Страница - 13

Чекистский характер

МАТВЕЕВСКАЯ ЗАСТАВА

Т. ГОНЧАРОВ

Прежде чем отправить в Матвеевну нового начальника заставы, комендант участка Семин лично побеседовал с ним.

— Обстановка на границе сложная,— говорил Семин.— Почти во всех населенных пунктах по ту сторону границы нашли приют остатки разбитых белогвардейских армий Колчака, Анненкова, Бакича. Бежав в Китай в девятнадцатом и двадцатом годах, они до сих пор не прекратили своей враждебной деятельности. С началом коллективизации их лагерь пополнился скрывшимися от ответственности за совершенные злодеяния кулаками и баями. По данным разведки, недобитая белогвардейщина и бежавшее кулачье накапливают силы и намерены создать крупную банду. И, как только в горах стает снег, можно ждать их выступления.

Семин подошел к карте.

— Вот здесь,— показал он карандашом,— в Колгутане, Чубар-Чилике и Чункуре их основные гнезда. Бандиты хорошо вооружены. Уже сейчас они группами в 5 —10 человек; просачиваются через границу, нападают на колхозные табуны, захватывают скот и угоняют его. Многие из них в стычках с пограничниками находят свой конец на советской земле, но это не останавливает их разбойных действий. Из показаний захваченных известно, что переход вооруженных групп через границу осуществляется с ведома китайских пограничных властей, иногда по их заданию и даже с участием китайских воннослужащих.

Повернувшись к карте, Семин ткнул карандашом в район «Ураханского седла» и сказал:

— Это самое уязвимое место. В этом районе чаще всего появляются незваные гости.

Семин пристально посмотрел на Глазунова. Его, видимо, беспокоило: справится ли молодой командир с поставленной задачей, сумеет ли обеспечить охрану с учетом обстановки?

Из только что прочитанного личного дела Семин знал, что Глазунов в Красную Армию призван в 1924 году и проходил службу в войсках ОГПУ Белорусского военного округа вначале красноармейцем, затем помощником начальника заставы по политчасти. Успешно окончил в г. Минске Высшую пограничную школу. Семин невольно вспомнил отдельные места из аттестаций и характеристик, прочитанных в личном деле Глазунова перед вызовом его на беседу: «...Обладает силой воли и твердым характером... Умеет оказать влияние на окружающих... В обстановке ориентируется быстро... Безукоризненно справедлив... Пользуется большим уважением и авторитетом среди подчиненных и комсостава...».

Внешний вид Глазунова произвел хорошее впечатление на коменданта. Его подтянутость и выправка говорили о дисциплинированности и хорошей военной выучке. «Пожалуй, не подведет,— подумал Семин.—По плечу ему такой ответственный участок, как Матвеевская застава, где людей все же маловато».

Как бы угадав мысли своего командира, Глазунов спросил:

— Какая численность личного состава в Матвеевке?

— Пока там двадцать один человек: девятнадцать красноармейцев и два командира отделения. Ребята с опытом, многие уже обстреляны. Пять — коммунисты, остальные — комсомольцы. Секретарь партийной ячейки —командир отделения Иван Янковский. Энергичный и принципиальный человек, из рабочих. Опирайся на него, поможет. Второй командир отделения Даниил Бедин — опытный и смелый пограничник. Не раз участвовал в задержаниях нарушителей.

Семин замолк и, подойдя к Глазунову, сказал:

— Комендатура недавно сформирована и людей не хватает. Охрану границы надо будет организовать с учетом имеющегося личного состава. Сторожевые посты придется назначать только на ночь. Этого порядка пока не изменишь. На случай прорыва через границу всегда имей резерв красноармейцев, свободных от наряда...

После приезда Глазунова на заставу прошла неделя. За это время сделано немало. Но в столь короткий срок достаточно хорошо изучить охраняемый участок и все возможные проходы через него Глазунов, конечно, не мог. Беспокойство не покидало его. Вот и эту последнюю мартовскую ночь 1932 года Василий Евлампиевич спал плохо. Во сне тревожно ворочался, часто просыпался. Новый участок границы, куда его перевели и к которому он не успел привыкнуть, и полученные данные об активизации на китайской территории русских эмигрантов-белогвардейцев и беглых кулаков не давали ему покоя. Проснувшись, он лежал на спине, а в воображении возникли картины первых дней пребывания на заставе: объезд участка верхом на коне, осмотр мишеней после очередной стрельбы из винтовок и беседа с красноармейцами, отдача приказа нарядам, заступающим на охрану государственной границы.

