Страница - 21

34

Перед самым отъездом Айгуль вдруг решила остать­ся в ауле. Оказавшемуся на тот случай Курышпаю ска­зала:

— Передай привет Токе, пусть не обижается. Пусть добивается своего. Я буду его ждать.

Вечером Курышпай и Жакупбек поскакали в горы. По пути заехали в Чемолган. Иван давно ждал их. Про­дрогшие джигиты решили отогреться в его доме.

— Кого я вп лел в Чемолгане?—гости еще не успели раздеться, как Иван уже рассказывал.— Загорулю!

— Да что ты! Откуда он взялся? — Курышпай по­смотрел на Жакупбека.

— Кажется, вслед за нами и он пожаловал сюда. Сейчас только слышал от соседа: говорят, он ищет ко­го-то...

— А что, если мы положим его поперек седла и при­везем к Токашу? — предложил Курышпай.

Жакупбек любил дела с необычайными приключе­ниями. Предложение Курышпая он встретил с превели­ким удовольствием. Вот где можно показать себя. Лишь бы Ііокудин не стал возражать. Но и Покудин восклик­нул:

— Вот это придумал!—и, накинув на плечи полушу­бок, выскочил из комнаты. Курышпай не успел даже сказать «постой!».

Жакупбек подивился Курышпаю: смел, находчив, хо­роший певец, веселый, жизнерадостный парень, как го ворится, мастер на все руки. Другому такое предложе­ние и в голову не придет, и во сне не приснится.

Они не успели выпить по чашке чаю, поданного ма­терью Ивана, как возвратился он сам.

— Загоруля отсюда собирается поехать в Каскелен, Я все разузнал через людей. Уже запряг лошадь...

Они торопливо вышли во двор. Лунная морозная ночь. Далекий Ала-Тау окутан мглой. Подтянув покреп­че подпруги, они верхом обогнули село и выехали на горную дорогу Отмахав крупной рысью верст десять, по команде Курышпая придержали коней. Дальше до­рога исчезала в лесу.

— Подождем здесь, — сказал Курышпай.

— Он один? — Как ни радовался Жакупбек подвер­нувшемуся случаю, но теперь начал волноваться.

— С ним сосед.

Курышпай свернул с дороги, углубился в лес. Вслед за ним вели коней в поводу Жакупбек и Иван. Курыш­пай изложил свой план. Иван одобрил его. Жакупбек промолчал, потому что многого не понял...

В лесу было теплее, пронизывающий ветер не про­никал сюда. Луна зашла за облако, ночь нахмурилась...

Жакупбек посмотрел на Курышпая Тот сидел на высоком толстом суку дерева, точно сокол, и терпеливо ждал. Ивана вовсе не видно, где-то спрятался. Затаив дыхание, Жакупбек вслушивался. Ни звука... Может быть, Загоруля раздумал ехать в такую ночь?

Жакупбека уже начал пробирать мороз. Вспомнил теплый родной деревянный дом на Иссыккульской улице. Его отец был бедняк, переехал сюда из далекого Карка- ралы еше в спокойное время. Человек по природе энер­гичный, он нанялся к торгашам, ездил в Ташкент и Орен­бург со скотом, накопил немного денег. Отец отдал сы­на в русскую школу, мечтая сделать его чиновником. Но ему не суждено было порадоваться успехам сына. Скоро он умер. Если бы жил теперь — может проклинал бы сына, который не захотел стать чиновником, а может, остался бы доволен им и молился за него?.. Сейчас, на­верное, дома тепло. В печи жарко горит саксаул. От мант поднимается пар. Эх!..

Кажется, послышался стук. Да, едут.. Дробно цока­ют копыта и скрипит снег. Жакупбек хотел шагнуть, но

колени окоченели, не разгибаются. Кое-как сделал два шага, стал всматриваться. Пара коней в повозке мчалась рысью. Жакулбек вспомнил приказ Курышпая, стиснул в руках ружье и побрел по глубокому снегу к дороге. Сердце его застучало, готово боло выскочить из груди. Лес кончился. Жакупбек прижался к крайнему дереву и поднял ружье. Руки его дрожали, он боялся промахнуть­ся. А кони уже близко, совсем рядом, санки въезжают в лес. Вдруг затрещали сучья, Курышпай прыгнул с дере­ва прямо в сани, два сцепившихся человека вывалились из саней, кони помчались дальше по дороге. Подбежал Иван, а потом Жакупбек, так и не успевший выстрелить. Они увидели поднявшегося Курышпая—лицо его было в крови.

