Страница - 23

ВОЯЖ ПАПАДОПУЛОСА

К. БИШИМБАЕВ

Кентау — небольшой город на юге Казахстана. Он невелик, но известен всей республике, Здесь расположены рудник, обогатительная фабрика, несколько промышленных предприятий, выпускающих для народного хозяйства нужную продукцию, пользующуюся доброй славой у потребителей. А известность городу принесли люди — казахи, русские, украинцы, греки... Это их руки делают добротные машины, ставят рекорды добычи руды. Но самое главное —эти люди труда первыми в республике начали соревнование за право называть себя жителями городи коммунистического труда и быта.

Пройдитесь по его чистым, утопающим в зелени улицам, посмотрите на его жителей, заговорите с любым из них и вы услышите столько доброжелательной вежливости, что сразу же согласитесь: «Да, здесь действительно борются за коммунизм не только на производстве, но и В быту».

Вот в этом славном городе и жил с отцом и двумя братьями Георгий Пападопулос. Здесь же, в Кентау, находились и другие близкие родственники семьи. Как и все греки, семья Пападопулосов перебралась в Казахстан в самом начале Великой Отечественной войны из Причерноморья, спасаясь от ужасов гитлеровского нашествия. Места здесь, конечно, не походили на Причерноморье, но но место красит человека, и люди прижились в Казахстане, в труде обретя счастье. Жить бы Георгию да работать, беря пример со знатного горняка Ивана Анастасиади, который со своей бригадой установил всесоюзный рекорд проходки подземных выработок. Сначала и Георгий работал шофером на руднике. Но скоро эта работа показалась ему слишком пыльной, и он перешел на машину «скорой помощи». Не в пример братьям Георгий жениться не торопился, а денег ему на развлечения постоянно не хватало. И он все чаще поговаривал, что не дают ему развернуться. Стал ом все чаще слушать «Голос Америки», передачи реакционных греческих радиостанций. Восхищаясь частной инициативой, занялся мелкими махинациями. Друзья и знакомые пытались усовестить парня, наставить его на честный путь, но он только усмехался:

Что вы понимаете в жизни? Ишак вон тоже работает, а так ишаком и остается. А я человек, у меня потребности...

Кончилось дело тем, что в местной газете появился фельетон, в котором молодой Пападопулос был показан но всей тунеядской красе. На фельетон нал бурно.

— Ах, так я тунеядец? Я, значит, на общество не работаю? Ну, я вам покажу, как я умею работать на общество!

В один из апрельских дней 1959 года, когда в Москве моросил реденький дождь, у особняка с вывеской «Греческое королевское посольство» остановился мужчина лет 33—35, плотного сложения, среднего роста, одетый в коричневое кожаное пальто и светло-коричневую шляпу. В руках у него был небольшой спортивный чемоданчик. Подошедшему милиционеру он сказал, что ему нужно пройти в посольство, и предъявил греческий национальный паспорт на имя Георгия Дмитриевича Пападопулоса, с отметкой о проживании в г. Кентау.

Вежливо козырнув, милиционер возвратил мужчине паспорт, и тот смело вошел в здание посольства, словно, хождение по дипломатическим учреждениям было его единственным занятием.

Первый же чиновник, выслушав самоуверенного посетителя, проводил его в консульский отдел. Здесь Пападопулос держал себя с достоинством независимого человека, говорил важно и подчеркивал, что он и его братья, как истинные патриоты Греции, имеют горячее желание вернуться на родину, но органы Советской власти в этом им препятствуют.

— Мы живем, как пленники. Нам не разрешают даже свободно общаться с внешним миром. Документы на получение выездных виз мы сделали давно и до сих пор все ждем.

Замолчав, Пападопулос обвел взглядом работников консульского отдела и обратил внимание на молодого чиновника в очках с черной оправой, который, как он заметил, особенно внимательно слушал его:

— Вы должны помочь нам... Нашему спасению...—Георгий умолк и решительно произнес:— Пока наш вопрос не решится, я не вернусь в Кентау.

Молодой чиновник вежливо улыбнулся Пападопулосу и, пообещав лично заняться его вопросом, попросил зайти в посольство на следующий день. Георгий удовлетворении кивнул головой.

— А кого мне нужно будет спросить?

— Спросите Христоса Констандопулоса...