Вспомнив разговор с комендантом и его совет иметь какой-нибудь резерв, Глазунов вздохнул: «Резерв, резерв... Где его взять? Опять утром пришлось отправить трех красноармейцев по делам службы на соседнюю заставу». Поверх нувшись на бок и подоткнув под себя одеяло, он попытался снова уснуть, но не мог. «Чем так маяться, лучше еще раз проверить наружные посты»,— решил он и поднялся. Достав из кармана шинели спички, Василий Евлампиевич подошел к столу и зажег керосиновую лампу. Увидев на столе голубой конверт, вспомнил, что еще не прочитал письмо жены. Придвинув к себе лампу и вытащив из конверта маленький листок, стал внимательно всматриваться в бессмысленные каракули, начерченные рукой его 2-летней дочурки. В конце листка была приписка жены: «Дорогой Вася! Это тебе письмо от нашей Зоюшки. Она объяснила мне, что крепко, крепко обнимает тебя и целует». Глазунов улыбнулся и ясно представил себе отъезд в Матвеевку Сборы. Прощание. Вспомнил, как дочка, прижавшись к щеке, крепко держала его за шею своими нежными ручонками и не хотела отпускать.

Положив письмо, Глазунов быстро оделся и, потушив .лампу, вышел из комнаты, которую он облюбовал под свою квартиру в старом складском помещении, где до окончания строительства заставы временно размещался и личный состав. С одной стороны к комнате Глазунова примыкала канцелярия с отдельным входом, а с другой — ленкомната, отделенная от его квартиры тонкой дощатой стеной с забитой дверью. Дальше шла казарма и в конце ее кухня. Конюшня и склад размещались отдельно.

Оказавшись во дворе, Глазунов поежился: конец марта был холодный и ветреный. Местами еще лежал снег. Минуту он постоял у крыльца, прислушиваясь к ночным шорохам, затем, перепрыгивая через лужицы, подернутые тонким ледком, обошел помещение заставы, побывал на конюшне. Убедившись, что красноармейцы Рябинин и Чиченин несут службу бдительно, Глазунов направился в казарму. Светало. И он решил подождать наряд с границы.

И казарме все спокойно спали. Подняв руку, он остановил дежурного Тогаева, пытавшегося доложить ему, и, стараясь не шуметь, прошел к тумбочке. На ней стоял фонарь «летучая мышь», желтый свет которого не мог разогнать темноту. Скорее наощупь он сел на табурет у тумбочки и, прислонившись к стене, прикрыл глаза. Захотелось спать, как в детстве, когда после смерти матери ему (отец погиб Ни германском фронте в первом же бою) с 12 лет пришлось идти батрачить.

Согревшись, Глазунов задремал. Сквозь сон слышал осторожные шаги, стук прикладов, шепот. «Возвратился Наряд с границы»,— подумал Глазунов. Хотел открыть глаза, но не мог: беспокойная ночь взяла свое.

В ту же ночь, готовясь к бандитскому налету, у самой границы сосредоточилась возглавляемая Станиславом Бычинским крупная белокулацкая банда. После разгрома частей генерала Бакича бывший фельдшер царской армии Бычинский бежал в Китай и долго бродил по Синьцзяну, пока не осел на постоянное жительство в г. Шара-Сумэ и не нанялся частной практикой.

В водовороте сумбурных военных лет Бычинский досужился до военного врача и видел перед собой радужную перспективу легкой жизни. Но рабоче-крестьянская власть опрокинула его планы, и Станислав обозлился. Сначала он Мечтал, как бы насолить Советам, а потом задумал создать банду. Выезжая в ближайшие населенные пункты, он изучил настроение русской эмиграции и подбирал себе единомышленников. Когда в Китай хлынули кулаки и баи, Бычинский решил, что условия для создания банды назрели.

Заручившись поддержкой властей и получив согласие на формирование банды от губернатора Алтайского округа Вэй Чженго, Бычинский стал искать близких связей с состоятельными русскими эмигрантами, надеясь получить от них Материальную помощь. Не раз он встречался с Гмыркиным — владельцем двух заводов по кустарному производству кож и Ержеповым — в прошлом крупным баем, имеющим свой капитал в Китае. Они обещали помочь деньгами, и Бычинский уверился в успехе задуманного дела.

В один из дождливых осенних дней он был приглашен в имение Гмыркина. Беседа с Гмыркиным была долгой и носила деловой характер. Покидая имение утром другого дня, Бычинский был в хорошем настроении. Обещанная помощь оружием, лошадьми и продовольствием была реальной, и он надеялся получить ее.

