Страница - 29

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

ЗАГАДКИ МИРОВОГО ДРЕВА

Л.Н. Гумилёв рассматривал историю Великой степи и с высоты кургана, и с высоты птичьего полёта, поэтому его исследования обстоятельны и доходчивы. Но больше всего в талантливом исследовании учёного интересно его собственное видение мировой истории. Он нарисовал своё историческое полотно. Его сочинения — это исторический роман-эпопея о прошлом Великой степи.

Русские писатели продолжают исследовать художественный мир русского народа, несмотря на то, что Л.Н. Толстым написан роман «Война и мир» — своего рода психологическая энциклопедия русского духа. Но духовный мир народа неиссякаем, доколе жив сам народ. Неиссякаема и тема Льва Николаевича Гумилёва — история Великой степи. Она пишется представителями более чем двадцати кровно заинтересованных народов.

Интерес к ней не остынет никогда! Основной причиной такого интереса является то, что эта история на протяжении столетий была запретной, тайной, секретной.

Она стала запретной со времён древних гуннов. Сначала её запретили в Китае, а затем в Европе. Историю тюркских каганатов запретили в мусульманском мире. А более поздней

чингизидской истории досталось ото всех. Вплоть до XX столетия она была закрытой и для мусульманского и христианского миров. Из живших в Евразии специалистов-историков Л.Н. Гумилёв — первый, кто без всякого предубеждения попытался восстановить справедливость в отношении прошлого тюрок и монголов. И он талантливо осуществил свой замысел.

Учёный объял необъятное. Как писать после него? Идти по следам Гумилёва? Это будет выглядеть эпигонством. К сожалению, сейчас в исторической науке появились тысячи работ, где мысли и открытия Гумилёва без всякого стеснения присваиваются и выдаются за свои. Некоторые «учёные» даже и одной сноски не делают на труды Льва Николаевича. Однако начитанный, образованный читатель эпигонство распознает сразу.

Несомненно, что каждый, кто хочет посвятить жизнь исследуемой теме, должен выразить своё отношение к научным открытиям Гумилёва. Это полезно и для популяризации пре­красных работ учёного. После смерти труды Гумилёва издаются большими тиражами, твор­чество его изучается в учебных заведениях. Однако в связи с распадом СССР и выходом тюркских народов из одного государственного образования есть опасная тенденция пересмотра отношения к тюркским народам, оставшимся в составе России. Делаются попытки критически переоценить и творчество самого Л.Н. Гумилёва. Я в книге ещё коснусь этих тенденций.

Вернусь к исследуемой теме. Хотел несколько слов сказать о своём методе подачи материала. При написании научных работ у нас обычно пользуются методикой предшественников. Тысячи диссертаций состоят из трёх основных частей: первая — вступление, где ставятся цели и задачи; вторая — раскрытие темы; третья — заключение, где делаются обобщения и определяется актуальность работы. Я избежал этой методики. Она не вдохновляет, особенно после красочных и увлекательных сочинений Л.Н. Гумилёва. Думаю, что за беллетризованным изложением истории есть будущее. Лучшие историки мира: от Геродота до Н.М. Карамзина избирали этот метод. Я же беру за основу чисто исповедальную манеру, это ещё ближе к литературе. Я стараюсь рассказать многовековую биографию своего народа и касаюсь в истории всего, связанного с моей личной жизнью, с моим существованием. Гумилёв, хотя открыто не высказывался об этом, но и он сопереживал мёртвым, казалось бы, страницам истории, оживляя эпизоды далёкого прошлого. И, читая его сочинения, я сопереживаю вместе с ним, потому что он рассказал мою жизнь...

Но дело в том, что Лев Николаевич рассматривал бесконечную прямую истории в горизонтальной плоскости. Он рисовал историческое полотно, обрезая контуры предельно точной хронологией. Я же взялся за непосильную задачу: хочу рассказать о своём видении проекции бесконечно прямой истории. Проекция бесконечной прямой линии — это точка. Точка — это я сам. Я — составляющая бесконечности. Для меня не существует упорядоченной хронологии. Любая дата для меня относительна. То, что произошло тысячу лет назад, я ощущаю, как будто пережил сию минуту.

