Мой отец — Валентина Панфилова – Страница 2

Огромный мужчина поднял руки.

— По дорожке шагом марш!

— Не могу, в темноте ногу чем-то зажало.

Оказывается, он одной ногой попал в наш капкан.

Потом выяснилось, что это был матерый лазутчик, не один раз нарушавший государственную границу.

— Вот так барса поймал! — смеялись надо мной сослуживцы. И когда я снова отправлялся в дозор, кто-нибудь обязательно замечал:

— Панфилов за очередным барсом отправляется.

За лето мы хорошо отдохнули, загорели, окрепли. Пора и домой. Жалко было покидать добрую гостеприимную хозяйку, которую все крепко полюбили. Мы уговаривали ее приехать к нам в гости, обещали показать ей горы, бушующую горную речку, настоящую границу и даже настоящих шпионов.

А сколько впечатлений мы увозили с собой! Долго потом в сны приходил дремучий лес, добрый, таинственный. Долго потом мы взахлеб рассказывали ребятам про прозрачную спокойную речку, в которой не опасно купаться. Родина отца нам очень понравилась.

Глава четвертая

В 1932 году отца назначили командиром отдельного батальона местных войск в Ташкенте. Он был избран членом городского совета.

В семье нас стало четверо детей — родилась еще одна сестренка Галя. Я уже школьница. Квартиру нам выделили в новом двухэтажном доме. Мы живем на втором этаже, и это самое интересное.

— Ну вот, Мура! — обращается отец к матери.— Видишь, совсем как оседлые: квартира удобная, просторная, в центре города. Я уже узнавал, школа рядом. Можно, пожалуй, кое-какой мебелью обзавестись.

Во дворе мы быстро сдружились с детворой. Целыми днями играли в казаки-разбойники, любимую игру того времени. Однажды, когда родителей дома не было (мама работала в ДК женоргом), я сорвалась с крыши второго этажа, сломала себе ногу. Маму мне не Хотелось расстраивать. Как представила себе, что начнутся слезы, причитания!..

Решила добраться к отцу на работу. Я была уверена, что папа меня поймет. Пообещаю ему никогда больше не лазать по крышам, он мне поверит. Работал папа далеко, на окраине Ташкента. Превозмогая боль, я добралась до военного городка.

Ругать отец не ругал, только грустно заметил:

— Девочка, а лазает по крышам, как мальчишка. Вояка тоже нашлась.

Когда пришел военврач, папа ему сказал:

— Войны давно нет, но сегодня произошла грандиозная битва между казаками и разбойниками. Придется вам, дружок, принять раненого с поля боя.

Мне было настолько стыдно, что глаз не могла поднять на отца.

Врач, осматривая мою уже распухшую к тому времени ногу, спросил:

— Очень больно?

— Ничего,— ответила я,— потерплю.

Возвращались домой в экипаже. Всю дорогу отец

молчал. Я задремала и не заметила, как очутилась у него на руках. Сквозь сон слышала, как отец успокаивал маму.

— Ничего, кости молодые, быстро срастутся. А ведь она у нас настоящий атаман-разбойник — не плакала, не стонала.

Нога очень болела, но я была счастлива: нога действительно заживала быстро. Дома как будто уговорились не напоминать о происшедшем. Но вот как-то в выходной день, когда я собиралась гулять во дворе, отец, как будто не замечая меня, сказал маме:

— Давай переедем в трехэтажный дом,

Мама удивленно посмотрела на него. Он, слегка улыбнувшись, добавил :

— Это совершенно необходимо, ведь Валя еще не прыгала с третьего этажа.

Мурашки пробежали у меня по спине, охота гулять тут же пропала, а лазать по крышам — тем более.

Эти слова, как будто бы нечаянно оброненные, произвели магическое действие. Я стала меньше интересоваться улицей, много читала.

Вечерами отец усердно занимался изучением языков.

— Какой же я командир, если своего подчиненного не понимаю, да и он меня тоже плохо понимает? Чему он так научится?

Выходный день родители посвящали нам, детям. До десяти утра в доме уже был идеальный порядок. К этому времени мама возвращалась из магазина, папа с Женей — с базара. После завтрака, все вместе отправлялись в кино или в театр. Но больше всего нам нравились загородные прогулки. Мы осматривали достопримечательности старого города, бродили по каким-то священным пещерам, а потом, уставшие, отдыхали под тенистым развесистым деревом у прохладного ручья, шутили, пели песни.

Иногда у отца было настроение помолчать, поразмыслить. Тогда он ложился на спину и смотрел в небо, где одиноко парящий орёл казался неподвижной, еле заметной темной точкой.

