Мой отец — Валентина Панфилова – Страница 4

Из разговора чувствовалось, что своим назначением он очень доволен. Вновь я услышала по телефону его добрый уверенный голос:

— Ну как, Валюша, хорошо подумала?

Я бесконечно повторяла свою просьбу взять меня с собой.

Через несколько дней на имя матери в райисполком (она тогда работала председателем райисполкома) пришла телеграмма: «Валю уговори. Если нет — готовь к выезду». Поскольку мать была в командировке, то телеграмма попала в мои руки. Трудно представить охватившее меня волнение. С телеграммой я побежала в школу, в райком комсомола, А через день на рассвете мы с мамой провожали всех школьных товарищей. Да, теперь я твердо знала, что поеду на фронт.

К отцу мы ехали через Курдайский перевал на военкоматской машине. Дорога была живописная. Но даже сказочная красота природы не могла отвлечь меня от мыслей о войне, о том, что я смогу сделать полезного для фронта. А вдруг не выдержу, испугаюсь грохота войны, смерти?

Незаметно мы въехали в зеленый опрятный город. Мама, молчавшая всю дорогу, заговорила:

— Война — это страшное опустошение на земле, это море человеческих страданий, это нечеловеческие физические боли. Отцу будет очень трудно, он забудет о сне, о еде. Ты постарайся согреть его лаской, позаботься о нем.

Она говорила медленно, выговаривая каждое слово, как бы подчеркивая значение сказанного. В этих словах я почувствовала официальное разрешение — материнское напутствие, на которое она до сих пор не могла решиться.

Глава вторая

И вот мы снова рядом. Отец вышел навстречу с распростертыми объятиями, погладил меня по голове, расцеловал. По моему радостному настроению и по печальному, несколько необычному выражению глаз мастери он понял, как решен вопрос обо мне.

— Значит, второй солдат родился в нашей семье! — с гордостью произнес он.

Тут двери открылись, и на крыльце появился полковник. Он шел прямо к нам. Папа спросил у мамы:

— А ну-ка, мамочка, посмотри, кто это к нам идет?

— Боже мой, да это же Илья Васильевич, любитель чаепитий времен учебы в Киеве! Вот кого не ожидала встретить!

— Ну что ж, время обеденное, вы проголодались с дороги, пойдемте в кафе «Лето», там пообедаем, а заодно и поговорим.

За столом я услышала восторженные сбивчивые воспоминания о былых временах, встречах, службе. Тяжело было учиться в Киевской школе красных командиров. Здание было не подготовлено к занятиям, стекла все выбиты, отопительная система выведена из строя, двери сорваны с петель, многие уже сожжены, дров нет, а тут как назло, ударили сильные морозы. Наперебой вспоминали товарищи, как, прежде чем заниматься, слушатели занялись ремонтом классов. Стекол достать было почти невозможно, поэтому большинство окон забили фанерой. Поставили железные печки-буржуйки, трубы вывели в окна. Холод — чернила замерзали, с бумагой трудно, учебников никаких, голодно.

— Я тогда был еще холостым,— обратился ко мне Илья Васильевич Капров,— и все к твоим родителям заглядывал. Ничего у них особенного не было. Такая же, как у всех в общежитии, солдатская кровать, стол простой, прикрытый то ли простынею, то ли скатеркой, три табуретки, полочка для книг — вот, пожалуй, и все нехитрое имущество, а веяло каким-то особым семейным уютом, и меня все тянуло к ним домой. Чайку попьем да вспомним, как в девятнадцатом году были вместе в Самаре.

— Вот тогда-то я и вступил в саратовский полк, а с ним к Василию Ивановичу Чапаеву в дивизию попал,— заметил папа.

— А я тогда остался в штабе у Михаила Васильевича Фрунзе в Самаре, а потом и участвовал во взятии Оренбурга. Бои были тяжелые, там я и отморозил себе ноги,— добавил Капров.

— А ты был настоящим чаехлебом,—вставила мама.

— Ой, Мария, да это ж был только предлог, чтобы больше у вас посидеть. Но готовила ты ладно. Особенно суп из чечевицы очень вкусным получался,— не унимался Капров.

Друзья без конца подшучивали друг над другом, папа прервал воспоминания:

— Поговорить бы еще, да времени больше нет. Валюту отвезу в медсанбат, а потом совещание.

Мы отправились в медсанбат.

Меня зачислили младшей медсестрой в эваковзвод. Двадцатого июля мы получили военное обмундирование: гимнастерки, брюки, ремни, пилотки.

