Страница - 4

КРУГЛОГОЛОВКИ

На плотных глинах, окрапленных мелким разноцветным бисером камешков, встречаются замечательные такырные круглоголовки. Спокойно сидящую ящерицу где-нибудь у кустика или на прогалинке заметить практически невозможно, ее увидишь только тогда, когда она пускается наутек. Если рассмотреть ящер
ку, то вы увидите некоторые присущие ей особенности, делающие ее на вид карикатурной. Толстый жабий живот. На тонкой подвижной шейке круглая голова, тоже похожая на жабью. Глаза слегка навыкате, спрятанные в кожистые серые веки, отчего кажутся старыми и уста­лыми, а взгляд — добрым и мудрым. И рот у нее стран­ный, что называется, до ушей, в виде тонкой подковки. Серовато-палевая окраска кожи под стать к глинистым участкам, а шероховатость ее и разноцветные бугорки и выросты, расцвеченные красноватыми и синеватыми точ­ками, словно камешки этой пустыни.

Пойманная ящерица, словно поняв, что вырываться бесполезно, прибегает к маленькой хитрости: она предва­рительно делает несколько глубоких вздохов и замирает, опрокинувшись кверху светлым брюшком. Она наглухо закрывает глаза и, разбросив в стороны лапки, лежит бездыханная. Можно подумать, что она знает закон о том, что лежащего не бьют. Но если минуту-две ее не трогать, она мгновенно переворачивается и бросается бежать, вих­ляя из стороны в сторону, то и дело натыкаясь на кусти­ки и камешки. Останавливается лишь на миг, чтобы оце­нить обстановку, и опять бежит, куда глаза глядят. Время от времени она останавливается, скручивает на спине по­лосатый темно-оранжевый хвост и нервно помахивает им, а сама все время бдительно смотрит на этот древний мир своими «старыми» глазками и печально и загадочно «улыбается» неизвестно чему. Но я знаю, что ей не до улыбок, попадись она хищной птице или змее — не от­пустят.

ЧИЕВНИКИ

Чиевники — самые распространенные заросли котловины. Они встречаются всюду на глинистых и каменистых равнинах. Они покрывают предгорья, одиночными пучками стоят вокруг родничков и нередко щетинятся среди поселков и аулов. Однако более всего они распространены в южной и юго-восточной частях котловины, по солонцам. Здесь куст от куста стоит всего лишь в нескольких метрах или почти вплотную, а между ними белесая от притупившей соли земля. Так что идти здесь легко. Однако бродить среди чиевников неинтересно, они порой бывают настолько однообразны­ми, что находиться в них просто скучно, и появляется же­лание, как можно скореее уйти. А заросли тянутся на десятки километров, и куда ни глянешь — повсюду толь­ко ажурные, слегка опушенные вершины его стеблей.

Чии заселены странно: в одних местах встречается обилие мелких птиц, в других, напротив, ни пичуги, ни следа, только свищет с подвываниями ветер. Самыми обычными обитателями этих зарослей можно назвать ма­лоприметных маленьких птичек — бор мотушек. Если по­года тихая, то их песни-скороговорки слышатся за Де­сятки шагов. Не песня, а бормотание, за что, по-видимо- му, они так и названы. Бормотушки, усевшись в гуще кустов или на середине крепких чиинок, раздувают, как славки, горлышко, и льются воркующие переливчатые звуки. Как и вся местность, они рыженькие, и сидящую спокойно птичку не сразу и заметишь. Совсем другое де­ло, когда встретишь семью черноголовых чеканчиков, будто сшитых из разноцветных лоскутов: они далеко вид­ны и надоедливы. Раскачиваясь на макушках зарослей, они дергают темными хвостами, трепещут пестрыми кры­лышками и чекают до тех пор, пока человек не выйдет из их владений. Только уйдешь от одного семейства, по­падаешь к другому и так без конца — чеканчиков здесь много.

Кругом ни озерка, ни ручейка — безводье, а птицы, в основном связанные с влажными луговинами, оказывает­ся, прекрасно живут здесь. Изредка среди редких зарос­лей можно встретить и черного жаворонка, вот, пожалуй, и весь перечень птиц сплошных чиевников. Из зверей трудно кого-либо увидеть, только по следам можно узнать, что бывают здесь ушастые ежи, лисицы, корсаки и зайцы-песчаники.

Кусты крепкие, стволики его на ощупь шершавые, как наждачная бумага. И с порывами ветра они начинают скрежетать и шуршать. Сухо и уныло поет тогда эта свое­образная желтая саванна. Ветры здесь — явление обыч­ное: со всех сторон они атакуют просторы. В это время заросли на глазах преображаются, кусты под напором ветра пригибаются в одну сторону и становятся похожи­ми на полчища гигантских дикобразов, воинственно устремленных навстречу ветру.

Ранней весной и в начале лёта чин у основания по­крываются зелеными молодыми листьями, а на длинных стеблях образуются пышные метелки, и в это время чие- вые заросли напоминают низкорослый тростник. Всем давно известно, что заросли чии указывают на наличие воды на небольшой глубине. Это обстоятельство раньше использовали пастухи, здесь надо рыть колодец, знали они. Встреча с чиевником длится недолго, ведь все сейчас путешествуют на колесах, а это значит несколько минут, и позади остаются десятки километров. Поэтому, оказав­шись в зарослях чиевников, я связываю их не с близостью грунтовых вод, а с полчищами «дикобразов», бредущих против ветра.

