Страница - 12

Просветительские идеи М. Сералина

Об идеях просвещения и их носителях в дореволю­ционном Казахстане нередко бытует упрощенное поня­тие. Просветительство часто сводится к распростране­нию знания и к борьбе с косностью, со старыми, вред­ными пережитками в быту и сознании народа. Это, разумеется, входит в понятие • просвещения. Но оно составляет лишь один его аспект и, можно сказать, составляет элементарное его начало. В одной из солид­ных по объему работ мы читаем, что Чокан Валиханов, Ибрай Алтынсарин, Абай Кунанбаев были «замечатель­ными просветителями». Общим для них всех было то, что они «в противовес идеологам фатализма, выступали за ликвидацию отсталости Казахстана, за просвещение народа, за приобщение его к русской культуре». Это выразилось в том, что они делали «решающий шаг» на пути преодоления патриархально-феодальных предрас­судков, «пытаются обосновать свои взгляды, опираясь не на предрассудки, мифы и верования, а на требования разума, научных данных и реальных фактов». Эта «осо­бенность» «была качественно новая ступень в развитии казахской общественно-философской мысли».

При такой оценке просветительства Ч. Валиханова, И. Алтынсарина и Абая Кунанбаева — выдающихся деятелей казахской дореволюционной общественной мысли и культуры — они низводятся до тысяч других об­разованных казахов, воспитанных в России и русско-ка­захских учебных заведениях и воспринявших общецивилизаторские идеи. Однако просветительство Ч. Валиха­нова, И. Алтынсарина охватывало более широкий круг проблем, в том числе социальных, политических и нравственных, которыми, собственно, и определялось содержание их просветительских идей.

Применительно к русской действительности 60-х го­дов XIX в. В. И. Ленин писал, что просветитель «оду­шевлен горячей враждой к крепостному праву и всем его порождениям в экономической, социальной и юриди­ческой области. Это первая характерная черта «просве­тителя». Вторая характерная черта, общая всем русским просветителям,— горячая защита просвещения, само­управления, свободы, европейских форм жизни и вообще всесторонней европеизации России. Наконец, третья характерная черта «просветителя»— это отстаивание интересов народных масс, главным образом крестьян (которые еще не были вполне освобождены или только освобождались в эпоху просветителей), искренняя вера в то, что отмена крепостного права и его остатков при­несет с собой общее благосостояние и искреннее жела­ние содействовать этому»⁴¹. Хотя в данном случае В. И. Ленин имеет в виду просветителя-революционера дореформенной России, это положение имеет методоло­гическое значение при освещении деятельности просвети­теля, его идеологии.

Просветительские идеи не просто идеи распростране­ния средн народных масс образования и культуры, не только борьба с вредными обычаями и косностью в быту и сознании, они охватывают и сферы социально-эконо­мической и политико-юридической жизни. Поэтому к просветительству М. Сералина, как и к любому другому, следует подходить конкретно-исторически, с позиции условий и требований казахского общества того времени и реальной перспективы его развития, так как идеи Сералина о прогрессе казахского общества формирова­лись в процессе осмысления и осознания, условий, в которых проходила его деятельность. Сильной стороной просветительства М. Сералина было то, что прогресс казахского общества в свои зрелые годы он связывал со свободой, борьбой против социального и национального угнетения, против царского самодержавия и местных феодалов в союзе с русским народом, с русским рабочим классом. Это отчетливо выступает в стихотворениях М. Сералина, написанных им в период 1905—1915 гг.

О том, что в этой суровой борьбе русских братьев соединят свои руки и казахские джигиты, отправляясь в места битвы, в поход против ненавистных врагов, хоро­шо сказано в его стихотворении «Письмо другу в аул соседний».

В творческой и политической деятельности М. Сера- лина были и периоды наибольшей активности, и периоды сомнений и колебаний, отхода от радикальных револю­ционных суждений и нового подъема. Свои наиболее революционные произведения он написал в годы тесной связи с местными русскими революционерами и увлече­ния их социально-демократическими идеями. От этих идей М. Сералин в принципе не отказывался и в после­дующие годы, но позднее пришел к мысли о том, что выдвигать эти идеи на первый план преждевременно для казахского общества, что до их реализации лежит слож­ная и длинная дорога.