— Смотри-ка... Вырвал ухо. — Курышпай зажал ру­кой щеку.

Иван пнул ногой лежащего на снегу человека, пере­вернул.

— Он самый. Издох, что-ли?

— Наверно, я довольно долго держал его за горло. Ничего, придет в себя. Жакупбек, беги за конями!—стро­го приказал Курышпай.

Загоруле связали руки и поставили на ноги. Курыш­пай отрезал узкую полоску от войлочного потника и попытался зажечь ее спичкой. Войлок не загорался, толь­ко шипел. Когда он начал краснеть, Курышпай сказал Ивану:

— На, приложи к уху. Надо остановить кровь. Ста­рый казахский способ...

Иван выполнил просьбу. Курышпай обвязал голову платком, сказал Загоруле на ломаном русском языке:

— Погоди же ты... Будешь совсем без ух.

Загорулю положили поперек седла и повезли в горы.

— Узнаете?—спросил Токаш, указывая Юрьеву на дрожащего Загорулю.

— Ого... Не просто птица, а самая настоящая дрофа.

— Ведите его сюда. Услышим верные новости. — То­каш улыбнулся в ус.

Один джигит зажег свечу. В железную печь подло­жили саксаула. Загоруле развязали руки и посадили ближе к огню — пусть согреется. Дали и горячего чайку. Загоруля был бледен и тревожно озирался по сторонам.

— Алексей Федорович, и на нашей улице настал праздник, — улыбался Токаш. — Вчера я был вашим пленником, а сегодня вы оказались моим. Ну, давайте рассчитаемся перед этим народом.

Загоруля не смог взглянуть на Токаша, отвернулся.

— Верненская тюрьма. Кульджа... Помните? — То­каш с издевкой в упор смотрел на Загорулю. Джигиты смеялись.

Юрьеву не понравился этот разговор. Дернув Тока­ша за руку, он знаком попросил подождать.

— Загоруля, нас интересует ставка атамана. Расска­жите, чем заняты вы и что делаете в штабе? Это облег­чит вашу участь.

Юрьев замолчал, ожидая ответа.

Загоруля поднял голову, начал говорить — видно, что волнуется — начав с одного, перескакивает на другое.

Из его слов Токаш понял: атаман приступил к соз­данию большой армии. Ядром ее являются казаки Тал- гара и Каскелена. Оружие ожидает из Кульджи — помощь английского консула. Большую надежду атаман возлагает на успешные действия генерала Деникина, имеет с ним связь. Когда Деникин начнет наступление на Москву, Малышев поддержит его отсюда.

— Зачем ты ездил в Чемолган? — спросил Токаш.

— Просто.. Привозил казакам письмо от атамана.

— А кто преследовал Емелева?

— Я не знаю, — голос Загорули задрожал.

— Что приказано было сделать с ним?

Молчание.

Утром Бокин, Юрьев и Саха наедине устроили совет: как наказать Загорулю? Расстрелять легче всего, не пло­хо бы использовать его в своих целях...

Юрьев объявил Загоруле.

— Слушайте, вы — палач, провокатор, шпион. Мы

приговорили вас к расстрелу. Но вы еще молоды, може­те искупить часть своей вины. Если вы поможете нам захватить обоз с оружием, мы вас освободи!

— Если смогу... Постараюсь...

Через неделю Загоруля был убит.

Он встретил обоз с оружием, прошедший через Ош и державший направление на Каскелен, как представи­тель атамана, и ночью завел его в ловушку. Загоруля погиб первым от пули охраны. Но больше выстрелов не раздалось, отряд Токаша окружил обоз, охранники под­няли руки. Четыре воза, полные оружия, попали в руки партизан.

Махмут купил большой деревянный дом у кульджин- ского торговца Мусабаева, построенный в Верном три года назад. Мусабаев особенно не торговался, жизнь в России наступила беспокойная. Махмут тоже не стал считаться, сколько запросили-—столько и заплатил. Его мечтой было иметь дом в центре города — опа теперь сбылась. Найденное в земле золото за один день сделало Махмута равным знатным людям Верного О нем заго­ворили. Некоторые с удивлением спрашивали: почему он так быстро разбогател?»

Разнородные сплетни и слухи доходили до самого Махмута. Говорили даже и такое: «Махмут — тайный агент турков». «Махмут раньше занимался в крупных городах грабежом, разбогател на воровстве». Мало чего не наговорят злые языки. Махмут не обращал на них внимания. Он обзавелся парой коней и кошевкой. На Зеленом базаре открыл лавку и стал торговать мясом. Овец покупал в аулах десятками. Торговля мясом ока­залась не таким уж трудным делом, но прибыльным.

