Страница - 37

Глава семнадцатая

«ДАНЬ УВАЖЕНИЯ ПРОШЕДШЕМУ И ПООЩРЕНИЕ БУДУЩЕМУ»

Когда предыдущие главы, да и вся книга, были написаны, вышел в свет объёмный труд известного российского историка Вадима Винцеровича Трепавлова под названием «История Ногайской Орды» [44].

Этот учёный много лет успешно работает над ногайской проблемой. Он написал ряд фундаментальных работ и по истории кочевников Евразии. В «Истории Ногайской Орды» им широко использованы многообразные архивные материалы, приведены ссылки на труды российских и советских историков, на сообщения восточных и европейских авторов. В печати появились положительные отзывы на этот труд.

В целом я считаю В.В. Трепавлова серьёзным и вдумчивым исследователем. Но в последнем сочинении я заметил некоторую поспешность в суждениях и выводах, что в общем нарушает главный принцип исторической науки — объективность. У меня нет намерений исчерпывающе и подробно анализировать весь материал монографии, но по основополагающим выводам учёного хотелось высказать своё мнение.

Я думаю, что реконструкция этногенеза ногаев в книге достаточно аргументирована.

«Доминирует же ныне в науке точка зрения о ногаях (и позднейших ногайцах), — пишет ученый, — как народа в первую очередь кипчакского происхождения. Главным и, бесспорно, наиболее веским аргументом в пользу этого служит то, что ногайский язык (может быть, наряду с казахским) в наибольшей чистоте сохранил кипчакскую архаику» [44, 488]. Замечательно, что при этом выводе В.В. Трепавлов в основном ссылается на академический труд Н. Баскакова «Ногайский язык и его диалекты» (1940 г.). С сожалением хочется отметить, что мало кто из тюркских учёных, занимающихся родственной проблематикой, заглядывает в это превосходное исследование.

Я полностью согласен и со схемой возникновения ногаев, приведённой в книге «История Ногайской Орды», и хочется процитировать её целиком:

«В первой половине XIII в. кипчакские кланы оказались под властью монгольских завоевателей, став основным человеческим ресурсом для строительства джучидской и чагатайской улусной системы (прочие тюрки-кочевники — огузы, карлуки, уйгуры, народы Алтая — были немногочисленны по сравнению с ними). Дешт-и-Кипчак был поделен Чингисидами на нутаги (монг.), или юрты (тюрк.) — обширные зоны пастбищных угодий, предоставленные монгольским племенам. Считалось, что некоторая (едва ли значительная) часть степи, не охваченная этой развёрсткой, по-прежнему принадлежала покоренным монголами кипчакам, предкам будущего ногайского эля кипчак.

Неизвестно, сколько именно монгольских семей переселилось на казахстанские и поволжские просторы. Во всяком случае, средневековые источники оперируют совершенно мизерным числом по сравнению с туземными кипчаками — даже не десятками, а единицами тысяч. Естественно, кочевники-пришельцы в течение первых полутора столетий существования Золотой Орды и Чагатайского улуса ассимилировались в огромной массе местных жителей. Однако кипчаки практически утратили домонгольское племенное деление и стали обозначаться посредством этнонимов тех монгольских племён, в нутагах (юртах) которых им довелось оказаться. Кочевавшие в нутаге мангутов стали мангытами, в зоне хонкиратов — кунгратами, найманов — найманами, киреитов — кереитами, или кереями. Относительно мирная и безопасная жизнь в империи Джучидов на протяжении второй половины XIII — первой половины ХIV вв. имела благоприятные демографические последствия. Старые эли множились, делились и ветвились; появлялись патронимии, различавшиеся по именам патриархов (темир-ходжа, тогунчи-улы и т. п.) или по тамгам.