Да, это был Христос Констандопулос— сотрудник греческой разведки КИП (Государственная служба информации), который под прикрытием безобидной должности чиновника консульского отдела выполнял свои более чем щекотливые обязанности офицера "службы информации" Числясь за консульским отделом, он имел возможности изучать посетителей, обращавшихся в посольство. Во время беседы их с чиновниками он обычно молчал и внимательно слушал, а если считал, что от посетителя можно получить интересную информацию, то под благовидным предлогом вмешивался в разговор. Впрочем, сегодня этого даже не пришлось делать. Пападопулос сам обратился к нему, и чиновники тут же утратили к Георгию всякий интерес.

Остаток дня Георгий провел в ресторане, но пил мало. Пытался разыграть из себя джентльмена перед молодой женщиной за соседним столиком, но она лишь нахмурила брови и демонстративно отвернулась от него. Георгий покинул ресторан несколько уязвленный, но скоро другие заботы заставили его забыть о неудачном ухаживании. Делать было нечего, и Георгий долго бродил по оживленным улицам столицы, а когда бесцельное хождение надоело, направился в гостиницу. Ночью он спал плохо и, даже засыпая, все раздумывал, почему Констандопулос просил его прийти назавтра, и о чем будет разговор.

На другой день Пападопулос в назначенное время был в посольстве, и его провели к вчерашнему чиновнику. Констандопулос встретил Георгия приветливо, усадил его в удобное кресло, потом закрыл дверь на ключ. Заметив недоуменный взгляд Пападопулоса, он с любезной улыбкой пояснил:

— Будет лучше, если нам никто не станет мешать.

Сам Констандопулос сел не за стол, а в другое кресло,

как бы подчеркивая дружеский, откровенный характер предстоящего разговора, улыбнулся и подкупающе-ласково спросил:

Расскажите подробно, почему вы и ваши родные хотите уехать в Грецию? Ведь, как я слышал, Южный Казахстан — райский уголок.

Если бы это так... Вы не были в Кентау и не знаете, что это такое... — и Георгий принялся расписывать сибирские морозы и азиатскую жару, адский ветер и всепроникающую пыль.

Чтобы еще больше разжалобить чиновника, Пападопулос, торопясь и захлебываясь, стал говорить о плохих материальных условиях, о том, что он и его братья не имеют работы, что Советская власть притесняет их — греков, не даст им ходу. Георгий вошел в роль и с жаром живописал ужасающую бедность, в которой им приходится жить, забыв о споем дорогом кожаном пальто и модном костюме. Когда Георгий заговорил о бесправии греков в Советском Союзе, Констандопулос остановил его. О положении советских греков он знал не хуже Пападопулоса, оно, конечно, было не таким, как это представил Георгий. Констандопулос поверил в искренность Пападопулоса и незаметно повернул разговор на интересующую его тему о промышленных предприятиях, о воинских частях в Казахстане. Кое-что интересное Пападопулос рассказал и об этом.

Констандопулос был доволен беседой, но на всякий случай решил проверить Пападопулоса еще раз. Поднявшись г кресла, он с видимым сожалением посмотрел на свои наручные часы.

— Спасибо за интересную беседу, господин Пападопулос. Надеюсь, мы прекрасно поняли друг друга, и наше знакомство продолжится.

— А как же насчет моей просьбы? — растерялся Георгий.

— Вы человек неглупый и должны понимать, что услуга, которую вы ждете от нас, будет выполнена тем скорее, чем больше будет взаимности...

— О, я понимаю вас. Я постараюсь выполнить любое ваше поручение, — пробормотал Георгий, еще не уяснивший, что стоит за этим предложением.

— Ну, от вас потребуется немного, — покровительственно улыбнулся Констандопулос и поручил по возвращении в Кентау составить список греков, желающих выехать из Советского Союза.

— А еще мне хотелось бы узнать, что из себя представляет один объект в Ташкенте... Я, видите ли, изучаю экономику Средней Азии...

— Да, да. Я понимаю,— заспешил Пападопулос, — Я все сделаю...

Вернувшись из Москвы, Георгий зажил новой жизнью. Теперь он горел нетерпением быстрее выполнить задание Констандопулоса и купить себе этим право на выезд. Однако действовать надо было осторожно. Точность работы советских органов госбезопасности известна всем, знают о ней и за рубежом, о чем вскользь упомянул и Констандопулос, предупредив Георгия об осторожности.