О визите Бычинского в имение Гмыркина на другой день стало известно английскому разведчику Маклорку. Гмыркин подробно информировал его о встрече, а также о настроениях белой эмиграции и русского кулачества в округе, А вскоре в Шара-Сумэ, Колгутане и Чубар-Чилике появился английский миссионер Хунтер. Посещая эмигрантов под предлогом распространения религиозной литературы, Хунтер уверял их, что Англия обеспокоена судьбой русских беженцев, проявляет о них заботу и принимает меры к оказанию им помощи. После тайной встречи с Хунтером Бычинский кий понял, что иностранная буржуазия не теряет надежды на уничтожение Советской власти и окажет ему необходимую помощь.

Окружив себя верными людьми, Бычинский приступили к формированию банды. Активным помощником в этом стал его заместитель колчаковец Георгий Лебедев, мечтавши! сам о лаврах «освободителя Родины». Однако Лебедев не имел еше поддержки и решил пока остаться в тени, предоставив Бычинскому возможность положить начало формированию.

Разъезжая по населенным пунктам, Бычинский и Лебедев распространяли среди белоэмигрантов и перебежчиков лживые слухи о недовольстве народа Советской властью, Разжигали их вражду к новой России. На кулацком сборище в Колгутане Бычинский выступил со своей программой.

— Господа!—говорил он.— Настало время вооруженного наступления на Катон-Карагайский район. Нашим| активными действиями мы поднимем восстание не только этом районе, а распространим его на весь Бухтарминский край. Народ, недовольный Советской властью, будет присоединяться к нам. Наше дело будет обеспечено.

В накуренной комнате оживились, загалдели.

— Правильно, чего мешкать,— прохрипел бородатый мужик.

Один из присутствующих робко возразил:

— Оружие-то у всех найдется, а вот коней маловато.

— Господа! Господа!—размахивая шапкой, загундосил очередной оратор. — Коней хватит. У кого нет, пойдут пешими. Перейдем границу, добудем каждому добрую конягу.

— Правильно!— поддержали его.

— Надо нам всем организоваться в отдельную армию,— опять захрипел бородатый,— уничтожить пограничников и идти вглубь на поддержку страдающему народу.

Предложение было принято. Банде решили дать громкое наименование «Алтайская армия», а выступать она должна была под бело-зеленым знаменем.

Когда к январю 1932 года Бычинским было собрано около трехсот головорезов, Гмыркин направил в банду в качестве военного консультанта бывшего полковника артиллерии отряда Бакича Константина Бухарина.

Надо сказать, что Бухарин постарался. Он разбил банду ни сотни, пытаясь придать ей характер воинской части, создал руководящее ядро, так называемый штаб «Алтайской армии».

К середине марта формирование банды подходило к концу. В поселок Колгутан подвозился фураж и продовольствие. Кулаки пригоняли добровольно отданных ими лошадей. Укомплектовав две конные сотни и одну пешую, главари банды на своем знамени написали: «Долой коммуны! Да здравствует свободный труд и вольная торговля!».

В конце марта банда вышла из Колгутаиа в Чубар-Чилик, вплотную подошла к границе в непосредственной близости к Матвеевской заставе. И вот настал час.

Вперед!— хриплым от волнения голосом негромко приказал Бычинский.

И его люди, преодолевая страх, двинулись в темноту, ко-юрая каждую минуту могла расколоться хлопками выстрелом и разрывами гранат.

От крика дневального: «Застава, в ружье!»,— треска винтовочной перестрелки во дворе, топота красноармейцев, разбиравших оружие и подсумки, Глазунов вскочил на ноги

Он, еще не зная, в чем дело, но поняв, что случилось то, чего он не ожидал, громко скомандовал:

— За мной!— и стремительно шагнул к двери, но тут же отскочил в сторону.

На его глазах на двери появилось несколько пулевых пробоин. По частой винтовочной трескотне можно было определить, что на заставу напала крупная банда, и красно-армейцы наружного поста ведут с ней бой.

«Путь во двор отрезан»,— подумал он.

Занять оборону!—подал он новую команду.

Пограничники, встав у окон и дверей, открыли огонь по бандитам, засевшим во всех укрытых местах вокруг казармы.

— Вызвать Орловку!—приказал Глазунов дневальному Тогаеву.

Тот несколько секунд крутил ручку полевого телефон в надежде установить связь с соседней заставой. Но телефон молчал.

— Товарищ командир! С Орловкой связи нет!

— Оборвали провода, гады,— ни к кому не обращаясь сказал Глазунов.

В это время огонь стих и из-за штабеля дров, где укрылись бандиты, четко донеслись выкрики:

— Сдавайтесь! Красноармейцев мы не трогаем! Убейте командира! Бросайте оружие! Вы окружены! Сдавайтесь!

На предложение бандитов пограничники, как по команде, усилили огонь.

— Ишь чего захотели, бандюки недобитые!—прокричал пулеметчик Казанцев.

Стиснув зубы, он плотней прижал к плечу приклад pyчного пулемета и двумя короткими очередями по штабелю дров заставил бандитов замолчать.