В таком положении оказалось население Дешт-и-Кипчака, когда случилась смута в Чагатайском улусе первой половины XIV в., Золотой Орды в ХV в., когда был составлен первый вариант списка девяноста двух «узбекских» племён. Мангыты среди них не выде­лялись вначале ни знатностью, ни престижем. Но исторические обстоятельства привели мангытского лидера Эдиге к подножию джучидского трона. После многолетней эпопеи стычек и миграций Едигеев эль получил (оттеснив кунгратов) приоритет в Деште. Между Волгой и Эмбой образовался Мангытский юрт. В него вошли полностью или частично кипчакские эли, подчинявшиеся «Эдиге уругу мангытам».

Для ХV в. незаметны проявления власти мангытских биев над другими элями. Скорее всего, тогда Мангытский юрт представлял собой федерацию племенных общин, в каждой из которых имелась собственная правящая элита. Ведь формально мангыты, как и прочие племена, являлись подданными джучидских ханов левого крыла. Однако в конце ХV — начале XVI вв. «хаким Дешт-и-Кипчака» Муса сперва фактически, а затем и формально избавился от сюзеренитета вышестоящих государей, став самостоятельным правителем. Мангытская знать начала открыто претендовать на управление всеми кочевниками. Источники молчат об этой коллизии, но ясно, что аристократы-немангыты без восторга воспринимали подобные поползновения.

Думается, что и этим также объясняется лёгкость завоевания казахским ханом Касимом Ногайской Орды на рубеже 1510—1520-х годов, когда большинство собственно мангытских улусов было вынуждено уйти на запад, за Волгу. После «реконкисты» и разгрома мангытами Казахского ханства они взяли в свои руки управление всеми элями. Верхушка этих элей оказалась окончательно оттеснена от власти (но едва ли истреблена: иногда в источниках первой половины ХVI в. попадаются бии киятов, найманов и др.).

Во главе всех племенных улусов встали отныне мирзы из правящего эля мангыт. Поэтому ногаи и звались мангытами почти повсеместно на Востоке. Кипчакские кочевники с общим именем «ногаи» несколько десятилетий пребывали под предводительством победи- телей-мангытов, сохраняя прежнюю структуру элей...

Монополизирование мангытскими мирзами управления всеми элями в начале 1520-х годов стало, очевидно, последним шагом в формировании этноинтегрирующего сознания у жителей Ногайской Орды, превращения слова «ногай» из политонима в этноним...» [44, 490—492].

Схема этногенеза ногаев обрисована довольно зримо и доступно. Но я специально не процитировал абзац до конца, т. к. в следующей фразе учёный утверждает, что название «ногаи», до того как стать этнонимом, являлось, прежде всего, географическим и политическим понятием, обозначением Орды» и тут же добавляет, что для такого определения не имеется документальных подтверждений. Действительно, вопрос возникновения самого этнонима до сих пор остается открытым, в общем-то, этноним любого народа скрывает тайну своего возникновения. Однако мы с упоением ищем, строим всевозможные конъектуры.

В книге В.В. Трепавлова очень много достоинств и всё же, после прочтения её, лично я получить удовлетворения не смог. Прежде всего, считаю, что такое впечатление складывается из-за того, что книга написана очень осторожно, с оглядкой на появившееся в научном обороте множество всякого рода бездоказательных измышлений. Автор почти что избегает возвышающих историю народа моментов, описаний биографий легендарных личностей. Ведь об Эдиге, Юсуфе, Сююмбийке, Дивее-мурзе, Кантемире, Петре Урусове, Иштереке предостаточно исторических, фольклорных, литературных работ. Кроме того, меня немало смутило интригующее обращение автора книги с этнической принадлежностью героев. В исторических документах конкретно говорится о том, что они ногаи, но В.В. Трепавлову понадобилось указывать только родовую принадлежность их. Разве правильно было бы, если, например, в «Истории государства Российского» постоянно акцентировалось, что Владимир Мономах и все остальные русские князья древней Руси являются скандинавами, варягами.

