поглядывали на почтенных аксака­лов и тихо переговаривались.

На середину круга вышел Токаш.

— Дорогие старцы и джигиты! Это собрание у нас не обычное. Люди сами решили собраться здесь.— Токаш окинул взором всех сидящих в кругу людей.— Царь свер­гнут с престола, народ свободно вздохнул. Сейчас ключ новой, свободной жизни находится в руках самого наро­да. Ему предоставлено право избирать власть. Вот ста­рый царский управитель Сугурбай, оказывается, до сих пор не смещен, он по-прежнему притесняет и угнетает трудовой народ...

Люди слушали молча, удивленные такой речью. А Су­гурбай просто растерялся, он сидел, потупив взор, и ко­вырял пальцем землю.

Голос Токаша звучал все громче; сердца людей то замирали от необыкновенной смелости его слов, то би­лись сильнее и радостнее.

— Гнусным поступкам Сугурбая не было предела. Он даже не постеснялся обирать джигитов, смело высту­павших против царского самодержавия. Кого же он за­щищал? О мерзских делах этого человека вы знаете, ко­нечно, больше, чем я. В дни восстания казахского народа против самодержавия Фольбаум без всяких выборов сам назначил его управителем, сместив с этой должности Сята. Сугурбай был правой рукой Фольбаума. он и те­перь сосет, как пиявка, кровь трудового народа!

— Замолчи, вероотступник!—закричал очнувшийся Сугурбай и вскочил с места.

— Потише, господин управитель! Покричал, хватит!— сказал Ахан, стукнув костылями о землю.

Аксакалы потянули Сугурбая за полы халата и уса­дили на место.

— Почтенные старцы и храбрые джигиты,— продол­жал Токаш,— нам нужно выбрать волостного комиссара, достойного человека на этот пост. Прошу называть име­на кандидатов.

— Ахана!—крикнул Кырбай.

— Правильно, Ахана!—обрадовался Курышпай,— Ахана!..

Сугурбай поднялся было и хотел уйти. Но Токаш мигнул Курышпаю, и тот преградил ему путь.

— Господни управитель, народное изречение гласит: «У человека гнев обычно предшествует разуму». Горячи­ться не следует. В единении вся сила, не так ли? Нам на­до объединить свои усилия и выступать вместе!—с из­девкой говорил Курышпай, он заключил Сугурбая в объя­тия и заставил присесть.

Когда шум и гам стихли, Токаш объявил:

— Кто желает избрать Ахана волостным комиссаром, поднимите руки!

Голосовали несмело. Но когда Токаш высоко поднял свою руку, большинство последовало его примеру; как будто они только этого и ждали.

Сугурбан не выдержал:

— Ты не имеешь права производить выборы! Мы зна­ем закон. Кто ты такой, откуда взялся, чтобы назначать выборы? Правильно я говорю, аксакалы?

Аксакалы согласно кивнули сивыми бородами. Они начали шушукаться. Сугурбан, чувствуя поддержку аксакалов, закричал Токашу:

— Убирайся отсюда подобру-поздорову!

Курышпай снова усадил Сугурбая. Аксакалы подня­ли палки. Словесная перепалка переходила в драку. Ее начал Сугурбай, хлестнув Ахана по спине камчой. Ахан замахнулся костылем на Сугурбая. но его остановил вразумительный голос Токаша:

— Ахан, народ только что выбрал тебя волостным комиссаром. За тебя голосовало большинство. Вся власть теперь у тебя в руках. Наведи порядок.

В горячке Ахан, кажется, совсем забыл, что теперь он здесь самый главный. Голос Токаша напомнил об этом. Не следует волостному комиссару лезть в драку. Опира­ясь на костыли, он выпрямился и громко сказал:

— Джигиты, надо арестовать Сугурбая и отправить в город. Он первый поднял камчу.

— Вот это верно!—одобрил Токаш.

Несколько джигитов во главе с Кырбаем крепко взя­ли Сугурбая за руки.