Я не претендую на научные открытия в истории, но я хочу быть предельно правдивым и потому делаю всевозможные ссылки на исторические сообщения. Я тоже, как и многие исследователи истории, наверное, стою на пути мифотворчества. Думаю, что каждый писатель-историк создаёт миф о прошлом. Миф, легенду о славной стезе своих пращуров. Осуждать за это нельзя. Талантливый историк создает талантливый, правдивый миф...

Я очень осторожничаю в изображении того или иного момента, ибо боюсь сбиться на путь мародёрства. Археологи, этнографы, историки, филологи немало измывались над

нашими предками. Они в буквальном смысле сдирали с мёртвых кольчуги, кафтаны, сапоги, оружие, присваивали их деяния, песни. «Это не твой отец, не твой дед, это все моё!» — крича, угрожая, затыкая рот научными доказательствами, они рядились в одежды наших предков... Я еле сдерживаю себя от гнева и возмущения и боюсь, что отвечу тем же, перейду на их же путь мифотворчества. Я пишу, потому что надо и себя, и соотечественников избавить от чувства нанесённой обиды. Нельзя человеку нести в душе такой камень недовольства, да и народу нельзя жить с таким горьким чувством. Кому нужен народ, смотрящий на других волком?! Тем более в России, где сотни народов? Надо искать пути к сосуществованию.

Ведь никто же сегодня не собирается мстить современному французу за взятие Москвы, норманнам за разорение Италии. Все прекрасно понимают, что это было бы глупо. И это осознание подсказывает: надо предельно правдиво восстанавливать картины прошлого.

У нас, на нашей исторической родине, дело обстояло и обстоит кардинально проти­воположным образом. Так повелось, что события, происшедшие в Великой степи, утаивались или искажались до неузнаваемости. И сейчас новые мародёрские теории возникают как грибы. В своё время большевики, обманывая народы мифом о «национальном самоопределении», расчертили страну на мнимые государства. Расплата за это пришла при разделе СССР. Четырнадцать государств! Сейчас более десятка потенциальных «государств» развивается в чреве России. Всем так называемым республикам стало необходимо великое прошлое как обоснование исторического пути того или иного народа к суверенности. Историки, получившие на это политический заказ, ищут малейшие зацепки. Выдумываются новые карты, слагаются мифы о легендарных личностях, якобы отстаивавших некогда независимость народа, изобретаются нацио­нальные гербы и флаги, археологи придают национальные черты памятникам, оставленным исчезнувшими или исчезающими народами. Так и хочется громогласно заявить: нельзя же превращать своё прошлое в средоточие лжи! Из химерического прошлого в наше настоящее вылезают вполне реальные ужасы. Растёт новое поколение, поколение людей, ввергнутых в заблуждение, а также, что ещё хуже, людей с двойным стандартом мышления. Обман и лицемерие затмевают все слои общества...

Хотя я разочарован состоянием дел в российской исторической науке, эта наука необходима для цивилизации. Нет, не так безнадёжна наша жизнь, какое-то утешение и удовлетворение я получаю от обращения к фольклору, к историческим песням. Непредвзятость и самобытную чистоту вижу я в устно-поэтическом творчестве народов. Самое привлекательное для меня в фольклоре то, что в нём нет упорядоченной хронологии. Фольклор сохраняет только значимые, повлиявшие на жизнь народа события. Если бы даже не было исторических и литературных памятников, то все народы вполне могли обходиться фольклорными произведениями. Народы сохраняли в памяти то, что необходимо сохранить, и не более. Древние хорошо усвоили, что отгоревшие костры не греют.

В век прогресса литература интенсивно вытесняет фольклор. Литература берёт из фольклора основные свойства национального характера и народный дух. Напечатанные фольклорные произведения тоже остаются достоянием народа, приравниваются произве­дениям искусства и определяют уровень культуры.