Я не согласен с проходящим через всю книгу основополагающим выводом В.В. Трепавлова о том, что первоначальные ногаи-мангыты появились из Бухарии, т. е. Чагатайского улуса. Поразительно то, что учёный в такой щепетильной проблеме опирается только лишь на устные предания позднейших времён. В одном из них, записанном в 1837 году на Северном Кавказе, говорится о том, что «предки ногайцев обитали прежде в Бухарии и были тогда идолопоклонниками: приняв ислам от «Султана Бабатукла», они перешли из Бухарии на реку Волгу, в нынешнюю Астраханскую область» д3. В другом случае Трепавлов ссылается на устный рассказ старика в 1907 году, в котором информатор сообщал русскому исследователю (Пашину), «что ногайцы проживали в прошлом и вышли из Индии». На мой взгляд, эти устные рассказы отражают события XV—XVII веков, когда ногаи передвигались на правый берег Волги. Я бы правильно понял В.В. Трепавлова, если бы эти рассказы были увязаны с передвижением кочевников из Монголии в XIII веке. Но тут есть одна загвоздка: в исторических хрониках периода завоеваний Чингиз-хана и его преемников мангыты не указаны переселенцами в улус Джучи. Это для В.В. Трепавлова очень существенно. Хорошо — и для меня, и для других исследователей отсутствие мангытов вызывает вопросы. Но в этих скудных сообщениях о составе улуса Джучи не указываются ни конгыраты, ни найманы, ни киреиты, ни джалаиры, ни катаганы, которые играли большую роль в ранней и поздней истории Золотой Орды и Ногайской Орды. По мнению В.В. Трепавлова мангыты, заложившие основу ногайского народа, изначально жили в Чагатайском улусе.

Но дело в том, что по происхождению основателя ногайско-мангытской династии есть конкретная литература, которая древнее приведенных устных рассказов и письменно заверена в XVI—XVII вв. Это родословные князей Юсуповых и Урусовых, «берущих начало от Эдиге и его предков».

В.В. Трепавлов в своей книге использовал эти материалы, но на сообщения по данному вопросу почему-то не обратил внимания, а они, на мой взгляд, более достоверны, нежели поздние устные рассказы. Ногайская исследовательница Аминат Курмансеитова на основе русских дворянских родословных и книги Николая Юсупова «О роде князей Юсуповых» написала несколько научно обоснованных работ. Хотя я имею доступ к первоисточникам, я хотел бы воспользоваться данными А. Курмансеитовой. Автор статей «Князья Юсуповы» и «Князья Урусовы» — одна из немногих молодых исследовательниц, старающихся защищать ногайскую историю от научного мародёрства и потому бережно обращающаяся с историческими данными. Сейчас она много сил прикладывает для того, чтобы обнародовать письменную литературу, бытовавшую в древности у ногайцев.

Книга князя Николая Борисовича Юсупова называется «О роде князей Юсуповых, собрание жизнеописания их, грамот и писем к ним Российских государей с XVI века до половины XIX века и других фамильных бумаг, с присовокуплением поколенной росписи предков князей Юсуповых с XVI века». Само название говорит о том, что книга представляет огромную ценность для всей российской науки. А. Курмансеитова обращает внимание на сделанное Н. Юсуповым предуведомление к книге, т. к. в нём ярко выражена нравственно-этическая позиция автора. Для меня же представляет большой интерес литературный слог произведения, в котором проникновенно ощущается ясность мысли, образованность, высокий интеллект автора.

«Есть фамильные акты, — пишет русский князь Н. Юсупов, — которые по важности их нравственного и политического значения принадлежат истории. Это самое побудило меня озаботиться приведением в порядок древних столпцев, фамильных бумаг и грамот, дошедших ко мне от моих предков и переходивших от века в век в возрастающем числе.

Выражая нравы минувшего времени, отношение России к другим государствам, и распоряжение мудрых монархов, они свидетельствуют и доверенность, какою пользовались от них князья Юсуповы.

Забвение свойственно человеку, но здесь уже вступает в права История, заботливо собирая всё, что напоминает потомству события достопамятные. В сохранении их — дань уважения прошедшему и поощрение будущему» [46, 48].

