Страница - 3

Глава вторая

ВОЛЧИЙ ВОЙ НАД КУРГАНАМИ

Как ни странно, но эти две истории с курганами — когда мы нашли бусины и история с черепом, рассказанная Абдуллой, — вселили в мою душу интерес к старине. На всю жизнь я запомнил, что за грозным кие стоит загадочный, покрытый мраком неведомый мир.

Став взрослым, я побывал во многих местах и везде видел курганы, похожие на Янболат-тобе. Я их видел на Дону, на Волге и Яике, на Тоболе, в Крыму и в степном Дагестане. Курганы были так похожи друг на друга, будто их соорудил один человек. Ещё сто лет назад на многих из них стояли Баба-тасы (Камни предков). Когда ещё не было ни городов, ни лесополос, с одного кургана на другой можно было подавать знаки. Любой чужестранец, въезжая на незнакомую территорию и видя курганы, знал, что это обжитая земля. Только враждебно настроенный человек мог назвать эту землю Дикой степью. Для нас, ногайцев, земля от Иртыша до Дуная, от Оки до гор Кавказа — страна обетованная, вечная золотая колыбель, а её курганы — немые свидетели нашей славной истории. Нас истребили, нас обобрали, нас разорили, но курганы помнят нас, они ещё хранят ценности материальной и духовной культуры ногайского народа. Мы немыслимы без них, а они без нас.

Есть поверье о том, что ночью материализуются духи, хозяева курганов — кие, заблудившимся путникам силуэты курганов кажутся головами батыров. Эти поверья проникли в мифы и легенды других народов. Великий русский поэт А. С. Пушкин вдохновился одним из этих сюжетов.

У нас есть легенда о том, как пастух остановил огромное войско хромого Тимура. На вершинах курганов джигит сделал запас хвороста и, когда враг остановился на привал, на коне объехал эти рукотворные холмы и разжёг костры. Завоеватель был поражён внезапным появлением многолюдного войска, целый день, боясь продвигаться вперёд, он рассылал разведчиков, чтобы обнаружить войско...

Мы одно целое с курганами, в них лежат наши предки, в них наше начало и наш конец. Они — наш небосвод под Небосводом вселенной. Это наши подземные юрты — терме. Мы строили могилы своим предкам наподобие своих жилищ. У них у всех есть кие. О всевозможных карах Хозяина святынь есть тысячи легенд. Многие грабители, кладоискатели сполна испили чашу наказания. Не минет чаша сия и цивилизованных мародёров — археологов, наказаны будут и они, и их дети. Они будут разоблачены наукой и лишатся чести!

Люди придумают способы, наподобие углеродного метода, которые позволят определять не только время создания, но и создателей находящихся в подземных юртах произведений. И тогда будет доказано, что все эти гривны, подвески, браслеты, кинжалы и мечи производились не в мастерских Ирана, Византии, Рима и Китая, а делались тюрками-кочевниками в горах Алтая, в степных терме на Яике, Волге, в крепостях Крыма и на Кубани. В каждом ногайском ауле всегда был свой кузнец, свой сапожник, свой ювелир, и чтобы сделать подарок другу, дочери, гостю, не обязательно было ехать в Тавриз или Константинополь. Да и разве могли так называемые варвары и разбойники в своих набегах напастись серебряных украшений, бус, перстней для своих дочерей! А ведь каждая девочка с рождения получала от родителей серебряные монисты для оберега, драгоценные серьги и кольцо. Всё это делалось в ногайских аулах и на Кубани, и в Караногае, и в Крыму, и на Волге...

Немало вреда нам нанесла считавшаяся точной наука археология, вернее, заключения и выводы археологов. К счастью, известны учёные, которые признали это, заявив, что «версии определения археологической культуры, основанные на идее о её обязательном совпадении с этносом, приходится признать несостоятельными» [4].

Вот уже более тысячи лет мой народ борется с мародёрством. Мародёры-историки целые века искажали историю моего народа, они больше всех кощунствовали над памятью о наших предках.

Всемирно известный учёный, историк Л. Н. Гумилёв посвятил всю свою жизнь разоблачению мифа «чёрной легенды». Он был великим батыром степи! Тюрки и монголы многим обязаны великому воину-защитнику, заслуживающему, чтобы в память о нём был воздвигнут курган славы. Когда-нибудь каждый потомок кочевников кинет из подола своего шепкена землю на этот курган. Будет ли он сооружён на Алтае или на Волге, в Центральной Азии или в Крыму, но памятник великому историку будет стоять на нашей земле, его непременно воздвигнут.

Конечно, немало ещё ученых, чей героический труд никогда не подвергнется забвению. Среди них — В. Бартольд, В. Жирмунский, И. Бикчурин, В. Радлов... Сложнее обстоит дело с собственно тюркскими учёными, особенно с трудившимися в советской стране. В их работах всегда обнаружишь перетягивание одеяла. Являясь детьми одного отца, после дифференцирования народов они начали принижать своих братьев. И ногайцы, народ, лишённый какой-либо формы государственности, пострадали больше всех. С первых лет гласности, когда над наукой перестал тяготеть контроль, появилось множество дилетантских изданий. Такие «книжки» претендуют на научный уровень, в то время как авторами вымышляются факты и события, заимствуются предположения, гипотезы крупных историков, и всё это подаётся без указания источников. В связи с широким изданием книг выдающегося учёного Л. Н. Гумилёва появились десятки книг, где авторы перенимают его теорию евразийских ритмов, открытия по христианству тюрок и монголов, заключения по этногенезу и выдают всё это за собственные достижения. Достаточно назвать книгу М. Аджиева «Полынь половецкого поля», вышедшую огромным тиражом. Откровенное заимствование из книг Л. Н. Гумилёва в трудах М. Аджиева налицо, но одновременно его сочинения изобилуют ложными утверждениями, лишёнными какой-либо документальной аргументации. Таких трудов немало издано в Татарии, Карачаево-Черкесии, Кабардино-Балкарии, Дагестане. Заниматься разоблачением низкопробной литературы — занятие не из приятных, но кое-каких сочинений мне придется коснуться. Я называю это неприятным занятием и объясняю словами одного крупного учёного: «Стоит ли Наполеону из сумасшедшего дома доказывать, что он не Наполеон Бонапарт, уроженец Корсики?»