М. Сералин был человеком практичного, ясного ума и трезвых суждений. Он придавал большое значение практической стороне прогресса и считал, что в развитии общества есть этапы, которые оно должно пройти, чтобы добиться подлинного прогресса. Самым необходимым этапом для развития казахского общества он считал преодоление сплошной неграмотности и темноты народ­ных масс путем распространения образования и знания. Это М. Сералин считал неотложным и первостепенным делом, основой достижения благосостояния народа.

Одновременно он доказывал необходимость опреде­ленных преобразований в области экономической струк­туры казахского общества, организовал обмен мнениями и дискуссии по вопросам о том, по какому пути в этой части следует идти обществу, какая форма хозяйствова­ния приемлема и желательна в данный период и в перс­пективе с точки зрения реальных условий казахского общества. Сугубо просветительскую задачу М.. Сералин считал не дискуссионной, а экономико-просветитель­скую — еще дискуссионной, хотя и по этому вопросу он имел твердые установки и планы. Эти идеи, по его убеждению, могут быть реализованы только при помощи и поддержке демократических слоев России, в условиях укрепления связей и союза с русским народом, с его передовой интеллигенцией.

Как уже говорилось, на первый план просветитель­ских идей М. Сералин выдвигал проблемы образования и знания. В этой части в известной мере уже были проложены пути и наметились определенные начальные сдвиги. Под влиянием России, русской культуры, евро­пейской и восточной цивилизаций в казахском обществе уже возникало, хотя и слабое, школьно-просветитель­ское движение, чему способствовала и деятельность таких выдающихся казахских просветителей, как Чокав Валиханов, Ибрай Алтынсарин, Абай Кунанбаев. В Казахстане открывались новые мектебы и домашние начальные школы, при мечетях — мектебы. На часть областей Казахстана распространялось действие учеб­ных округов России, при содействии которых утвержда­лись туземные русско-казахские школы и училища, учительские семинары в пограничных городах и крупных населенных пунктах. Начиная с последней четверти XIX в. казахские юноши стали обучаться в российских учебных заведениях, в том числе в Петербургском и Казанском университетах. Правда, и в начале XX в. их число было невелико. В Петербурге и в городах Казани, Уфе, Оренбурге, Уральске, Урде, Троицке и Ташкенте налаживалось книгоиздательское дело на казахском языке. По некоторым данным, в 1913 г. на казахском языке было издано 40 наименований книг общим годич­ным тиражом 161 000 экземпляров. Это было началом нового этапа просветительского движения в казахском обществе. В начале XX в. просветительство преврати­лось в национальную проблему и ведущий мотив про­буждения национального самосознания казахов. Именно к этому периоду относится пробуждение национального самосознания казахского народа. Оно совпало с револю­цией 1905—1907 гг., что придавало новый импульс движению за просвещение народа. Этот период не слу­чайно назван временем «ояну», что означает пробужде­ние, прозрение, обращение взгляда на новый, обновляю­щийся мир.

Передовая казахская интеллигенция свою миссию видела в том, чтобы заставить народ задуматься над своим положением. Патриотически настроенные интел­лигенты шли в народ, писали для широких масс расска­зы, памфлеты на просветительские, нравственные темы. Даже названия этих произведений носили названия, передающие их смысл и назначения, символический характер: «Ызын» (Жужжание), «Маса» (Комар), «Турымтай» (Буревестник), «Карлыгаш» (Ласточка), «Агын» (Течение), «Шолпан» (Венера) и т. п. и лейтмо­тивом обращений к народу «Проснись!», «Пробуждай­ся!», «Берись за полезное», которые все чаще раздава­лись со страниц книг, первых листовок, национальных газет и журналов, также были просветительскими.

Школьно-образовательные мотивы, преобладавшие в этот период в просветительских идеях, собрали вокруг себя людей разных ориентаций и убеждений и поэтому имели разные оттенки и направления. Заметно оживи­лись религиозные деятели, которые под маской просве­щения народа стремились укрепить позиции ислама в мектебах и медресе, противодействовали процессу рефор­мации и постепенного «огражданствления» этих тради­ционно местных учебных заведений, путем укрепления и развития в них светских начал и новых методов обуче­ния. Как справедливо отмечают советские исследовате­ли, если в Европе буржуазная религиозная реформация и эпоха Просвещения представляли исторически последовательные этапы развития и отделялись друг от друга целыми десятками лет⁴³, то в Казахстане по ряду при­чин эти процессы совпали во времени и длились в исто­рически коротком отрезке времени. Подобное явление наблюдалось и в других азиатских странах. Это создава­ло наслоения и определенные трудности на пути мате­риализации прогрессивных просветительских идей.