Прежде всего необходимо было найти среди греческого населения Кентау единомышленника, которого можно было бы привлечь к выполнению первого поручения. Выбор Георгия пал на старика Химанидиса. Как-то вечером, пригласив старика к себе поужинать, Пападопулос начал перед ним хвастать своими связями в посольстве. Он уверял, что достать иностранный паспорт и оформить греческое подданство не составляет особого труда, нужно лишь выполнить небольшую работу: составить список лиц, желающих выехать в Грецию.

Химанидис с большой готовностью согласился проделать предложенную ему часть поручения, и к июню 1959 года список греческих граждан, «изъявивших намерение покинуть Кентау», лежал перед Пападопулосом.

Не теряя времени, он выехал в Москву на встречу с «шефом». Кроме списка он вез еще собранные им в одну из поездок сведения о важном объекте в Ташкенте. Встречи состоялась снова в посольстве. На этот раз они разговаривали как старые приятели, делающие одно дело. Констандопулос остался очень доволен исполнительностью нового подручного. Одобрительно пожимая ему на прощание руку, он сказал:

— Если вы и впредь будете столь точны и активны, я обещаю вам, что ваша работа получит должную оценку.

Почтительно склоняясь в поклоне, Пападопулос воскликнул:

— Это мой долг верноподанного эллинского королевства.

Тут же доложил о роли Химанидиса в составлении переданного списка. Если у Констандопулоса были какие-либо сомнения при первой встрече и он действовал осторожно, то на этот раз, убедившись в лояльности партнера, он провел с ним более подробный инструктаж. Первым делом он объяснил, как избегать наблюдения за собой сотрудников КГБ и какими пользоваться приемами по сбору шпионских сведений.

Необходимо получить возможность свободного передвижения по территории Союза, чтобы не вызывать подозрений. Для этого лучше всего устроиться на такую работу, где разъезды не привлекут к себе внимания милиции,— поучал Констандопулос.

Вернувшись в Кентау, Георгий занялся поисками такой работы. И ему повезло: на станции Туркестан в фотоателье был нужен разъездной фотограф. Пападопулос зажил новой, не совсем привычной жизнью. Почти все время он разъезжал по Казахстану и республикам Средней Азии, посещая в первую очередь те места, на которые обращал его внимание Констандопулос. Собирал заказы на изготовление портретов, стараясь действовать поближе к предприятиям оборонного значения либо к месту расположения воинских частей. Для маскировки заводил бесчисленные мимолетные связи с легкомысленными или слишком доверчивыми женщинами. Но и тут он старался извлечь пользу: многие из таких «подруг» работали в воинских частях либо на важных предприятиях. Георгий не забывал расспрашивать их о работе, о людях.

Заручившись согласием Георгия, Констандопулос этим не ограничился, но был он человеком нетерпеливым, нервным и своей нервозной подозрительностью быстро привлек к себе внимание работников органов госбезопасности. Возник вопрос: «Не является ли эта подозрительность и нервозность следствием того, что Констандопулос занимается делами, несовместимыми с положением дипломата?» Предположение оказалось верным.

Однажды теплым октябрьским днем Констандопулос долго бродил по Москве, заходил в магазины, ничего в них не покупая, заглядывал в кафе, не присаживаясь к столикам, а в конце дня спустился в метро на ст. Арбатская и проехал несколько станций. Убедившись, что за ним нет наблюдения, он поднялся на поверхность и перешел на другую сторону улицы. Вскочив на ходу в отходящий троллейбус, Констандопулос начал настороженно оглядываться. Примерно в середине салона стоял худощавый блондин в сером костюме, в большой светлой кепке букле. Он выделялся среди пассажиров какой-то неестественной напряженностью. И хотя лицо было повернуто к окну, глаза его тревожно бегали из стороны в сторону. Выходящие толкали его, но он упорно не вынимал из кармана правую руку. Констандопулос торопливо начал пробираться вперед. По равнявшись с блондином в кепке, он будто случайно провел по его руке. Блондин вздрогнул, скосил на него глаза, судорожно выдернул свою руку из кармана. Их ладони соприкоснулись. Однако едва Констандопулос успел ухватить небольшой сверток в плотной белой бумаге, как услышал шал громкий голос:

— А что вы делаете?

На голос обернулись другие пассажиры, и все увидели сверток в двух руках. Констандопулос пытался вырвать руку, но тут на помощь схватившему их мужчине пришли другие. Кто-то крикнул: «Жулики!» Так в сопровождении кучи возмущенных пассажиров испуганно озиравшийся Констандопулос и побледневший блондин и были доставлены в ближайшее отделение милиции, где выяснилось, что задержанный — греческий дипломатический работник, а в свертке какие-то бумаги. Один из пассажиров, доставивших задержанных, гневно бросил:

— Это же шпионаж!