Окна и двери простреливались, через ветхие стены пули врывались в казарму. Появились раненые. «Немедленно из казармы и занять оборону»,— мелькнуло в голове Глизунова.

В это время Янковский выстрелил через открытую дверь и, на ходу перезаряжая винтовку, выбежал, но тут же был ранен в правое плечо и вернулся назад. Следом за ним приполз раненый Чиченин.

— Саша Рябинин убит. Банда окружила заставу со всех сторон,—прошептал Чиченин и, уронив голову, замолк.

Приподняв раненого и положив его голову на колено,

Глазунов спросил:

— Сколько их?

— Много, очень много. Человек двести, а то и больше

Осторожно опустив Чиченина на пол, Глазунов подал команду:

Раненых в подвал, на перевязку!

Сдернув с кровати две простыни, Янковский спрыгнул, в подвал, куда с помощью товарищей уже спустился Чиченин.

Развернув простыню, чтобы разорвать ее на ленты для перевязки, Янковский вдруг увидел стоящего в углу красноармейца Сычева.

— Ранен?—спросил он его.

— Нет,— с дрожью в голосе ответил Сычев,  — Тогда что ты тут делаешь?

— Хочу выбить кирпичи из отдушины. Отсюда стрелять удобней.

В полумраке Янковский не рассмотрел бегающих глаз и испуганного лица Сычева, ободряюще крикнул:

— Правильно!

На время забыв о раненом товарище, превозмогай боль в плече, он схватил попавшее под ноги полено и с взартом стал выбивать кирпичи из отдушины. А Сычев с испугом следил за ним. Не знал Янковский, что Сычев из своей винтовки не сделал еще ни одного выстрела; когда по команде «В ружье!» красноармейцы с винтовками в руках их стали занимать оборону у окон и дверей, он незаметно спрыгнул в подвал... Янковский выбил из отдушины последний кирпич.

 — Готово! Занимай позицию!

Сычев вздрогнул, боком подошел к образовавшейся щели, высунул винтовку и, не целясь, выстрелил.

Наверху шел бой, гремели выстрелы, и Янковский, быстро перевязав Чиченина и замотав себе правое плечо, бросился к лесенке, чтобы выбраться в казарму, но не успел: в подвал спускался раненый Известков. Глянув на его искаженное от боли лицо, Янковский спросил:

— Что, Никола, зацепило?

— Да, немножко, перевязать надо, — тихо ответил он. Разорвав на Известкове окровавленную рубашку, Янковский начал перевязывать его. Тут в подвал спустился Глазунов, зажимая рукой шею. Видя, что Янковский оказывает помощь товарищу, начальник заставы оторвал широкую ленту от простыни и попытался сам перевязать рану.

— Я помогу вам, товарищ командир, — сказал Янковский и подвинул ногой перевернутое ведро.— Садитесь сюда.

— Только сильно не затягивай, а то дышать трудно будет, — предупредил Глазунов.

 Стрельба не стихала. И вдруг сквозь треск выстрелов послышался крик красноармейца Коротких:

Кухня горит!

Перевяжи Известкова, — приказал Глазунов Янковскому и бросился к выходу.

 Обстановка осложнилась: от пожара на кухне, вплотную пристроенной к наружной стене казармы, могло сгореть все здание.

Прислушиваясь к звукам боя, Янковский перебинтовал еще трех красноармейцев, и они, не задерживаясь, уходили наверх продолжать бой с бандитами. В подвале с ним оставались тяжелораненый Чиченин и потерявший много крови Известков. Когда исчез Сычев, Янковски не заметил. Закончив перевязывать Ивана Мухина, Янковский услышал команду Янченко:

— Все наверх! Казарма горит!

Вдвоем — Янковский и Мухин—по узкой лестнице вывели товарищей из подвала и сквозь проломанную стенку перешли в квартиру начальника заставы, откуда красноармейцы уже вели перестрелку с бандитами. В левов части казармы бушевало пламя, с треском горела крыша, огонь лизал косяки дверей и окон, все ближе подбираясь к защитникам. Пограничники не теряли самообладания и продолжали отстреливаться. Их меткие выстрелы разила врагов. Но с каждой минутой дышать становилось труд» нее: комната постепенно наполнялась едким дымом. Дальше оставаться в помещении было невозможно, и Глазунов принял решение вывести пограничников, чтоб занять оборону в кустах и за бугром.

— Короткими перебежками вперед! Занять бугор! -загремел его голос.