В такой обстановке формировалось мировоззрение М. Сералина. В служении народу видел он свою цель в жизни.

Первый номер журнала «Айкап» открывался слова­ми: «Уважаемые читатели! Представляю на ваш суд данный свой журнал, не огорчайтесь, что он маленький по объему.. . В наше время стало истиной, что газеты и журналы нужны каждому народу... Нельзя жалеть средств, когда речь идет о пользе народа. Цель печата­ния и распространения книг, газет и журналов состоит в этом».

М. Сералин высоко ценил просветительские идеи и призывы овладеть русским языком Шагабуддина Мадж- жани, Гаспринского, Ушинского и особенно Ибрая Алтынсарина, Он с сожалением писал, что дела и завещания Ибрая Алтынсарина, посеявшего се­мена просвещения в казахской степи, после его смерти не находят должного развития. «17 июля 1914 года исполнилось 25 лет со дня кончины золотоголового (Алтынбас) Ибрая Алтынсарина,— писал он в одной из статей.— Его заслуги огромны перед казахским народом. А были ли казахи, которые вспомнили его? Нет... Видать, мы далеки еще от того, чтобы войти в ряды культурных народов».

Без русского языка и без знания, которым владеют русские, народ не может быть культурным — эта идея красной нитью проходит в работах М. Сералина. «Не обвинят нас, если скажу, что знание русского языка — это наш долг,— писал М. Сералин.— Эту истину произ­нес господин Ияхил 150 лет тому назад. Об этом сказал ныне покойный из Казани господин Шагабуддин эль- Маржанн. Господин Исмаил Гаспринский, считающийся лидером русских мусульман, также утверждал, что «тот, кто знает русский язык, попадет в рай». На смерть И. Гаспринского М. Сералин написал статью под назва­нием «Смерть, невосполнимая в ближайшее время»⁴⁷. В ней, в частности, отмечалось, что Гаспринский ввел новые методы обучения, позволявшие пройти в течение одкого года то, чему в течение 10 лет учили в старых религиозных школах. «Труды видных просветителей Востока убедили нас,— писал М. Сералин,— в полезно­сти обучения и образования и уважать язык родного народа».

Укрепление связей Казахстана и России М. Сералин считал важнейшим фактором для развития Казахстана.

Истории присоединения Казахстана к России он посвятил статью о процессе принятия русского поддан­ства казахами. В ней Сералин назвал имена 56 видных батыров, биев и аксакалов казахских аулов; давших клятву и приложивших свои печати и тамги на докумен­те о присоединении Казахстана к России. Тем самым автор подводит читателя к мысли о том, что этот исторический акт был одобрен всеми основными родами и их предводителями: «По решению этих наших пред­ков мы оказались под властью русского императора. Имена этих людей до сих пор известны среди народа и не забываются».

По мнению М. Сералина, существовали проблемы первостепенные, подлежащие безотлагательному коллек­тивному обсуждению как на страницах редактируемого им журнала, так и на сходах и представительных народных съездах: землеустройство и оседание кочев­ников, ликвидация групповой борьбы на выборах мест­ной власти и открытие школ, борьба против вредных обычаев и за раскрепощение женщин. Он считал, что решение многих из них упирается в отсталость общест­ва. Пути ликвидации этой отсталости он видел в реше­нии экономических задач.

Но знание — не самоцель, считал Сералин, так как только направленное на служение народу, оно становит­ся действительным. Он с огорчением констатирует: «Наша казахская молодежь, проходя обучение, стремит­ся пойти по двум путям: или хочет стать чиновником (писарь, переводчик), или быть мугалимом (учителем) в школах. Это весьма похвально, но мир не замыкается только в этих должностях. Я сержусь на них за то, что они не избирают другие профессии: почему не быть учеником аптекаря или не стремиться быть профессором от науки, не овладеть специальностями на железных дорогах, в издательствах и в других многих областях. Почему безразлично относится на это наша молодежь, получившая образование?».

Известно, что преобразование в сфере хозяйственно­го строя казахов М. Сералин мыслил как переход от кочевничества к оседлости, от кочевого скотоводства к земледелию и полустойловому скотоводству, от подвиж­ных кибиток к постоянным постройкам, к строительству поселков и поселений городского типа. В этом он видел двоякую пользу: повышение благосостояния народа и создание реальных условий для строительства учебных заведений, овладения знаниями молодежью и улучшения быта: «От того, что мы постоянно и без устали говорим, можно заключить два вывода: возведи города, живи компактно, только тогда можно распоряжаться хотя необширным, но участком плодородных земель. Возведи мектебы и медресе, открывай школы, учи детей, овладевай искусством ремесла, только тогда ты станешь человеком, составляющим народность. Иначе тебя сотрут с лица земли».