В Х1Х веке ногайский фольклор, особенно песенное творчество, своим разнообразием и богатством восхищал исследователей. Но в XX веке устно-поэтическому наследию ногайцев не повезло. Фольклор стал разбазариваться. Из-за беззащитности ногайского народа он подвергся грабежу, мародёрству. Началось присваивание ногайских песен родственными по языку народами. Сами ногайцы не могли издать свой фольклор, а в союзных и автономных республиках бывшего СССР целые академии занимались им.

В средние века, в эпоху могущества ногаев, происходило органическое распространение ногайского песенного фольклора, его распространяли сами ногаи. В одних случаях песни исполнялись воинами, которые нанимались для защиты в различные княжества и ханства, в других — бродячими певцами, искавшими в странствиях счастья. Как я уже заявлял, ногаи повлияли на все окружающие тюркские народы, об этом свидетельствуют фольклорные памятники, где главные герои — ногайские богатыри. Ногаи — единственный народ, создавший эпос, в котором отражены события, происшедшие в Золотой Орде. Другие народы, жившие в этом государственном образовании, не могли создать эпических произведений, т. к. не имели отношения к историческим личностям.

Надо оговориться, что под ногаями я ещё подразумеваю казахов, каракалпаков и кочевых узбеков, поскольку в золотоордынский период это был один народ. Ногайский эпос у них в дальнейшем получил своё самобытное развитие. До XIX века названные народы даже не знали, как определиться в самоназвании. Это было отражено в первоначальном их эпическом творчестве. И только в XX веке, особенно среди казахов и узбеков, прошла мощная волна редактирования эпоса. Избавлялись от имени ногаев или приуменьшали их значение, подводили повествование под составляющие их народ рода. Как говорится, их дело, их фольклор, что хотят то и делают. Однако достаточно открыть дореволюционные издания фольклорных текстов казахов и кочевых узбеков, чтобы обнаружить искажения. Я не называю каракалпаков, т. к. они в эпических песнях сохранили имя ногаев. Больше того, в песнях каракалпаков выражено столько любви и скорби по утраченному могуществу ногаев, что перед ними меркнут даже собственно ногайские песни.

Разговор пойдёт о других формах заимствования....

Абдул-Хамид Джанибеков — первый фольклорист из ногайцев. Он проделал огромную работу не только по сбору фольклора, но и по его исследованию, приведению в системный порядок, он популяризировал его по своим возможностям: издал песни ногайцев. Но возможности его были весьма скромными, и составленный им четырёхтомный сборник ногайского фольклора до сих пор не увидел света, в рукописном виде лежит в архивах научно-исследовательских институтов.

Только лишь благодаря фольклору до наших дней дошло творчество таких легендарных средневековых ногайских поэтов, как Асан Кайглы, Шал-Кийиз, Досмамбет Азавлы, Казтуган Суйиниш улы и многих других. Но вот в начале 60-х годов прошлого столетия в Казахстане начали заниматься творчеством этих поэтов. В 1970 году в Алма-Ате выпустили антологию под названием «Алдаспан». В книгу были включены стихи названных выше поэтов. Кроме стихов Казтуган Суйиниш улы, остальные произведения были взяты из публикаций ногайских фольклорных текстов, составленных ранее В. Радловым, М-А. Османовым и А.-Х. Джанибековым (в XIX и начале XX вв.). Большинство произведений — из сборника «Поэзия аула», составленного А.Х. Джанибековым. Но вот что интересно. Если имена поэтов Асан Кайглы и Шал-Кийиза были на слуху у казахов, то имя Досмамбета Азавлы, представителя военной аристократии Малой Ногайской Орды, казахам даже известно не было. Однако ногайцы остались благодарны казахским учёным и за эту публикацию, подтвердившую само существование средневековой ногайской поэзии. В это же время ногайский учёный А. Сикалиев пытался опубликовать произведения средневековых поэтов, но идеологические монстры воспрепятствовали обнародованию. Мы хорошо помним, сколько крови было выпито у А. Сикалиева за отстаивание имен: Асана Кайглы, Шал-Кийиза, Досмамбета Азавлы, Казтугана Суйиниш улы, Эльбургана Найманлы, Саркынбая Крымлы, Исмаила Бекмирза улы, Мусеке Мыкай улы, Фахруддина Абушахман улы, Ахмедие Адил улы, Арслана Шабан улы, Баймырза Манап улы и многих других. Представители творческой интеллигенции титульных народов автономных республик готовы были на кулаках драться, чтобы запретить произношение имён средневековых

ногайских поэтов. У многих этих народов литература появилась только в послеоктябрьский период.