11

В сумерках Токаш, попрощавшись с матерью, поехал в город. Курышпай остался в ауле. Верховую лошадь дал Токашу Кырбай. Это был сивый скакун, длиннокорпус­ный, с гордо поднятой головой — красавец жануар*. Ско­ро Токаш поравнялся с аулом Сята. Из-за туч выплыла луна и при ее свете Токаш увидел на берегу реки малень­кую фигуру. Не Малике ли это? Токаш уезжал от Сята сильно рассерженным. Но при чем здесь Малике? Они условились встретиться, чтобы поговорить об Айгуль.

Да, это была Малике, она ждала Токаша.

— Умница, сестричка моя, большое спасибо тебе, что сдержала свое слово. Я боялся, что не увижу тебя... Во всем виноват сам Сят-агай, — сказал Токаш.

— Что вы говорите, Тока!—воскликнула девушка.— Он ваш сородич, старший брат, в трудные минуты жиз­ни вы были вместе и теперь не следовало бы ссориться друг с другом на радость врагам...

Слова девушки задели Токаша за живое.

— Малике-жан, посуди сама: в чем может быть моя вина? Сят-агай подружился с моими врагами и пред­почитает быть под их покровительством, чем дружить со мною!...

— Наверное, он не хочет раздора.

— Что бы обо мне Сят-агай ни думал и ни говорил, а с Ибраимом Джайнаковым я помириться не могу.

— Ну, тогда надо было поговорить об этом с моим отцом спокойно, убедить его. Зачем же ссориться с ним?

— Нет, Малике-жан, это напрасно. Я пытался убе­дить его, когда мы еще сидели в тюрьме. Не стоит нам об этом говорить. Сейчас я еду прямо в город. Когда мы с тобой увидимся—трудно сказать. Что ты знаешь об Айгуль? Расскажи мне, Малике-жан!

Малике вздохнула, подняла уроненный к ногам помя­тый тюльпан, ответила:

— Токаш-ага, что говорить об Айгуль? Я мечтаю о пей...

Малике что-то таила, не хотела сразу сказать. Вероят­но, получила нехорошую весть.

— Рассказывай все начистоту,— потребовал Токаш.

— Был слух, что Айгуль сейчас в Кульдже, ее там ви­дели вместе с отцом на улице.

— Кто тебе это сказал?

— Эту весть мой отец привез из города. Кто-то прие­хал в Верный из Кульджи. Этот приезжий делился с Иб- раимом новостями...

— А он откуда знает Айгуль?

— Там ему называли имя ее отца, и сам Аянбек при­слал сюда привет своим родным и знакомым.

Токаш не знал — верить или нет? Кто этот человек из Кульджи? Поговорить бы с ним, услышать все самому. Надо во что бы то ни стало разыскать этого человека.

— Почему она уехала в Китай? Почему ты отпусти­ла Айгуль?—Токаш спросил Мелике о том, чего никак не мог объяснить себе.— Отец ее — я понимаю — вынуж­ден был, как и тысячи других джигитов... А она почему уехала?

— На это может ответить только один управитель Сугурбай. Нет конца его гнусностям... В те дни, когда в степи повсюду рыскали карательные отряды, Сугурбай намеревался насильно взять Айгуль у Аянбека...

— Что ты говоришь? Я ничего такого не слышал!— Токаш пожалел, что узнал об этом поздно.

— Аянбек как-то схватился с Сугурбаем и разбил ему голову. Потом Аянбеку пришлось скрываться в горах. В те черные дни, когда каратели сжигали аулы, наводили всюду страх, управитель принуждал Айгуль стать его второй женой. Айгуль видела, что Сугурбай житья ей не даст и ночью перебралась к отцу в горы... Оттуда они потом уехали в Китай.

— Айгуль ушла в горы после моего ареста или нет?

— Да, после. Когда мы узнали о вашем аресте, Ай­гуль упала в обморок. Она все твердила: «Мы его боль­ше не увидим, его казнят!».

Токаш не стал больше расспрашивать Малике, поце­ловал ее, сел на коня и рванул поводья.

