Страница - 18

28

Токаш и Саха только что разделись, собираясь спать, как кто-то постучался в дверь — тихо, но настойчиво. Саха быстро соскочил с кровати, Токаш вынул из кар­мана револьвер и спрятался в углу у двери. Саха, изме­

нив голос, по-мальчишески визгливо спросил: «Кто там?» За дверью обиженный голос требовал: «Ну, быстрее!» Токашу показалось, что это голос Махмута. Чего ему понадобилось среди ночи? Л вдруг привел казаков! Ес­ли выпрыгнуть в окно? Двойные рамы... Эх, Caxa! На­шел же квартиру!

— Не бойтесь! Я один! — это был точно голос Мах­мута.

Открыв дверь, Саха отступил назад. Махмут помотал головой:

— Ну и жизнь у вас!

— Токаш вышел из угла и пожал Махмуту руку.

— Почему так поздно? С какими вестями? Хороши­ми или плохими?

— Сегодня Закир и Ибраим были у атамана... Я по­нял, что они намерены надеть на твои ноги путы, а на шею петлю. Беги из города!

— Это правда? — Токаш не доверял Махмуту. Не зря взял его к себе атаман на службу.

— Зачем мне лгать! Я же ничего у тебя не прошу за предупреждение.

— Конечно, сыщики доносят на меня.

Махмут подробно рассказал, что видел и что слышал. Свояки на тарантасе прикатили в штаб. Адъютант атамана открыл им дверь кабинета Малышева... Махмут сел у окна, выходящего в сад, и прислушался к разго­вору. В кабинете часто называлось имя Токаша. Как толь­ко свояки уехали, атаман вызвал офицера, дал какое-то приказание. Потом этот офицер спрашивал у адъютанта адрес Токаша. Адъютант назвал дом Эрмиша.

— А теперь поступай, как хочешь, — сказал Махмут и взялся за шапку.

— Ну, Саха-жан, что посоветуешь? — спросил То­каш, как только закрылась дверь за Махмутом.— Они знают, что ты живешь в этом доме?

— Сюда я перешел недавно. Хозяин дома — шурин Ташена, рабочего с кожевенного завода. Осторожный, на­дежный человек.

— Теперь нам оставаться здесь нельзя.

В эту ночь Токаш не заснул. Он и раньше не был бес­печным, но слова Махмута заставили его крепко заду­маться. Надо рассчитывать каждый свой шаг,

А можно ли все предусмотреть?

В следующий вечер па квартире Березовского собра­лось ядро большевистской организации. Одних Токаш знал, с другими встретился впервые. Тут был с копной пышных волос, смугловатый Лука Емелев, быстрый в дви­жениях, неспокойного характера человек. Рядом с ним сидел светлолицый Павел Виноградов, всегда серьезный, неторопливый — прямая противоположность характеру Емелева. Виноградов провел в ссылке около десяти лет, потом попал на фронт и в Верный прибыл недавно. При­шел красивый лицом Сергей Журавлев, уроженец Верно­го, только что окончивший школу прапорщиков в Орен­бурге и теперь служивший в крепости. Пришел и давний знакомый Ташен, крупного телосложения, с густыми чер­ными усами, еще несколько рабочих, все приблизительно одного возраста — между двадцатью и тридцатью года­ми. Не было только Юрьева и Овчарова.

Разговор начал Березовский. Он сообщил, что Юрьев под арестом и жизнь его на волоске Потом он попросил Емелева рассказать, что новою в стране. Это были ново­сти из первых рук. Емелев по телеграммам знал о побе­дах Советской власти.

— Телеграммы, поступающие из Ташкента, читаем и тут же сжигаем в печке. От нас они тоже получа­ют сообщения...— Помолчав, Емелев закончил:—Чув­ствую за собой слежку.

Журавлев, хорошо знавший настроение солдат, гово­рил:

— Казарма похожа на кипящий котел — не сегодня, так завтра вспенится и польется через края... Солдаты не поддерживают атамана. Малышев знает об этом. На каждой дороге, выходящей из города, поставлены часо­вые. По улицам патрулируют конные. Еще одна весть —• не очень утешительная: связавшись через бывшего кон­сула в Кульдже с англичанами, атаман запросил у них оружие.