Теперь Махмут и близко к себе не подпускал людей с гор. Халиме приказал: «Чтоб больше этого не было... Если не можешь жить без них, иди сама туда. Не хочу наживать беду на свою голову.»

Махмут стал отдаляться от всех, желая для себя од­ного — спокойствия.

Однажды он сидел дома, наблюдая, как вешают на стенку ковер. Вдруг — о радость!—пришел сам Закир. Раньше не считавшийся с ним аксакал теперь зашел с похвалой, как ровня, похлопал по спине. Махмут обра­

довался, будто достиг макушкой до небес, засуетился, угождая высокому гостю.

— Я чувствую себя достойным человеком, Заке, вы почтили меня своим посещением... Но умный человек, как вы, подобен хорошему скакуну, не любит, чтобы его опережали Я не стремлюсь к этому.

Превознося гостя, которого ждал давно, Махмут предложил ему недавно купленный кальян. Сам он не курит, но слышал, что Закир заядлый наркоман.

— Люди говорят, что у тебя целый мешок золота, правда это? — спросил Закир, затянувшись два три раза.

Махмут улыбнулся — это сплетни. Не зря он столько лет босым и голым гонял скот по большим городам. За­кир, смысливший в торговле куда больше, не поверил Махмуту.

— Сейчас время — что ураган. Золото нужно дер­жать втайне... Как знать, что будет с нами. Ты не слы­шал? Говорят, вкрепости солдаты подняли бунт против атамана. Если большевики захватят власть, то нас сде­лают нищими. Заберут все... Говорят, в Петрограде и Ташкенте камня на камне не осталось, «Твое», «мое»» — для них не существует.

Эти слова Закира заставили Махмута призадуматься. Только что приобретенный деревянный дом, имущест­во— все было так близко сердцу. Неужели отберут?

— Как вы думаете, кто поднял на бунт солдат?

— Как кто? Большевики! Бокин, Березовский...

— Разве? — Махмут растерялся. Ведь он держал руку Токаша, помог освободить Юрьева. Вот путаница!..

— Наверно, не все солдаты — большевики... Да и казаки не допустят, чтобы подняли бунт! — Махмут ста­рался освободиться от сомнений. Но Закир и не думал развеять их, только значительно помотал большим паль­цем руки — думай о своем золоте.

После ухода Закира Махмут не смог заснуть: зачем приходил аксакал? Его разговоры о большевиках — правда или вымысел? Махмут верил в силу атамана, по­тому и служил ему. Но если солдаты против—что сде­лает атаман? Солдаты —это тебе не безоружные пов­станцы Токаша. Махмут может лишиться и деревянного дома и золота. Ведь только начал жить по-человечески! А сколько мечтал об этом? И вот теперь, когда все трудности остались позади, могут свернуть шею.

Бокин говорил не так — он говорил, что бедняки вый дут в люди, достигнут земного рая, а всем баям — конец! Как же с Махмутом, вышел он в баи или еше нет?..

На следующий день Махмут отправился к атаману. Еще когда он работал у него кучером, оставил там сбрую. С разговором о хомуте и шлее не поедешь к ата­ману, но Махмут сумел зайти. А, может быть, атаман хотел видеть его?

Атаман сидел хмурый, злой. Он сказал Махмуту:

— О тебе ходят нехорошие слухи. Видно, немало людей готовит тебе яму. Смотри!..

Махмут подумал, что атаман шутит, присмотрел­ся — нет!

Глаза смотрят в упор, так и прибивают к стене...

— Хочешь, чтоб я по старой памяти защитил?

— Да, да, спасибо, господин атаман, — пролепетал Махмут.

— Узнай, где скрывается Березовский! — будто вы­стрелил атаман.

— Я... знаю, — попятился Махмут.

— Вот и молодец! Как узнал?

— Незаметно проследил за зятем, приезжавшим с гор...

Атаман звякнул колокольчиком. Приказал адъютан­ту вызвать еще двух офицеров. Махмут сбивчиво расска­зывал, они начертили план, крестом обозначили домик Березовского за Весновкой.

36

 Малышев до поздней ночи сидел в штабном кабине­те. Сон отгонял нюхательным табаком. Эту привычку он перенял от казахов. Откроет инкрустированную сереб­ром табакерку, положит на большой палец понюшку на сыбая и начнет вдыхать поочередно широкими ноздрями.

Березовскому теперь конец. Борьба длилась восемна­дцать лет. Сейчас петля накинута ему на шею. Потя­нуть ее с потугой, как делают казахи при ловле непри­рученного стригуна, — и он не выдержит, свернется.