МУЭДЗИНЫ ПУСТЫНИ

Когда багровое солнце скрылось за далеким горизонтом и над причудли­выми глинами Қиин-Кириш засвис­тели стаи стрижей, мы с товарищем повернули к лагерю. Темнело быст­ро, а до лагеря было далековато.

Непонятно, где зазвенел кто-то тонко и пронзительно. Установить источник этого звука было невозможно, похоже, что вся пустыня наполнилась этим чуд­ным звоном. Опыт подсказывал, что это какое-то насеко­мое. И мы решили отыскать невидимого вечернего певца.

Сбросили амуницию и кинулись по сторонам на по­иски. Торопимся, пока еще хоть что-то видно. Проходят минуты, звон не прекращается, а мы бестолково крутим­ся посреди пустыни, оглядывая и ощупывая землю и кус­тики. То вдруг начинает казаться, что звон впереди, од­нако стоит сделать несколько шагов, и он уже вроде бы позади, потом где-то сбоку. Подобное состояние я испы­тывал однажды, пытаясь найти ремезов в гуще ветвей: писк их настолько тонкий, что трудно бывает определить, где сидит птичка.

Вдруг я заметил на коротеньком кустике оригиналь­ного растения пустыни и полупустыни анабазиса, маленького музыканта. Заметил и ничего не понял, кто это — кузнечик или сверчок? Сидит на веточке крупный и тол­стый «желудь». Мы припали к земле, подползли, рассмат­риваем, слушаем... Стараемся не тревожить это странное с виду существо. А оно сидит и, как тот знаменитый соло­вей-разбойник, знай себе, свищет на всю округу. На тол­стом и белесоватом туловище, прикрытом сверху коро­тенькими крылышками, крупная голова. Ноги такие же, как у кузнечика — коленками назад, но менее изящные. Звенит это «чудище» около наших носов и нас не замеча­ет. Подбираемся еще ближе, интересно, как же это у него здорово получается?! Ножками не стучит, крылышками не трясет. Но мы заметили, что крылышки-то у певца от­топырены, под ними маленькие округлые отверстия и звук, надо полагать, исходит оттуда...

Такого мы раньше никогда не видели и, понятно, как велик был наш интерес к этому загадочному существу.

Насекомое умолкать не собиралось и по-прежнему звенело на высоких нотах. Мне он напоминал муэдзина, кричащего с минарета, которого еще в детстве я слышал в небольшом среднеазиатском городке — Узгене. Как за­колдованные, мы с товарищем продолжали удивляться необычной песне этого муэдзина пустыни. Увлекшись, мы так приблизились к анабазису, что я умудрился боднуть кустик, на котором сидел маленькиий солист. Он в тот же миг оказался на земле и, неуклюже, чуть боком, засеме­нил, волоча тяжелое брюшко. Не упускать же «чудо-пев­ца!» Мы кинулись его ловить, но «зверь» тотчас остано­вился, приподнял передние лапки и издал серию таких тонких и 'скрежещущих звуков, что хоть уши затыкай. Я накрыл его ладонью. За неимением подходящей тары пленника посадили в футляр от бинокля.

Мы были счастливы, что обрели такого прекрасного музыканта. В небе уже зажглись первые звезды. Непри­вычная тишина давила, однако в ушах еще некоторое время стояла песня нашего пленника. И тут мы снова услышали такого же музыканта. Вскоре он разделил оди­ночество своего собрата.

Мы начали искать брошенные вещи, но не тут-то бы­ло. Оказывается, мы так закрутились, что совершенно потеряли ориентировку. И снова поиски, пока, наконец, не наткнулись на вещи.

В лагере футляр с необычными насекомыми мы повесили на дверцу машины. На рассвете, как только за­алела полоска неба, над лагерем возродился и повис звон. Дуэт шестиногих музыкантов слышался из висящего фут­ляра, как из волшебной шкатулки. Только утренняя се­ренада оказалась очень короткой, и нам показалось, что звучала она как прощание с родной пустыней. Мы ведь знали, что в полдень увезем их далеко отсюда.

Дома я выпустил пленников в своей коммунальной квартире. Им неловко было бегать по крашеным полам и вообще они выглядели несчастными. Они прятались от дневного света среди комнатных цветов. На удивление эти жители безводных пространств много пили или же поедали сочную травку. Вероятно, у себя дома они уто­ляют жажду за счет воды в листьях солянок и того же анабазиса. Более месяца прожили эти странные насеко­мые у меня дома. Однако ни разу я не услышал желан­ного звона. Петь они не хотели. А комнатная прохлада и зелень с красными цветами в горшках были им чужды.     ,

И только после я узнал, что насекомые эти называют­ся кузнечиками-онконотусами, у которых крылья, утратив свое предназначение, превратились в стрекотательный аппарат, благодаря которому они так чудно озвучивают самые пустынные уголки Зайсанской котловины на ве­черней и утренней заре.