Конь помчался вихрем. До Токаша донеслось: «До свидания, агатай!»

12

Сегодня утром Березовский ни минуты не задержался дома: умылся и сразу же пошел в сад Рафикова, в ре­дакцию.

Солнце только что взошло, и в его лучах засверкали снежные вершины Заилийского Ала-Тау. На небе — пе­ристые облака. В воздухе аромат цветущих садов — по утрам, в безветрии, он особенно яркий и устойчивый. Но Александр Петрович, кажется, не замечал прелестей ран­него утра, сердце его волновала иная радость жизни. Он шел, улыбался сам себе и что-то невнятно бормотал.

Он на ходу делал в уме основные наброски статьи для газеты.

Ленин возвратился из-за границы, Ленин после дол­гих лет изгнания снова вернулся в Россию.

Телеграмма, полученная из Петрограда, была очень короткой, но она вызвала много радостных мыслей, кото­рыми хотелось скорее поделиться.

Да, пусть узнают все об этом большом событии — большевистская газета расскажет семиреченцам о приез­де Ленина в Петроград. Пусть радуются все друзья! А каково почувствуют себя эсеры? Слышно, Ленин на вок­зале им даже руку не подал.

Александр Петрович достал из кармана ключ, осто­рожно открыл дверь и спустился в полуподвальное поме­щение. Юрьев, вероятно, еще спит — он работал всю ночь. Но Петр Алексеевич скоро появился. Он заглянул в подвал; увидев Александра, задал обычный вопрос: -

-— Ну, что нового?

Березовский поспешил обрадовать друга.

— Замечательная весть! Ночью Лука Потапович по­лучил телеграмму. В ней сообщается о прибытии Ленина в Петроград!

— Ленин!—Глаза Юрьева заискрились, он обнял Бе­резовского.       '

— Да, он провозгласил лозунг о переходе ко второму этапу революции.

— Практически это будет означать...

— Переход власти в руки Советов рабочих, солдат­ских и крестьянских депутатов.

— Понятно. Цель ясная. Люди до сих пор ломали го­ловы, а он сказал прямо и просто.

— Я хочу написать об этом статью.

— Садись. Мешать не буду,— Юрьев поднялся на­верх.

Необыкновенно легко, вдохновенно работалось сего­дня Березовскому. Хорошо обдуманные мысли подгоняли руку и перо —- только успевай писать. Вскоре пришел Орлов — спокойный не словоохотливый человек. Он на­дел фартук и стал к наборной кассе. Александр Петрович передавал ему страницу за страницей.

— Александр Петрович,— раздался вверху голос Юрьева,— пришел Саха. Послать его к тебе?

— Посылай!—-ответил Березовский, продолжая пи­сать.

Саха, согнувшись, спустился вниз — лицо бледное, гла­за усталые, волосы взлохмачены.

— Что с тобой? Похоже, не спал всю ночь. Гулял или делом занимался? — в вопросах Александра Петровича чувствовалась шутка.

Саха ответил нехотя:

— Читал книгу.

Березовский дописал последнюю страницу, положил ручку.

— А где Глафира?

— Не знаю...

— Ты сейчас пойди, разыщи Глафиру и возвращай­тесь вместе. Вам обоим есть срочное поручение,—Алек­сандр Петрович, как и всегда, был краток в разговоре.

Саха, кивнув головой, молча ушел. Александр Петро­вич с тихой улыбкой посмотрел ему вслед. Он вспомнил свою молодость. Вот так, как Саха, он еще в молодые го­ды бесповоротно отрешился от благ мирной, спокойной жизни и начал свой тернистый и трудный путь револю­ционера.

... В сосновом бору на склоне гор спрятался деревян­ный дом — дача учителя Лебедева. Темная ночь. Хлопь­ями идет снег. Оконные ставни наглухо закрыты. Саша Березовский один во всем доме. Он печатает листовку: «Царь проливает кровь безвинных рабочих. Даже всякое животное защищает своих детей от опасностей. О чем же думает царь, называющий себя отцом народа?..»

