Страница - 35

22

Узнав о смерти Кардена, Габдулла Какенов ночью прибыл в город. Фальковский ожидал его с нетерпением. Валентин Робертович рассказал о подробностях собы­тия и закончил словами: «Плод созрел, теперь он сам упадет в руки. Лишь бы не упустить удобный случай и подхватить его».

Утром Бурнашев был выпущен из тюрьмы.

Тело Кардена перевезли в город. Для его омовения Какенов пригласил самых знатных аксакалов, ходжей и мулл. Из приглашенных не явились лишь два человека— Жунус и Сят. А самым первым прибыл хальфе из Кастека. «О родной мой!»...— возопил он над трупом Карде­на, и люди, толпившиеся во дворе, завыли на разные голоса. Затем хальфе на протяжении получаса читал молитву «Ясин».

Мусульманская знать с ревом и причитаниями похо­ронила бая на мусульманском кладбище «Карамола».

Устроили трехдневные поминки, они слились с семиднев­ными. Во многих домах под железными крышами опла­кивали Кардеиа. «Наш Карден — шиит, его грехи искуп­лены. Он погиб от руки вероотступника. Проклятье, проклятье вероотступнику!»

Какенов радовался. Он изо всех сил старался раз­жечь религиозные страсти фанатиков. Припомнились все прежние сплетни о Бокине; политые злобной желчью, они потекли по городу сплошным потоком лжи и клеветы.

«Разбойничал в аулах, грабил народ, вырывал боро­ды аксакалам!»

«Торговал отобранным скотом, отдавал его кафирам».

«Крещенный, еще в Петербурге окрестился!»

«Насиловал казахских девушек!»

«Собирался жениться на русской и задушил свою не­весту!»

Какенов слышал выкрики озлобления и потирал ру­ки, довольный.

Обо всех этих разговорах знали и в исполкоме. Фаль- ковский и его друзья-эсеры постарались, они повторяли сплетни и злобные измышления многозначительно пока­чивая головами, старались создать впечатление, что все мусульмане — против Бокина.

«Кажется, плод созрел», — радовались Фальковский и Какенов. Габдуллу печалила только мысль о Бикен. После смерти отца она заболела эпилепсией, с ней слу­чались припадки. Бикен исхудала, она не выходила из дому. Какенов несколько раз навещал ее и все время неудачно — как раз во время страшного эпилептического припадка.

Сегодня он тоже пошел к Бикен, надеясь застать ее здоровой и поговорить чистосердечно обо всем. Над городом ползли тучи, брызгал надоедливый дождь.

Жизнь человека стала не дороже копейки. Карден не знал покоя, по копейкам наживал богатство и за многие годы стал наконец богатым — вот и вся его вина. Разве богатство— преступление? Бедность — не порок, ио разве порок — богатство? Может ли быть хорошая жизнь, рай на земле без богатства? Никогда! Одна мысль о богат­стве доставляет радость. Бокин — сын бедняка, его пред­ки веками знали только нужду. Он завидует имущим, ненавидит их, хочет превратить всех в бедняков. «Все люди должны быть равными» — говорит он. Как только подумает об этом Какенов, злоба опять охватывает его до дрожи в руках.

Бикен лежала в своей комнате на кровати. Около нее сидели Салимгерей, двоюродная сестра Ляйлп, стар­шая сестра — жена Закира и еще две подруги Бикон. Они рассказывали что-то смешное, стараясь развлечь больную. Увидев Какенова, Бикен закрыла лицо рука­ми и заплакала. Габдулла опустился на колени, поцело­вал руку девушки. На его глаза навернулись слезы. Поднявшись, он сказал:

— Не сокрушайся, Бикен! Если будем живы, отом­стим за вашего отца.

Бикен провела ладонями по лицу, вытерла слезы. Голубые глаза ее не сияли, их заволокла мгла. Щеки были бледны, губы сухи. Не было прежней Бикен с яр­кой вызывающей красотой. У Габдуллы сжалось серд­це, он не мог усидеть. Стиснув кулаки, он подошел к ок­ну. Во дворе какая-то женщина в жаулыке пыталась затопить печь, раздувая огонь. В сыром воздухе дым не поднимался, а стлался по земле. Сыро и стесненно было в душе Какенова.