О весьма своеобразном воровстве ногайской песни «Бозйигит» мы можем узнать из книги А. Сикалиева «Сынап карап, сырласып» (Черкесск, 1975 г.). На страницах 94—95 этой книги ногайский исследователь подробно описывает, как песня «Бозйигит» обрела всесоюзное значение. Оказывается, В.В. Радлов опубликовал песню «Бозйигит» на казахском языке, но в предисловии оговорил, что песня записана казахом ещё в 1842 году слово в слово с ногайского текста. В дальнейшем казахский текст песни был переведён на татарский язык, и в книжном виде широко бытовал среди татар, башкир, всех других тюркских народов. Потом именно книжный текст вызвал вхождение этой песни в фольклор казахов, каракалпаков, узбеков и даже кумыков и балкарцев.

Замечательный кумыкский учёный Магомед-Апенди Османов — один из первых образованных людей среди инородцев России. В Х1Х веке он жил и работал в Санкт - Петербурге. Его деятельность я бы назвал героическим подвигом. Учёный долгое время собирал фольклор двух родственных по языку народов: кумыков и ногайцев. Собрав, он издал его в 1883 году в Санкт-Петербурге. Книга называется «Ногайские и кумыкские произведения». Глядя на то, как легко сегодня совершается плагиат среди родственных по языку народов, можно подумать, что мог ведь и Магомед-Апенди Османов, кумык по национальности, издать песни только под названием «Кумыкские произведения». Совесть честного человека, призвание учёного не позволили ему сотворить такое. Благодаря подвигу Магомед-Апенди Османова у нас сохранились одни из лучших вариантов песенного фольклора. Благодаря этому изданию до нас дошла и некоторая часть творчества ногайских средневековых поэтов.

Однако позиция кумыкских фольклористов последнего времени несколько настораживает. У ногайцев довольно хорошо известен цикл песен «Казак йырлар» («Казацкие песни») — это короткие баллады, сочинённые степными рыцарями, скитавшимися по степи в поисках удачи. В XX веке, несмотря на существование аналогичных публикаций на ногайском языке, они безоговорочно были включены в антологии кумыкского фольклора, мало того, приписаны творчеству известного у кумыков бесписьменного поэта Ирчи Казака (видимо, из-за того, что название «Казак йырлар» можно понять и как «Песни Казака»). Как я уже говорил в первой части книги, кумыкский фольклор сам по себе оригинален и богат древнейшими образцами тюркской поэзии. Смешивание ногайских казацких песен с кумыкским фольклором указывает на недоб­росовестность фольклористов.

В республике Дагестан, куда не по своей прихоти были включены степные ногайцы, долгое время (с 1940 по 1970 гг.) ничего нельзя было издать на ногайском языке. Что говорить, если в издательстве, где тогда ещё было налажено издательское дело на национальных языках, отсутствовала единица штатного редактора ногайских книг, редкие рукописи проходили через руки редактора кумыкской литературы. В 60-е годы прошлого столетия группа энтузиастов, среди которых я лично знаю только двоих — литератора Бади Аджигельдиева и нынешнего почётного руководителя ногайского движения «Бирлик» Балбека Кельдасова, начали сбор ногайского фольклора в Ногайской степи. Тогда ещё живы были известные певцы, исполнители эпических песен, да и много было людей из простонародья, знающих фольклор. Энтузиасты записали всё, что возможно было найти в Ногайском, Тарумовском, Кизлярском районах республики Дагестан. Перепечатали тексты на машинке и объёмную рукопись (около 500 страниц) поэтического содержания повезли в Махачкалу, Зашли в республиканское книжное издательство, познакомились с кумыкским редактором, выпили за встречу представителей родственных народов и, оставив рукопись, вернулись в родные степи с чувством исполненного долга. Однако судьба этой рукописи до

сих пор неизвестна. И я, будучи в столице Дагестана, интересовался этим вопросом. Есть вполне обоснованные подозрения, что все книжные публикации кумыкского фольклора, появившиеся позже этого события, пополняются из пропавшей рукописи энтузиастов. В этих изданиях узнаваемы обрядовые, героические, любовные и, конечно, казацкие песни ногайцев. Особенно это заметно в произведениях фольклора, представленных записями поэтов и писателей (с них, как говорится, спросу мало).