Ещё в XVIII веке Жан де Люк видел своими глазами, как ногайцы насыпали курган [5, 178]. Последним курганом, воздвигнутым в Европейской части России, стало захоронение токтамышев- ского Султана Каплан-Гирея в начале этого века, которое и поныне находится в ауле Икон-Халк. От древних курганов его отличает сынтас, помещённый на верхушке в соответствии с мусульманской традицией.

В 1829 году трагически погиб Измаил Алиев, князь мангитовских ногайцев, живший на Средней Кубани. Известие о его смерти потрясло весь Северный Кавказ, все издания того времени откликнулись на смерть замечательного человека. Это был отважный и смелый воин. Сначала Измаил Алиев отличился чудесами храбрости, воюя против царских войск. Вскоре, после предательства со стороны горских князей и анапского паши, он был вынужден перейти на сторону русских и тут обрёл славу своими беззаветными подвигами. Описанию жизни и гибели Измаила Алиева уделил особое внимание на страницах своего пятитомного труда историк В. А. Потто или, как величает его научный мир, «Нестор Кавказской войны». А «Московский телеграф» о дне похорон князя писал так: «На площадке против измаиловых саклей стояли два коня, на каждом из них были надеты любимые его сбруи и повешено полное рыцарское его вооружение: панцири, колчаны со стрелами (при том, что в это время широко использовалось огнестрельное оружие — И. К.), сабли, луки и прочее. Вокруг находилась толпа жён и рабов. Измаилова жена, сестра и другие женщины были тут с распущенными по лицу волосами. Многочисленная толпа, стоявшая в кружок около Измаиловых лошадей, обращалась против течения солнца, плакала, кричала, драла волосы, царапала себе лицо» [6, 174]¹.

По древнему закону ясак вместе с хозяином должны погибнуть лошади, жёны, рабы, но ногайцы уже в средние века не выполняли досконально требований этого обычая, хотя в описанной картине чувствуются отголоски древнего ритуала: жёны и рабы по-прежнему требовали, чтобы их похоронили вместе с господином. Мы располагаем множеством устных рассказов о курганном захоронении знатных людей. Измаил Алиев был захоронен в кургане, на его похороны прибывали представители всех регионов обширного края, и каждый кидал землю с подола своей черкески. Описание похорон Измаила — последнее свидетельство о похоронах торе — знатного человека, по­следнего гунна, скифа, печенега, кипчака, ордынца, последнего западного кочевника-воина.

На протяжении многих веков обычаи и тонкости ясака западных кочевников волновали воображение римлян, греков, арабов и персов... Интересно одно замечание у В. А. Потто, которое он делает в своём сочинении «Кавказская война»: несмотря на то, что Измаил, владелец улуса, имел трёх сыновей, «власть правителя переходила по народным обычаям не к прямым наследникам умершего, а к старшему в роду, которым в то время был племянник Измаила Эдигей, мальчик лет четырнадцати или пятнадцати». Подобная передача власти соответствовала закону ясак, которого придерживались все древние тюрки и монголы. История знает много фактов нарушения этого закона, поэтому возникали смуты и войны в различных государствах степных рыцарей. Но мы видим, что ногайцы сохраняли древний закон престолонаследия и в пору распада государственности.

Ногайцы, хотя и были мусульманами и, согласно научным источникам, соблюдали религиозные традиции ислама, вместе с тем сохранили до сих пор и более древние традиции. Не все тюрки донесли до нынешних времен отголоски прежних верований так, как ногайцы. К сожалению, учёные обходили стороной этот факт.

Представители горских народов, в том числе и тюрки-карачаевцы, привыкшие к строгому, скованному выражению скорби по кавказскому этикету, отмечают отличия в современных ногайских обрядах похорон. Их поражает, когда за несколько десятков метров от дома умершего родственник, приставив ладони козырьком ко лбу, с громким и однообразным рёвом идет к дому покойного, в течение нескольких минут демонстрируя перед толпой аваз (голос, плач), и лишь после этого совершает дува (молитву) и приносит соболезнование близким. Другим народам, окружающим ногайцев, совсем не присущ коллективный плач. На кладбище ходят только мужчины; после совершения всех ритуалов, после того, как насыпан холм на могиле, близкие родственники торопятся в аул. Находясь довольно далеко от дома, они поднимают несмолкаемый рёв, и, когда входят во двор, их с таким же плачем встречает женская половина рода. В Караногае, где обычаи консервативны, как на похороны, так и на поминки собирается почти весь аул, и ритуалы проходят более впечатляюще.

Как-то раз я был свидетелем годовщины со дня смерти, которую отмечали в одной знакомой мне семье. После истечения года говорить о какой-то скорби, сильной печали не приходится, ведь все уже свыклись с потерей, но, несмотря на это, приходящие поднимали аваз на улице и демонстрировали его перед толпой в своем дворе. Самое удивительное, что у нас, на Кубани, и в Караногае, слёзы во время этого обряда не обязательны. Это — явно показное зрелище. Невольно возникает вопрос: с чем это связано? Я спросил у одного из караногайских аксакалов о значении этого обычая. Старик ответил мне кратко: «Чтобы умерший услышал о скорби».

Гагаузский ученый М. Губогло, ссылаясь на византийские источники, приводит следующий пример: «…В 1116 году после многочисленных атак на византийские войска кочевые тюрки Балканского полуострова возвратились на холмы, зажгли множество костров и всю ночь выли, как волки» [7].

В этой же статье М. Губогло, приведя подобные примеры из русских летописей, сводит смысл воплей к тотемическим представлениям половцев, к тому, что «выть по-волчьи после победы над врагом» у половцев было традицией буквального уподобления прародителю волку. Я не могу согласиться с выводом гагаузского ученого. Это был совершаемый на родине обряд поминания погибших в боях сородичей. Волчий вой отнюдь не напоминает торжество, наоборот, он отражает пронзительную тоску по другу. Ногайский «аваз шыгару» имеет общую мелодику, толпа её выводит единым дыханием, и только неосведомлённому чужестранцу он может показаться воем волчицы. На похоронных церемониях после такой процедуры печаль, тоска доходят до каждого, и толпой овладевает одно чувство. Обряду почитания ушедшего ногайцы уделяют большое внимание. Соотечественники, родственники свою сопричастность общему переживанию должны показать не в радостный день, а в тяжёлый день горя, скорби. И на Кубани, и в Караногае при известии о смерти необязательно родственника, но любого аульчанина ногаец должен поспеть к яназы (главной молитве над усопшим). Где бы он ни находился — в городе, на работе, на важном мероприятии, он бросает всё, надевает головной убор: шапку или фуражку — и спешит на похороны. Большое число участников похоронных процессий тоже является отличительной чертой нашего народа.