Да, так и получилось. Связанного по рукам привели Березовского. На лице его — нескрываемая злоба. Одеж­да изорвана—видать, сопротивлялся...

С накрепко связанным можно остаться опин на один.

— Березовский, ты так и не изменил своего бунтар­ского характера. Предал казачество... Теперь вынеси сам себе приговор. Уступаю твоему желанию!

— У меня нет грехов. А желание — пусть приговор вынесет народ. Твое время прошло.

— Эх, Березовский! Ты же сын казака! Скажи: ка­кое наказание можно применить к человеку, продавшему казачество?

Березовский—с рассеченной и вспухшей верхней гу­бой, с окрашенными кровью лихими вразлет усами — поднялся со стула, уперся связанными руками в резьбу по краям дубового стола.

— Ты не о казаках думаешь, Андрей. Тебе нужна безмозглая скотинка, палачи тебе нужны! Не будем го­ворить о казаках, о народе. Это бесполезно... Ты зна­ешь, где Глафира?

Малышев вздрогнул, побледнел и медленно, как-то вынужденно поднялся из кресла. Произнес, не разжимая зубов:

— Какое тебе дело до моей дочери?

Березовский тихо улыбнулся:

— Она — не твоя дочь. Ты не так глуп — и давно до­гадывался об этом...

Малышев схватился за колокольчик, но тут же при­крыл широкой с золотистыми волосками рукой, приглу­шил его звук. И протянул медленно, угрожающе:

— Поня-ятно-о...

— Но ты не думай искать, преследовать ее, — про­должал с той же спокойной улыбкой Березовский. — Бесполезно. Я все предвидел... И знал, что могут аресто­вать. Без меня остались люди, способные тряхнуть вас..« А Глафире все передал — ты ее не увидишь больше. По беда все равно не за тобой...

Атаман тряхнул колокольцем. Вместо адъютанта во­шел хорунжий Сотников.

— Увести! — приказал Малышев.

Березовский пошел к двери. Но тут вбежал адъютант с посеревшим лицом, с вытаращенными немигающими глазами. Он пролепетал:

— Обоз разграбили партизаны. Оружие и боеприпа­сы перехвачены...

— Что-о? Ложь! Кто сказал? — Малышев не мог поверить.

Не поворачиваясь, адъютант сделал два шага назад и широко распахнул дверь. Атаман увидел здоровенного усатого казака в шапке-малахае и шубе-борчатке.

— Что случилось?

— Под К'аскеленом напали партизаны и захватили обоз. В охране убиты два казака, остальные сдались. Я бежал...

— Шляпы, — загремел атаман. Арестовать! Прове­рить!..— он встретился глазами с Березовским — тот улыбался в розовые усы: «Победа не за тобой, атаман...».

В это время резко зазвенел звонок. Адъютант схва­тился за трубку, он еще больше побледнел.

— Из крепости... Комендант. Солдаты взбунтовались, освободили всех из карцера. Никому не подчиняются...

* * *

Через час в кабинете атамана состоялось совещание. Кроме офицеров в нем участвовал епископ Пимен. Был приглашен и Джайнаков.

Критическое положение заставило атамана говорить правду. Большевистская агитация проникла в Семиречье. В народе смута. Посланное из Китая оружие перехва­чено повстанцами, увезено в горы. Теперь следует ожи­дать нападения на город. Кто будет противостоять им? На крепость надежды мало.

Слова атамана произвели на присутствующих такое впечатление, будто их окунули в холодную воду. Рыжие усы полковника Ионова ощетинились. Он осторожно по­смотрел на хорунжего Сотникова, сидящего слева. Джайнаков близоруко уставился на лист бумаги, зара­нее положенный перед собой. Епископ перекрестился. Среди офицеров, присутствовавших на совещании, боль­шинство были молодые — они бежали из России, плохо разбирались в положении дел в Семиречье и ждали пер­вого слова от старших.

Сотников сказал:

— Второй полк нужно немедленно перевести в Джаркент.

— А город на кого оставим? — спросил молодой ка­питан.

— Вы ничего не поняли, капитан.

— Нет понял. Нельзя оставлять город без войск.

— Как можно довериться змее, которую вы хотите держать при себе? Солдат следует убрать подальше. Надо вооружить всех казаков и перевести их в город. Только при этом условии мы сможем удержать Верный!

— Я присоединяюсь к этому,— поддержал Сотнико­ва полковник Ионов.