Последнюю фразу цитируемого сочинения: «Дань уважения прошедшему и поощрение будущему», — я поставил заглавием к данной главе, ибо это один из превосходных постулатов и для историка, и для писателя.

Последующие цитаты из книги Н. Юсупова и работ А. Курмансеитовой имеют прямое отношение к начатому разговору.

«Род князей Юсуповых, — пишет Н. Юсупов, — ведёт свое начало от Юсуфа, могущественного владетельного князя Ногайской Орды, отца Казанской царицы Сююнбеки (Сумбеки), бывшего в сношениях с Иоанном Грозным и пересылавшимися с ними посольствами. По грамотам Иоанна к Юсуфу и Юсуфа к Иоанну, хранящимся в Москов­ском государственном архиве, видно, что Юсуф был прямой потомок знаменитого Эдиге мангита, Тамерланова полководца, ордынского вождя и князя. Эдигей был признаваем потомком мусульманских Султанов, обладавших Дамаском, Антиохией, Меккою и пр.» [там же].

В ранней статье «Ярлык Токтамыш-хана и могущественный князь Эдиге» Аминат Курмансеитова, обращаясь к родословной Юсуповых, сделала такую выписку: «В конце XVII века князь Иван Дмитриевич Юсупов представил в Разрядный приказ древний свиток своих предков, копию этого документа — «Список с древнего столпца о роде Юсуповых» — в 1655 году заверил Абдулла Культеев (подчеркнуто мной — И. К.), и она хранилась в семейном архиве князей Юсуповых... Указание предков Юсуфа восходит до «Абубекира, правившего после Магомеда всем мусульманским родом», как сказано в акте. Но это был не Абубекир, тесть Магомета, после него правивший мусульманами, а соимённый ему через три века Абубекир-Омра, князь князей и султан султанов, соединявший в лице своём правительственную и духовную власть. Это был верховный сановник исчезавшего в упоении неги и роскоши калифа Ради-Биллага, представившего ему всю власть свою в духовном и светском значении. Потомки Абубекира-Омра были султанами и калифами, с царской властью в руках, в Дамаске, Египте, Антиохии, Медоиме, Константино-граде, Кехбе и Мекке. Один из потомков Абубекира — Омры — переселился к берегам Азовского и Каспийского морей, где, по преданию, была его родина (подчёркнуто мной — И. К.). За ним последовали верные ему многочисленные племена. По родословной Юсуповых у Термеса был сын Карапчи, у Карапчи сын Сламкая, у Сламкая — сын Каддыркая. Сын Каддыркая Кудлукай взял Кумкент и стал в Кумкенте царём. А сын Кадлукая Идегей взял у Джанибека юрт и стал на его месте царём, и от него, Эдигея князя, начинаются родословные ногайских князей и мурз» [45, 101, со ссылкой на книгу «О роде князей Юсуповых»].

То, что Эдиге был сыном Кутлы-кая (Кутлы-кия, Кутлуг-кая), совпадает с сообщением арабского историка Ибн-Арабшаха, совпадает с родословной, приведённой в «Сборнике летописей» Кадыр-Али-бека Джалаири, и с данными ногайского эпоса. Как уже говорилось, по сведениям персидских историков отца Эдиге звали Балтычаком, по данным турецких историков — Аланджаком. Эдиге был из рода мангыт — этот бесспорный факт подтверждается всеми родословными. В родословной русских князей Юсуповых большое сомнение вызывает указанное имя сановника под именем Абубекира-Омры. По данным Кадыр-Али-бека первым в Дешт-и-Кипчак переселился отец Термеса Баба Туклас (ног. Баба Тукли Шашлы-ас). В Средней Азии Баба Тукласа считали потомком первого мусульманского халифа. Может быть, В.В. Трепавлов, да и другие учёные, правы, говоря о том, что фантастическое возведение предков Эдиге к мусульманскому халифу понадобилось для придания легитимности правления над кочевниками, так как, не будучи чингизидами, клан Эдиге не мог властвовать в степном государстве. Конечно, может быть и так, если — если это не было родством по женской линии. Однако что для современных учёных казалось неправдоподобным, для монархов ХVI века не представлялось фантастическим. Это мы видим по другой цитате из книги Н. Юсупова:

«В то же время, когда Иоанн Грозный отправил с дарами к Юсуфу посланника Петра Тургенева, тогда же явились ещё два посольства: от хана Крымского и от Султана Турецкого (1549 — И. К.), надеявшихся привлечь к себе Юсуфа на помощь мусульманам.