В следующую ночь Александр осторожно ходил по улицам и переулкам и на видных местах разбрасывал на­печатанное им воззвание. Вскоре после «Кровавого вос­кресенья» Андрей Малышев праздновал свои именины. В его доме гремела музыка, Малышев веселился, он был пьян и доволен жизнью. Но, казалось, больше всего радо­вался он расстрелу рабочих...

Березовский незаметно достал из кармана листовку и показал Малышеву. Тот, пробежав глазами до середины листка, побледнел.   

— Где ты взял это?

— На твоем столе.

— Сволочь! — прошипел Малышев и, стиснув зубы, отвернулся.

Он догадывался, что это сделал сам Березовский. Но как докажешь? Дело произошло в его собственном до­ме, к тому же в разгар веселья.

Он отомстил после, подослав Березовскому тайного агента. Березовский попался в ловушку и был арестован.

... Колонна ссыльных идет этапным порядком под уси­ленным конвоем через глухую бесконечную тайгу в Иркутскую губернию. Рядом с Березовским оказался громадный человечина — рабочий одного Московского завода. Он не унывал в тяжелом пути, то и дело подтру­нивал над Березовским:

— Говоришь, что атаман опешил от неожиданности?! Можно себе представить... Но все же не следует забывать, что такое геройство — от легкомыслия.

Березовский сам хорошо понимал, что это — горяч­ность... Он был тогда как раз в возрасте Сахи. Потом остепенился, хорошо узнал, когда надо рисковать, научил­ся обдумывать все...

Следует помогать Сахе — пусть из него выйдет насто­ящий революционер!..

Березовский поднялся в верхний этаж; условился с Юрьевым встретиться в «Доме свободы» и пошел домой...

С утра во рту хлебной крошки не было, а сейчас — полдень. Очередь за хлебом надо занимать затемно, - а разве есть на это время?

Голод семиглавым драконом из старинных сказок ти­хо пробрался в город и схватил за глотку. Он схватил сначала тех людей, которые меньше всего думали о себе. Настоящие же хозяева, имеющие под домами глубокие погреба, давно стали закрывать ворота на крепкий засов.

Александр Петрович остановился у растущего подле дома карагача и закурил трубку, Но есть все равно хоте лось.

Идти в пустую хижину не было смысла. У соседа на двери замок, и ставни все еще закрыты. Но там не спят. Сосед, должно быть, еще с зарей поехал на свой огород в горы. В прошлую ночь Александр долго беседовал с ним.                                                                                                            

Он здешний старожил — в Верном провел полвека, пом­нит, в каком году судили и сослали Березовского в Си­бирь. Это — человек степенный, ленивый собеседник, лю­бит больше слушать, чем говорить. Но вчера почему-то разговорился.

— В городе разброд,— разводил он руками,— не­разбериха, как в разворошенном муравейнике. Мне это не нравится. Всем известно: царь свергнут. Приходится мириться с этим. Ну, а что дальше? Какой толк от этих бесконечных споров разных горлохватов? Кто же одер­жит верх? Как я понимаю, население города сейчас объединилось вокруг пяти групп. Первая группа — это горлохваты-краснобаи, проныры—они теперь заняли места в правительственных учреждениях и жаждут всей власти и почестей. Вторая группа — ого, с ней не шу­ти!— это русское казачество, их станицы оцепили город; в пуках казаков огнестрельное и холодное оружие. Ата­маны, похоже, готовятся к бою и намерены установить свою власть. Обособленно держатся мусульмане, эти будто белены объелись и в одурении бьются, как рыба об лед. К следующей группе относитесь вот вы... Засу­чиваете рукава. А кого хотите напугать.

— А кто же составляет пятую группу? — с улыбкой спросил Березовский. Сосед без всяких колебаний от­ветил :

— Эту группу составляем мы! Мы, горожане, никому из перечисленных групп не сочувствуем, мы ждем, посмо­трим, чья возьмет, какой порядок установится. Мы под­держим правильный порядок.

Вот так группа! Следовало подумать о ней. Березов­ский присел на ступеньку крыльца. Но тут послышался скрип открывающейся калитки. Он оглянулся и увидел Бокина.