Особое почитание умерших — древняя и незыблемая традиция кочевников. Скорбь и сочувствие, как ни одно другое чувство, объединяют людей. Особенно сильно люди ощущали единение, когда поминали воина, вождя, погибшего в битве с врагом. «Как же я буду жить на свете, если не отомщу?!» — вздыхал каждый, глядя на возведённый курган хана или мурзы. То же самое думали простой уздень и его родня, глядя на холм брата или отца. По домусульманским представлениям ногайца человек, умирая, продолжал жить в мире теней, отражений, но одновременно он не прерывал связи со здешним миром, всё видел и мог оценивать поступки оставшихся на земле. Считалось, что если умерший не похоронен или обычаи были соблюдены недобросовестно, сульдер (отражение) может приносить в дома родственников зло. Если тело усопшего не захоронено, то его отражение может принимать облик животного, чаще всего оборачиваться кошкой или совой, и приносить болезнь или даже смерть. Наверное, из -за этого ногайцы в день похорон старались всех кошек держать взаперти. Возможно, такое отношение к этим животным выработалось потому, что кошки неравнодушны к трупному запаху: случалось, они прыгали на труп. Отражение могло вселиться в старуху-обыр и по ночам доить коров, пить кровь у детей и скота. Поэтому требовалось соблюдать все тонкости похоронного церемониала, приносить жертву богу Тангри, которого древние тюрки и монголы называли Кок Тангри (Бог Неба). В ногайских погребальных песнях часто упоминается имя этого бога.

Кара ер, сеннен несин коьрейим,

Тангри юмарт оьзиме,

Таьтли уйкысын бергеннен сонъ.

Чёрная земля, в чём тебя мне винить,

Если сама щедрость — Тенгри

Сладким сном (смертью) меня одарил.

В ногайском языке имена бога: Аллах, Кудай, Тангри употребляются в качестве синонимов. С приходом ислама мусульманские персонажи перемешались с более древними, в фольклоре сохранилось устойчивое выражение: «Азраил Тангридинъ сыйлы маьлеги» (Азраил — почётный ангел у Тангри). Ногайцы имя бога употребляют без добавления «Кок» (Небо). Без добавления ясно, что Тангри — Небесное божество. Корень слова «танъ — танг» обозначает лучшие представления ногайцев. Так, рассвет, утреннюю зарю ногайцы называют «танг», доброго человека — «танг адам», реку Дон — «Танг су», редкостный, диковинный, желанный — «тангсык», планету Венеру — «танг Шолпан».

В домусульманских верованиях ногайцев наряду с Тангри существовали и такие божества, как хозяин Земли — Ер иеси, хозяин Воды — Су иеси, хозяин Дома — Уьй иеси, хозяин Святынь — Ки иеси, хозяин Огня — От иеси: с рождением человека появлялась и его звезда на небе, а если падала звезда, то считалось, что кто-то умер. Плеяды (Улькер) решали, жить человеку или умереть, и потому следили за звёздами. Святой птицей считался белый лебедь, в него не стреляли. Не охотились и на сову, так как в неё могла поселиться душа близкого человека, по каким-то причинам обозлившаяся на родственников.

О ногайской мифологии ещё пойдет речь, а сейчас надо сказать о некоторых суевериях, сохранившихся вплоть до последнего времени. При поминках, при курманлыке (принесении жертвы) хозяйка дома становилась на одно колено возле очага, приставляла ладонь к макушке, произносила: «Тоба, тоба!» — и кидала в огонь кусок жира от зарезанного животного. Большим кощунством считалось плевать в огонь и воду. В тяжёлые, горестные моменты жизни для семьи, рода, всего народа делали курманлык: резали быка или специально откормленную лошадь, просили Тангри смилостивиться, поминали умерших, по ночам слушали рассказы о жизни пророков и песни бахши о героическом прошлом.

До Великой Отечественной войны почти повсеместно придерживались этих обычаев. Традиции лучше сохранились в Караногае. Кубанские ногайцы в результате искусственного голода 1932—1933 годов были на грани физического исчезновения, а в результате насилия над духовностью коммунистических и комсомольских вожаков даже мусульманские обычаи были доведены почти до полного исчезновения. Так, на Кубани был почти искоренён обряд обрезания, на целый аул можно найти одного-двух человек, читающих Коран. Между тем отголоски домусульманских верований среди кубанских ногайцев найти можно.

В конце 60-х годов я сам участвовал в обряде вызывания дождя. На берегу Кубани собрались почти все жители аула, была зарезана чёрная корова, старых людей угощали мясом и шурпой, ребятня ходила с большой куклой — чучелом, одетым в мужскую одежду, пели песню про Андыр- Шоппай (это древний бог дождя):

Андыр-Шоппай нур туькли,

Куванышы буьртикли.

Белинде куьмис белбау,

Колында езден конгырау.

Андыр-Шоппай боьрк кийген,

Шыгып аспан уьиннен.

Коьктен явын туьсирткен,

Юмле халкты суьйинткен.

Андыр-Шоппай — сияющий волос,

Всходы радости дающий.

На поясе у него серебряный пояс,

В руках медный колокольчик,

Андыр-Шоппай шапку новую надел,

Выйдя из своего небесного дома,

С неба дождь он вызвал, Возрадовав весь народ.

Дети обливали водой куклу Андыр-Шоппай, старики обмывали большой белый камень, который почитался всем аулом. Ребятню угощали сладостями, баурсаками². К моему огромному удивлению, вечером сгустились тучи и полил сильный ливень.