Токаш кое-что знал о делах Любы и Загорули в Куль­дже и рассказал об этом.

— Загоруля — это бывший следователь? — вспом­нил Березовский.— Он сейчас здесь.

— Здесь? — Токаш стиснул кулаки. Старый, за­клятый враг! С ним придется еще встретиться лицом к лицу...

— Сила пока в их руках,— напомнил Емелев.

Виноградов молчал, погруженный в размышления.

— Прежде всего, надо освободить Юрьева,— твердо сказал Березовский.— Мы с Журавлевым обдумаем это, составим план.

— Мы должны послать всех коммунистов города к рабочим и окончательно взять их под свое влияние,— предложил Виноградов.— Вместе с тем нужно организо­вать в горах силу, на которую мы могли бы опереться и двинуть, когда потребуется, на город.

— Я пойду в горы! — Токаш вскочил с места. Все по­смотрели на него. Березовский протянул ему руку.

— Вот это правильно. А джигиты у тебя есть?.. Пой­дут они за тобой?

— Он же ездил за ними в Кульджу,— засмеялся Ta­шен.

Дальнейший разговор пошел вокруг Токаша. Ему да­вали советы, желали успеха. Связь с ним решили держать через Сагатова.     

29

Токаш Бокин свил себе гнездо в хорошо знакомых го­рах Ушконыр, где некогда нашли пристанище Бекболат Ашекеев, а затем Жунус со своими повстанцами. В че- молганские и кастекские аулы Токаш послал нарочных, он приглашал всех джигитов, выступавших в шестнадца­том году против царя, явиться на Ушконыр. Ему хоте­лось видеть возле себя Жунуса, Сята, Кырбая.

Но Жунус пропадал где-то в Туркестане. Сят не при­шел. Кырбай явился с десятком джигитов. Вернулся Ку- рышпай с полсотней джигигов. Были собраны единичные партизаны, до сих пор скрывавшиеся в горах. Немногие пришли на Ушконыр, но все хорошо знали, зачем при­шли...

Петера Коратюбе будто специально вырыта для пов­станцев. Внутри нее тепло и светло — свет проникает че­рез отверстие вверху.

Вновь вернулся Токаш к тому, с чего начал. Кажется, теперь пришло время довести дело до конца.

Он собрал в пещере всех джигитов и объяснил: разни­ца большая между шестнадцатым годом и восемнадца­тым, который наступит вскоре. У атамана уже нет той си­лы. Правда, он поднял казачьи станицы, но это не спасет его. Советская власть победит и здесь.

В горах хлопьями идет снег, но снежинки тают на ле­ту, не достигают земли. Нынче зима мягкая.

Джигиты сидят у жарко разгоревшегося костра и слу­шают Токаша. Лицо его обросло густой бородой — по­бриться некогда. На голову глубоко надвинута мерлуш­ковая шапка. Черная кожаная тужурка плотно стянута широким офицерским ремнем. Глаза устремлены на кос­тер. Красные языки пламени облизывают сосновые дрова. Они горят с треском и плачем. Разговор окончен. Мертвая тишина. Джигиты тоже смотрят па костер. В углу на ра­зостланной кошме спит Курышпай, рядом с ним — еще два джигита.

Токаш отобрал этих трех для дела. Вместе с ними он намерен ночью отправиться в город. Джигиты отдыхают, а Токаш еще не сомкнул глаз. Сон бежит от него.

— Эй, Сыбан, почему не поставишь котел? Зря кос­тер горит...— крикнул Кырбай одному из джигитов.

-- А что, уже кишки начинают урчать?—со смехом ответил Сыбан. Токаи; не видел его лица, по знал, что Сыбан рад упреку и сейчас начнет отрезать куски мяса. Кажется, предстоящий поход отразился на настроении джигитов, смех их не заражает, вспыхнув, он тут же гас­нет.