Мне вспоминается один трагикомический эпизод. Когда после переодевания нас выстроили во дворе школы повзводно, оказалось, что у врачей Варшавского и Желваков а ремни не сходятся (они были очень полными). Чтобы застегнуть, они довязали ремни шпага-тиками. Заметя это, старшина Камелетдинов сначала растерялся.

— Что такое! — промолвил он. Но тут же, опомнившись, скомандовал: —Убрать животы, застегнуть ремни!

Во фронтовой обстановке это быстро уладилось, и даже у Варшавского впоследствии на ремне появились запасные дырочки.

Спустя неделю отец посетил медсанбат. Я его встретила в военной форме, с коротко остриженными волосами, в пилотке, приветствовала строго по уставной форме, а потом, убедившись, что нас никто не видит, бросилась к нему на шею и чуть не расплакалась от счастья.

От моего взгляда не ускользнула перемена, происшедшая с лапой за короткое время: лицо и руки его еще больше почернели, глаза глубже впали. Видно было, что он сильно устает. Да это и вполне понятно: уж слишком короткими были сроки формирования и обучения дивизии.

Прощаясь с отцом, я заметила, что он взглянул на меня, в его взгляде промелькнула тревога. Но это лишь мгновенье. Я подумала, что папа, конечно, не мог не беспокоиться за меня. Да, война — не развлечение, это не игра в казаки-разбойники!

Мы виделись в Алма-Ате еще раз, когда проходили учения в поле. Мы вкапывали в грунт палатки, маскировали их, ползали по-пластунски, учились выносить тяжелораненых с поля боя.

Он стоял в стороне с комбатом Семечкиным и наблюдал за тем, как развертывали палатки. При этом он часто поглядывал на карманные, мозеровские, черного металла, именные часы (подарок наркома за отличную стрельбу из личного оружия). Неточные движения, лишняя суета, демаскировка при выносе с «поля боя» — ничто не ускользало от его зорких глаз. Учениями в целом он остался доволен, но сделал ряд серьезных замечаний.

Я в это время была прикомандирована к приемно-сортировочному взводу, недалеко от которого стоял папа. Наши взгляды встретились. Его выразительный взгляд сказал мне о многом. Вот тогда-то я ясно ощутила его беспредельную любовь. И уже не сомневалась, что не дрогну перед неизведанными ужасами войны, перед смертью. Я буду всегда там, где больше опасности,— отцу никогда не придётся краснеть за меня.

Глава третья

18 августа 1941 года на рассвете нас по тревоге выстроили, и мы маршем двинулись к вокзалу. Все улицы, несмотря на ранний час, были запружены людьми. Каждый хотел сказать нам свое напутствие. Преподносили цветы, сверточки с продуктами, наставляли:

— Бейте ненавистных гадов, сколько же они могут топтать нашу священную землю...

— С победой возвращайтесь скорей.

— Миленькие, лучше ухаживайте за ранеными...

Дивизия выехала на фронт. Навстречу нам двигались санитарные поезда с тяжелоранеными, составы, на платформах которых находилась искалеченная техника: танки, пушки, самолеты.

В дороге мы получили первое боевое крещение: на состав было сброшено несколько бомб. К счастью, никакого вреда они не принесли, но мы услышали настоящий грохот от взрыва бомб, увидели смертоносные столбы земли и пламени, мы узнали, каков запах гари и пороха.

Отбой тревоги, и снова эшелоны помчались с поразительной быстротой. Нас нигде не задерживали. Остановок совсем мало.

В Боровичах Калининской области мы стали выгружаться. Совершив трудный форсированный марш по лесам и болотам на северо-запад, дивизия скрытно прибыла на Ленинградский фронт и была включена в резерв главного командования.

Находясь в резерве, мы ни на минуту не прекращали учиться. Теперь командиры учитывали опыт борьбы с фашистскими захватчиками на полях сражений.

С командным составом дивизии отец внимательно изучал сложившуюся обстановку, тактику, маневры, приемы противника.

Уже здесь, в резерве, отец добился разрешения участвовать в боевой разведке. Солдаты приняли первое боевое крещение. Появились первые пленные, важные документы, принесенные разведчиками, трофеи.

Все больше креп и мужал боевой дух дивизии. Каждый горел желанием как можно скорей помериться силами с противником.

— Для комдива не было мелочей. Он всегда учил нас предусмотрительности,— вспоминал позже начальник дивизионного клуба гвардии капитан Першин.

— Однажды, когда мы еще стояли в резерве, я при-хал в часть с кинопередвижкой. Замаскировали экран в лесу, движок упрятали в овражек. Казалось, все предосторожности приняты. Пустили фильм.