А. Сикалиев в названной книге приводит ещё одну прелюбопытную историю. Среди ногайцев издавна бытует народная повесть «Аманхор», она состоит из прозаических и поэтических рассказов. Её, да и многие другие таварихи (предания) хорошо знал народный сказитель Тангатар. В 50-е годы Тангатар и известный в Караногае эфенди Балтен записали предания в тетради. Впоследствии тетради с записями «Аманхора» и некоторых других преданий забрал у аульских деятелей кумыкский писатель Абдул-Гусейн Ибрагимов (указ. книга, стр.44). Судьба тетрадей осталась неизвестной, но писатель издал повесть «Аманхор», опустив всё, что могло напомнить о ногайцах.

Ранее я говорил о парадоксальной метаморфозе, происшедшей с историческим Чора Нариковичем. Он из пособника Ивана Грозного в покорении Казани превратился, в ногайском эпосе, в защитника Казани. Казанские фольклористы, не разобравшись в этом, превратили ногайского Чору в национального героя татарской истории, отстаивавшего независимость Казанского ханства.

С такими недоразумениями мы встречаемся и в кумыкских произведениях фольклора. Некоторые слова из своих песен кумыкские исследователи без ногайцев не могут понять до сих пор. Так, фигурирующее в кумыкских текстах название лошади алаша фольклористы переводят как «рабочая лошадь», на ногайском же языке слово аласа означает мерин. Выражение: «Батага, мусульмане, батага!» кумыкские учёные свели к тому, что Батага — это имя человека, на самом же деле слово батага означает сход граждан, сход князей, а данное выражение — это призыв к сходу. Некоторые ногайские казацкие песни родились в период переселения ногайцев в Турцию, и вместо названия страны (Турции) в песнях присутствовало название турецкой области Анатолии — по-ногайски Анадол. Кумыкские учёные слово Анадол сделали двухсоставным — Ана Дол, и кому-то в голову пришло, что это название реки Мать Дон, в то время как и в ногайском языке, и во всех тюркских наречиях Дон называется Тан или Тен. Своим переводом кумыкские учёные ввели в заблуждение и московского кумыка М. Аджиева, который вдруг ни с того ни с сего объявил, что кумыки некогда проживали на Дону и так любили эту реку, что назвали её Матерью всех рек и всех кумыков.

Вскоре после пропажи рукописи энтузиастов один из учёных объявил о существовании кумыкской песни «Кривой кабардинский нарт Алп и борьба с ним Эдиге». Почему фольклористы выбрали из ногайской песни этот отрывок? Да потому, что его хоть как -то можно увязать с Северным Кавказом^

И ещё что интересно... Было бы вполне правдоподобно присутствие фрагментов ногайского фольклора в устно-поэтическом творчестве кумыков, если бы учёные рассказали правду об ассимиляции аксаевских, костековских, сулакских и баба-юртовских ногайцев. Произошло это потому, что кумыки в советский период были одной из титульных наций в Дагестане, были полноправно представлены в управлении республики, в сфере культуры и искусства, образования. Ногайцы же мало того, что были одной из малочисленных народностей республики, так и жили в отдалении от столицы и исторически тянулись в сторону русскоязычных административных центров, таких, как Ставрополь, Пятигорск, Георгиевск. Однако факт ассимиляции упорно скрывается до сих пор. Напротив, для русскоязычного читателя вообще скрываются какие-либо связи ногайцев с кумыками.