Поразительно то, что сейчас многие обряды возрождаются стихийно, как бы сами собой. Если ребёнок заболеет, на лоб его ставят отметину — точку из сажи. О многих обрядах ещё несколько лет назад можно было только вычитать в этнографических трудах, но будто какое-то незримое зерно памяти заложено в генах нашего народа. Особенно это заметно при поминальных церемониях. Вопреки мусульманским, с одной стороны, и строгим, скромным обычаям горцев с другой, поминки у ногайцев проводятся с былой расточительностью. Порой в них принимают участие до двухсот­трёхсот человек. Для угощения делается пять строго ритуальных блюд: сначала — ногайский чай (чай, заправленный сливками, солью, перцем) и борек (пирожки), затем — сек (жареное просо особого приготовления в сметане), сек могут заменить блюдом из риса — бурыж или куриным мясом с подливой (торта), далее — мясо с шурпой, мамалыгой и тузлуком (приправа из юурта — кислого молока с солью и чесноком) и на десерт — фрукты, сладкие напитки. На прощание каждому вручаются полиэтиленовые пакеты со сладостями, фруктами и другими кушаньями. Для современного россиянина такие поминки очень накладны, не каждому под силу, но, несмотря на упрёки общественности, ногайцы проводят их согласно обычаю. Обычай этот переняли окружающие ногайцев народы. Не помогают даже запреты мусульманских духовных лиц. Пышные поминки характерны для всех тюрков тенгрианского верования. Хочу привести в пример отрывок из киргизского эпоса, посвящённый ногайцам, который приводит выдающийся казахский ученый прошлого века Чокан Валиханов:

«Сын сары-ногаев густочуприлый Яш-Айдар Чора! Садись на лошкаря коня и от начала до конца пройди густой и чёрный улус ногайский, скажи уйсуньскому Амиту, Аматкулу, Яйсангу; скажи биям с отвислыми животами и толстобрюхим богачам скажи; скажи рыжебородым и густоусым; скажи молодцам с раздвоёнными бородами и малыми усами; скажи всем и всем; скажи также мурзам, льющим мёд из чаши весом в батман; мурзам, шатающимся на ногах от много и много выпитого меду; скажи тёмному, как ночь, ногайскому народу, что Кукотаю стало дурно, что Кукотаю пришёл конец. Баймурза, сын богатого отца! Я молодых кобыл велел привязать и кумыс, подобный мёду, собрал, с закрытыми рёбрами (т. е. жирный) скот — для обеда их готов. Желтоногие кобылицы, надоённые в зиму, зарезаны. Нарезанное мясо уже на блюдах. Собирайте всех: многочисленный юрт ногайский обойдите от конца в конец: я хочу исполнить первый мой долг — поминки, а второй долг — произвольный завет сказать».

Самыми устойчивыми традициями у любого народа являются обряды, связанные с важными вехами в жизни, такими, как рождение ребёнка, бракосочетание и, конечно, смерть. Из этих важных традиций, пожалуй, самая прочная — похоронная церемония.

Воистину человек готовит себя к смерти! Народы готовятся к смерти. Поиск исчезнувшего народа начинается с того, что он оставил после своей смерти. Люди всегда стремились увековечить память о себе. Нашими предками, ставившими курганы, кроме религиозных побуждений, двигало и это стремление. Но приходили новые поколения, изменялись верования, обычаи, и ради увековечения теперь уже своего времени они предавали забвению, а то и вовсе уничтожали памятники прошлого. Обращение в прах уже обращённых в прах — это тоже привычное занятие человечества.

Но в мире всегда была категория людей, которые протягивали связующую нить к прошлому. Всегда находились люди, которые заставляли заговорить могилы. Люди, почитающие деяния предков. Это — маги и чародеи народной души. Искусством слова, песней жил и живёт мой народ. Это искусство — символ вечности. Это — животворящая традиция народа.

В результате войн и физического истребления ногайцы потеряли почти все материальные ценности. Для окончательного разграбления немало потрудились учёные. Периоды золотоордынской и ногайской государственности были преданы забвению, культуру привели к упадку. Когда появилась свобода слова, народы, имеющие государственность, а вместе с ней собственные национальные академии, научно-исследовательские институты, полнокровную интеллигенцию, первыми предъявили свои права на наследство, оставленное нашими предками, порою полностью игнорируя истинных наследников.

Если ещё в начале XIX века выходцы из Средней Азии и Казахстана писали о могучем ногайском народе, то во второй половине века учёные не только принижали роль ногайцев в истории, но и подвергали строгой редакции весь свой фольклор. Был период, когда из всех исторических песен казахов, каракалпаков и кочевых узбеков о ногайских богатырях либо вовсе убиралось название народа — ногай, либо, в лучшем случае, его представляли как один из родов, составляющих их народ. Доподлинно известно, что ни в одном дореволюционном тексте эпоса казахов или каракалпаков, крымских, сибирских или казанских татар название собственного народа не фигурирует, речь везде идет о ногаях. Эпос возникал во времена могущества ногайского народа, ногайцам предстояла историческая миссия объединить эти народы. Средневековые ногайские поэты Шал-Кийиз Тиленши улы, Асан Кайгылы, Досмамбет Азаулы, Казы-Туган Суиниш улы создали свои бессмертные произведения на берегах Волги, Кубани и в Крыму.

Во второй половине ХХ века их творения привлекли внимание учёных близких по языку народов и стали национальным достоянием Казахстана и Каракалпакии. Но об их ногайском происхождении знают немногие. Казанские татары, весь советский период открещивавшиеся от какого бы то ни было отношения к Золотой Орде, сейчас хотят стать единственными наследниками культуры этого государства. Эпос сугубо кочевого народа «Эдигей», опубликованный в Казани в 1988 году, выходит как народный эпос оседлых татар, хотя сводный вариант исторической песни, как указано в послесловии, записан не только у сибирских и астраханских татар (ещё в прошлом веке считавших себя ногаями), но в нём использованы песни, бытовавшие у крымских и северокавказских ногайцев. Ведущие казанские учёные, кроме Заки Валиди, отстранённо относящиеся к истории Ногайской Орды, рассматривающие её роль для развития татарского государства как отрицательную, могут бесцеремонно заявить, что основатель Ногайской Орды и праотец эпических ногайских богатырей Эдигей является героем татарской истории, а подвиги, совершённые Эдигеем, отнести к своему героическому прошлому.

