Страница - 12

Имя великого царя-жреца Гильгамеш соответствует не только назначению: Приди-Буйвол, но и несёт в себе огромную смысловую нагрузку в значении Великого Жреца, Великого Кама, Великого Шамана.

Только так можно объяснить переживания Гильгамеша из-за барабана и палочек. Барабан — «транспортное средство» для путешествия в другие миры, палочки — символы мужской силы, вызванный ими звук гипнотизирует толпу, вводит в экстаз самого кама и уносит в другой мир.

Поэма «Гильгамеш, Энкиду и подземное царство», по всей вероятности, была архаична и для самих шумеров, но они не хотели избавиться от этого гениального сюжета, который потрясает при полном его понимании. Так же поэма поразила вавилонских авторов, и при всей несогласованности со своим текстом они включили её в свой эпос. А эпос — это произведение не одного года, ни даже века, целые поколения обрабатывали шумерские сказания.

Возможно, в поэме «Гильгамеш, Энкиду и подземное царство» мы встречаемся с переходным моментом в мировоззрении самих шумеров, отсюда и легкомысленное отношение главного героя к былым жреческим предметам. Но надо заметить, что отголоски барабанного боя присутствуют почти во всех сказаниях, они слышны во время поединков, звучат и «на холмах погребальных».

Вернёмся к заимствованию вавилонян. С подобным явлением я встречался в своё время. Это произошло, когда я представлял в журнале «Половецкая луна» творчество Досмамбета Азаулы. В плеяде средневековых ногайских поэтов Досмамбет выделяется тем, что он был известен и как историческая личность. В русских летописях XVI века он неоднократно упоминается как вожжа (предводитель) Досмамбет-ага [30].

1. Радлов, замечательный русский учёный-фольклорист, первым опубликовал и устное предание ногайцев, и стихи поэта в своих «Образцах литературы северных тюркских племён».

Феодал из Азова (по нашим предположениям, т. к. в это время Азов был турецкой крепостью, а поэт жил в пригороде Азова Каратаяке), он был отменный воин, прослыл отважным храбрецом. В одной из битв с осаждавшими Азов врагами, не разобравшись в ночной темноте, Досмамбет-ага убил одного из родных сыновей.

У него их было два, одного звали Исакай, другого — Косай, оба упоминаются в русских летописях как предводители.

О том, какого сына убил Досмамбет-ага, ногайский учёный А. Сикалиев написал исследовательскую работу. Он опубликовал произведения поэта, среди которых — поэма «Мой Косай», посвященная убиенному сыну.

После кровопролитного сражения с многочисленным противником Досмамбет-ага сначала вместе с товарищами покидает поле битвы, но после, обнаружив пропажу своей камчи, возвращается за ней в стан врага и в неравном бою получает смертельную рану. Умирающий, он один остается на поле сражения. Народ сохранил стихи, которые были сложены им перед самой смертью…

Интересуясь данной темой, я бы хотел привести замечательное стихотворение из предсмертного цикла, переведённое моим другом Александром Ануфриевым и опубликованное в журнале «Половецкая луна»:

За озером, где лес стоит сосновый,

Случайно мной камча обронена.

Лосья жила служит ей основой.

Ремни — из кожи юного слона.

А рукоять из меди как искрится,

Обёрнутая нитью золотой:

Вдруг крот её изгложет иль лисица…

Что скажет мне Азов престольный мой?

Когда про мой позор узнают деды, Что станут говорить в сердцах они? Что Досмамбет вернулся без победы И омрачил последние их дни?

Коль матери услышат о потере, Их груди в миг лишатся молока. И дочки могут пошатнуться в вере: «Пропал отец», — решат наверняка.

Когда друзьям проведать доведётся,

Иль сыновья о том узнают вдруг, —

Им всем и день и ночь искать придётся:

От чьих отец погиб коварных рук?

Красавицы в моём дому просторном

Решат, что вдруг погасли все огни.

Враги же возликуют непритворно:

«Как славно!» — позлорадствуют они.