Важное место в социально-экономическом развитии общества он отводил науке. «Наш век — век науки»,— писал он в журнале «Айкап». Порой с целью подчерк­нуть ее особое значение он прибегал к преувеличениям и прямолинейным выводам. Так, приводя пример того, что многие жители Перовского и Казалинского уездов Сырдарьинской области, входящей в Туркестан, имеют пахотные угодья, живут в домах чисто и одеваются опрятно, питаются хорошо, он видит единственную при­чину этого в науке». Надо не отставать от других народов, призывает он, и казахской молодежи следует думать и «о профессорской должности» в перспективе.

Для казахского народа он считал необходимым собирание материалов, «Шежре», относящихся к прош­лым эпохам, фольклора, что могло бы послужить основой для изучения и создания его истории. Поднимая этот вопрос в статье «Нужна ли история казахам?», М. Сералин пишет: «Наша цель — собрать сведения в старых книгах о наших древних предках, а также сохра­нившиеся в памяти стариков с думой, что впоследствии все это вольется в полезное дело».

Задача истории, по его мнению, заключается в том, чтобы «выбрать полезные и примерные дела наших предков, чтобы ими можно было пользоваться, а если окажутся вредные деяния, то указать на них, чтобы они не повторялись». Эти суждения М. Сералина об исто­рии и задачах исторической науки и сегодня звучат сов­ременно.

Интересны его мысли по поводу «Шежре»— записях и сказаниях о генеалогии казахского народа, племенах и родовых подразделениях. Через журнал «Айкап» Сералин обратился к знатокам шежре поделиться свои­ми знаниями. Один из читателей по поводу этого обращения писал: «Этого не нужно было делать, ува­жаемый! Наш казахско-узбекский народ раздираем изнутри и не может сохранить единство из-за деления на роды, на групповщины по родам с отдельными родо­выми лозунгами и кличами! Зачем вам поднимать это в журнале? Хотите, чтобы тем, кто забыл, напомнить об этом и снова возродить и усилить междоусобицу и разлад в народе? И так-то, без напоминания журнала, казахи не собираются забыть свое родословие. Ни один ас (годовые поминки), ни один праздник, ни один сбор казахов не обходился без конфликтов и драки, без кровопролития. Все это из-за деления на роды»⁵⁸. М. Сералин в ответ на это письмо изложил свою точку зрения: для того, чтобы бороться с отрицательными явлениями, порожденными делением на роды и родовые группы, и искоренить их, нужно знать само явление, его корни и причины.

Даже самое незначительное начинание, связанное с распространением знания среди народа, встречало у М. Сералина живой отклик. Когда ему стало известно о действующей светской школе в Семиречье, в местности Карагаша, основанной богатым казахом Есенгулом Ма- мановым, о том, что он построил для школы многоком­натное специальное здание и пригласил туда учителей из разных уголков степи, в том числе учеников медресе «Галия» в Уфе, М. Сералин назвал это начинание «бла­городнейшим делом». А на учреждение Есенгулом Ма- мановым премии для казахских романов М. Сералин откликнулся на страницах журнала, сравнив его с благо­родным поступком Альфреда Нобеля. В частности, он писал: «Оказывается, и среди наших казахов есть баи, ценящие науку и жертвующие свое состояние ради науки. Есенгул Маманов учредил премию для казахского романа — он идет по пути Альфреда Нобеля... Брать пример от бая Есенгула и следовать его примеру являет­ся долгом и других казахских баев».

В начале XX в. вопросы землепользования и земле­устройства, кочевания и оседания, организации ското­водческого хозяйства и всего цикла производства стали для казахского общества еще более острыми и злобо­дневными, чем в последней четверти XIX в.

Изъятие плодородных в хозяйственном отношении земель у казахских кочевых и полукочевых аулов и причисление их к казенному, переселенческому фонду принимали все более широкий размах. Топографы и землемеры, посылаемые из уездных и областных цент­ров для учета изымаемых земель и определения новых границ угодий казахских аулов, наводняли степь и проникали в самые глубинные пространства. Их появле­ние в кочевьях и аулах наводило на местное население не меньший страх, чем рейды карательных отрядов царского правительства. К тому же в связи с обостре­нием внутриполитического положения в государстве правительство ужесточило свою политику в таких «инородческих» окраинах, как Казахстан. Одним рос­черком пера оно лишило среднеазиатские народы права участвовать в выборах в Государственную думу и посы­лать в нее своих представителей. Командование и при­каз, расправа и открытый погром стали распространен­ными методами управления казахским краем и его народом.

