Страница - 27

11

В последние дни Какенов изменился—Бикен заметила это. Как только Габдулла стал работать переводчиком в военном трибунале, он почувствовал себя на твердой почве, в голосе его все чаше звучали нотки самоуверен­ности. После исчезновения Ибраима Джайнакова он становился известным лицом среди алаш-ординцев и взял комитет алаша в свои руки. Какенов собрал вокруг ко­митета молодежь, он готовил большой молодежный ве­чер, в «Доме свободы» ежедневно проводились репети­ции. Габдулла организовал встречу учащихся гимназии с девушками из мусульманской школы Фатимы-апай. Бикен тоже посещала «Дом свободы». Она не могла отказать себе в развлечениях, а кроме того надеялась увидеть в «Доме свободы» или на улице Токаша. Бикен не обижалась, что Токаш позабыл о ней. Виновата са­ма. Слишком легко отдалась, не смогла совладать со своим расплавившимся сердцем. Да, она виновата, хотя близкие Бикен во всем винят Токаша, ненавидят его.

Покойный жезле Закир писал на него доносы в полицию, говорят, Ибраим ябедничал губернатору. А она—ну что ты поделаешь с сердцем!—любит Токаша. Да, все так вапутано и сложно, что очень трудно понять что-либо...

Бикен надела свое любимое белое шелковое платье и вышла на улицу. Возле дома ее ожидал Салимгерей. Вместе они пришли в «Дом свободы».

Там собралось уже немало молодежи—казахские, уз­бекские, уйгурские и татарские юноши и девушки. Уви­дев Бикен, они мигом окружили ее и усадили за рояль. Салимгерей протиснулся поближе к Бикен.

Голубоватые глаза Бикен, как зеркало,— в них отра­жаются лица, платья, руки окруживших ее девушек и джигитов. Она обвела всех вопрошающим взглядом:

— Какую песню сыграть?

— «Проснись, казах!»— предложил только что подо­шедший Габдулла. Молодежь шумно поддержала его.

Длинные тонкие пальцы Бикен, опережая друг друга, забегали по клавишам. Запел Какенов, начав песню низ­ким грудным голосом. Ее подхватили разрозненно и фальшиво. Какенов остановил хор, начал снова, дири­жируя руками. Теперь песня полилась стройнее, и все же ее портил чей-то неимоверно высокий голос. Какенов опять остановил хор, указал пальцем на одного джиги­та— тот сконфузился.

— Ты портишь все дело, будешь петь отдельно! — сказал ему Какенов. Эти слова развеселили молодежь. Повернув голову. Бикен увидела невысокого роста коре­настого джигита, он обиженно насупился, смотрел на Габдуллу, по-волчьи опустив голову.

Песня так и не удалась. Габдулла объявил перерыв. Столпившаяся в одну кучу молодежь сразу же рассыпа­лась. Бикен заиграла вальс. Гимназисты начали учить девушек танцевать. Пары в вальсе сталкивались, слы­шался смех. Возле рояля спорили Салимгерей и неу­дачный певец с фальшивым голосом, он был угрюм и, видать, решил противоречить всем.

— Кто это нарисован? — спросил он, указывая на изображение казаха с клиновидной бородкой, продолго­ватым узким лицом и с пенсне на носу,— портрет висел на стене против Бикен.

— Не знаешь? Какой же ты казах! — рассмеялись парни.— Его знает даже Салимгерей....

— А что тебе Салимгерей? Прекрати-ка насмешки!— Салимгерей принял грозный вид.

— Салимгерей знает. Скажи лучше ты,— пристава ли к угрюмому джигиту.

— Думаете, не знаю? Бокин. Токаш Бокин!

— Ха-ха,—поднялся дружный хохот. Засмеялась и Бикен. Подошел Какенов.

— Посмотрите на него, Габеке. Он говорит, что это— Бокин. Вот бестолковый!— хохотал Салимгерей.

— Я ведь его не зря исключил из хора. Недостатки у него не только в голосе, но и в мозгах! — с издевкой произнес Какенов.

— Что же, по-вашему, Бокин не достоин, чтобы его портрет повесили на стене? Он же настоящий герой!— ответил угрюмый джигит, весь загораясь яростью.

— Эй, хватит тебе! Чего мелешь языком!—крикнули на него сразу два-три человека.

— Конечно, голос одного не услышать в толпе — мрачно промолвил тот и отвернулся.— Посмотрим еще.

— Ого, как он разболтался! Выгнать его!— крикнул Габдулла.

Несколько джигитов стали выталкивать строптивого на улицу.

Какенов повернулся к Бикен.

— Сыграй, Бикен, что-нибудь приятное для души. Сегодня почему-то у меня плохое настроение.

— Видимо, этот джигит испортил,— рассмеялась Би­кен.— Ои всех рассердил. Вы действительно опасаетесь, что здесь могут повесить портрет Бокина?

— Бикеш, не будем говорить об этом. Давно уже по­ра знать, что к чему, и уметь разбираться в людях...

Бикен ничего не ответила и опять заиграла. Танцы возобновились.

Вдруг широко распахнулась дверь и в зал шумно вошла группа людей. Впереди — Бокин! На нем песоч­ного цвета гимнастерка, ремни, сбоку — наган, брюки с красными лампасами, хромовые сапоги. Насмешливый взгляд, не замечая Бикен, скользнул по залу.