Первым выбежал Бекренев и сразу же залег в арыке, открыв огонь из винтовки. Бандиты усилили стрельбу. Под их огнем бросились к выходу пулеметчик Казанцев и красноармеец Поддубный. Казанцев успел сделать всего несколько шагов. Пуля ожгла его, он упал и пополз обратно, Подхватив пулемет и запасные диски, Поддубный короткими перебежками и ползком стал продвигаться к откосу бугра, но в десяти шагах от цели взмахнул руками, упали выпустил пулемет.

В помещении стало невыносимо душно и жарко, горев потолок, в комнату, полную дыма, сыпались искры.

— За мной! Вперед! —закричал Глазунов и выпрыснул в окно.

Стреляя на ходу, он увлек за собой остальных красноармейцев. До укрытия добежали восемь человек. Позже с помощью Янковского приползли раненые Казанцев и Головенко. Прибежал и Сычев. Остальные семь человек были убиты или погибли в огне.

Увидев Сычева, который был вторым пулеметчиком после Казанцева, Глазунов приказал ему:

Взять пулемет и открыть огонь по бандитам.

- Есть взять пулемет, - ответил Сычев и пополз к убитому Поддубному.

Схватив пулемет и два запасных диска, Сычев бросился и к кустам и нырнул там в арык. Глазунов, стиснув зубы, наблюдал за Сычевым и облегченно вздохнул, когда тот залег с пулеметом.

Бандиты плотным кольцом окружили горстку пограничников и с 40—50 метров вели беспорядочную стрельбу. Их пули врезались в бугор или со свистом пролетали над головами. Экономя патроны, пограничники вели прицельный огонь и почти каждый их выстрел достигал цели.

"Надо прорываться в горы,—подумал Глазунов.—Вся надежда на пулемет». Но в это время Сычев крикнул:

- Пулемет не работает!

Бандиты услышав это, со всех сторон стали выкрикивать:

- Сдавайтесь, хлопцы! Убивать вас не будем! Отпустим домой!

Пограничники усилили огонь из винтовок. Пулемет молчал. Надеясь устранить неисправность в пулемете, командир отделения Бедин пополз к Сычеву. Бандиты, заметив это, открыли по нему стрельбу. Пограничники напряженно следили за ним. Вот он вздрогнул, замер, потом прополз еще несколько шагов. Рядом с ним всплеснулось несколько земляных фонтанчиков, и он уронил голову. Бандиты торжествующе закричали.

Вторя попытку перебежать к Сычеву сделал раненый Хвостов. Ему почти удалось преодолеть поляну, но шагах в трех от арыка, где залег Сычев, он вдруг взмахнул руками и неловко рухнул на талый снег.

Глазунов, привстав на левое колено, хотел что-то крикнуть, по тут же дернулся словно от сильного удара, прижал винтовку к груди и, склонив голову на грудь, стал медленно оседать на землю.

- Товарищ командир; товарищ командир,— шептал Леня Поспелов, подхватив Глазунова.

Подполз Бутаниев. Вдвоем они осторожно опустили тело командира на землю.

- Целься лучше! Каждая пуля—бандиту!—крикнул Янковский, принимая команду на себя.

Потеряв командира и больше половины своих товарищей, красноармейцы продолжали уничтожать бандитов Каждый надеялся, что Сычев все же сумеет устранить неисправность, пулемет заработает, и они смогут прорвать в горы. Но Сычев и не думал о товарищах. Перебежав в кусты, он залег в глубоком арыке, дрожащими руками всыпал патроны из дисков, разбросал их и, положив пулемет около себя, вытянулся на дне арыка вниз лицом хватил голову руками. Плечи его вздрагивали. Теперь не сомневался, что оставшиеся пограничники не выдержи натиска банды. Но уцелеет ли он? А вдруг, не разобравшись, пристрелят... При этой мысли его тело затряслось от безумного страха. Липкий пот выступил на лице.

— Жить... жить... только бы остаться живым,— бормотал он.

Рассчитывать на милость Сычев имел основание. До создания заставы в Матвеевке находился сторожевой пост в составе 4—5 красноармейцев. Старшим здесь около года был Сычев. Во время одного из обходов границы Сычев подчиненными ему красноармейцами зашел на заимку Воробьева. Приняли их хорошо, угостили чаем. Особое внимание было оказано Сычеву. Это ему понравилось, он стал частым гостем Воробьевых. Но не только гостеприимства а и желание встреч с двадцатилетней Натальей тянуло Сычева в их дом.

Помогая по хозяйству и балагуря с Натальей, Сычев подолгу задерживался на заимке. Вскоре его связь с Hатальей была замечена Воробьевым и отношение к Сычеву резко изменилось. Теперь в просьбах помочь чем-либо по хозяйству чувствовалась настойчивость и требовательность лошади, коровы, овцы, птица нуждались в уходе.