Могущественный Солиман (Сулейман — И. К.), которого царствование было из самых блистательных в Турции, не только послал богатые дары Юсуфу, но ещё почтил его титулом: «Князь Князей и Султан Султанов», тем самым, которое усвоено было Абубекиром, эмиром эль-Омра. Это свидетельствует, что потомки Юсуфа не без основания выводили свое происхождение от царей...»

Я думаю, что окончательное прояснение мы можем обнаружить в родословной князей Урусовых, близких родственников Юсуповых.

«Граф А. Бобринский, — пишет в статье «Князья Урусовы» ногайская исследовательница А. Курмансеитова, — в книге «Дворянские роды, внесённые в общий гербовник Всероссийской империи» дал выписку из гербовника, где сказано, что род князей Урусовых, как показано в справках Московской коллегии иностранных дел и Разрядного архива и в родословных книгах, происходит от ногайских князей. Предок сего рода Абабек- Керей сын Док был владетелем и потомки сего Абубека в древнейшие времена в Египте и в других местах были царями. Происшедший от сего рода князь Муса (правнук Эдиге — И. К.) владетель ногайских татар, оказал России верность во время нападения трухменского князя Амгурчея. У сего князя были дети: князь Юсуп, от него пошли князья Юсуповы, и князь Исмаил, который в царствование царя и великого князя Иоанна Васильевича равным образом охранял российские пределы от нападения крымцев и в верности России присягу учинил. Оный князь Исмаил имел сына князя Уруса, от коего произошли князья Урусовы и многие были в знатнейших чинах, именованы от российских государей князьями, жалованы были деревнями и другими поместьями и знаками монарших милостей. Все сие доказывается справкою архива Коллегии иностранных дел, Разрядного архива и родословной князей Урусовых».

Опять обращает на себя внимание то, что предки Эдиге были владетелями с древнейших времен в Египте. Но именно в данной родословной загадочный Абубекир указывается как Абабек-Керей сын Дока. Этот сановник был эмиром у Эль-Омра. У нас есть слабая надежда увязать Дока с мангытами. По истории создания изначального ханства на Востоке мы знаем, что племя мангытов было опорой Чингиз-хана. Знаменитый глава мангытов Куилдар был побратимом августейшего владыки, он не жалел сил ради роста могущества своего хана и в конце концов отдал за него свою жизнь. Влияние Куилдара было столь велико, что Чингиз-хан после его смерти мангытам назначил специальный (сиротский) налог с добычи. Такими привилегиями редко пользовались даже чингизиды.

В преданиях и летописях о Чингиз-хане и его преемниках хорошо известно имя другого мангыта, его звали Дохолгу. Это может быть искажённое тюркское имя или же титул Док - улуг (ток — сытый, улуг — сын). Имя, титул в тюркском понимании соответствует и занимаемом посту Дохолгу, он был черби, командовал гвардейцами, следившими за продовольственными поставками ханской ставки и армии. Черби командовал тысячей мангытов. При Октай-кагане Дохолгу казнили. Кажется, его тысяча участвовала в западном походе под предводительством Бату-хана. Мне думается, что Бату-хан оставил при себе эту тысячу мангытов, а затем отправил их под командованием Тутара, сына Минкадара (брата Ногая), в войска Хулаги для участия в «жёлтом крестовом походе». Только таким образом мангыты могли попасть на Ближний Восток. Известно, что войска Хулаги под командованием наймана Кет-Буги завоевали Дамаск, Алеппо и остановились на подступах к Иерусалиму. Золотоордынские войска здесь получили приказ от Берке-хана вернуться до­мой или же переходить на сторону мамлюков. Вполне возможно, что кто-то из предков Эдиге в это время был поставлен управлять Дамаском, а затем, при переходе к мамлюкам, уже Бейбарсом поставлен управлять Меккой, Антиохией и другими областями.