Мы не говорим об историках царской России. Хотя они и были приверженцами церковной идеологии и соответствующей государственной политики, объективно они намного честнее историков советского периода. Что говорить о политической истории? Как уже упоминалось, советские историки даже места расселения ногайцев скрывали. После Великой Отечественной войны история Крыма почти не изучалась и превратно толковалась во всех научно-популярных изданиях. Ногайцы с древнейших времен проживали в Буджакской степи: слава о Белгородской Орде (ногайск. Аккерманская Орда), возглавляемой Кантемиром и его потомками, распространялась во всех соседних государствах, её правителей старались привлечь на свою сторону и в Бакшисарае, и в Москве, и в Стамбуле. Орда временами подпадала под зависимость от крымских ханов, от турецкого султана, однако блистательные страницы её истории составляют периоды неподчинения. После присоединения Белгородской Орды к России буджакцы были переселены на Кубань, и их постигла общая судьба ногайцев. На исторической родине за двадцать лет значительно изменилась топонимика края. В советское время ни в Молдавии, ни на Украине не хотели признавать оставшиеся топонимические названия за ногайцами, и лишь в конце 80-х годов, когда в Молдавии остро встал гагаузский вопрос, в противовес территориальным претензиям гагаузов молдавские учёные подняли ногайскую топонимику. Учёный И. Дрон даже прислал в журнал «Половецкая луна», издаваемый мною, статью «К этимологии ряда топонимов ногайского происхождения» (опубликована в 1993 г. в номере 1—2). Нечто подобное произошло и в Северной Осетии во время конфликтов осетин и ингушей из-за Пригородного района. Учёным пришлось признать, что до расселения ингушей и осетин на данной территории проживали ногайцы.

Последние западные номады — ногаи — будоражили воображение учёных разных времен. Русским историкам прошлых веков, да и послереволюционным, требовалось как-то оправдать колониальную политику в глазах просвещённого мира. Дореволюционные историки писали об исторической необходимости, избавлении православного государства от вражеского окружения, обретении им могущества. В ХХ веке завоевательная политика предшественников характеризовалась заселением пустующих земель и добровольным объединением народов.

Как ни странно, теория, согласно которой основная территория Золотой Орды пустовала, устраивает почти всех историков западных тюркских народов. Эту мародёрскую теорию рьяно подхватили учёные в суверенной Татарии. Восстанавливая историческую правду, оживляя страницы захвата Казанского ханства, возмущаясь исторической наукой прошлых лет, такие учёные, как Р. Фахрутдинов, начали новый виток обмана, в свою очередь, сами обижая собратьев и претендуя на роль старшего брата в российском тюркском мире.

«Итак, — пишет этот учёный, — Золотая Орда была общим и единым средневековым государством всего татарского народа, всех этнографических групп, окончательно сформировавшихся как народность на той обширной территории, которая исторически была золотоордынской. Естественно, она имела и свои отдельные регионы с локальными вариантами этноса, его языка и культуры. Однако это было, например, не казахским или не узбекским, хотя эти народы занимали его периферийные восточные районы, а прежде всего татарским государством, основное население которого называлось татарами. История этого государства, язык, материальная и духовная культура его населения — это татарская история, татарский язык, татарская культура. Это относится прежде всего к основной территории Золотой Орды, т. е. к Белой Орде от Западной Сибири до Крыма с политическим центром в Поволжье» [8, 16].

К чему сводится смысл этой цитаты, понять нетрудно: Р. Фахрутдинов призывает к объединению тюркские народы, живущие на огромной территории под этнонимом татары. Но ни один из народов на этой земле не причислял и не причисляет себя к татарам, даже казанские татары не называли себя этим этнонимом до образования одноименной автономной республики. Мы, ногайцы, казанских татар называли просто казанлы, крымских (с побережья и с гор) — крымлы, или тат, что означает оседлый, чуждый, астраханских — юрт ногай и карагаш ногай, сибирских — тюмень ногай. Казахи и каракалпаки даже казанских татар называли ногаями.

Хотелось бы сказать и о вопросе периферийности казахов, которые поднимают некоторые учёные. Для Золотой Орды периферийным было, скорее, место расселения казанских татар, нежели земли, занятые казахами: они примыкали к территории древнего ногайского государства. В вышеупомянутом тексте явно прослеживается главная мысль: после отделения Казахстана и Узбекистана в Российском государстве остаётся только один народ, который должен присвоить культурное наследие Золотой Орды — это современные казанские татары. Иначе, чем культурным грабежом, мародёрством, такую позицию не назовёшь!

В Казани есть мудрые, тактичные учёные, но за воинственными криками ястребов их голоса сегодня почти не слышны. Объективны они потому, что знают, какой вред наносит истории любая неправда. Так, видный татарский учёный, доктор исторических наук Фатыйх Урманче написал замечательные труды об Эдиге, основателе ногайского государства, и о ногайской ханше Нурсолтан, укреплявшей связи Казанского ханства с ногаями. Другой историк, Максим Глухов- Ногайбек, посвятил последней ханше Казанского ханства, ногайке Суюмбийке, книгу «Гвардейцы Сеюмбеки», в которой определил важную роль ногаев в истории Казани.

К сожалению, не только в Казани появляются сочинения с монопольными притязаниями на всю историю Дешт-и-Кипчака. Я уже говорил о книге М. Аджиева «Полынь половецкого поля». Автор, кумык по происхождению, живущий в Москве, решил поразить весь научный мир, объявив, что кипчаки появились в Европе на пять веков раньше, чем это было на самом деле. Возникновение этого народа он отнёс к эпохе Аттилы. А политическую самобытность, которую они потеряли в середине ХШ века, автор книги продлил на пять веков. Казалось, что западные номады должны гордиться своим просветителем. Но, подхватив идею Л. Н. Гумилёва о христианстве среди кочевников, он вместе с гуннами-кипчаками занёс крест в Западную Европу, сделал их апостолами православия в Древней Руси.