Сыбан повесил над костром, прицепив к треноге, вме­стительный черный котел и положил в него добрую пор­цию мяса. Токаш бросил взгляд на треногу; не рухнет ли она под тяжестью котла и не останутся ли джигиты без обеда? Нет, выдержит — тренога железная.

В пещере стало темнее. Похоже, что котел поджал под себя свет. Лица сидящих джигитов стали тусклы­ми— будто они осунулись, похудели. Вскоре сухая сос­на разгорелась ярче, издавая звонкий треск, и лица джи­гитов посветлели.

Снаружи донеслись голоса: «Стой! Кто идет?». Токаш быстро поднял голову. Сидящие забеспокоились.

— Узнай-ка!—сказал Токаш Сахе. Саха в одном френче выбежал из пещеры. Там он вступил с кем-то в разговор. Слышался голос Сахи и еще один — тонкий, женский... Женщина? Кто это может быть?

Ввалилась группа джигитов: среди них Токаш увидел женщину в красном бешмете и в теплой шали. Токаш нс- видел ее лица, но сердцем узнал: это Айгуль.

Прошло больше месяца, как Токаш не видел Айгуль. И вот она здесь, сама пришла в горы! Токаш провел ее и костру и усадил рядом с собой.

В этот момент поднял голову Курышпай, разбужен­ный громким разговором.

— Айгуль-жан, ты случайно, не дух? Откуда взя­лась? — спросил он, протирая глаза.

— Приехала, чтобы увидеть тебя,— рассмеялась Ай­гуль.

— Вот мучение для здоровой головы! Как будто в Кульдже не натерпелась.

— Айым, рассказывай, что нового в аулах?—попро­сил Токаш.

Айгуль приехала из аула не без новостей. Недавно наведался Джайнаков, собрал всех казахов, вернувших­ся из Китая, сказал им: «Забудьте прежние помыслы, разберитесь в том, кто вам друг и кто враг. Сейчас каза­хи в Верном создают свое войско, образуют самостоя­тельное государство, становитесь с ними в один строй...» Айгуль не стерпела, выступила из-за спины отца и спросила: «Скажите, господин, где вы были, когда мы скитались па чужбине, убитые горем? Когда Токаш-агай привел людей к границе, вы не пропустили их на родину. Вот ваша помощь!».. Некоторые из джигитов подали свои голоса: «Вот, вот! Где же был он тогда?!» Джайнаков спросил Сугурбая: «Кто эта невоспитанная девушка, ко­торая так тараторит перед старшими?» Тот шепнул ему на ухо. «A-а, понятно!»—сказал Джайнаков.

А вечером одноногий Ахав прислал в аул к Айгуль свою жену: «Сугурбай и Джайнаков собираются тайком увезти Айгуль в город. Пусть будет осторожна!»— пере­дал он. Конечно, что хорошего ждать от ненавистного Сугурбая, он еще тогда, до войны, хотел насильно взять ее в жены. Но теперь цель у них была другая. Возможно, похитив Айгуль, они хотели расставить сеть для Токаша. Вот почему Айгуль явилась в горы.

Токаш почувствовал себя в затруднительном положе­нии. Оставить Айгуль в горах нельзя. Неизвестно, сколь­ко они еще проживут тут, со дня на день надо ожидать нападения врага. Если Айгуль погибнет, разве не Токаш будет повинен в этом?..

Сыбан снял с костра котел, стал вынимать сварив­шееся мясо. Джигиты засучивали рукава и доставали из карманов складные ножи.

В ту ночь Токаш с тремя джигитами отправились в город.

Ночь темная, ничего не видно. Луна еше не взошла. Воет ветер, захватывая дыхание. Копыта коней, постуки­вают о каменистый грунт.

Токаш едет на серьезное, ответственное дело. Прибыл от Березовского Саха и передал: «Явиться с тремя на­дежными джигитами. Будем освобождать Юрьева».

По сведениям Журавлева, атаман держит Петра Алексеевича в подвале своего штаба. Каждый день до­просы и пытки — атаман требует выдачи всех большеви­ков. Юрьев страшно ослабел. Нельзя медлить.