Быстро глянув на вмиг посуровевшие лица недавних пассажиров, Констандопулос, кажется, в этот момент даже обрадовался тому, что он в милиции, a нe на улице...

...Вскоре МИД СССР предложил Констандопулосу немедленно покинуть пределы Советского Союза.

Первым чувством Пападопулоса, когда он узнал о высылке «шефа», был ужас провала, хотя органам госбезопасности в то время о Георгии еще далеко не все было известно. Прождав какое-то время и убедившись, что за ним не приходят, он решил съездить в Москву и разведать обстановку, а главное — узнать, как обстоит дело с выездом в Грецию? В состоянии полной растерянности он оказался вновь у дверей посольства. Принял его сам руководитель консульского отдела консул Венеционос. Сидя в кресле, он спокойно курил, глядя улыбчивыми карими глазами на Пападопулоса.

— Я, мои братья, родители — греки,— быстро заговорил тот, торжественно выпрямившись.—Мы патриоты своей родины и должны жить в Греции.

Он остановился и посмотрел, какое впечатление произвели на консула его слова. Венеционос с улыбкой наклонил голову, показывая, что слушает.

— Я прошу вас, господин консул, помочь нам выехать в Грецию. Мы хотим, наконец, избавиться от трудностей жизни и притеснений со стороны органов Советской власти.

— Пусть вас не беспокоит вопрос выезда в Грецию,— сказал Венеционос.— Это только вопрос времени. Раз вам обещано, то будет исполнено. Не во имя его королевского величества вы должны быть полезны Греции здесь.

Все напряжение последних дней, лихорадочное волнение до встречи с консулом нахлынуло на Пападопулоса, он долго вытирал платком взмокшее лицо. Наконец, отдышавшись и успокоившись, он пустился в подробный отчет о своей деятельности. Консул слушал молча, не перебивая, делая время от времени заметки в небольшом блокноте. Наконец, ОН сказал:

— Я должен отметить вашу способность ориентироваться в событиях в части выполнения поручений. Для нас это является основным качеством нужных нам людей. Прошу вас, обрисуйте мне положение наших несчастных соплеменников в Южном Казахстане.

Об этом Пападопулоса не пришлось просить дважды. Движимый яростной ненавистью к Советской власти, он мог часами разглагольствовать о «притеснениях, гонениях и унижениях», которым якобы подвергаются греческие подданные, живущие в Кентау. Приводил множество выдуманных фактов и случаев.

Консул попросил его представить в письменном виде информацию о Георгии Химанидисе, священнике Николае Сарианиди и других греках, приезжавших в Москву в посольство по вопросу выезда в Грецию. За это якобы они подвергались задержанию, а теперь им запрещен выезд из Кентау. Заметив, что Пападопулос хочет что-то сказать, Венеционос с мягкой улыбкой добавил.

— Я понимаю вас, мой друг. Труд ваш будет вознагражден не только визой...

Консульское обещание заглушило и страх, и последние угрызения совести. Пападопулос понял, чего от него ждут, и недостаток фактов стал возмещать обильными выдумками, расписывая самыми черными красками положение греков в Советском Союзе, и особенно в Южном Казахстане.

Все письменные донесения хорошо оплачивались, а жизнь в столице стала много приятнее, так как Пападопулоса теперь по приезде в Москву поселяли в фешенебельную гостиницу «Турист». Кроме сочинения клеветнических заявлений о жизни греков в Советском Союзе, Георгий усердно выполнял и другие щекотливые поручения консула. Постепенно он стал профессиональным шпионом, активно действующим на территории Южного Казахстана.

Подчиняясь его указаниям, занялся написанием клеветничееких заявлений и Георгий Химанидис. Ему поручено было собрать и доставить в Москву как можно больше различных жалоб, заявлений и других документов о «положении греческого населения в Южном Казахстане». Пасквильные писания Пападопулоса и Химанидиса были использованы в официальных документах греческого посольства в Москве и МИДа Греции. Кое-что из их писаний появилось в греческой печати, развернувшей ярую антисоветскую пропаганду.