Книга рассчитана на массового читателя, она вышла тиражом в 50 тысяч экземпляров. На страницах журнала «Половецкая луна» читатели развернули дискуссию по поводу сочинений М. Аджиева. В основном читателей возмутило игнорирование ногайской истории и отторжение ногаев от кипчакской истории. Некоторые мнения заслуживают внимания. Вот что писала студентка Ставропольского педагогического института Д. Шахмирзова: «Я с первого курса увлекаюсь историей ногайцев. В документах, трудах дореволюционных и советских ученых без всякого сомнения говорится о том, что предками ногайцев являются половцы и другие кипчакские племена, населявшие степь Дешт-и-Кипчак. Несомненным фактом остается то, что ногайцы населяли ту же этнотерриторию, что и половцы, кроме того, у большинства ногайцев сохраняется тот же уклад жизни, что и у древних половцев. Автор книги «Мы — из рода половецкого» Мурад Аджиев, перечисляя потомков кипчаков, преднамеренно обходит молчанием то, что на территории Северного Кавказа, главным образом, они сохранились в ногайском народе. В нашем народе до сих пор говорят: «Кый коьтерсенъ, кыпшак шыгар» («Помёт поднимешь — кипчак под ним найдётся»), так много кипчаков среди ногайцев, они и сейчас со своими тамгами живут в любом ногайском селении. А сколько надмогильных камней в каждом ногайском селении с кипчакскими тамгами!» [9, 6].

Там же помещено письмо жителя аула Канглы Минераловодского района З. Муратова: «В 19-м веке, после освоения царизмом Юга, ногайцы лишились самобытности, частично были истреблены, полностью разоружены и выглядели немощно. Только после походов А. Суворова ногайцы искали убежище в Приэльбрусье, в Осетии, основная масса спасалась переселением в Турцию. Оставшаяся часть вливалась в другие народы. В конце 18-го и до середины 19-го веков ногайцы полностью были вытеснены из Буджака (территория нынешних гагаузов), с берегов Нижней и Средней Кубани, Кумы, Калауса, Сабли, со степей территории нынешней Осетии и Кабардино-Балкарии (районы Чиколы и Хамидие). Кубанские ногайцы сохранились благодаря князьям, которые перешли на сторону царизма и, служа в армии, достигали самых высоких чинов и добивались самых высоких наград. Караногайцы сохранились благодаря пустынной земле, на которую из-за суровых климатических условий не было притязаний. Как же можно, не зная этой трагичной истории ногайского народа, писать о половцах! Книга М. Аджиева («Мы — из рода половецкого» — И. К.) дилетантская, здесь больше стремления желаемое выдать за действительное. Автор, по-моему, плохо знает фольклор. Так, он проводит аналогию между Ана Дол и «Матушкой» Доном. Но фигурирующий в кумыкских и ногайских песнях Анадол — это вовсе не Дон, а Анатолия в Турции, как земля обетованная. Дон же во всех исторических источниках и фольклоре называется Тан, Тен».

Возмущение произведением М. Аджиева привело к тому, что многие стали присылать в нашу редакцию письма, где указывали состав своих аулов по племенам. Так, пенсионер Йолмамбет Агаспаров на своей улице насчитал 54 процентов кипчакских семей. «Слава Аллаху, ногайцы до последних дней сохраняют родовую структуру, в отличие от тех народов, которым М. Аджиев приписывает половецкое происхождение. Совсем непонятно игнорирование последних западных номадов, включавших в себя основную часть оставшихся на западе Евразии кипчаков. Ногаи мешали М. Аджиеву, на второй план выводили народ, из которого он происходит, а то ведь в половецком синдроме надо было им отдать пальму первенства. Легче же о них вообще не упоминать. Нет народа — нет проблем. А ему, Аджиеву, так здорово «разобравшемуся» в византийских и других западноевропейских источниках, не представляло труда заглянуть в Государственную библиотеку, бывшую Ленинку, или в историческую библиотеку и просмотреть «Ногайские», «Крымские», «Кубанские» дела, где он мог найти богатый материал о «Кипчакской Орде», существовавшей в конце XVIII — начале XIX веков на Кубани, хотя бы была зацепка в его «временных приключениях». Кстати, за свой «кипчакский синдром» М. Аджиев получил достойные отзывы со стороны русских ученых [10].

Ногайцы, хотя и считались кочевниками, но, как и жители всех кочевых государств, вели полуоседлый образ жизни. Народ-войско до потери политической самобытности имел свои крепости и города. В золотоордынских городах оседала обнищавшая часть ногайского населения, но в основном эти города были смешанные, жители их исповедовали разные религии.

Мы не имеем достаточно исторического материала об этническом составе таких крупных золотоордынских городов, как Сарай, Маджар, древняя Астрахань. В крымских городах сохранились сведения о том, что в них жили генуэзцы, и армяне, и евреи, и турки, в результате смешения возникла этническая группа татов. В Средней Азии городское население тоже называли татами, но под этим названием имели в виду ираноязычное население. У ногайцев сохранилась пословица: «Ногай бар ерде тат бар» («Там, где есть ногайцы, есть и таты»).

В период Ногайской Орды и позже известны также такие ногайские города, как Сарайчик, Копыл, Аккерман, оседлое население жило в пригороде Азова Каратаяк, в крепостях на побережье Чёрного моря, берегах Кубани, Кумы и Терека. В XVII веке в результате начала экспансии России на степь и захватнических войн калмыков с востока ногайцы лишаются всех постоянных становищ в районе Волги и Яика. Городки и крепости Малой Ногайской Орды, Белгородской Орды просуществовали до покорения их царской Россией. В XIX веке они были разрушены пришельцами, строительный материал был отобран под новое домостроительство.

В месте слияния Йилинчука (Малого Зеленчука) с Кубанью на высоком скалистом берегу стоял городок-крепость Ажи-кала. Турецкий путешественник Эвлия Челеби в начале XVII века посетил её и рассказал о живущих в крепости ногайцах, о наличии в ней соборной мечети, хозяйственных каменных построек, крепостного рва. Недалеко от этого места находилось кладбище, которое ногайцы поныне называют шийх-мезары (кладбище шейхов), название городка Ажи-кала (Святая крепость), видимо, связано с названием кладбища. Под крепостью проходит балка Буралки; одно устное предание повествует, что в районе этой балки был одноимённый город (исходящий от первоначального Бора-халкы, т. е. народ Бора-ханов). Чуть выше по Йилинчуку находился брод, это место ногайцы до сих пор называют Карт-кешу (Старый брод).

