Страница - 8

Услышав ответ Карима, учитель Мелс и последующую ночь провел беспокойно, погрузившись в глубокие размышления.

Одинокая жизнь сделала Карима абсолютно неприхотливым. Он мог провести ночь на ногах, мог свернуться калачиком на голой земле, подложив под голову руку и расправив под собою подол чапана.

Привыкший ко всему, он как-то, собрав скотину в кучу под скалистым обрывом, сам заночевал под маза-ром стоящей у обочины дороги могилы.

Наутро, хорошенько выспавшись, вышел, потягиваясь, из мавзолея в одних белых подштанниках, и в этот момент Карекена заметил проезжавший мимо Кабден. Откуда ему было знать, что белеющий в предрассветных сумерках силуэт над могилой — это Карим; конечно же, он принял видение за явление аруаха*, испуганно прошептал «бисмилля!» и что было мочи помчался прочь.

— Кабден... Ай, Кабден! — окликнув Кабекена, неуклюже погнался за ним Карим.

Увидев, как «аруах» с криком его нагоняет, Кабден, говорят, так струхнул, что чуть было не влетел вихрем в свой дом вместе с конем.

Естественно, это байка, скорее всего, немного приправленная «острым соусом», однако истинная правда в том, что на следующий день после происшествия Кабекен, собрав родню и соседей, зарезал барана и дал жертвенный обед.

— Аруах ведь меня по имени позвал... Ай, видать, долго не протяну! — грустно поделился с людьми Кабекен и еще долго ходил как в воду опущенный.

— Никакой это не аруах, а глухой Карим, оказывается. Народ над тобой смеется, — заявила ему байбише Нуржамал.

— Да пусть они сгинут вместе со своим Каримом!.. Я лучше знаю, кого видел! — не стал даже слушать ее Кабден.

Старик Карим, которому по-прежнему было тесно в ауле, в последние годы стал охотником и с удовольствием бродит по лесам. Чем сидеть без дела дома, куда более интересным и увлекательным занятием оказалась охота, она приносила покой и утешение его мятущейся душе.

Как-то из района нагрянули три милиционера, которые за день изъяли и вывезли из аула все ружья. Еще во времена своего пастушества Карим обзавелся ружьем шестнадцатого калибра, его тоже конфисковали. Оставшись без ружья, охотник Карим теперь раскидывает силки и ставит капканы.

Прошлой зимой случилось странное — в расставленные у речки силки на зайца попалась норка. Карекен так обрадовался неожиданной добыче, что со всех ног помчался в аул и, едва влетев в дом, выпалил своей старухе, показывая тушку зверька:

— Выделаю хорошенько — и будет тебе воротник!

— Мне ли щеголять норковым воротником? — смутилась Нарша. — Лучше уж я сошью для тебя красивый треух!

— Пусть и плохая, но шапка у меня есть, Наршажан. Давай лучше тебе воротник сделаем!

—Куда мне ходить в таком воротнике?.. Правильнее все-таки пустить шкурку тебе на треух... Ты ведь как-никак мужчина, а люди сейчас обращают внимание, что на голове у мужчины.

— Нет, Наршажан, одной шкурки на треух не хватит, лучше воротник сделать!

— Не хватит, так добавим снизу крашеного сурка...

— Не надо мне треуха, Наршажан...

— Пошьем, Каримжан!

Препираясь, так и не придя к согласию, старик со старухой в итоге решили продать шкурку норки.

— Добавим денег и купим себе телевизор, как у учителя Мелса! — предложила Нарша.

— Откуда добавим? — удивился Карим.

— Козу продадим.        

— Но ведь учительский телевизор не работает.

— Заработает... Он его заставит работать, а иначе бы не покупал.

Карим аккуратно снял с тушки норки шкурку, стараясь не замарать мех кровью, и тщательно ее выделал. Когда шкурка была готова, они опять чуть не сломали голову, размышляя о том, кому и каким образом ее продать.

Как раз в это время в аул приехал по делам какой-то уполномоченный. Договорившись с заезжим джигитом, Карекен аккуратно завернул шкурку, сунул сверток парню под мышку и попросил:

— Отвези, пожалуйста, в город, продай, а деньги мне переводом вышли.

— Все сделаем, аксакал! — твердо пообещал уполномоченный.

— Расти по службе и дальше, светик мой, да сопутствует тебе удача! — с благодарностью пожелал Карим и дружески помахал вслед джигиту рукой.

О той шкурке, отправленной еще в прошлом году, до сих пор нет никаких вестей. Карекен не теряет надежды и дважды в неделю караулит Салиму с почтой.