Все эти действия вызвали осуждение в прогрессивных кругах Греции. Афинская газета «Авги» на своих страницах задавала вопрос: «Чем руководствовалось правительство Караманлиса, проявляя вдруг трогательную заботу о греках, издавна живущих в СССР?» И далее там писалось: «Недопустимо, чтобы в момент, когда наметилась разрядка международной напряженности, правительство проводило политику, противоположную национальным интересам и направленную на осложнение отношений с Советским Союзом». Там же указывалось, что Правительство СССР искренне стремится к дружбе с Грецией, что в период героической борьбы греческого народа за свою свободу и независимость русские люди проливали свою кровь, сражаясь с с иноземными поработителями на многострадальной земле Эллады.

Однако Венеционос и Моливиатис, выполняя указания своих хозяев, развивали деятельность по дальнейшему обострению отношений с Советским Союзом. Для большего эффекта они предложили Пападопулосу написать письма в ООН и на имя премьер-министра Греции Караманлиса и переправить их за рубеж с каким-нибудь иностранцем.

Пападопулос теперь ни от чего не отказывался. Оплата иудиных услуг в иностранной валюте его очень устраивала, а обливать грязью Советскую страну стало делом привычным. И вот он сочиняет свои пасквили, громко именуи их «меморандумами». Они пестрят выражениями вроде «железный занавес», «рабство под пятой коммунистом, и даже сочиняет махровый антисоветский текст к гимну Советского Союза. Оставалось найти человека, с которым можно было бы отправить эти «произведения» за Границу. Тут ему вроде бы улыбнулось счастье. Зимой из Греции приехал в Кентау господин Харлампиди для свидания с матерью и сестрой, с которыми он не виделся более тридцати лет. Харлампиди свободно владел русским языком.

Пападопулос несколько дней присматривался к нему, прежде чем познакомиться. А потом стал усиленно обхаживать. новоявленного друга, приглашал его в гости, снабжал деньгами, подарил фотоаппарат «Зоркий», а когда узнал, что Харлампиди в период оккупации Греции фашистской Германией сотрудничал с английской разведкой и проходил подготовку для работы в тылу противника, решил, что этому человеку можно довериться. И уговорил Харлампиди взять с собой пакет с документами для греческого правительства и ООН.

Проводить уезжающего Харлампиди на вокзал приехало много народа, родные и близкие знакомые. Незадолго до отправления поезда в вагон зашел племянник Пападопулоса Христо и подал Харлампиди пакет с лимонами. Брови Харлампиди дрогнули при столь неожиданном «подношении». Не увидев в толпе провожающих Пападопулоса, он совсем было решил, что документы везти не придется... Чуткие глаза матери сразу заметили что-то неладное, и она попыталась предостеречь:

- Сын мой, будь осторожен, не делай ничего, что может навлечь на тебя неприятности. Береги себя.

Слова матери не успокоили, а наоборот, усилили опасения Харлампиди. Когда поезд тронулся, он залез на верхнюю полку, отвернулся к стене и попытался уснуть, но пакет с лимонами, положенный под подушку, не давал ему сомкнуть глаз. Тогда он решил ознакомиться с содержимым пакета. Осторожно вытащив бумаги, прикрывая их от посторонних взглядов своей спиной, он лихорадочно принялся читать. Чем дальше он углублялся в написанное, тем страшнее ему становилось. «Так вот какие документы просил увезти за границу. Но это же...» Не в силах дольше лежать, Харлампиди засунул ужасные бумаги в карман и тяжело спрыгнул с полки. Он был весь в испарине, сердце тревожно колотилось, казалось, что соседи по купе смотрят на него с подозрением. Он вышел в коридор и прижался лбом к холодному стеклу окна... По коридору проходили пассажиры из соседнего вагона и оживленно обсуждали событие: в одном из вагонов произошла кража, и милиция производит проверку документов и личных вещей пассажиров.