Стихотворение наглядно демонстрирует значение камчи для ногайцев, и хочется упомянуть о ритуалах и некоторых моментах этой традиции в жизни ногайского народа и других родственных народов.

Камча у нашего народа была одним из существенных отличительных этнических признаков. Неслучайно, что она под названием нагайка органически вросла в русский язык и языки других народов. Казаки — оплот российского самодержавия — вошли в историю и как нагаечники. В недавнем прошлом ногаи камчу не выпускали из рук, она была элементом выходного костюма; входя в помещение, её вешали в специально предназначенном месте. Камча была любимой игрушкой ногайского мальчика, а при возмужании для него плели личную плетку и, когда она была готова, делали угощение и созывали родственников. Как у нас говорилось, это орудие было незаменимым помощником в жизни скотовода и являлось грозным оружием против зверей и неприятеля.

Тут хотелось бы сказать несколько слов об этой этнической традиции у других — предшествовавших ногайцам — народов. Геродот, описывая нравы и обычаи скифов, приводит замечательный факт. Один скифский предводитель говорит: «Я предлагаю бросить копья и луки: пусть каждый из вас возьмёт в руки кнут, и пойдём на них. Пока рабы видят нас с оружием в руках, они считают себя равными с нами происхождения, но лишь только они заметят у нас кнуты вместо оружия, тотчас поймут, что они рабы наши и в сознании этого не устоят против нас» [31, 305]. Этот

совет возымел действие, противники обратились в бегство. Подобный эпизод приводит в своей исторической трилогии В. Ян: «По знаку Гуюка все его сторонники вскочили и, доставая из-за пазухи ножи, толкая друг друга, бросились к трону… Голова Бату-хана ушла в плечи, зубы оскалились, глаза обратились в щёлки. Он вдруг выпрямился, отбросил в сторону меч и выхватил из-за голенища короткую плеть. С размаху он стал колотить ею по головам наступавших на него ханов» [32, 428]. Талантливый писатель, Василий Григорьевич Ян чутко уловил магическое значение камчи в жизни степняка. В ногайском фольклоре рассказывается, что когда «возносили на белом войлоке» хана и сажали на престол, то ему как царские атрибуты вручали золотую стрелу и камчу, оправленную в золото.

Н. В. Гоголь очень любил украинский фольклор. В письмах к матери он часто просил присылать ему степные легенды и предания. Украинский фольклор, особенно устное творчество запорожских казаков, имеет тесную связь с устным народным творчеством былых южных соседей: казаки величали их ногайскими татарами. Схожесть сюжета знаменитой повести Гоголя «Тарас Бульба» и ногайского предания о Досмамбете-аге очевидна. У главных героев по два сына, один из которых попадает в стан врага и погибает от руки отца; Досмамбет и Тарас сходным образом принимают смерть.

Возможно, что камча Досмамбета в степных легендах украинцев ещё в раннюю эпоху была заменена трубкой Тараса Бульбы, но не исключено, что эту замену произвел сам писатель. Познакомиться с подобной легендой в украинском фольклоре я не смог: наверное, как это часто случается, известное литературное произведение пагубно повлияло на существование легенды.

Замена камчи на курительную трубку вполне объяснима с точки зрения украинской действительности времен Н. В. Гоголя. Автор прекрасно осознавал, что для христианина камча, плётка — не настолько серьёзная вещь, чтобы из-за неё подвергать себя смертельной опасности. Трубка — это другое дело, ведь изменить своей закоренелой привычке — значит изменить себе, своей индивидуальности. А такой самобытный, колоритный персонаж, как Тарас Бульба, не допустивший этого, всё же олицетворял собой почти ушедшее в небытие знаменитое запорожское казачество (к тому времени Екатерина Великая разгромила Сечь, а оставшихся казаков разбросала по захваченной на Северном Кавказе земле).

Существование стихотворения Досмамбета Азаулы «За озером, где лес стоит сосновый» — яркое подтверждение тому, что шумерская литературная традиция каким-то образом возродилась в поэтическом искусстве ногайцев, и факт заимствования уникально аналогичен…