Вскоре появился генерал, посмотрел по сторонам, спросил:

— А где часовые?

— Мы никогда часовых не ставим на киносеансы.

— Это очень плохо,— строго сказал Панфилов.— Разве можно быть уверенным, что в тылу нет лазутчиков? Нужно всегда быть бдительными, особенно когда проводятся массовые мероприятия.

Я твердо запомнил приказ комдива и никогда не нарушал его.

Бывая в частях, отец внимательно присматривался к каждому командиру и политработнику, хорошо знал положительные и отрицательные качества каждого. Своими советами он помогал развивать хорошее и устранять все отрицательное. Старался делать это ненавязчиво, не унижая человеческого достоинства. Был справедлив, но строг и требователен.

Если то было необходимо, отец сам показывал, как следует организовывать и проводить занятия. Часто его можно было видеть на стрельбищах во время учений. Он вместе с солдатами стрелял из винтовки, пистолета, ручного пулемета. При этом выполнял упражнения на «отлично», всегда показывая пример совершенного владения боевым оружием. В обращении с подчиненными папа был прост и приветлив.

Наш медсанбат разместился в лесу, в заболоченной местности. Развернули палатки, подготовили операционную, госпитальную, эваковзвод, приемосортировочный.

Себе же для жилья вырыли землянки. Опыта тогда в этом деле еще не имели никакого, и землянки получились в виде нор: небольшое углубление сверху, как шалаш, перекрывали сосновыми ветками. Печку рыли прямо в нише. Дрова в ней не горели, и мы задыхались от дыма. В общем, горе-строители.

Однажды, когда я была дежурной по кухне, недалеко от землянки комбата остановилась легковая машина. Из нее вышел отец. Он был в серой шинели с зелеными полевыми петлицами. Спину крест-накрест пересекали ремни.

Навстречу ему почти бежал командир батальона Семечкин. Отец просто поздоровался с комбатом за руку и попросил собрать весь личный состав батальона.

— Как устроились? Готовы ли к предстоящим боям? Показывайте свое хозяйство.

Весть о приезде командира дивизии моментально облетела батальон, и каждый стремился увидеть его.

Варвара Ивановна Великанова, наш врач, несмотря на холод, поспешила навстречу без шинели. Папа, заметив это, покачал головой:

— Беречь себя нужно. Скоро начнутся настоящие бои, большая, очень большая нагрузка будет у вас. Вы должны думать о раненых, которые рассчитывают на вашу помощь.

Отец обошел всю территорию медсанбата. В операционную он только заглянул:

— Я ведь в этом деле не специалист, вижу, что хорошо, а в остальном врачи сами знают, что нужно для работы.

Потом отец обратился к главному хирургу Николаю Васильевичу (уже немолодому, с седой шевелюрой).

— Вам ведь не впервой на войне?

— Да, товарищ генерал, приходилось в империалистическую. Врачи у нас подобраны с большим опытом, справимся.

— Стаж у вас добрый, но должен вас предупредить, что противник сейчас совсем не тот, темпы совсем иные. А техника? Разве сравнишь! Так что прошу еще раз все взвесить, продумать. Еще и еще раз посоветуйтесь с коллегами. Раненых будет очень много!

Увидя наши землянки, отец выговорил замполиту Клыкову:

— Звериные норы и то удобней. Ни встать, ни сесть, ни обогреться в ваших жилищах.

— Постепенно научимся, товарищ генерал,— ответил Клыков.

— Вот что я вам, мой батенька, скажу: надо сразу делать правильно, иначе грош цена вашей учебе. Потом вовсе будет некогда. В боевой обстановке один врач заболеет — сотни раненых останутся без помощи, так что нужно все заново переделать. Я вам советую: поучитесь у своих соседей-саперов. У них здорово получается.

Отец заглянул на кухню. Я как дежурная отдала рапорт по всем уставным правилам.

На кухне чистили картофель бойцы из команды выздоравливающих, находившиеся на излечении. Отец сел на пенек и стал беседовать с больными. Один из бойцов сказал:

— Все хорошо, товарищ генерал: и лечат хорошо, кормят тоже, а вот с куревом неувязка, курить нечего.

Папа подозвал к себе шофера и попросил принести две пачки табаку из собственных запасов.

— Давайте закурим да поговорим еще кое о чем.

Табак быстро передавался из рук в руки. Лица бойцов просветлели, отец тоже скрутил самокрутку, закурил.

Потом поднялся, подошел к повару.