* * *

Оставшиеся на месте прежнего аула семь домов и восемь семей, которые проживают в них, тихо влачат сиротскую жизнь на отшибе от остального мира, каждая по-своему копошась в личном хозяйстве, решая собственные проблемы и занимаясь своими будничными делами.

А остальной мир как будто совершенно забыл и об этих семи домах, и о людях, которые в них живут. Лишь вьющаяся от аула к западу узкая разбитая проселочная дорога напоминает тоненькую нить, по-прежнему связывающую эти дома, этих людей с расположенным по соседству большим миром.

Среди жителей семи домов ныне осталось только два законных, штатных работника — Салима да Сарсен.

Учитель Мелс на службу все еще не устроился, по-прежнему надеется, что нынешним летом в огороженные частоколом вольеры на Акшокы запустят маралов и оленей, а пока он неусыпно занят строительством дачи в горах.

Из молодух в ауле остались лишь Зайра с Алипой — обе поглощены домашним хозяйством.

Остальной народ — старики да старухи, все получают пенсию. В сравнении с Мелсом, их положение куда приличнее, ведь они, пусть и с опозданием, но получают с почтой пенсию, так что деньгами, пускай и небольшими, обеспечены, а потому и не мучаются в поисках работы, подобно учителю.

Недавно главы восьми семейств, устроив общий совет, договорились нынешней весной собрать весь немногочисленный личный скот аулчан вместе и отдать под присмотр двух людей: Кабден согласился пасти овец, а дед Метрей — коров. По договоренности, им ежемесячно будут платить определенную «ставку», в соответствии с количеством выпасаемого скота. Таким образом, еще два человека трудоустроены.

В последнее время Байгоныс стал придерживаться молитвенного распорядка, совершая положенный пятикратный намаз. Вместе с тем он не оставил своего плотницкого ремесла и по-прежнему занимается изготовлением саней, с раннего утра до позднего вечера постукивая молотком и орудуя долотом. В начале этого месяца он, как обычно, обновил, покрасив и начистив до блеска, алую звездочку, прикрепленную на его воротах.

А директор совхоза «Жамбыл», видимо, закрутился с делами и уже совершенно неприлично запаздывает за своим заказом. Черная краска на ожидающей хозяина кошевке местами сморщилась и растрескалась, а кое-где стала даже блекнуть.

Глухой Карим, как всегда, бродит по лесам да по берегу речки, время от времени расставляя там свои силки и капканы. Его старания не проходят даром: этой зимой он поймал пару зайцев, пригласил обитателей семи домов аула в гости и напоил всех свежим бульоном из зайчатины. Правда, о прошлогодней шкурке норки все еще нет вестей, но Карекен верит, что безнадежным слывет лишь шайтан, а потому всегда с нетерпением ждет почту.

Четыре дня назад Сарсен, оседлав гнедую кобылицу Кабдена, отправился в Мукур, чтобы уладить вопрос с горючим. Вернулся только вчерашней ночью.

Восемь семей, на четыре дня оставшиеся без электрического освещения, вынуждены были в темное время суток сидеть при свечах. Керосиновые лампы сохранились лишь у плотника Байгоныса и деда Метрея.

— Совсем мы избаловались, попривыкли к электрическому свету, — заметив, как суетится народ в поисках свечей, буркнул Байгоныс и смачно сплюнул. — А ведь сколько дел могли переделать в прошлом при тусклом свете масляных фитилей!

За эти четыре дня в ауле успел даже произойти ряд перемен.

Сначала вышел из берегов разделяющий аул Талды-булак, и прибывшая вода унесла единственный мост, соединявший с улицей Заречной. Из-за этого дом деда Метрея, отколовшись от остального селения, оказался на отшибе. А на следующий день Гнедого Захара Салимы, пасшегося на взгорке у окраины аула, задрал волк.

Люди особенно приуныли, услышав о последнем происшествии.

— Ой-ой-ой, что же теперь с ней будет? — переживали женщины за Салиму.

— И зачем она выпустила Захара на волю на ночь глядя, нет бы во дворе закрыть...

— Бедная, несчастная девчонка, ну надо же случиться такой беде!

— Вот что значит, когда в доме нет старших, иначе такого бы не произошло!

— Наверно, ее заставят возместить стоимость коня...

— А может, простят, учитывая молодость?

Мужчины тоже собрались вместе, в мастерской, где

Байгоныс делал сани. И на их «повестке» — эта из ряда вон выходящая ситуация.

— Волки совсем обнаглели. Не к добру это! — заговорил первым Байгоныс.