В полночь они подъехали к городу. Не надеясь на пропуск, оформленный Журавлевым, пробирались окраинными улицами. На копыта коней были надеты за­ранее приготовленные войлочные башмаки.

Подъехали к Весновке. Токаш спешился и пошел к домику Березовского один. Березовский за это время узнал о многом. Журавлев точно установил, что Юрьев сидит в секретной камере под зданием штаба. Мусульман в городе пока не так преследуют, как русских, которым не дают и шагу шагнуть — каждый на подозрении.

— В таком случае, надо использовать алаш,— сказал Токаш и изложил созревший план. Березовский одоб­рил...

Два джигита с лошадьми спрятались на окраине го­рода. Токаш и Курышпай перебрались к Махмуту.

На другой день Березовский встретился с Журавле­вым, а Курышпай привел к Токашу в дом Махмута «ал- аш-ординцев»— Ораза, Жакупбека и Абдуллу.

— Какая польза от того, что мы находимся в войске алаша?—спросил недовольно Ораз, он высказывал тре­вожившую всех троих мысль: зачем оставлять пятно в будущей жизни? Лучше они пойдут с Токашем в горы.

— Найдите бумагу с печатью алаша! Еще нужны четыре нарукавных знака!—сказал Токаш.— Вы окаже­те большую помощь, друзья!..

Не говоря ни слова, Ораз достал из нагрудного кар­мана узкую бумажку с печатью и кивнул Жакупбеку. Тот вынул нарукавную повязку с изображением полу­месяца.

Стало понятно: они готовились к побегу в горы и эти знаки были припасены для того, чтобы не задержали на дороге конные патрули.

— А кони у вас есть?

Коней у них пока не было.

— Найдем! Я заметил, к Закиру во двор заехали три верховых казаха — сказал Ораз.

Токаш засмеялся.

— А если это — бедняки, приехавшие на базар?

— Закир к себе не пускает бедных. Они и сами не по­казываются к нему. Эти приехавшие такие толстые, что сразу видно, что за птицы.

Токаш наказал им вечером явиться на конях.

Затем он написал на бумажке с печатью удостовере­ние, присвоив себе звание сотника, внизу поставил под­пись Джайнакова и позвал Махмута.

— Маха, ты должен послужить делу мусульман, Махмут посмотрел на него исподлобья.

— Говори!

— Тебя мы схватим на улице, свяжем руки и доста­вим в штаб атамана. На теле оставим следы легких по­боев. Не спрашивай, зачем!

Махмут надул губы и в раздумье обвел Токаша взгля­дом.

— А если атаман свернет мне шею?

— Ради мусульман попадешь в рай!—пошутил То­каш.

— Не лучше ли будет, если вместо меня найдешь дру­гого мусульманина, хотя бы того же Закира.

— Соглашайся, Маха. Я подарю моего серого скаку­на или найду такого же коня. Дай руку!

Махмут лениво протянул руку.

Токаш куда-то исчез. Оставшись один, Махмут заду­мался. Что намеревается делать Токаш? Уж не хочет ли выкрасть самого атамана? Тогда Махмут продешевил, приравняв голову атамана к серой лошади.

Что это, жадность заговорила в Махмуте? Нет, рас­чет, беспокойство прежде всего за свою шкуру. Не так уж беден Махмут. Он может купить не только хорошего скакуна, но и большой дом. Да вот приходится жить по­ка в этой халупе — такое уж время, ненадежное, тревож­ное...

Когда штаб Малышева переезжал в новое здание, в один из губернаторских домов, Махмут — кучер атама­на— чистил конюшню для выездных лошадей. Там, в укромном месте, он наткнулся на клад—нашел золото. Он хорошо спрятал эту кучу монет и до сих пор не ре­шался пустить хоть часть их в расход. Все сразу удивят­ся— откуда у Махмута такие деньги?—и заподозрят неладное.

Нет, надо выждать, посмотреть, кто возьмет верх — богатые или бедные? Если верить Токашу — победят бед­ные; если верить атаману, Закиру — все по-прежнему бу­дет у тех, кто владеет золотом. Махмут в любом случае не прогадает. Вот только не попасть бы в беду с этим Токашем?