Вот он, герой необдуманных поступков! Но где он про­падал?

Березовский встретил Токаша довольно холодно. «Где ты был, чем занимался?»— говорил его недоброжела­тельный взгляд.

Бокин же, угадав мысли Березовского, тем не менее радостно улыбнулся, приветливо поздоровался с Алексан­дром Петровичем и спросил шутливо:

— Что так уставился, не узнаешь, что ли?

Березовского обезоружил этот дружеский тон. Осмот­рев Токаша, он заметил:

 — Ты поправился, начинаешь толстеть. Я подумал: не Временное ли правительство тебя подкармливает?

Токаш расхохотался. Александр тоже не мог удер­жаться от улыбки.

— Ну, что ты делал в ауле? — спросил он уже строго.

Складка огорчения пролегла между бровями у То­каша.

— То, что искал, не нашел. В ауле джигитов почти не осталось. Они в Китае. Что будем делать?

— Что делать? Работать с теми, кто остался. Если хо­чешь знать, в таких многонациональных краях России, как Семиречье, установить народную власть одни русские не могут. Судьба революции в Семиречье зависит от того, примет в ней активное участие казахский народ или нет. Надо уметь находить людей. Беркут, который не способен приучить и повести за собой своих птенцов, не может ло­вить зверей!

Хотя Березовский говорил уверенно, слова его не убе­дили Токаша. Тратить время на подготовку детворы и оставшихся в ауле калек — это просто бессмысленно. Вот если бы возвратить на родную землю казахских джигитов и дать им в руки оружие, — это было бы дело...

— Я думаю поехать в Китай. Надо вернуть бежен­цев,— сказал Токаш.

— А как их через границу проведешь?

— Только бы договориться с местными представите­лями Временного правительства и получить от них ман­дат. А дальше я сам знаю, что надо делать...

Березовский задумался. Предложение Токаша дель­ное, но осуществимо ли?

— Трудно с ними договориться,— покачал он го­ловой.

— Завтра заседание комиссаров Временного прави­тельства. Я пойду туда и поставлю вопрос о возвращении откочевавших в пределы китайского государства каза­хов,—сказал Токаш.

— Если они согласятся, то потом постараются взять беженцев под свое влияние. Выставят себя благодетеля­ми, отцами родными и возьмут ополченцев под свое кры­лышко.—Березовский говорил это не потому, что сомне­вался. Как всегда осмотрительный, он хотел, чтобы Бо кин не горячился, обдумал все хорошенько.

Токаш не согласился с доводами Березовского. Он сказал, что сорок тысяч джигитов—целая армия. Надо бороться за эту армию. Она будет наша и тогда Времен­ное правительство станет вести себя тише воды, ниже травы.

Открыв калитку, во дворик зашел еще один человек.  Саха! Токаш обрадовался другу и обнял его.

Саха рассказал Березовскому, что встретиться с Гла­фирой ему не удалось. Он несколько раз прошел перед ее окном, но Глафира не показалась: видимо, нет дома. Во дворе на привязи стоят лошади: у атамана гости.

— Ты еще не получил сегодняшний номер газеты? — спросил Березовский у Сахи.

— Ах да, ведь у нас есть газета!—обрадованно заго­ворил Токаш,—Я читал. И сегодня будет второй номер.

— Ты слышал, что происходит сейчас в Петрогра­де? — спросил Токаша Березовский.

— Нет. Я заходил на телеграф, но Емелева там не было.

— Из-за границы прибыл Ленин.

— Ленин?!—воскликнул Токаш.— Чего же ты мол­чал до сих пор?—Теперь сорок тысяч джигитов вернут­ся из-за границы, я расскажу им об этом. Ленин вернул­ся, а вы что думаете? — спрошу их...

— Пойди в редакцию, возьми сегодняшний номер га­зеты. Там есть статья о Ленине. — Березовский не ска­зал, чья статья.— Прочти, подумай и не забудь — сегод­ня заседание большевистской группы.