Остальные, возбужденно шумя, тут же один за другим подхватили его слова:

— С чего это серый напал на скотину по соседству с аулом?

— Видать, почуял, что у нас ружей нет...

— Не поэтому... Просто заметного, горящего, как прежде, огнями аула уже нет — лишь несколько жалких домов торчат. Правильно говорит Байеке, нас уже и волки презирают...

— А по-моему, если б был свет, хищники не посмели бы сюда приблизиться.

— Точно, думаю, их вдобавок отпугивал громкий шум сарсеновского мотора.

— Свет волков пугает, а людям ума прибавляет.

— Да, лишь бы работал наш драгоценный мотор!

— Долгой жизни Сарсену!

На следующий день, когда подошло время укладываться в постель, Байгоныс, услышавший о том, что вернулся Сарсен, прямо среди ночи отправился в дом моториста.

Сарсен, расседлав лошадь, умывшись и ополоснувшись по пояс, как раз сел за стол, чтобы выпить чаю.

— Голубчик, ну, как съездил? — спросил Байгоныс, причем не привычным издавна тоном, а с каким-то особым, умилительным вниманием к мотористу.

— Все в порядке, Байеке! — последовал ответ Сарсена. — Добрался нормально. А у вас тут, похоже, не все благополучно?.. Как же так, коня под седлом на растерзание волку отдали?

— Ничего не поделаешь, так вышло... Когда нет света, оказывается, и волки наглеют.

— Правильные слова, аксакал, — поддержал старика моторист с веселым видом. — Электричество — признак цивилизации... Когда у нас есть свет, радио и газеты с журналами, мы ничем не хуже других.

— Ты прав, Сарсен, светик ты наш...

— Однако... некоторые ведь этого не понимают... — нахмурился Сарсен, сбавив мажорный тон.

— Какой-то ты неуверенный... что случилось, впустую съездил? Неужели мы без горючего остались?

— Ситуация и того сложнее, Байеке. Не только солярку не дают, так еще твердят, будто вообще закроют, а мотор увезут.

— Как это, закроют?

— Горючее, говорят, следует экономить. Начальство оправдывается, мол, у них нет возможности содержать отдельный мотор и ставку моториста ради семи домов.

— Что, они нас за собак считают?

— Хозяйство полностью переходит на хозрасчет. Вот и твердят, дескать, не хотим терпеть убытки, сажать вас на шею как обузу.

— Да, положение и в самом деле усложнилось, — огорченно заключил Байгоныс и встал с места. — В таком случае вызовем учителя и остальное обговорим завтра вместе.

Наутро Байгоныса разбудил чей-то крик. Вышел наружу, а на том берегу речки стоит Метрей, что-то кричит и машет рукой. На этой стороне — сгорбившийся Карим.

— Сарсен приехал, свет будет? — спрашивает Метрей.

— А-а? — не может расслышать Карим.

— Свет, говорю, будет?

— Я не слышу, Метрей, скажи погромче!

— Эй, Карим, Сарсен вернулся?

— А-а? Что ты говоришь?..

— Сарсен, говорю, приехал?

— Громче — ничего не слышно.

— Сарсен... Сарсен, говорю...

— Нет, я же Карим. Метрей, ты что, не узнаешь меня?

— Говорю, Сарсен приехал? Свет сегодня будет?

— Опять ничего не слышно, да говори же громче!

«Поздороваешься с глухим — сам не рад будешь! —

подумал Байгоныс. — Похоже, Карим слышит все хуже, совсем бестолковым стал!»

Вконец устав надрывать голос, Метрей махнул рукой и, развернувшись, поплелся к себе. Карим, стоявший на этом берегу, видимо, смущенный тем обстоятельством, что так и не смог толком поговорить, сам принялся орать.

— Эй, Метрей! — остановил он криком сверстника на противоположной стороне. — Коня Салимы волк задрал!

Метрей растерянно остановился и приподнял удивленно плечи, да что ты, дескать, за ерунду мелешь...

— Я говорю, коня Салимы волк задрал.

— Когда?

— Ты же знаешь нашу почтальоншу, Салиму, вот ее коня волк и задрал.

— Когда?

— Да коня почтальонши! Ну, Гнедого Захара, которого ей власть выделила! Его и задрал...

— Когда-а-а?! — Метрей, видать, настолько рассвирепел от отчаяния быть понятым, что даже шапку сорвал с головы и швырнул оземь.

— Что это с ним? — поразился выходке Метрея стоявший на этом берегу Карим. — Как он мог забыть единственного коня Салимы?..