Все это происходило на фоне заметного хозяйствен­ного упадка кочевых и полукочевых аулов, сужения кочевых их полос и путей, роста числа обедневших скотоводов-жатаков и перехода их к хлебопашеству, чтобы только поддержать свое существование. Прогрес­сировало отходничество из аулов, намного обострились социальные противоречия в хозяйственных коллективах, а процесс поляризации интересов внутри аулов стал более глубоким.

В этой обстановке проблемы в сфере экономики при­обрели особенно острый характер, что не могло не отразиться на идейной жизни казахского общества, выразителями и носителями которой были представи­тели нарождающейся национальной интеллигенции. М. Сералин возглавил одно из направлений экономиче­ской мысли и считал, что в переживаемый период нет более важной и неотложной задачи, чем экономическая. Он признавал приоритет экономики над всеми другими жизненными факторами и отношениями. «По утверждению ученых,— писал М. Сералин,— жизнь — это эконо­мическая война. В этой войне не проливается кровь, но действует она на общество сильнее и более разрушаю­ще, чем кровавая война. В экономической войне такие способы, как занятие производительным трудом и искусство производить, действуют гораздо мощнее, чем ружья и пушки в кровавой войне».

В начале XX в. произошло еще одно событие: цар­ское правительство решило «упорядочить» землепользо­вание в Казахстане. С этой целью Совет министров 9 июня 1908 г. одобрил разработку Главного управления земледелия и землеустройства об изъятии «излишков» земли у сибирских казахов и передаче их в аренду и продаже в вечное пользование. Это законоположение имело целью еще больше ограничить право землеполь­зования казахов и кочевых коллективов, вытеснить их с более или менее удобных земель в глубь степи. Уста­навливалась твердая норма земли для казахов: кочевая норма — по 12 дес. земли на душу населения и оседлая, или «переселенческая норма», распространяемая и на казахов,— по 15 дес. земли на одного мужчину.

После обнародования этого положения споры и дис­куссии о землеустройстве казахского населения приняли конкретный характер. Что лучше: получить землю по кочевой норме, кочевать и передвигаться со скотом или получить землю по оседлой норме, строить поселки и города, заниматься преимущественно земледелием? М. Сералин с самого начала встал на второй путь реше­ния — на путь преобразования привычного и традицион­ного хозяйственного строя кочевника-скотовода, связан­ного с ним быта, образа жизни там, где имелись удоб­ные пахотные земли на участке хозяйствования аулов. При подходе к решению этого вопроса, как полагал М. Сералин, надо исходить не из того, что устраивает некоторых из нас сегодня и завтра, и не из того, к чему мы привыкли, или из нашей вековой традиции. Вопрос стоит намного сложнее, а именно: речь идет об интере­сах и нуждах целого народа, о том, «каким образом казахский народ обеспечит свое существование в буду­щем и свое выживание».

Наиболее верным и перспективным путем, по мнению М. Сералина, являлся переход преимущественно к зем­ледельческому хозяйству, к оседлости там, где имелись пахотные угодья. «Как мы представляем, — писал он,— возведение населенных пунктов, городов с переходом к земледелию по норме «русского мужика» полезнее, чем другой путь. Полезнее не потому, что достается больше земли, а потому, что объединением по земле казахи могут сохранить себя как народность»⁶³. «В противном случае,— считал Сералин,— кочевые аулы окажутся раздробленными, рассыпанными и со временем все равно лишатся удобных своих земель, но переход на оседлость будет уже запоздалым, поскольку к этому времени все пахотные угодья будут распределены и заняты». Как видно из сказанного, экономические замыслы М. Сера­лина и проект переустройства хозяйства кочевых аулов, предложенный им, были рассчитаны на перспективу и основаны на идее прогресса общества.