— Как тут у вас дела? Фамилия ваша, кажется, Сергеев?

— Да, старший сержант Сергеев.

— А сколько человек ты сможешь накормить во время боя?

— Сколько будет раненых — всех накормлю,— бодро ответил Сергеев.

— И вовремя приготовить обед сумеешь?

— Конечно, приготовлю!

— А если, например, высадится десант, не бросишь кухню?— не унимался отец.

— Кухня для меня как оружие для любого бойца, а как же можно бойцу воевать без оружия?

— А стреляешь как? Винтовка в порядке?

— Я, товарищ генерал, отличник боевой и политической подготовки и перед врагом, думаю, не дрогну, потому как я всем своим нутром ненавижу фашистов.

Отец, явно довольный ответами повара, пожелал солдатам быстрого выздоровления и возвращения в свою часть. Размеренным шагом направился к машине. Я пошла его проводить.

— Ну, Валюша, вряд ли мы с тобой теперь скоро встретимся. Вот-вот начнутся тяжелые бои. Я постараюсь давать знать о себе через адъютанта письмецом, а ты постарайся через него давать знать о себе. Очень прошу тебя, Валя, чаще пиши домой.

Поцеловав меня, сел в машину и уже на ходу сунул мне в руку конфеты «Мишка».

— Держи, солдат, это тебе моя награда за службу! Будь здорова!

И машина медленно стала удаляться по узкой лесной просеке.

У меня защипало в носу. Скоро бой, а как далеко будет от меня отец! Когда теперь я смогу его увидеть?.. Увижу ли? Ой, чего это я? О чем я смела подумать! Конечно, увижу!

Глава четвертая

Положение на фронтах Великой Отечественной войны осложнялось с каждым днем. Особенно напряженно было на Центральном фронте. Гитлеровское командование поставило перед своими войсками задачу: любой ценой, не считаясь ни с какими потерями, до наступления зимы захватить столицу нашей Родины.

Наша дивизия была выведена из резерва и срочно переброшена под Москву. Мы выгрузились на станции города Волоколамска в ста двадцати километрах от Москвы.

14 октября встретились Панфилов и Рокоссовский. Они обсудили основные вопросы, касавшиеся действий дивизии. Рокоссовский впоследствии писал: «Беседа с Иваном Васильевичем оставила глубокое впечатление.

Я увидел, что имею дело с командиром разумным, обладающим серьезными знаниями и богатым практическим опытом. Его предложения были хорошо обоснованы.

Простое открытое лицо, некоторая даже застенчивость вначале. Вместе с тем чувствовались кипучая энергия и способность проявить железную волю и настойчивость в нужный момент.

О своих подчиненных генерал отзывался уважительно, видно было, что он хорошо знает каждого из них.

Бывает, человека сразу не поймешь — на что он способен, каковы его возможности. Генерал Панфилов был мне понятен и симпатичен, я как-то сразу уверился в нем и не ошибся.

Изучение характера подчиненных командиров — необходимейшая сторона подготовки к битве. Почему? Потому что в этих характерах — тоже резервы командующего.

Понравилось мне и спокойное остроумие генерала. Оценивая участок от Болычево к реке Руза, где стоял один из его полков, он сказал:

— Да, здесь мы сели на колышки.

Меткая характеристика так называемой «укрепленной полосы»—вместо оборонительных сооружений там оказались только колышки, их обозначавшие: строители больше ничего не успели сделать».

В октябре перед началом ожесточенных боев трудящиеся Первомайского района Москвы прислали в окопы делегацию, которая привезла подарки и письмо. В этом письме москвичи выражали твердую уверенность в победе над фашистами и призывали воинов стоять насмерть.

В ответном письме, подписанном от имени бойцов командиром, комиссаром и начальником политотдела дивизии, говорилось:

«Дорогие наши братья и сестры! От всего сердца благодарим Вас за присланные подарки. Они еще больше воодушевили нас на борьбу с кровавым германским фашизмом.

Заверяем Вас, дорогие товарищи, что, не щадя своей жизни, мы все как один будем драться с фашистскими мерзавцами до полного их уничтожения. Мы хорошо знаем, что Вы, трудящиеся Первомайского района Москвы, как и весь великий советский народ, с нами — воинами Красной Армии. Враг силен и коварен, но мы победим, ибо с нами весь многомиллионный советский народ, с нами все прогрессивное человечество.

Да здравствуют трудящиеся Первомайского района города Москвы!

Да здравствует весь наш великий советский народ!

14 октября 1941 г.

Панфилов, Егоров, Галушко»