К нему подошел Салимгерей. Габдулла спросил:

— Он своей рукой расстрелял? — Какенов знал от Фальковского, как было дело, но он сам распространял слух, что Бокин застрелил Кардена сам, без всякого объявления приговора.

— Яшайло был там, он знает, —сказал Бурнашев. — Исмаил где-то во дворе, помогает по хозяйству. Сейчас позову.

Бурнашев вышел и скоро вернулся вместе с Яшайло, который почтительно поздоровался с Какеиовым.

— Правда, что Бокин своими руками расстрелял Кардена?

Яшайло покосил глазами на Бикен.

— Как бы там ни было, а факт, что расстреляли,— и понизил голос до шепота: —Зачем напоминать об этом Бикен. Давайте выйдем в гостиную.

Втроем они вышли и присели к столу.

— Говорят, Бокин был злой, он три дня ничего не ел — все из-за невесты, — сказал Салимгерей.

— Брось молоть чепуху,-—прервал его Какенов.— Разве есть у него сердце! Он сам задушил невесту, не так ли, Исмаил? Ты был в ауле и знаешь.

— Бросьте вы... — отмахнулся Яшайло.— Я был там, куда вы послали, в ауле Кардена.

— Брось и ты, Исмаил!.. Разве не веришь нам? — ус­мехнулся Габдулла.— Мы хотим знать правду, отчего умерла невеста Бокина.

— Одни говорят — разрыв сердца, другие—он сам задушил. Будто собирался жениться на русской...

— Вот именно. Ты, Исмаил, хорошо знаешь правду. Подбери людей, которые могут заявить, что Бокин сам убил свою невесту. Надо собрать больше заявлений, с каким зверством убивали Кардена.

— Бикен хотела написать, — сказал Салимгерей.

— Пойдем к ней.

Яшайло остался: в дом то и дело заходили посетите­ли почтить память бая — Исмаил встречал их и выпро­важивал.

Вернувшись к Бикен, Салимгерей спросил:

 — Где твое заявление, Бикен? Ты писала его вчера.

Глаза Бикен напряженно уставились в одну точку на потолке. Она долго молчала.

— Ну, говори же!

— Порвала.

— Почему?

— Зачем оно?

Салимгерей в досаде хлопнул себя по боку, удивлен­но посмотрел на Габдуллу.

— Что теперь скажешь? Простила кровь отца, эх ты!.. — Салимгерей, не сдержавшись, выругался по-та­тарски.

Какенов пытался уговорить Бикен:

— Нужно защищать свою честь, Бике-жан!

— Честь у меня чиста. Как отомстить Бокину, это я знаю сама, — проговорила Бикен, все так же напряжен­но всматриваясь в какую-то видимую только ей одной точку на потолке.

Разговор пришлось прекратить. За дверью кто-то шумел, выкрикивал угрозы. Габдулла и Салимгерей по­спешили туда. Один из чемолганских баев, давний зна­комый Какенова, показывая на Яшайло, говорил брату Кардена Адилу:

— Вот он, проклятый!.. Я узнал его. Это он вырвал пучок из моей бороды и отдал мне в руки.

Адил повернулся к Яшайло, сказал грозно:

— Уходи из этого дома, злодей!

Яшайло, сжав зубы, злобно посматривал на чемол- ганца, взгляд его говорил: «Ну, подожди у меня!..» Сей­час он не был похож на того плута Яшайло, который хо­дил тихо, как кошка, и умел скрывать мысли; вежливость и обходительность, приобретенные в торговых городах Афганистана, Индии и Китая, осыпались, как позолота с фальшивого кольца, он ощетинился, готовый вступить в драку.

Какенов поспешил вмешаться в разговор.

— Как же так получилось, Исмаил?

Какенов мог выручить из неприятного положения, и Яшайло рассказал.

— Я пришел, а он плачет. Чего плачешь? «Бокин отобрал весь скот!» Я говорю: пиши жалобу. И добавь, что избил... А этот чудак: «Он меня не бил. Зачем я бу­ду писать?» Говорю ему: вы лжете, аксакал! Бокин вы­драл вам бороду... Взял да и протянул ему клочок бо­роды.