Джайнаков попросил слова. Превращенный атама­ном в человека военного с солидным чином полковника, он почувствовал себя чуть ли не Наполеоном. Сходство, правда, есть—ростом такой же коротыш...

Джайнаков произносил каждое слово с особенной четкостью, свойственной людям военным.

— По сведениям, полученным мною, количество ка­захов в горах нисколько не увеличилось. Однако необ­ходима бдительность. Мои предложения: очистить тюрь­му от политических заключенных. Обеспечение порядка в городе возложить на войско алаша.

Атаман слушал с интересом: нет, этот не глуп. «Очи­стить от политических...»— значит уничтожить. По что может произойти, если обеспечение порядка в городе поручить алашскому войску? Или большевики захватят власть в свои руки, или алаш... перебьет всех без исключения вместе с самим атаманом. Благодарю по­корно! А насчет политзаключенных — прав, вовремя на­помнил.

Когда присутствующие немного поспорили и закон­чили разговоры, Малышев дал приказ полковнику Ио­нову:

— Завтра же второй полк отправьте в Джаркент!— затем повернулся к хорунжему Сотникову:—Очистка тюрьмы поручается вам, и не откладывайте, не церемонь­тесь ни с кем! Полковник Джайнаков, вы самых надеж­ных своих джигитов передайте в распоряжение Сотнико­ва, слейте с конными казаками!

После совещания атаман сказал адъютанту:

— Нужно разослать во все станицы нарочных с приказом: всем казакам прибыть в город. Но в Каске- лен надо направить незаметного человека, такого, ко­торый по дороге не попал бы в руки этих разбойников.

— Пошлем Махмута, — предложил адъютант. — Вернее его трудно найти...

Малышев согласился.

Перед рассветом хорунжий Сотников и два других казака открыли дверь темной камеры под зданием шта­ба. Дрожаший свет ручного фонаря упал на лицо сидя­щего в углу Березовского. Хорунжий подошел ближе.

— Березовский, встань!— приказал Сотников.

Березовский молча с презрением смотрел на своего палача Сотников злился. До чего упорный!... Не одного упрямца заставлял говорить хорунжий, но на этот раз почувствовал себя бессильным. Он бил Березовского по самым чувствительным местам — тот молчал; сорвал с пальцев ногти, снова бил—Березовский потерял созна­ние. А нужно, чтобы он заговорил, раскрыл организа­цию, назвал всех большевиков в городе. Сотников изме­нил приемы, пытался соблазнить свиданием с друзьями. Березовский молчал...

Скользящий свет фонаря осветил надпись на стене, кровью было выведено: «Умираю за коммунизм. Про­щайте! А. П. Б.» Чтобы казаки не видели надпись, хо­рунжий отвел свет и опять направил на лино узника. Березовский так был избит, что сам не мог подняться.

— Нечего стоять. Ведите! — приказал хорунжий ка­закам. Его вынесли на руках и во дворе положили на сани, сверху прикрыли мешковиной. Остывшая на моро­зе пара коней рванула с места.

Начало светать. На горизонте занималась заря. Звез­ды постепенно гасли. Луна как будто зацепилась за вершину Ала-Тау — не двигается...

Переехали Малую Алма-Атинку, свернули с Талгарского тракта. Казаки сняли Березовского с саней и под ! руки повели в глубь леса. Согников шел сзади, держа в руке револьвер.

— Стой! — хорунжий махнул казакам, позвал к себе.

— Что, палач, собираешься стрелять? — к Березов­скому вернулся голос. Он посмотрел по сторонам и ' крикнул громко, разделяя слога:

— Да здравствует Ленин.

По заснеженному лесу, через малые и большие пере­валы к вершинам Ала-Тау покатилось многократно повторяемое эхо: «Да здрав...ствует Ле-нин!».

Хорунжий поднял револьвер, Березовский смотрел

прямо ему в глаза, не мигая, не опуская головы. Рука задрожала, Сотников опустил револьвер.

— Поверни его! — приказал он казаку. Но тот не успел подойти, Березовский сам отвернулся.

Револьвер тявкнул в морозном воздухе.

Этот выстрел, конечно, не был услышан ни в горах, ни в казарме, где на тайном заседании солдатского ко­митета Сергей Журавлев говорил об аресте Березовско­го. Сердца всех почувствовали беду. И все поняли, что близится решительная схватка...

Махмут, ехавший в это время в Каскелен, наткнулся на дозорных отряда Токаша. Он перепугался. Если обы­шут, то обязательно найдут письмо атамана, тогда ему придется плохо... Недолго думая, Махмут вынул из кар­мана засургученный конверт и вручил его Бокину.