В летописи Кадыр-Али-бека Джалаири родословная Эдиге повторяет родословную князей Юсуповых, но относительно далёких предков есть дополнительные имена. По этой летописи у Абубекира было два сына: Керемет-Азиз и Джелал-ад-дин, последний являлся отцом Баба Тукласа. У Баба Тукласа было четверо сыновей, по другим сведениям, говорит Кадыр-Али-бек, что их было трое, один из которых похоронен рядом с Каабой, другой в Крыму, третий — в Ургенче [47]. Как мы видим: и Крым, и Ургенч — это территория Золотой Орды. Дальнейшая информация о предках Эдиге одинаковая в родословных. Сын Баба Тукласа Терме перебрался в Дешт-и-Кипчак и умер на родине. У Терме был сын Карачид, у Карачида — сын Ислам-кая, у Ислам-кая — сын Кадыр-кая, у Кадыр-Кая — сын Кутлы-кая, последний являлся отцом Эдиге.

Подача в летописи родословной Эдиге не только подтверждает родословные князей Юсуповых и Урусовых, но и говорит о какой-то достоверности в основополагающих фактах биографии предков. Легче было допустить, что предки Эдиге на самом деле, будучи курейшитами (родственниками пророка Магомета), выдали себя за мангытов, чтобы управлять этим сильным и воинственным племенем. Дело в том, что среди кочевой знати родословные очень ревниво изучались, гордые и спесивые мангыты ни за что бы не согласились чужака причислить к своей аристократии, будь он даже из семьи пророка. Предки Эдиге для возвышения среди мусульманского населения воспользовались их неведением, случившимся в результате отсутствия среди основной массы соотечественников, и свое недолгосрочное властвование в Дамаске, Мекке, Антиохии использовали в родословной для придания легитимности. Хотя мы не имеем данных, но можно допустить, что в Сирии, Каабе или в другом месте состоялся брак мангытского бия на курейшитке (в этом нет ничего необыкновенного, т. к. к этому времени род курейшитов был настолько разросшимся, что проживал не только в арабских странах, например, правящая династия кумыкских шамхалов в Дагестане вела происхождение от этого святого рода), и это обстоятельство выставлялось близостью к халифам.

Известно, что Эдиге ревностно относился к мусульманской религии. По этому поводу предостаточно и литературных, и фольклорных сообщений. Он старался внедрить в стране шариатские нормы правления. Эдиге, как и Узбек-хан, запретил работорговлю мусульманами в Золотой Орде. В.В. Трепавлов приводит любопытную цитату из грамоты Муса-бия о своём родоначальнике: «Сего света держава на великих местех, счастливой осподарь, умной как Бюрека, ум ся о него родил, вере надежа, людем подпора, Богом возлюблен, а от людей почтен, над судьями судья (функция ногая — ИК.), а великие люди слову его были ради, иных осподарей был и салтанов — Едигеи князь» (грамота Мусы-бия Ивану III — Посольская 1484, с. 39) [44, 82]. В примечании учёный даёт пояснение, кто такой Бюрека. В нём он видит сподвижника и духовного наставника Хромого Тимура Береке, который был родом с Арабского Востока и принадлежал к саидам — потомкам пророка Магомета. «Возможно, пишет В.В. Трепавлов, — во время своих приездов в Мавераннахр, начиная с 1376 г., Эдиге познакомился со знаменитым богословом и беседовал с ним на политические и религиозные темы (так можно трактовать фразу «ум ся о него родил»)» [там же].

О том, что предки Эдиге имели родственные связи в арабских странах, может говорить и приведённое ранее сообщение из сочинения Амин Аль-Холи о том, что «в 1416 году в Египет прибыла жена Эдигея с 300 всадниками».