Метрей больше кричать не стал, поднял с земли шапку, отряхнул о колени и поволокся домой.

— Меня еще глухим называют! Метрей сам, похоже, глохнет! — буркнул Карим, обидевшись на сверстника с того берега...

Вчера Салима с опухшими от слез глазами, выпросив у Байгоныса лошадь, уехала в Мукур, сегодня к полудню вернулась, притащив с собой ветеринара. Тот оказался почти мальчишкой, только недавно окончившим институт. Составил акт на погибшее животное, заручился подписями Байгоныса и учителя Мелса да, выпив впопыхах чашку чая, уехал.

— Парень на вид очень добрый, наверно, не заставит Салиму платить! — сделала вывод матушка Дильбар.

— А если заставит, я помогу — вместе заплатим, ведь я тоже пользовался Гнедым Захаром, — с готовностью откликнулся учитель Мелс.

— Конечно, уж Салиму-то ты ни за что в обиду не дашь! — ехидно поддела мужа Зайра.

Хотя не договаривались заранее, но живущие на этой стороне речки аулчане в полном составе собрались в доме Сарсена. Пришла даже Салима, исхудавшая от переживаний по поводу погибшего коня. Всех волновал один-единственный вопрос: «Почему хотят забрать мотор?». Собрались вместе, поскольку искали ответ на этот тревожный вопрос и нуждались в поддержке друг друга.

Прежде в такое раннее время могли по случаю встретиться вместе двое-трое мужчин или три-четыре женщины, а большие сходы обычно собирались всегда ближе к вечеру. Но сейчас ничье сердце, наверно, не справилось бы с таким длительным ожиданием, ведь нынешнее дело было безотлагательным и требовало срочных мер.

— Мотор собираются забрать, вы, наверное, все об этом слышали? — поинтересовался учитель Мелс.

— Мы-то слышали... А вот Метрей на том берегу до сих пор ни о чем не догадывается, — ответил Касиман.

— Не слышал, так еще узнает... Ну, что будем делать? Собравшиеся хмуро молчали.

— Подумать надо, — заметил Сарсен.

— Так думайте... Заберут мотор — не будет тока, тогда и телевизор не будет показывать. И дача тогда ни к чему... В общем, у нас многое связано со светом. Имейте это в виду!

— Говорят, летом и радиоточки отключат.

— Сарсен, дорогой, где ты об этом слышал?

— В Мукуре на радиоузле у меня есть знакомый парень, он и сказал.

— Чуял я, что так и будет, — вздохнул Байгоныс.

— «Транспорта» теперь нет, а что если и Салиме угрожает сокращение?

— Может, выделят другого коня?

— Ай, что-то я сомневаюсь...

— Как же тогда? Не будет ведь Салима пешком за почтой ходить?

— Не будет пешком, тогда... известное дело... Под предлогом отсутствия транспорта сократят место почтальона.

— Ну и дела!..

Каждый толковал о своем, стоял неумолчный гул. Лишь один глухой Карим сидел закрыв рот на замок. Пристально вглядываясь в лица говорящих, он изредка кивал головой. Судя по всему, что-то слышал, а что-то — нет.

— Все это не что иное, как способ выкурить нас отсюда! — сердито бросила Гульжамал-шешей.

— А чего они хотят — выселить нас и на этом месте пшеницу посеять? — присоединилась к обсуждению и тетушка Нуржамал.

— Захотят — посеют...

— А нас не привлекут завтра по закону, если будем вот так упрямиться? — заколебался Касиман, повернувшись к зятю.

— Такого закона нет! — ответил учитель.

— Вот как... Тогда давайте посмотрим, что дальше будет...

— Чего смотреть-то? Как заберут свет вместе с выкопанным мотором, как почту закроют, как радио выключат — что смотреть-то?! Кому нужна такая глухонемая жизнь?! Поэтому надо добиваться, чтобы мотор оставили.

— Да, Касеке, в этом и суть разговора. Мы для этого и собрались сегодня, — пояснил учитель тестю.

— Мы же не привязаны к этому месту, может, все-таки переедем? — робко предложила Зайра.

— Вообще-то, я не против такого предложения, — поддержал ее и Сарсен.

Тут в разговор, откашлявшись, вклинился Байгоныс и, обратив взгляд к мотористу, спросил:

— Сарсен, дорогой, куда ты клонишь, куда делась твоя твердость?.. Скажи честно, уж не сам ли ты положил начало всем этим беспорядкам?