Вот, например, кумыкский фольклорист А.М. Аджиев делает такое пространное заявление: «Итак, фольклорные связи «Йыра о Минкюллю» ведут и в далекую Киргизию и в соседнюю Чечено-Ингушетию. Как же объяснить историческую основу этих связей? Ведь кумыки — один из древних тюркоязычных народов Кавказа, а киргизы, как и каракалпаки, у которых тоже бытовал эпос о Курманбеке, на Кавказе не жили» [26, 21]. Это называется: как бы из Черкесска попасть в Ставрополь через Париж. Пусть извинит меня уважаемый учёный, иначе чем лицемерием такое заявление не назовёшь. Кроме того, я знаю, что фольклорист читал книгу «Ногайские народные песни», а там в предисловии, в перечне исполняемых ногайскими йыравами песен, указана и песня «Курманбек» [27, 8]. Не мог он, тем более, не знать и о том, связующий Кавказ и Среднюю Азию народ живёт в нескольких километрах от кумыкских селений в ногайских аулах Баба-юрт, Геме-тобе, Тамаза-тобе, Главсулак. В дальнейшем тексте цитируемой работы А.М. Аджиев оговаривается, что ногайцы никак не связаны с кумыкским фольклором, т. к. появились на Северном Кавказе в поздние времена.

Как я говорил, тюркских ученых буквально гложет желание занять жизненно важное историческое пространство. Они задыхаются от предвкушения насытиться лакомым куском исторического наследия, оставленным ногайцами. С года смерти беклербея Золотой Орды Ногая (1300 года) начинается официальная история ногайцев. Семь веков самобытной истории — это очень продолжительный отрезок времени для существования этноса.

Пусть извинят меня мои соотечественники, но в ХX веке от былых ногаев остались жалкие остатки. В учёном мире это узрели, поняли и то, что современные ногайцы не в состоянии отстоять свое историческое прошлое. Искажение истории поощрялось идеологическими органами Страны Советов… Северокавказские учёные в один голос начали заявлять, что их предки жили от моря до моря, от Кавказских гор до самого Дона и Волги, искать и находить исторические, археологические подтверждения, присваивать топонимы огромного края. Что интересно? Кроме доктора исторических наук В.Б. Виноградова, во всём северокавказском регионе не нашлось современных русских учёных, которые стали бы на сторону исторической правды. В то время как изо всех северокавказ­ских республик идет отток русского населения, русские историки идут на поводу учёной элиты республик, которые в своих работах упрямо «осваивают» историю Предкавказья, Кубанской равнины, Прикаспия и степей, расположенных между Кубанью и Тереком. Просто поражает пассивность русских историков!

Может быть, в начале XX века советскую науку устраивала теория исторического запустения этих земель. Но очевидно, что подобная ложь не может долго продержаться в науке. Сейчас в интересах России рассказать правду о ногайцах. Вот, например, чеченские боевики взяли на вооружение доктрину о многовековой борьбе чеченского народа с Россией за независимость и определили её период — 400 лет. Такой длительный срок они взяли, опираясь на факты, когда ногайские князья привлекали некоторых чеченских правителей на борьбу с царизмом и против завоевательных войн калмыков. Ногайцев же чеченские идеологи стараются даже не упоминать. И представляют историю так, что столь длительный период чеченский народ самостоятельно находится в политической борьбе.

Если объективно взглянуть на события 400-летней давности, то мы увидим, что кроме ногайцев в то далёкое время ни один северокавказский народ не имел политической самобытности. Все горские общества и княжества тогда от кого-то зависели: одни от турецкого султана или крымского хана, другие — от московского царя или иранского шаха. Чеченские общества даже в ХVIII—XIX веках были в зависимости от кумыкского шамхала, а затем от аварского имама Шамиля.

По летописным данным Казый Ураков, поссорившись с дядей, бием Большой Ногайской Орды Исмаилом, с Волги переселился на Кубань в 50-е годы XV века. Бегство Казыя

связывается с годом убийства Исмаилом своего брата Юсуфа — это 1554 год. Казый бежал из Большой Ногайской Орды под страхом смерти. Он не мог переселяться с большим количеством людей, т. к. это было бы заметно и Исмаил смог бы воспрепятствовать такому продвижению. Вероятнее всего, что Казый Ураков переселился с дружиной и со своим аулом.