Музыка замерла, танцующие пары застыли. Бикен узнала спутников Токаша. Справа от него — смуглый Ораз, рядом с ним уйгур Абдулла с недавно появивши­мися усиками; слева — высокого роста со сросшимися густыми черными бровями Саха, а около него прозван­ный казахскими баями «сорви-головой» известный Ку рышпай — он не сводит глаз с Бикен и улыбается.

Бикен как-то не заметила, с чего же начался разго­вор. Она не слышала визгливого и злобного голоса Ка кенова.

— Кто вы такой?

— Я — секретарь Ревкома,— твердо ответил Токаш. — Ревком принял решение закрыть учреждения алаш- орды. Исполнение этого решения поручено нам.

— Это выдумки Бокина! Такого решения не было!— выкрикнул Какенов, озираясь на своих джигитов и ища у них поддержки.

— Разумнее всего прекратить разговоры и освобо­дить помещение, Какенов! — Токаш говорил тоном при­каза.

Подстрекаемые Какеновым, алаш-ординцы осмелели, подошли к Бокину и его спутникам.

— Ну-ка, где твое решение?

— Еще не родилась такая власть, которая может за­претить алаш-орду!

— Для чего закрывать?...

— Свобода дана и казахам!

— Бокин, прекрати своевольство!

Почуяв поддержку, Какенов заговорил с еще большей смелостью.

— Мы намерены устроить вечер и собрать средства для голых и голодных казахов. Не мешайте нам. Для разговоров будет время и завтра!

— Разве вы не подчиняетесь постановлениям Ревко­ма? — обратился Саха к толпе.

— Нет, нет! — хором крикнуло несколько голосов.

— Значит, вас давно надо было разогнать.

— Какенов, вы понимающий человек, — попробовал вразумить Габдуллу Токаш.— Время алаш-орды кончи­лось. Голым и голодным казахам, о которых вы говори­те, не нужны ваши сборы и подачки. У них есть своя власть — советская власть. Она сделает для бедных все, что нужно, скот и хлеб возьмет у богатых. Нынче власть принадлежит таким вот беднякам, как Курышпай. Зачем спорить?

— Говоришь, таким, как Курышпай? — удивился Са лимгерей.— Он пройдоха, не раз сидел в тюрьме... Что хорошего в такой власти?

Курышпай грозно двинулся на него.

— Да, я сидел в тюрьме, но не за взятки, не за то, что сосал кровь казахов, прислуживал царским чинов­никам и писал доносы на честных людей, как это делал ваш Какенов.

— Замолчи! — прикрикнул Габдулла.

Три джигита во главе с Салимгереем накинулись на Курышпая.

Курышпай, широко расставив ноги, сделал несколько резких движений руками. Ухватившиеся за него джиги­ты полетели на пол.

— Прекратить!—грозно остановил их Токаш.—Ка- кенов, приказываю вам: оставьте помещение! Двери за­крою, здание опечатаю! Мы знаем, чем занимается алаш. Вы — против советской власти. Ревком решил закрыть...

— Не уйду! Не подчинюсь!—тряс руками Какенов.

— Тогда пеняй на себя! Составлю акт!.. Саха, вызо­ви патруль!..— Токаш подошел к машинке, стоявшей на столе, и начал печатать акт. Бикен нерешительно при­близилась к Токашу.

— Токе! Не делайте этого... Ради меня...

— Бикен, не упрашивай! Нечего унижаться!—Каке­нов подошел к Бикен, она отстранила Габдуллу, начала упрашивать Токаша.

—Зачем поступать так резко? Ведь он тоже сын ка­захского народа...

— Скажите ему, — повернулся Токаш,— пусть уйдет без шума! Я тоже не хочу арестов.

Бикен пробовала уговорить Какенова, но тот ни за что не хотел согласиться и еще больше обозлился.

Саха привел патруль.

— Я — Бокин, вот мой документ! Возьмите этого ру­ководителя алаш-орды и отведите в тюрьму. Акт сдайте вместе с ним!—приказал Токаш. Патруль повел Какенова, остальных разогнал один Курышпай. Токаш собст­венноручно запер помещение алаш-орды и ключ поло­жил себе в карман.

Удрученная Бикен возвращалась домой вместе с Са­лимгереем. По дороге она только и сказала:

— Токаш подрубает сук, На котором сидит сам.

Салимгерей не согласился.

— На суку сидим мы. И Токаш его рубит!..

Аресту Какенова Фальковский придал особенное зна­чение. Пришел удобный момент разозлить и поднять тех, кто держался за алаш, они могут стать союзниками казачества. Встретившись с епископом, Фальковский в ту же ночь послал письма в станицы Талгар и Каскелсн. Державшие коней под седлом и ожидавшие сигнала, ка­заки вынули сабли из ножен и начали наступление на город. Toй же ночью неизвестные люди расклеили на улицах города воззвания: «Братья! Город находится в руках бандитов. Каждый день совершаются аресты и расстрелы. Так жить невозможно. Они уничтожают луч­ших сынов мусульманского народа... Вчера закрыли ко­митет алаш-орды и арестовали известного демократа Ка­кенова. Завтра намерены его расстрелять...

Иссякло и наше терпение, пора действовать. Казаче­ство Талгара и Каскелена уже вынуло сабли из ножен».

Листовки призывали к восстанию.