Алчный и практичный Воробьев часто одалживал жителям Матвеевки овес, зерно, иногда муку, но возврата требовал. Долг, как правило, ему отрабатывали. Поговаривали, что Воробьев занимается контрабандой, имеет связь с китайской погранохраной и обширные знакомства среди эмигрантов, занимающихся бандитизмом. Через него поддерживали связь со своими семьями бывшие кулаки, бежавшие в Китай. Слухи оказались правдивыми, и Сычев вскоре в этом убедился. Придя как-то на заимку, он встретив доме Воробьева незнакомого ему человека.

— Кто это?— спросил у Натальи.

— Батин земляк с той стороны,— ласково улыбаясь ответила она и, обняв Сычева, увела его в другую комнату.

Любовь к Наталье и мечта обзавестись с помощью Воробьева своим хозяйством толкнули Сычева на преступное бездействие. Он не задержал неизвестного, не рассказал о нем своим товарищам и не доложил начальнику заставы.

Выждав какое-то время и убедившись, что Сычев умолчал о встрече, Воробьев, считая его своим человеком, перестал скрывать от него свои связи. В его доме чаще стали появляться бывшие кулаки, бежавшие в Китай из Пограничных сел. Многие из них являлись участниками бандитских налетов. Сычев им не препятствовал переходить границу. С его ведома ходил за рубеж и по несколько дней находился в Китае и сам Воробьев.

От Воробьева и Натальи Сычеву было известно, что на китайской территории в поселках Калгутане, Чункуре и Чубар-Чилике организуется и готовится к выступлению банда из русских эмигрантов. Это его волновало, и дня за Три до налета в разговоре с Натальей он спросил:

— Они могут напасть на Матвеевку?

— Нет,— ответила она,— сейчас перехода ожидать нельзя: снег только что начал таять и все проходы закрыты.

— Хорошо бы узнать время их нападения, а то попадешь в переделку — убьют.

— От отца я буду знать и скажу тебе,— заверила его Наталья.

Но налет был совершен внезапно — Воробьев и его дочь Не имели возможности предупредить Сычева, а он, дрожа от страха, возмущался про себя: «Как же так, не чужой Же я им человек...»

Бой не стихал. Солнце, поднявшись высоко над горизонтом, ярко освещало таежные отроги хребтов Южного Алтая. Догоревшее здание заставы рухнуло, выбросив в небо снопы огня и дыма.

Израненные пограничники продолжали метким огнем сдерживать банду, не давая ей выйти из укрытий. Да только все реже слышались выстрелы с бугра. Один за другим приникали к холодной земле сраженные бойцы. Напрягая силы, дважды раненный Казанцев, перезарядив винтовку, тщательно, как на стрельбище, прицелился и уложил еще одного бандита. Но последние силы покинули его. Он уронил голову на Янковского, лежащего рядом, и потерял сознание. Это был последний выстрел заставы.

В наступившей звонкой тишине стал слышен шорох ветвей кустарника, посвистывание ветра. Где-то заржала лошадь. Нотдолго еще лежали бандиты, не решаясь поднять голову. Наконец они убедились, что пограничники все погибли повскакивали из укрытий и с похабной руганью набросились на тела павших. С мертвых стаскивали все, вплоть до залитого кровью нательного белья. Озверевшие от пережитого страха за свои шкуры бандиты с мерзкой бранью глумились над трупами пограничников. У мертвого Глазунова штыком выломали зубы с золотыми коронками, раздели его донага.

— А этот еще живой!—крикнул рябой бандит и, пнув Казанцева, выстрелил ему в висок. Пуля пробила пулемете чику голову и задела Янковского.

Стиснув зубы до боли, Янковский старался не подавать признаков жизни, но голова его невольно дрогнула. Стоявший рядом второй бандит с жиденькой бороденкой на жирном лице показал на него пальцем:

— Гля, и этот живой!

— У, сволочь красная!—скривился рябой и передернул затвор. Насмешки врага словно прибавили сил истекающему кровью бойцу. «Если умирать, так умирать стоя»,— подумал Янковский и зажав свежую рану, встал и слабый голосом крикнул:

Да, я еще живой, гады! Живой!

Своего голоса он не узнал, в голове шумело, мучила жажда, язык распух. Но столько ненависти было в этом негромком крике, что он прозвучал, как гром. Когда один из опомнившихся мародеров вскинул винтовку, из-за штабеля дров вышел рослый бандит в финской шапке и в черном пальто. На ремне виднелась сдвинутая вперед расстегнутая кобура с торчащей из нее рукояткой нагана. Придерживая левой рукой шашку, он властно гаркнул:

- Стой! Не стрелять!