— Сколько прелести, сколько дикой красоты! — восхищался папа.

Хищник, заметив добычу, камнем падал вниз.

— Если маленьких птиц много, они обманут хищника. В этом сила стаи. А одинокие обязательно погибнут. Так и у людей — одному всегда трудней,— вслух размышлял отец.

К вечеру, когда спадала жара, мы возвращались домой, счастливые и довольные.

В декабре 1932 года за отличную боевую подготовку отдельного батальона, папа получил повышение. Его назначили командиром Краснознаменного горно-стрелкового полка.

Глава пятая

Нам выделили специальный вагон-теплушку. В него мы погрузили нехитрые вещи, запаслись продуктами. Снова кочуем.

Мы сами топили круглую печку «буржуйку», варили в поезде обед, следя за потрескивающими дровами. Папа много рассказывал о боевых делах. Говорил больше о своих товарищах по оружию, об их подвигах, о себе же — всегда скупо и неохотно.

Если же мы приставали с расспросами, он отвечал:

— Да, воевал, как и многие другие...

— Папа, а ты Чапаева видел? — настойчиво допытывалась я.

— Не только видел, но и несколько раз лично от негр получал боевые задания.

— Ну и как?

— Что как?

— Ну хоть об одном случае расскажи, может быть, ты в разведку ходил?

— Случалось бывать и в разведке. Я в то время служил у Василия Ивановича командиром взвода. Как-то перед боем вызвал к себе Чапаев и говорит:

— Дружище, не кажется ли тебе странным, что слишком спокойно беляки себя ведут, как будто бы все повымерли? Надо пробраться в их расположение и разведать, чем они так увлеклись. Постарайся взять «языка». Для разведки подбери себе двух бойцов.

К вечеру мы стали подбираться к белякам. Незаметно спустились в овраг, замаскировались ветками и начали подниматься на холмик. Пока туда добирались, стемнело.

Все же удалось разглядеть старый сарай. Неподалеку от него стоял большой стог сена. Рядом валялась перевернутая железная бочка, из которой, видимо, выцеживали бензин. Часовой все время ходил вокруг сарая. Незаметно мы пробрались к стогу сена и спрятались в нем. Вдруг видим — у сарая собираются беляки. Подаётся команда: без шороха спускаться в овражек, а оттуда по сигналу — броском на штаб Чапаева.

— Что делать? — продолжал отец.— Обратно ползти — опоздаем, да и сами в плен можем угодить. Тем временем беляки начали спускаться. Когда часовой остался один, решили его украсть. По этой части мастером был боец Молчанов. Незаметно подкравшись к часовому, он сбил его с ног и заткнул рот кляпом. Все произошло в один миг. Часовой даже не успел крикнуть. Что же делать теперь? Хорошо бы поджечь стог, но как? Недавно прошел дождь, и сено было сырое. Мысль лихорадочно работала. Идея! Ведь в бочке бензин! Я и Молчанов быстро подкатили бочку к краю оврага. Небольшое усилие — и бензин льется из отверстия. Я подношу спичку — пламя взвивается вверх. Воспламеняется и бочка. Еще усилие — и бочка с бушующим огнем устремляется вниз. За бочкой тянется огненная река. Поднялся такой переполох, что трудно себе представить.

Воспользовавшись замешательством врага, мы благополучно вернулись с «языком» домой и сразу к Чапаеву.

— Ну и как дальше?

— А что дальше? Когда мы подробно доложили, он рассмеялся:

— Ну и ну! Здорово это вы их вокруг пальца обвели. Молодцы! — И похлопал меня по плечу.

— А еще,—говорит,—благодарю за находчивость! Вы отлично выполнили задание.

Впоследствии, когда формировалась 316-ая стрелковая дивизия, судьба свела двух чапаевцев снова. Капитан Молчанов был назначен в медико-санитарный батальон начальником штаба. При встрече отец сразу же узнал своего сослуживца и очень обрадовался.

— Николай Александрович, у Чапаева служил? — спросил папа.

— Так точно, товарищ генерал.

— А меня помнишь?

— Ну как же вас не помнить, вы тогда у Чапаева нашим батальоном командовали.

— Так почему же ты молчал до сих пор?

— Не нашей случая вам напомнить.

Отец схватил в объятия своего старого друга, и они крепко расцеловались. Папа поинтересовался, доволен ли он своим назначением. Последовал отрицательный ответ.

— Заходи в штаб, обдумаем.

Они распрощались. Вскоре капитан Молчанов был назначен в капровский полк командиром батальона.