Свою преобразовательную идею М. Сералин называл идеей, рассчитанной на организацию «культурного ското­водческо-земледельческого хозяйства». Как можно было предполагать, против этого плана выступили баи, крупные скотовладельцы, правители и управители раз­ного ранга в волостях и административных аулах. Они увидели в переходе на оседлость ущемление своих прав на общинно-аульные кочевые территории, а также при­вилегии, которыми они пользовались по обычному праву казахов. Их не интересовали вопросы перспективы и прогресса казахского общества. Они прежде всего и больше всего думали о групповых и кастовых интересах. «Наши волостные правители и баи,— указывал М. Сера­лин, обращаясь к другим слоям общества,— когда гово­рят, что нас устраивает «Степное положение», то они пекутся о личных интересах, вы не слушайтесь этого».

Как утверждал М. Сералин, самой наукой и образо­ванными людьми установлено, что оседлость и земле­делие намного выгоднее кочевого скотоводства. «Насколько мы понимаем,— писал он,— время, когда можно было заниматься скотоводством и беспрестанно кочевать, уже прошло и оно не возратится». Само положение, создавшееся в казахском обществе того времени, оставляло лишь одно верное решение — строить поселки и города, заниматься земледелием и содержать на пустующих вокруг населенных пунктов землях имею­щийся скот. «Я сержусь на казахский народ,— с тоской отмечал он,— хотя природа его одарила не меньшими способностями, чем других, но тем не менее, не огляды­ваясь на опыт прошлых лет, с упорством отстаивает кочевание как единственно возможное его счастье, пре­возносит устаревший и неприглядный «обычай дедов», остается в стороне от науки и знания, не считается с их требованиями, позволяет безразличие и леность».

Реальность и жизненность своих идей М. Сералин подкреплял агитацией и личным опытом. В своих разъ­яснениях он учитывал психологию и миропредставления народа, старался преподнести свои замыслы не только в доступной для народа форме, но и тесно увязывать их с потребностями, пусть даже ложно понятыми им на данном этапе. Так, он указывал на три выгоды, которые можно извлечь из перехода на оседлость: во-первых, «возведем города и станем хозяевами, хотя не большого, но плодородного пахотного угодия... Вторая выгода, если будут города, то построим мечети, школы и медре­се, в которых будут обучаться наши дети... Третья выгода, как только обзаведемся городами, намного быстрее могут быть реализованы наши просьбы в части религии и, кто знает, если сочтет возможным главное начальство, может быть, и будет учрежден муфтий и для казахов».

М. Сералин задумал объединить своих родственни­ков и однофамильцев, получить землю по «переселенче­ской» норме, построить поселок и тем самым показать пример другим, насколько полезно переходить от коче­вого, полукочевого скотоводства к оседлому образу жизни. Населенный пункт, образованный таким образом на его родине в Шубарской волости Кустанайского уезда, получил впоследствии название пос. Серали. В нем со временем построили школу, являвшуюся одно­временно клубом и культурным центром. Начинание удалось: были приобретены некоторые сельскохозяйст­венные орудия и машины, увеличилась пахота, удалось уменьшить разорительные последствия повторявшейся засухи и джутов (бескормицы), заметно улучшилась материальная обеспеченность населения и росла покупа­тельская его способность промышленных товаров, по­степенно изменились быт и образ жизни осевших. Под воздействием примера М. Сералина нашлись, хотя немного, и другие энтузиасты возводить поселки.

Единомышленник М. Сералина Б. Каратаев, имев­ший университетское образование, исходя из личного убеждения о преимуществе оседания кочевников, также стал строить поселок на своей родине в Уральской области. Впоследствии этот населенный пункт стал на­зываться Каратаевским.

И все же в целом строительство населенных пунктов, объединявших бывших кочевников и полукочевников- скотоводов, не получило заметного развития, на что рассчитывал М. Сералин. Сам он объяснял это тем, что казахский народ еще не поднялся в своей зрелости до такого уровня, что мог бы трезво разобраться в ситуации. «Все народы, кроме нас,— отмечал он,— в настоящее время понимают, что ему полезно и что ему вредно как народности. Они стремятся освободиться от того, что вредно, и добиваться того, что хорошо. А мы не можем различить, что полезно и что вредно, и считаем вредным то, что полезно».

Реально они не могли иметь большего успеха. В ус­ловиях колониального режима в Казахстане и отсутст­вия сколько-нибудь серьезной финансовой помощи и нравственной поддержки со стороны правительства и местных органов власти, находившихся в основном в руках царских чиновников и представителей крупных скотовладельцев, идея строительства поселков не могла получить должного осуществления.