— Упаси Аллах, Байеке! — подскочил Сарсен как ошпаренный. — Вы же сами свидетели, что в Мукур я поехал за соляркой. Неужто я настолько подл, чтоб самому себе беду кликать?!.. Если уж у вас возникли такие подозрения, так и быть... беру свои последние слова обратно.

— Наш Сарсен не мог так поступить! — защищая мужа, прибежала из кухни Алипа.

Байгоныс поднял руку, давая всем знак успокоиться.

— В таком случае предлагаю подождать несколько дней и все хорошенько обдумать, — сказал он. — Вернетесь домой, посоветуетесь между собой, а завтра-послезавтра выскажете окончательное решение, идет? К тому времени и паводок спадет, так что мы и мнение Метрея узнаем.

— Он все-таки русский, наверно, неправильно без него решать такое сложное дело, — поддержал Касиман.

— Верно говорит... Когда очень нужно, даже на плешивой голове можно найти вошь. Чем больше человек будут держать совет, тем лучше.

— Иногда и наш Карим говорит верные слова, подсказывает правильное решение, — вспомнил Касиман. — Почему бы нам не выслушать и его?

— Тьфу ты! — недовольно буркнула Нуржамал, надув губы. — Что за привычка из клячи иноходца делать?!

Обиженный ворчаньем Нуржамал, Касиман сделал ей замечание:

— Говорят, человек предусмотрительный и старье бережет, а народ ценит людей умудренных. Не изолируйте понапрасну Карима!

— Вы только что и «старье», и «мудреца» в одном лице нашли...

Байгоныс расплылся в улыбке. Дильбар с Нуржамал рассмеялись.

В то мгновение, когда собравшиеся уперлись в очередной тупик, в голову учителя Мелса, как всегда неожиданно, пришла удачная идея.

— Уважаемые сородичи! — обрадованно начал он. Неторопливо снял очки и сразу выпалил: — Давайте не будем собираться послезавтра, как предложил Байекен, а встретимся на день позже в нашем доме, чтобы отведать наурыз-коже.

— Надо же, оказывается, и Наурыз уже на носу! — воскликнула одна из женщин.

— Да мы же не привыкли в календарь заглядывать... Сегодня вообще какое число?

— Сегодня, родимые, восемнадцатое марта, — выразительно произнес Мелс. — То есть сегодня — день Парижской коммуны. Так что мы через три дня можем собраться у нас в день нашего великого традиционного весеннего праздника... Согласны?

— Согласны...

— Как не согласиться-то...

— Таким образом, двадцать первого марта в семь часов вечера вас будет ждать наурыз-коже, приготовленное Зайрой из двадцати одного вида продуктов.

— Он говорит, из двадцати одного вида?

— Так и сказал, из двадцати одного...

— Разве наурыз-коже готовят не из семи продуктов?

— Так это не коже — это бурда какая-то!

— Что бы ни было, увидим и попробуем, когда придем...

Собравшиеся остановились на этом решении. Отведав ароматного, крепкого чаю с молоком, предложенного Алипой, разошлись потихоньку по домам.

* * *

Три дня весной — это, оказывается, довольно приличный отрезок времени. За эти три дня спал паводок, и вода ушла под вскрывшийся лед. Солнечные склоны освободились от снега, земля начала подсыхать, а северные склоны местами запестрели проталинами. Принадлежащий аулчанам скот вышел пастись на волю, перейдя на свежий зеленый рацион.

Живущие на той стороне речки дед Метрей и матушка Пелагея смогли наконец ступить на этот берег, радуясь воссоединению с земляками.

Маленький аул, как и вся природа, проснувшись вместе с весной, засуетился, приноравливаясь к летнему ритму жизни.

В прежние времена с приходом весны люди, окрыленные какими-то надеждами, с радостным нетерпением ожидали благоденствия, которое обычно сулит лето. В этом году подобных настроений и в помине не было... У жителей семи домов предстоящее лето, похоже, вызывало больше сомнений, чем надежд.

Трое суток подряд аул опять оставался без электрического света, вечеруя при сумеречном огне свеч и керосинок.

Глухой Карим, до которого новости всегда доходили позже всех, еще не зная, отчего нет света, приплелся в один из дней к Сарсену, возившемуся з этот момент с ремонтом мотора.

— Милый, почему так долго света нет? — спросил он.

— Солярка кончилась, Кареке!

-А-а?

— Солярки, говорю, нет.

— Солярки?.. Это что, керосин, что ли?

— Один из его видов.

-А-а?

— Да, керосин.

— А почему его нет?

— Не выделили...

-А-а?     —

— Говорю, не дали нам его,