В регионе переселения издавна жили ногайские племена, оппозиционно настроенные в отношении правителей Большой Ногайской Орды. Это были потомки сыновей Эдиге Навруза и Мансура, потомки хана Тохтамыша (солтанульцы), сосредоточенные в районе Азова каратаяки, яман садаки, келечи, по берегам рек Кумы и Терека находился Тюмен улус, часто называемый черкасами и состоящий из племён бурше, эльбури, каратаяков, яман садаков, келечи. На Кавказе Казый возглавил оппозицию против Исмаила и организовал собственную орду, которая стала называться Малой Ногайской Ордой. Пришелец был принят за своего. Он не был чужаком. Обычно чужаки спрашивают разрешение на поселение.

В это время претендентами на овладение южными территориями были два политических деятеля —крымский хан и московский царь Иван Грозный. Но ни тот, ни другой не желали усиления в этом регионе третьего. Кроме того, Иван Грозный дружил с Исмаилом. Бий Большой Ногайской Орды боялся Казыя и неоднократно писал Грозному, что племянник представляет большую опасность для их дружбы. А два правителя дружили очень хорошо, дошло до того, что они стали свояками. Иван Грозный женился на дочери черкесского князя Темрюка Марии, а Исмаил на другой дочери по имени Малхурып.

Крымский хан тоже не хотел иметь такого соседа, как Казый. По источникам и по данным эпоса между ними была кровная вражда. Нo Казый Ураков создал Орду и поставил обоих правителей перед фактом. Только после смерти Казыя Малая Ногайская Орда становится номинальным вассалом крымского хана, но при нём она была мощной, мобильной и имела влияние на все районы Северного Кавказа. Однако у каждого народа бывают свои подъёмы и неминуемы спады. К концу ХVI началу ХVII века между потомками Эдиге разгорелись кровопролитные распри. Да и население пострадало от небывалого голода. В 1613 году калмыки ойраты, вышедшие из восточной части Великой степи, пройдя казахские степи, напали на ногаев. Ослабевшая Большая Ногайская Орда не смогла защищаться. Часть Больших Ногаев бежала в Крым, другая часть — на Северный Кавказ. Калмыки в это время были в апогее своего могущества, они подвергли ногаев новым нападениям, очень много людей было истреблено, многие племена захвачены в плен.

Крупные поражения иногда сплачивают народ. Однако этого не произошло, дух разложения у ногаев стал принимать угрожающие размеры. Даже в годы калмыцкой агрессии вражда феодалов между собой не прекращалась. Есть исторические свидетельства о том, что алтыулъские и джембойлукские ногаи находились в постоянном союзе с калмыцкими тайши.

В 1644 ногайский князь Арсланбек собственными силами героически охранял крепость Бургустан, затем, объединившись с кабардинскими князьями, дал решительный отпор завоевателям. В этих битвах Арсланбек и его союзники пленили тысячи калмыков, убили предводителя войска Урлюк-тайши и его троих сыновей, остатки калмыцкого войска прогнали до самой Волги, от которого лишь двум тысячам удалось спастись, переправившись на другой берег реки. Но это только один эпизод воины. Калмыцкий Аюке- хан при поддержке Петра I особенно отличился в опустошении ногайских земель, в его бытность было уничтожено около ста тысяч ногаев. Малая Ногайская Орда почти два столетия вела непрерывную и неравную войну с калмыцкими тайши и царскими войсками. В этой борьбе ногаи иногда поддерживались крымским ханом, иногда входили в разные

союзы с горцами: то с черкесами на Кубани, то с кабардинскими феодалами, то с чеченскими обществами.

Надо заметить, что до самых последних лет политической самобытности Малых Ногаев (1783г.), постоянными их союзниками были некрасовские казаки, проживавшие совместно с ногаями на Кубани. Завоевание ногаев было предтечей Кавказской войны XIX века. На протяжении двух веков ногаи для горских народов служили заслоном от посяганий царизма и завоеваний калмыцких правителей.