М. Сералин сознавал, что его идеи оседания и обра­зования поселков на данном этапе притягательны в первую очередь для бедняков. «Сторонниками оседлого землеустройства киргиз по кочевой норме главным образом являются богатые и влиятельные киргизы, а также и волостные управители,— писал он в 1915 г.,— сторонниками оседлого землеустройства являются бед­няки»⁷⁰. Из этого, однако, нельзя делать вывод, что М. Сералин был «крестьянским идеологом», как это считают некоторые исследователи. Его преобразователь­ные идеи в сфере хозяйственной жизни выражали инте­ресы и перспективы развития казахского общества в целом, о чем он говорил открыто и неоднократно. Однако на данном этапе эти идеи совпадали прежде всего с положением и интересами бедняков, в большинстве своем оседавших в зоне зимовок богачей вблизи рус­ских населенных пунктов, дававших дополнительные заработки (жатаки). В то же время многие бедняцкие хозяйства были зависимы от зажиточных и богатых однородцев и одноаульцев, и это освящалось патриар­хальными обычаями и традициями. К тому же они не имели средств на то, чтобы осваивать отведенные пахот­ные участки, что также имело немаловажное значение.

М. Сералин сочувственно относился к положению и судьбе бедняков. Он призывал богатых одноаульцев и местные органы власти оказывать им помощь и под­держку. Так, в статье, посвященной голоду в степи в 1910—1911 гг., рисуя бедственное положение населения, он писал: «У баев нет сена для скота на зиму, а у бед­няков не только нет скота, но нет у них продуктов на питание. Сейчас, когда доятся коровы и есть молоко, нужда не особенно заметна. Но как только наступит ссень, начнут голодать в первую очередь бедняки». Здесь же он поднимает вопрос о том, чтобы правители волостей и казахские чиновники ходатайствовали перед правительственными органами об оказании помощи нуждающимся и голодающим в степи.

Деление общества на богатых и бедных М. Сералин воспринимал как фактическое состояние общества, не пытаясь объяснить его. «При всех условиях,— писал он,— кому милостив бог — тот богат, кому не милостив бог — тот бедняком останется». В то же время он считал, что злоупотребления и произвол властей и тех, кто правят массой, приводят к обнищанию трудовых людей, умножают бедняков.

Пороки общества, народа и управления, а также то, что одни народы попадают под угнетение и унизитель­ную власть других народов, М. Сералин склонен был объяснять недостатком или отсутствием у них образова­ния и знания, отсталостью и неразвитостью. Описывая злоупотребления царских чиновников и местных хаки­мов, а также цинских начальников, поставленных во главе казахских аулов в Кульджинском округе, он отме­чал, что «притеснитель останется притеснителем везде и всюду. Чтобы освободиться от притеснения притесните­лей, есть только один путь: народ должен учиться, цеп­ляться за знание, отбросить вредные обычаи дедов — без этого казах не снимет с себя ярмо унижения».

Вместе с тем М. Сералин не ограничивался только констатацией отрицательной роли некоторых обычаев и норм, именуемых «правилами дедов». Свой подход и их оценку он строил исходя из критериев прогресса об­щества и справедливости. В них он видел во многом причину застоя общественных нравов, отсталости взгля­дов народа, его стремления отгородиться от всего нового, полезного, что происходило вокруг. В анализе и оценке норм и обычаев, укоренявшихся веками в ткань общественной жизни казахского народа, М. Сералин был более глубок и последователен, чем многие дорево­люционные казахские деятели. Его сильной стороной было то, что он смог на конкретных сферах жизни народ­ных масс показать, какие «правила дедов» мешают про­движению общества вперед и какие могут быть исполь­зованы на этом сложном пути. Он «поднял» руку даже на родовое деление населения, считавшегося чуть ли не священным.

Родовое деление населения, по мнению М. Сералина — явление историческое, и материалы о нем надо собирать и изучать. Но оно стало в значительной степени причи­ной внутренних раздоров, конфликтов и раздробления народа. В одной из своих статей Сералин приводил вы­держки из письма, поступившего в редакцию, автор которого писал, что в местах сбора людей, если играют два мальчика и, поссорившись между собою, один из них крикнет: «Найман! Найман!» или «Аргын! Аргын», то немедленно собравшиеся делятся на две группы и зате­вают драку. Многие из них не знают даже, из-за чего она происходит, оправдываются тем, что «услышал призыв духа предков и стал бить плетьми найманов». По этому поводу от имени редакции М. Сералин изло­жил позицию «Айкапа»: «Задача журнала заключается в разъяснении необходимости покончить с делением казахов «на такой жуз, на такой род», порождающее такое явление. Не делает чести для народа получающее распространение мнение о том, что «казахи, это народ, раздираемый изнутри взаимными спорами и склока­ми». «Когда не хотят видеть нового, нужного, полезно­го,— писал он,— то ссылаются на «правила дедов», ссылаются на него также в оправдание своей лености и необразованности».