Ноги подкашивались, глаза заволокло туманом, но Янковский гордо выпрямился и смотрел прямо в глаза своему убийце. А тот, услышав приказ, медленно опустил винтовку. Высокий, переступая через убитых, подошел ближе. Окружающие заметно подтянулись. Янковский подумал: «Наверное, главарь банды или кто-то из ближайших его помощников». И он не ошибся. Это был Бычинский.

Перейдя границу с передовой группой, Бычинский прибыл на заимку Воробьева, который сообщил ему о численности и вооружении красноармейцев заставы и принес из сарая ременные вожжи.

— Телефон оборвать надо,— сказал он.

Соображаешь,— одобрительно улыбнулся Бычинский и передал вожжи своему начальнику разведки Семенову.

— Сорвешь провода, а потом пошлешь пятерых на дорогу,— распорядился Бычинский. — Смотри, чтобы в оба глядели: если со стороны Орловки покажутся пограничники, пусть сразу сообщат.

Дождавшись, когда Семенов со своей группой скрылся в темноте, Бычинский повел банду на заставу. Его расчет бесшумно снять часовых и внезапно напасть на заставу не оправдался. Огонь сторожевого поста остановил их. Завивался бой. Бычинский был удивлен стойкостью и мужеством пограничников. Из сообщения Воробьева он знал, что всего-то их 20 человек. И вот сейчас он внимательно разглядывал одного из них.

— Сколько же вас было?

— Все здесь,— ответил Янковский и кивком головы показал на погибших товарищей.

— Почему не сдались, когда мы вам предлагали? -спросил Бычинский.

— Лучше умереть в бою, чем быть предателем.

— Мы красноармейцев не трогаем, а идем только против Советской власти,— криво ухмыльнулся Бычинский,

Давно служишь?

— Нет, первый год,— соврал Янковский.

— Сколько красноармейцев на соседних заставах в Орловке, во Владимировке?

— Я же сказал, что служу первый год и на соседних заставах бывать не приходилось,— с трудом ответил Янковский.

Видя, что стоящий перед ним пограничник еле держится на ногах, Бычинский повернулся к злобно ухмылявшемуся бандиту и, небрежно махнув рукой в сторону Янковского, приказал:

— В барак его, пусть наш санитар перевяжет, потом допросим.

Считая, что Янковский только один из пограничников, оставшихся в живых, Бычинский решил временно сохранить ему жизнь. Он не знал, что за бугром, в кустах, его люди разговаривают со вторым живым пограничником.

— Я зять Воробьева, я не стрелял,—оправдывался Сычев.

Ему не верили.

— Чего вы с ним цацкаетесь? А ну, скидавай сапоги! — гаркнул усатый бандит с раздвоенным подбородком и вскинул винтовку.

— Вот же пулемет исправный, патроны из дисков я сам высыпал,—дрожа от страха, Сычев старался убедить напиравшего на него бандита.

Подошел другой, не раз встречавший Сычева на заимке Воробьева.

— Погоди, погоди, да это же муженек Наташки,— сказал он и, подойдя к Сычеву, хлопнул его по плечу.

— Цел?— и, не дожидаясь ответа, махнул рукой,— валяй в овраг, там твой тесть наших лошадей бережет.

В овраге Воробьева не было: он вместе с бандитами, завладевшими оружием и конями пограничников, грабил склад. Опьяненные жаждой наживы, бандиты тащили все, что попадало под руки. К седлам приторачивались куски мануфактуры, переметные сумки забивались сахаром, нитками, мылом. Подводы, предназначенные под фураж и продовольствие, были нагружены до отказа.

Бычинский видел, что наступление на Орловку сорва-

лось. Его попытка остановить грабеж ни к чему не привела. Разношерстная, жадная толпа стала неуправляемой. Подъехавший на коне Лебедев увидел безучастно стоящего в стороне Бычинского, раздраженно спросил:

— Ты что стоишь, аптекарская душа? С таким грузом на Орловку хочешь идти?

Обидные слова и тон Лебедева задели самолюбие Бычинского. Краска гнева залила его лицо. Схватившись за наган, он крикнул:

— Ты!.. Не забывайся... — Бычинский не договорил. Редкие выстрелы, доносившиеся со стороны дороги, иду!

щей на Орловку, оборвали вспыхнувшую было между ними ссору. Вытянув шеи, они оба уставились на дорогу. Первым тишину нарушил Бычинский.

— Семенова ко мне!— закричал он.

Но Семенова, ответственного за связь с выставленным

на дорогу охранением, не было. Напряжение росло, и только с появлением пяти всадников все облегченно вздохнули. Кто-то крикнул:

— Наши!

Подъехавшие доложили, что недалеко от Матвеевки они обстреляли двух конных пограничников. которые, отстреливаясь, отступили в горы. Значит, Орловской заставе скора будет известно о налете на Матвеевку... После боя с пограничниками Матвеевской заставы бандиты потеряли охоту встречаться в открытом бою с красноармейцами и спешно стали уходить за кордон, увозя с собой награбленное добро.