На противоположном берегу Кубани в начале ХIХ века возникла казачья станица Беломечетская. По рассказам старожилов, камень из Ажи-калы казаки вывозили не только в свою станицу, но и в станицу Баталпашинскую (ныне город Черкесск), и из этого строительного материала в обеих станицах были воздвигнуты христианские храмы. Есть предание о неком казаке Егорке, главном инициаторе разграбления святого места. У этого казачьего Герострата затем родилось три сына, все трое оказались сухорукими. И в дальнейшем в его роду появлялись дети с высохшей правой рукой. Трудно сказать, что это: легенда, вымысел или назидание. Как-то я видел в станице однорукого человека; утверждали, что он из этого геростратова рода. История с камнями со святого городища на том не кончилась. В 30-е годы 20-го столетия были разрушены и Беломечетский, и Баталпашинский храмы, а камень использовали при строительстве Дома Советов в Черкесске. Здание это стоит до сих пор и является цитаделью власти Карачаево-Черкесской республики.

Эвлия Челеби указал на проживание ногайцев и в крепости Боргустан, расположенной около современного города Кисловодска, рассказал о героической защите крепости арсланбековскими ногайцами от калмыков [11, 83]. Примечательно то, что крепость Ажи-кала тоже принадлежала мурзе Арсланбеку, личности, довольно известной по русским историческим документам. Арсланбек являлся сыном Казбулат-мурзы Касаевской Орды Малых Ногаев, он одним из первых дал отпор калмыцким тайше.

Профессор В. Б. Виноградов в своём исследовательском труде «Мавзолей на холме» сообщает о ногайском архитектурном памятнике Борга-каш на реке Сунже. «Ныне Борга-каш — единственный в своём роде погребальный памятник во всем Предкавказье. Однако сравнительно недавно, в ХVIII—ХIХ вв., подобные мавзолеи высились ещё среди развалин крупного золотоордынского города Маджары, расположенного на реке Куме, близ современного г. Будённовска в Ставропольском крае. Они сохранились до наших дней лишь в рисунках путешественников» [12, 223]. В. Б. Виноградов в связи с этим приводит любопытные строки: «Предание, записанное Ф. С. Гребенцом (Панкратовым) в 1913 году, сообщает, что в мавзолее Борга-каш первоначально был захоронен властелин Татартупа (золотоордынский город — И. К.) Борга-хан — один из предводителей ногайских племен Золотой Орды, который переселялся из Татартупа на восток, к месту слияния Терека и Сунжи и умер в пути» [12].

В этих сообщениях нам важна информация о топонимах. Названия мест в Карачаево-Черкесии — Боргустан (горное плато, на котором стояла крепость), балка Буралкы (Бора-халкы), название современного абазинского аула Эльбурган (в XIX веке на этом месте находился ногайский аул Эль- бораган, в результате эпидемии жители покинули эти места), кумыкского аула Брагуны (по-ногайски Бораган) в Чечне — топонимы одного происхождения и относятся к владениям чингизидских султанов Бора-ханов. Жителей верхней части современного аула Икон-Халк (старое название Токтамыш-аул) называют арсланбекей. По рассказам стариков, арсланбекеи пришли из Ажи-калы. Перечисляю неполный состав родов, входящих в эту группу: Булгар, Баракай, Уйсин, Кумук... По этим названиям видно, что они представляют ранние тюркские племена, обитавшие на Северном Кавказе. Бораганы, как владельцы непокорных крепостей, известны по средневековым хроникам о завоеваниях Хромого Тимура.

Знаменитый ногайский поэт XVI века Мусеке (Муса-ака), сын Мыкай-бия, был из рода Уйсин. Он оставил в наследство замечательные образцы ногайской поэзии, а также подтверждение высказанной ранее мысли:

Меним ием Боракан

Шатырын тауга коьширсин, Бизден кеткен казактынъ

Бир янъылысын кеширсин.

Мой хозяин Борахан

Пусть шатёр свой в горы перенесёт,

От нас ушедшему в казаки

(т. е. самому автору — И. К.) Пусть одну его ошибку простит [13, 63].

Стихотворение является призывом к борьбе против калмыцкой агрессии, но из его строк видно, что Бораханы ещё являлись правителями у какой-то части ногайцев.

Остатки ногайских мавзолеев-кешене в разное время были обнаружены в различных местах. О нахождении их в районе Ессентуков, Астрахани есть документальные сообщения. Султан Хан-Гирей в «Записках о Черкесии» [14, 63] тоже пишет о мавзолее князя Мирзабека Таганова «на вершине Кубани, на высотах Ушкуль». Он был очевидцем того, как горцы с окрестностей поклонялись мумифицированному телу князя и вешали на ветку растущего дерева лоскутки ткани. Этот обряд зафиксирован также в окрестностях Астрахани возле надгробий аулие (святых). Подобный обычай существовал в Крыму, у казахов и каракалпаков. Ногайцы в разные периоды времени проживали в горах Карачая, о чём свидетельствуют сохранившиеся кладбища в урочищах Бийчесына, Токтамыслы, Эльтаркача в верховьях реки Джегута.

Молодая азербайджанская исследовательница С. И. Алиева в своём кропотливом труде «Топонимика ногайцев на Кубани» указывает на сохранившиеся ногайские названия в Краснодарском крае, Адыгее, в местах проживания абазин. Как свидетельство ногайского присутствия на этих территориях она приводит названия исторических мест. К ним Алиева относит ногайские курганы и рядом городище Ногай-кале, близ станицы Раевской, надгробное сооружение с адыгским названием «Ногай къэ», сохранивший ногайскую принадлежность курган на Кубани между аулами Хачемзий и Джеракай, четырёхугольные курганы Большой и Малый дорткули возле современного ногайского аула Кизил-Юрт, курган Кара-тюбе в Курганинском районе Краснодарского края, группу курганов южнее абазинского аула Кайдан. Все они сохранили ногайскуюпринадлежность. Исторические документы свидетельствуют о ногайском надгробном изваянии возле карачаевского аула Эльтаркач. Эвлия Челеби сообщает о ногайской крепости на побережье Чёрного моря под названием Чобан эли и Науруз-керман на реке Малый Зеленчук. В книге Челеби сохранилось описание крепости Чобан-эли: «Это четырёхугольное сооружение с деревянным палисадом, длина (его) стен — всего 400 шагов. По четырём углам (имеется) по одной прочной башне, также из дерева, деревянные ворота обращены на север. Внутри крепости есть мечеть, выстроенная из кирпича».