Исключительно остро ставил М. Сералин вопрос о равноправии женщин, борьбе с обычаями и взглядами, унижающими их достоинство как членов общества. Этой теме он посвятил одну из первых своих поэм, ряд пуб­лицистических статей. В поэме «Гулкашима», написанной в 1903 г., повествуется о высоком чувстве любви и ее трагедии в отсталом обществе казахов.

В публицистических статьях он обращался к своим читателям и ко всем «трезво мыслящим» представителям народа со словами: «Не является ли для нас позором то, что женщины, которые родили нас и являются нашими матерями, родные наши сестры пущены, как скот, в торговое обращение?... Если наши матери лишены лич­ной свободы, подобно рабыням, то мы, рожденные от них, не выглядим ли жалкими».

М. Сералин придал женскому вопросу общественную остроту, создал актив борцов за равноправие казахских женщин. В редакцию журнала из разных уголков степи поступало по этой проблеме много писем. Конкретным действием в этом направлении было привлечение М. Се­ралиным женщин-казашек, получивших образование, в качестве авторов журнала, что было явлением необы­чайным в истории Казахстана. В их числе были: Сакип- жамал Тлеубайкызы, Кулайм Утегенова, Магрипа Кой- багарова, Мариям Сейдалина.

В одной из статей С. Тлеубайкызы писала: «Девушки в будущем — это матери и воспитательницы своих детей. Если мать невежественна, то она не сможет дать своему ребенку хорошее воспитание. Плохо воспитанный ребе­нок — вина матери, ибо сам он плохим не рождается. Поэтому, если хотите, чтобы мы были полноценными людьми, постарайтесь учить нас в наших аулах. Обучайте нас хотя бы в возрасте от 7 до 15 лет. Не будьте прокляты нашими слезами. Дав нам образование, народ получит большую пользу...».

Устами самих женщин-казашек заговорили их нуж­ды и чаяния. Они писали о праве девушек на образова­ние и на выбор профессии, об участии наравне с муж­чинами в общественной жизни, в особенности в сфере культуры и школьного строительства. Они выступали против таких дедовских порядков, как продажа девушек за калым, аменгерство — обычай, по которому вдова должна была выйти замуж за ближайшего родственника умершего мужа. При этом они вдохновлялись примера­ми своих старших землячек. Так, казашка Хусни-Жамал Нуралиханова в 1894 г. открыла в своем ауле в Букеевской орде первое учебное заведение европейского образца для девушек. Все учебные принадлежности она приобрела на собственные средства и сама составила учебную программу. При этом женском училище для казашек был интернат на 20 мест. В ее бескорыстном, благородном начинании ей помогали некоторые русские педагоги, например Олдекоп.

Как следует из сказанного, просветительские идеи М. Сералина выходили далеко за рамки вопросов духов­ной культуры народа. Они охватывали проблемы и социально-политические и экономические. Выдвинутая им идея преобразования хозяйственного уклада казахов путем перехода от кочевничества к оседлости была не только перспективной, но и смелой. Радикальной была его постановка проблемы равноправия женщины-казашки, ее активного участия в общественной жизни, а также взгляды на «правила дедов», имевшие в обществе значи­тельную силу. Он критически относился к политике царизма в Казахстане, а в нелегальных трудах клеймил его за кровавые преступления против народа, солидари­зировался с революционными выступлениями рус­ских рабочих. Он не оставил в стороне от критики и туземную администрацию — волостных правителей, крупных баев за их равнодушие к нуждам и коренным интересам собственного народа.

Как уже говорилось, одной из особенностей просветительских идей предреволюционного периода в Казах­стане было то, что они все больше и больше охватывали область политики, ограниченной национально-освободи­тельными идеями и незрелыми буржуазно-демократиче­скими лозунгами. Просветительские идеи М. Сералина в какой-то мере выходили за эти рамки. Они были частью более общего его идейного воззрения, характери­зовавшегося относительно радикальным демократиче­ским содержанием.

М. Сералин по своим политическим убеждениям и симпатиям был деятелем революционно-демократиче­ской ориентации.