Глава шестая

— Папа, а папа! — как-то спросил его братишка,— А басмачи тебя очень боялись?

— С басмачами нужно было держать ухо востро. Не успеешь глазом моргнуть — они уже что-нибудь новое задумали. Кажется, знаешь, где находятся, а они обязательно появятся оттуда, откуда их совсем не ждешь.

— Как же ты с ними воевал? Ведь они страшные, и кинжалы у них большие,— хочет знать подробности брат.

— Еду я однажды с небольшим отрядом,— начал отец свой рассказ.— Нас было всего человек двадцать пять. Путь лежал через небольшой горный поселок. Уже издали мы почувствовали, что в поселке что-то случилось. Слышны были крики женщин, лай собак. Когда мы пришпорили коней и прискакали в поселок, нам сразу стало ясно, что здесь побывала шайка басмачей. Повсюду выбиты стекла, разбросана и побита посуда, распороты подушки, и перья вьются за ногами животных. Мы встретили нескольких израненных ножами стариков. Но самое страшное ждало нас впереди. У аулсовета был привязан красноармеец. Басмачи выкололи ему глаза, на обнаженной груди вырезали пятиконечную звезду. Эта живая звезда была посыпана солью. А за то, что он отказывался отвечать, ему вырезали язык. От нечеловеческих мук боец скончался на наших глазах.

После длительной паузы отец продолжил свой рассказ.

— Мы оказали жителям поселка посильную помощь. Из расспросов нам стало известно, что шайка состояла примерно из двухсот человек, все они были на конях и хорошо вооружены.

Потрясенные зверствами, мы твердо решили отомстить разгулявшейся банде. Было решено перейти через перевел и, выйдя далеко вперед, устроить засаду.

Наши расчеты оказались правильными. Басмачи после обильной добычи устроили в горах праздник. Всю ночь они жарили баранов, ели и пили вино. А мы всю ночь, безмолвные и уставшие, пробирались через крутой скалистый перевал. С рассветом мы оказались у намеченной цели. Горная дорога в этом месте была особенно узкой и извилистой. С одной стороны зияла бездонная пропасть, а с другой высились отвесные скалы. Впереди висячий мост. В те далекие времена через горные реки, которые текли по глубоким скалистым ущельям, капитальных мостов не строили. Через пропасть натягивались железные тросы, на них закреплялись поперечные доски, а по обеим сторонам такой подвесной дороги протягивались железные канаты вместо перил. Мост раскачивался даже от порывов ветра, тем более тогда, когда по нему продвигались.

Иногда в нешироких местах реки для пешеходов сооружали облегченный мост из толстых канатов с поперечными досками. По ним вообще проходить было страшно. Ощущение такое, будто стоишь над пропастью в гамаке, а держаться не за что.

Здесь и решили устроить засаду. Свой небольшой отряд я разделил на три группы. По сигналу каменные глыбы должны были обрушиться на головы бандитов.

Ждать пришлось долго. Лишь на второй день к вечеру появились два всадника: «глубокий старик» и «юная дочь». Делая вид, что помогает «старику», она незаметно осматривала горы. Разведка! Мы сразу разгадали эту хитрость, поэтому наш дозор пропустил их.

Через полчаса появился отряд басмачей. Когда головная колонна поравнялась с первой группой, а хвост колонны с третьей, на банду обрушилась лавина каменных глыб. Обвалами был отрезан путь вперед и отход назад, а мы все продолжали сбрасывать вниз глыбы-громады. Паника врага была неописуемой.

Бой был очень коротким. Большинство басмачей погибло в пропасти. Оставшихся в живых мы добили из винтовок. Ни одному бандиту не удалось уйти живым. Зато никто из моих ребят не получил даже царапины.

Отец медленно достал портсигар с махоркой, сложил вдвое тонкую бумагу, закрутил самокрутку и закурил, глубоко вдыхая дым папиросы. Чувствовалось, что в этот момент он не с нами. Он вновь переживает прошлые бои с басмачами.

Глава восьмая

Как-то в школе на уроке литературы (я уже училась в восьмом классе) наша учительница Прасковья Григорьевна обратилась к нам, восьмиклассникам:

— Кто нам расскажет о детстве своих родителей? Кто знает, как они росли?

В классе стало очень тихо. Вопрос был неожиданным. Я много знала об отце и матери. Но это было уже связано с моим детством. О детстве отца не знала ничего и ничего бы толком не смогла рассказать.

Мой сосед по парте предложил:

— Прасковья Григорьевна! Мы все вас очень просим, чтобы сегодня вы рассказали о своем детстве, о ваших родителях, а о своих мы вам расскажем в следующий раз или напишем дома сочинение.