— Ты выдернул у меня, злодей! — завизжал чемол- ганец и потянулся рукой к нахальной роже Яшайло. Какенов оттолкнул его.

— Продолжай, Исмаил.

— Ну, вот показал клочок... А этот глупец поднял шум!

Салимгерей стоял позади Какенова и давился от смеха. Габдулла старался сдерживать себя. Он сказал че молганскому баю:

— Если хотите знать правду, аксакал, то все равно Бокин является виновником того, что ваша борода по­убавилась. Бокин довел до такого отчаяния народ! При­чем тут вот этот правоверный мусульманин? Садитесь и пишите жалобу, аксакал: «Я похвалил новую власть, а Бокин избил меня за это...»

Только что гневно кричавший на Яшайло Адил под­держал Какенова.

И в тот же день в следственную комиссию Какенов принес сразу три заявления. Первое — от Бикен. В при­падке отчаяния она написала. «Отец не отдавал меня Бокину в жены, и за это он расстрелял моего отца». Вто­рую жалобу нацарапал Яшайло: «Я, как и многие, знаю, что Бокин задушил казахскую девушку Айгуль»; третье — чемолганский бай, чья борода пострадала от руки Яшайло.

Во время вечерней молитвы хальфе прочитал пропо­ведь. Желавшие послушать ее не вмещались в простор­ную уйгурскую мечеть, Какенов еле протиснулся, чтобы услышать проповедь. На хальфе — невзрачного, низень­кого, рябого — можно было и не смотреть, но слышать его слова надо. Какенов остался доволен проповедью; хальфе говорил долго и складно, понятно для всех, без арабских выражений.

— Мусульмане!—его визгливый голос слышали да­же те, что не смогли попасть в мечеть и слушали при открытых дверях на улице. — Правоверные мусульмане! Наша молитва сегодня — за аксакала Кардена, ставше­го теперь шиитом. Карден — истинный мусульманин, на том свете он будет на самом почетном месте в раю.

— Аминь, аминь! — прогудела переполненная ме­четь. Хальфе продолжал:

— Смерть Кардена оплакивает все мусульманство. Плачут даже маленькие дети. Если бы все эти слезы сожаления соединить воедино, то образовались бы реч­ные потоки. И это неудивительно. Вспомним—-каким был наш незабвенный Карден? Он был смиренным ра­бом божьим, никому не только зла не сделал, но даже и обидного слова не сказал. — Откашлявшись и прочис­тив горло, хальфе четко продолжал проповедь: — в Тау- рухе произошло точно такое же злодеяние, но тогда греш­ники получили должное наказание. Если вы забыли, я напомню об этом.

Одни из верных пророку, а именно, хазрет Гумар, прибыл из Медины в Мекку, чтобы совершить вечернюю молитву. Собрались все сахабы Мекки. В середине мо­литвы кто-то неизвестный спустился с минарета, в руках его был кинжал о двух лезвиях. Молитва продолжалась. Неизвестный подошел к хазрету Гумару и вонзил в него кинжал. Ни один сахаб не произнес ни слова и не сдви­нулся с места. Никто не имел права, несмотря ни на что, прерывать молебен, потому что хазрет Гумар не окон­чил молитвы и не произнес «аминь»! Через некоторое время хазрет пришел и себя и сказал: «Аминь»! Тогда сахабы с шумом поднялись и бросились ловить кафира- убийцу. Мухамед, старший сын Абу-Бакир-сафы догнал

неверного, не дал добраться до шумного, многолюдного базара и отрубил ему голову.

Вы, мусулмане, очень терпеливы. Не будем говорить, совершая молитвы о Кардене, «аминь», пока не придет должное время...

За спиной Какенова кто-то шумно вздохнул п произ­нес:

— Ух ты, как здорово!..

Габдулла обернулся. Рядом стоял Яшайло.

Молебен кончился. Яшайло, высоко подняв голову и расправив плечи, легко пошел к дверям. Он будто сразу же сбросил с себя всю тяжесть грехов...