У князей Каплановых, оставшихся старшими среди правителей Малых Ногаев на Кубани, вблизи Армавира, находился дворец, построенный в «мавританском стиле» [15, 27]. Ногайская знать Казиева улуса в Крыму имела «селения и дворцы» [5, 486]. Последняя столица Кубанской Орды Копыл дважды перестраивалась ногайцами после уничтожения её калмыками.

Хотя свидетельств оседлости и архитектурных памятников немало, ногайцы не переходили полностью к оседлости. Крепости и городки служили зимовьями и местом для защиты, летом в них оставалась стража, а основная часть жителей уходила со скотом на пастбища. Есть весьма интересные сообщения о ногайцах, живших на побережье Азовского моря, на Молочных Водах, или, как их ещё называли, мелитопольских ногайцах, которые в прошлом столетии покинули родные места и переселились в Турцию. О кочевниках на Молочных Водах много писали западные путешественники. В первые годы колонизации приставом ногайского народа был назначен французский эмигрант де Мезон. Он приложил немало усилий, чтобы перевести ногайцев к оседлости: строились дома, сжигались войлочные кибитки, не выдавались паспорта на «поездку вне округа», однако эти попытки оказались безуспешными, ногайцы так и не стали оседлыми и при первой возможности покинули родину. О пребывании ногайцев на Молочных Водах убедительно свидетельствует топонимика огромной территории. Летом 1981 года экспедиция археологов Академии наук СССР раскопала в этих местах, на берегу реки Чингул, богатейший курган. Процитирую учёных В. Отрощенко и Ю. Рассомакина, участвовавших в этом открытии: «Вокруг могилы были уложены пять нарядно убранных и осёдланных лошадей и напутственная пища — десять разрубленных бараньих туш. Питьё, вероятно, находилось в византийских амфорах. В кургане был похоронен мужчина 40–50 лет. Он буквально был засыпан уникальнейшими предметами. Наиболее интересные вещи лежали внутри деревянного саркофага, закрывавшегося на четыре цилиндрических замка. Там было оружие, в том числе сабля, три ножа, кольчуга, щит, колчан, налучье, позолоченный шлем, богатейшие одежды — шесть кафтанов из шёлковых тканей, дорогая золотая посуда — курильница и чаша, две плетёные гривны из золота и электры, три парчовых пояса с серебряными пряжками… то, что в кургане похоронен половец, было ясно в процессе раскопок: об этом свидетельствовали и обряд захоронения и вещи, например, лепная от руки керамика, которую находили и в насыпи, и в погребении… Масштабы погребального сооружения, богатство погребального инвентаря и золотой жезл правителя в правой руке свидетельствовали о том, что в кургане похоронен знатный кочевник, вероятнее всего, глава одного из племенных половецких союзов. Это подтвердил и знак, который был обнаружен на поясной чаше — две вертикальные линии (соответствует ногайской кипчакской тамге — И. К.), процарапанные на поверхности» [16, 78].

В связи с этим описанием я хочу вернуться к смерти Измаила Алиева: «На площадке против измайловых саклей стояли два коня, на каждом из них были надеты любимые его сбруи и повешено полное рыцарское его вооружение: панцири, колчаны со стрелами, сабли, луки и прочее». В ХIХ веке ногайцы ещё хоронили знатного человека, сооружая курган, но уже сообразно с мусульманской традицией не могли класть в могилу убитых коней, напутственную пищу, любимое оружие. В случае с Измаилом мы видим силу древней традиции похоронного обряда: всё, что должно было сопровождать умершего в страну теней, выставлялось напоказ, затем оружие, вещи раздавались близким родственникам, а у коней отрезали часть гривы и хвост до колен и их отпускали на выгул, чтобы через год зарезать на поминки.

Древние тюрки представляли бога Тангри в виде фантастического, огромного, на всё небо героя, он был всезнающим и всеведающим. То, что делается во Вселенной, было известно Небу, Тангри. Жертвы в виде лошадей, овец, еды, питья, оружия и украшений преподносились ему и другим богам. Древние берегли могилы предков и скрывали от посторонних глаз. Древнегреческий историк Геродот рассказывал о скифах, что когда они отступали от нашествия огромного персидского войска и заманивали его в степь, царь Дарий не выдержал и отправил предводителю скифов послание. «Чудак! Зачем ты всё время убегаешь, хотя тебе предоставлен выбор?» — писал он. Царь скифов Иданфирс прислал ответ: «У нас ведь нет ни городов, ни обработанной земли. Мы не боимся их разорения и опустошения и поэтому не вступили в бой с вами немедленно. Если вы желаете во что бы то ни стало сражаться с нами, то вот у нас есть отеческие могилы. Найдите их и попробуйте разрушить, и тогда узнаете, станем мы сражаться за эти могилы или нет».

Плано Карпини писал о том, как кипчаки делают могилы: «Они тайком идут в поле, удаляют там траву с корнем и делают большую яму и сбоку этой ямы делают яму под землёй» (куда кладут покойника — И. К.).

Конечно, своими глазами Карпини не видел, где и как делается могила, не видел этого и Гильом Рубрук, но зато он, наверное, единственный, которому показали свеженасыпанный курган: «Команы, — пишет он, — насыпают большой холм над усопшим и воздвигают ему статую, обращённую лицом к востоку и держащую у себя в руке перед пупком чашу... Я видел недавно одного умершего, около которого они повесили на высоких жердях 1б шкур лошадей — по четыре с каждой стороны мира...»

Ногайцы приняли мусульманство в эпоху Золотой Орды, некоторые племена ещё ранее, но не всегда они были рьяными приверженцами новой веры. Пережитки прежних верований сохранялись долго. Нетрадиционно для ислама они приносили обильные жертвоприношения, ублажали жиром жертвы огонь, огнём очищали от скверны людей, исцеляли заклинаниями, из поколения в поколение рассказывали предания о творениях всемогущего Тангри, хозяина воды, земли, о всемогущем хозяине всех святынь кие, о холодящем душу царстве теней Сульдере. Их имена не произносились всуе, их силы суеверно боялись, и не задумываясь об истинном предназначении, ногайцы пели о них в песнях.