* * *

Вечером, когда жители города разошлись по домам и движение по улицам прекратилось, семь всадников в фор­ме алаша вели к штабу арестованного. Редкие встреч­ные не обращали особого внимания на эту процессию. Уж такое неспокойное время: аресты и конвоирование — обычное явление в городе.

Всадники пригнали Махмута в штаб. Часовые, держа оружие наперевес, преградили им дорогу.

С коня спрыгнул сотник и выступил вперед.

— Вот мое удостоверение,— показал он бумагу.— А это мои солдаты. Мы привели сдать вам большевика...

Часовые пропустили их. Оставив коней у крыльца, конвоиры повели арестованного в штаб.

— Курыш, Смак, вдвоем караульте вход!—тихо при- казал Токаш.

Шедший впереди всей группы Ораз пинком открыл дверь. Навстречу вышел дежурный офицер.

— Давай, сажай вот этого!—Токаш вплотную подо­шел к офицеру.— Мы солдаты алаша. Я—сотник.

Растерявшийся офицер — он был очень молод — по­тянулся к телефону. Токаш отстранил его руку.

— Быстрее. Нам некогда... Открой камеру!

— Пожалуйста!— пробормотал офицер.

Вышли во двор, по ступенькам спустились в подзе­мелье. Офицер крикнул:

— Эй. Покудин!—Оттуда выбежал Иван, назначен­ный сегодня на дежурство стараниями Журавлева.— От­крой!

Пока солдат открывал дверь, Жакупбек, стоявший сзади офицера молниеносным движением заткнул ему рот платком; Ораз и Абдулла скрутили его и втащили в камеру.

— Петр Алексеевич!—крикнул Токаш. В ответ — ни звука. Покудин поднял над головой фонарь. В углу, об­няв колени, сидел Юрьев — живой труп.

— Ораз! Жакупбек! Вынесите на руках!

Юрьева подняли, понесли. Токаш, подмигнув Абдул­ле, произнес, чтобы слышал офицер:

— Расстреляй этого атаманского прихвостня!—и указал на Махмута.

— Зачем еще тратить пулю,— выходя, ответил Аб­дулла.

. Покудин повесил на дверь замок.

На свежем воздухе к Юрьеву вернулось сознание. Он открыл глаза, протянул Токашу дрожащую руку.

Ехать на коне он, конечно, не мог. Что делать?

Неся Юрьева на руках, они вошли в комнату, где пе­ред этим сидел офицер. Токаш вынул кинжал и перере­зал телефонный провод.

— Разоружить и связать!— кивком головы он указал Покудину и Сразу на наружную охрану.

Часовые вначале не могли сообразить, что произош­ло. В один миг они оказались связанными.

Юрьева посадили в седло к Курышпаю.

— В путь!—скомандовал Токаш и поднял на дыбы серого скакуна.

Громадный пустой дом навевает скуку. Добродушная Петровна, приготовив и собрав на стол завтрак, ждет хозяина. Андрей Васильевич расстроен: Глафира совсем не пишет. В единственном письме она назвала свой отъ­езд «ссылкой» и потом замолчала. Видно, хочет пока­зать, что из ссылки не пишут писем. Ну, характер!..

Атаману не удалось спокойно позавтракать: под ок­ном проскакал всадник и остановился у ворот. Что еще там случилось. Атаман уставился на дверь. Вбежал адъютант.

— Господин атаман, на штаб напали повстанцы, ос­вободили заключенного Юрьева. Вместо него заперли де­журного офицера и вашего кучера Махмута.

Малышев долго не мог ничего сказать.

— Махмут?! Как он попал туда?-— атаман спросил первое, что пришло в голову.

— Говорит, что его поймали на улице, избили, связа­ли руки и пригнали в штаб.

Широкой ладонью атаман ударил по столу. Фарфо­ровая посуда жалобно зазвенела:

— Ложь! Я знаю, чье это дело.

Ничего не понявший адъютант стоял на вытяжку.

— Коней! — приказал атаман.