О потере связи с Матвеевной начальник Орловской заставы доложил коменданту участка и по его распоряжению направил вдоль телефонной линии для розыска и устранения повреждения дозор в составе двух пограничников.

Спустя некоторое время по дороге на Матвеевку выехал уполномоченный ОГПУ погранкомендатуры Деев с красноармейцем Сугуруковым. Опередив дозор, они-то и натолкнулись на засаду бандитов. В завязавшейся перестрелке лошадь под Деевым была убита, конь Сугурукова взметнулся на задние ноги, рванулся в сторону и, сбросив пограничника, убежал. Отстреливаясь, Деев и Сугуруков, используя складки местности, заняли оборону, но вести бой с ними бандитский дозор не решился и галопом ускакал в Матвеевку.

Поднявшись в горы, откуда хорошо просматривалась Матвеевка, Деев и Сугуруков увидели большое скопление людей у складов Совсинторга, снующие конные группы и тяжело передвигающиеся груженые повозки. На месте заставы виднелось темное дымящееся пятно.

Переглянувшись, Деев и Сугуруков поняли, что в Матвеевке хозяйничает крупная банда. Не теряя времени, они бегом направились к телефонной линии, чтобы предупредить пограничный дозор, следующий в Матвеевку.

Соединившись с дозором, Деев принял решение следовать на Владимировку через горы. Путь был тяжелый, по бездорожью, но короче и исключал возможность столкновения с превосходящими силами врага. Преодолевая крутые склоны, проваливаясь в лощинах в снег по пояс, группа пограничников во главе с Деевым в короткий срок и в полном составе прибыла на заставу. Почти в то же время в Орловку прибежали рабочие со строительства Матвеевской заставы и рассказали подробности налета. С их слов стада известна примерная численность банды.

В Матвеевку из Владимировки и Орловки поскакали два сабельных взвода, усиленные двумя ручными пулеметами и одним гранатометом. Но банды в Матвеевке уже не было. Удалось арестовать Воробьева, его дочь Наталью и Сычева — не успели сбежать.

Что же случилось с Янковским?

Когда по приказу Бычинского трижды раненного и обессиленного от потери крови Янковского заперли в бараке, он сумел открыть окно, выбрался на улицу и залег в канаву. Отдышавшись и немного придя в себя от терзающей боли, мужественный пограничник где ползком, где перебежками стал уходить в горы. На его счастье, возвращение дозора отвлекло бандитов. Янковский сумел уйти. С большим трудом он дополз до ущелья и, окончательно обессилев, потерял сознание. В таком состоянии его и подобрали.

Выйдя на китайскую территорию, банда остановилась в поселке Чубар-Чилик. Многие, захватив с собой награбленное имущество, стали разбегаться. С помощью китайских властей их вылавливали и возвращали обратно. Между Бычинским и Лебедевым разгорелась ссора, начатая еще в Матвеевке. Окружив себя верными людьми, Лебедев с их помощью убил сторонников Бычинского — командира третьей сотни Клочкова, его друга Руденко и возглавил банду. К нему прибыли представители губернатора Алтайского округа генерала Вэй Чжэнго. Поздравив с успехом в налете на советскую заставу, представители Вэя преподнесли главарю подарки, а рядовых снабдили чаем и табаком. В свою очередь, Лебедев подарил им трех коней из числа захваченных в Матвеевке. Одобрив дальнейшие планы банды, представители Вэя пообещали поддержать ее оружием и боя припасами.

13 апреля Лебедев провел совещание с командирами сотен и взводов, назвав его «советом военного управления Aлтайской армии». «Совет» утвердил новых командиров сотен, а Лебедева главарем, установил сроки выступления на советскую территорию и определил задачи банды. Учитывая урок, полученный в Матвеевке, в протоколе совещания записали: «Выступить 14 апреля, не задевая застав, врезаться к ним в середину, по направлению на Курчумский район. Поднять вооруженное восстание и следовать дальше и бороться до последней капли крови с теми кровопийцами, которые довели весь русский народ до неизбежной гибели».

После переформировки и пополнения за счет добровольцев Лебедев повел «воинство» к границе. Но советские чае кисты опередили его. С китайской территории с риском для жизни были доставлены сведения о численности банды, ее вооружении и дальнейших планах. С учетом полученных данных штаб погранотряда разработал план ее разгрома. И возмездие наступило. Холодным апрельским утром банда во время перехода границы была зажата пограничниками в «клещи». Загремели винтовочные выстрелы, застрочили пулеметы. Для многих белокулацких головорезов этот «поход» на советскую землю был последним.