— Да! Да! Конечно! Расскажите, пожалуйста, о вашем детстве! — зашумели ребята.— Мы вас очень просим.

И вот Прасковья Григорьевна, наша любимая старая учительница, начала свой рассказ. Мы почувствовали, что она перенеслась в далекое прошлое. Учительница говорила о тяжелой участи своих родителей, которые работали на старых рудниках. Отца задавило при обвале. Самый старший братишка, которому едва исполнилось тринадцать лет, пошел зарабатывать на шахту (ему приписали возраст в церкви). Мать вскоре заболела тифом и умерла, а Прасковья Григорьевна в девять лет устроилась нянькой... Мы сидели взволнованные. Было досадно, что зазвенел звонок.

Вечером, когда отец вернулся с работы и поужинал, я попросила рассказать подробней о его детстве, о моих дедушке и бабушке.

Папа задумался. Лицо его стало печальным. Я сидела и ждала, боясь оторвать его от мыслей. Отец начал:

— Родился я, как тебе известно, Валюша, в маленьком городке Петровске на Волге в Саратовской области 1 января 1893 года.

Мой отец был мелким конторским служащим. Добрый, слабохарактерный по своей натуре, он во всем беспрекословно подчинялся своей жене, моей матери Александре Степановне. Отец ее очень любил и всегда восхищался, как она умела сводить концы с концами, ведь приносил-то он домой жалкие гроши, а семья была большая!

— Бывало,— продолжал папа,— ласково обнимет за плечи мать и проговорит: «Сашенька ты моя, Сашу-ля, и что бы я без тебя делал? Посмотри, как живут наши соседи. Мы с Андреем работаем вместе, и заработок у нас одинаковый, а они совсем нищие».

А Сашенька не дремала. Отца она жалела и все считала его слабым, хотя он и был старше ее. То стирку брала на дом, то у купчихи убирала, а там глядишь — поднаймется варенье варить, соленья на зиму заготавливать, а в грибную пору соберет нас — и в лес (тут папа улыбнулся, видимо, вспомнил приятные для них прогулки) по грибы. А там и ягода всякая поспевает, опять работы много.

Мать мы все очень любили и слушались. Бывало, мама скажет нам с братом Дмитрием:

— Хлопчики, а барыня-то нам заказала к обеду живых раков и заплатить обещала хорошо, может быть, поищете?

Мы стремглав мчались на речку ловить раков. Нужны еловые шишки — мы несемся в лес.

А еще вспоминается такой случай. Как-то отец— Василий Захарович — принес из конторы переписывать ночами бумаги — приказчик обещал за ночную работу хорошо заплатить.

За работу отец взялся с желанием, ведь и ему хотелось подработать, хотелось порадовать мать. Всю неделю ночи напролет он почти не спал и задание выполнил вовремя. Утром бумаги отнес к приказчику. Тот проверил — все верно. Но... приказчик решил этому тихоне не платить.

Вечером отец пришел домой туча-тучей и даже под хмельком. Отдает матери зарплату, а самого зло разбирает.

— Где же справедливость? Что же это такое, я тебя, Сашу ля, спрашиваю? Всю неделю ночи работал напролет, а деньги платить отказались. Я к приказчику, а он мне: «Эх ты, мол, нахал, как ты смеешь просить деньги,— ведь на барина работаешь!»

Выслушала мать, возмутилась, даже пришла в ярость.

— Права свои нужно отстаивать.

А отец, успокоившись, говорит ей:

— Ладно, Сашуля, может быть, не надо просить? Ведь все равно он теперь не отдаст.

Но Александру Степановну трудно было остановить, если она что задумала.

— Не просить, а требовать нужно!

Утром оделась понарядней — и к приказчику.

— Как так получилось? Почему не платишь за работу?

Приказчик ей с усмешкой:

— Какое тебе еще право!

Но своего мать добилась — деньги отец все же получил.

Долго потом вспоминали о матери в конторе.

— Ну и жена у тебя, Василий,— говорили они отцу,— огонь. Чужого не возьмет, но и своего не упустит, с такой не пропадешь.

Кружилась моя мать, как белка в колесе. Все для дома, все для детей. На пасху обязательно куличик испечет и всем по красному яичку заготовит.

На Новый год, смотришь, и гуся зажарит, пироги с грибами настряпает и родню пригласит.

Мать мою очень любили за ее крутой, но справедливый характер, за ее честность, трудолюбие, за ее душевность, за то, что была хорошей хозяйкой.