В штабе переполох. Из-под самого носа выкрали за­ключенного. Плохо дело! Все в штабе почувствовали под собой пороховой погреб...

К Малышеву привели из камеры дежурного офицера и Махмута. Они поочередно, дополняя друг друга, рас­сказали о том, что случилось ночью. Оба дрожат — оба хотят жить: может быть, и приврали немного, но выло­жили так правдоподобно, что не верить было нельзя.

— Эй, Махмут, несмотря на твое вероисповедание, я пригрел тебя. Что же ты, оказался волком, кидающимся на мать? — атаман говорил на чисто казахском языке, произнося каждое слово с особой четкостью, и испытую­ще смотрел на Махмута. Махмут разорвал рубашку и обнажил грудь: стали видны синяки, кровоподтеки.

Нет, Махмут не врал, офицер — тем более. Атаман приказал освободить их.

В тот же день Малышев поехал в станицу Талгар. Он почувствовал, что земля начинает уходить из-под ног: ни казаки в крепости, ни войско алаша не стали для него прирученной хищной птицей. Уполномоченный, по­сланный на Дон, приехал с сообщением: «Дни существо­вания Советской власти сочтены. Генерал Деникин соби­рает войска на Дону и на Кавказе и скоро двинет их на

Москву». Да. только казаки — верная опора, но их здесь мало. Сегодня атаман хотел обрадовать казаков Тал та­ра, Каскелеиа и Кастека, передать сообщения с Дона, воодушевить их.

В доме талгарского атамана собрались наиболее за­житочные казаки. Опи заверили Малышева, что всегда готовы к бою. Только вот огневого оружия и боеприпа­сов мало. Малышев сообщил, что английский консул в Кашгарии обещал прислать оружие, повторил, что меж­ду донскими и семиреченскими казаками достигнуто сог­лашение.

— За старую милую Россию, за русского царя не по­жалеем нашей крови!—выкрикнул Малышев, сжимая эфес шашки.

— Отладим до последней капли!—взревели казаки. Вспоминая прежние времена, они засучивали рукава, хватались за сабли. Андрей Васильевич верил в них, и эта вера помогла ему успокоиться.

В тот день в Талгаре оказался и Закир, приехавший по своим торговым делам. Малышев возвращался в го­род вместе с ним. Они поехали в одной повозке.

— Закир-аксакал!—атаман пошире раскрыл ворот шубы из волчьего меха, повернул голову,— ты слышал о чуде прошедшей ночи?

— Нет. А что это за чудо?— по виду, Закир и в самом деле ничего не знал.

— Группа алашских солдат совершила налет на штаб и выкрала политического заключенного Юрьева.

Закир засмеялся, вздрагивая всем телом.

— Это, наверно, Бокин...

— А считает ли господин Джайнаков своих солдат? Все ли они на месте?

— Вчера были все. Если только не растерял сегодня.

— Я не трогал их из уважения к казахам, разрешил поднять свой шанрак. Они не оценили моего великоду­шия. Приходится заменить великодушие суровостью,— слово «суровость» Малышев произнес с особым упором, оно означало: «Раздавлю всех неугодных». Закир это понял и стал выгораживать себя. Но атаман не слушал его. Языком он хлестал не хуже нагайки.

«Долг платежом красен»—говорят в народе. Когда- то Малышев не угодил губернатору из-за этого Закира. Когда Фольбауму заявили, что «Закир ограбил народ»,

атаман заступился за него. Что же, и теперь он ради За­кира должен терпеть проделки Джайнакова? Если капля за каплей будет падать беспрестанно на одно и то же место — не выдержит и камень. У терпения есть свой пре­дел. Пусть теперь никто не ждет от атамана благосклон­ного отношения. В Семиречье не должно быть двоевла­стия! Нечего успокаивать себя Кокандом. Известно, что сделали с Кокандом большевики — спалили, а пепел раз­веяли по ветру.

— Когда?—спросил Закир дрогнувшим голосом. Он действительно не слышал об этом,

— Недавно.

Закир замолчал...

Резвые кони быстро докатили их до города. Разговор больше не возобновлялся.