Панический ужас овладел Харлампиди. «Попасть в руки советских чекистов с бумагами, в которых что ни слово, то ложь! Что делать?» К счастью, поезд стал сбавлять ход, в окне замелькали пристанционные постройки, поплыла гранитная платформа, вагон еще раз дернулся на остановке как раз напротив здания вокзала. Харлампиди стремглав кинулся вон из вагона... Выскочив на платформу, он побежал в здание вокзала. Здесь он огляделся. Людей не было: кто ушел встречать, кто сам торопился занять место в вагоне. Несколько пассажиров с поезда промчались к буфету, не обращая внимания на одиноко стоявшего мужчину. Харлампиди еще раз оглянулся, сунул на подоконник пакет, с облегченным сердцем вышел на перрон и быстро вошел в тамбур вагона, словно бы тут и пробыл всю стоянку. Наконец звякнул колокол, раздался свисток кондуктора, локомотив дал гудок, вокзал медленно поплыл мимо вагона. Харлампиди облегченно, всей грудью вздохнул: никто не выскочил из вокзала и не бросился вслед поезду. Теперь его беспокоило одно: как оправдаться перед Пападопудулосом? За длинную дорогу он передумал сотню всяких версий, а из Одессы позвонил родным и сообщил, что в дороге у него украли чемодан, и просил передать привет Пападопулосу...

Узнав о сообщении Харлампиди, Пападопулос обеспокоился. И не зря. Документы, оставленные на подоконнике маленького вокзала, вскоре были обнаружены и переданы в органы милиции, а оттуда в КГБ. Чекисты получили тоненькую ниточку, которая привела их в Кентау. Сопоставив сотни мелких фактов, чекисты решили первую часть головоломки.

Поскольку документы были адресованы в ООН и премьер-министру Греции и содержали заведомую ложь о жизни в Советском Союзе, их могли отправить только с иностранцем. Судя по содержанию, письма были отправлены из Кентау. Какой же иностранец был в этот день в Кентау, вернее, выехал из него? Стало известно, что в это время в городе находился Харлампиди и именно в этот же день он уехал с московским поездом. А документы были обнаружены после прохода именно московского поезда. Следовало предположить, что бросить их мог только Харлампиди, который скорее всего ознакомился с их содержанием и попросту не рискнул везти с собой. Удалось найти проводника вагона, который вспомнил о том, что пассажиры вагона, в котором ехал иностранец, обсуждали якобы случившуюся в соседнем вагоне кражу.

Все встало на свои места. Документы мог выкинуть только Харлампиди, потому что из Чимкента, Кентау, кроме него, никто в эти дни не выезжал. Теперь предстояло ответить на вопрос: от кого он их получил? Началась кропотливая работа по выяснению круга знакомых семьи Харлампиди. Удалось узнать и о том, как старательно обхаживал иностранного гостя Пападопулос, и тут чекистам припомнилось, что были сигналы о его безответственных высказываниях. В свое время их, правда, отнесли к обиде Пария по поводу фельетона. Но теперь, когда было известно, что Пападопулос дважды посещал греческое посольство, эти разговоры предстали в ином свете. Конечно, Пападопулос мог передать подобные документы в посольство, а этот пакет иностранцу вручил кто-либо другой. Чекисты пали работать по обеим версиям.

Место уехавшего Констандопулоса в неофициальном амплуа занял второй секретарь — Моливиатис. К нему-то и явился Пападопулос. Представив отчет о своей деятельности за последние месяцы, он опять напомнил об активном участии Георгия Химанидиса и закончил своей обычной просьбой: побыстрее оформить ему визу на выезд из Советского Союза. Он все еще не догадывался, что именно такая деятельность нужна его хозяевам здесь, на территории Советского Союза, и они не заинтересованы в его отъезде.

Внимательно выслушав отчет и делая вид, что полностью сочувствует Георгию, Моливиатис пообещал свое содействие, а пока дал важное задание: выехать на Кавказ, собрать сведения о военных объектах, а также о промышленных предприятиях и сфотографировать их.

— А это, так сказать, на дорожные расходы,— заключил беседу Моливиатис, вручая Пападопулосу большую сумму денег.

Из Москвы Георгий выехал на юг поездом Москва— Новороссийск, запасшись большим количеством пленки, которую купил через свою приятельницу. Соседкой по купе оказалась молодая женщина — Елизавета В. с маленькой дочкой Наташей.

Знакомство завязалось быстро. Уже через полчаса Георгий знал, что Лиза — москвичка, муж у нее служит в Арктике, а она с дочкой едет в Геленджик на курорт по путевке, что ее очень беспокоит дальнейшее, так как с детьми в санаторий не пускают и, если она не пристроит дочь куда-либо, не пришлось бы возвратиться.

Назвавшийся Юрием Пападопулос предложил ей свою помощь: он тоже едет в Геленджик, у него там есть знакомые. Из Новороссийска они уже ехали вместе, а к вечеру девочка была устроена на квартире у пожилой женщины — знакомой «Юрия».

С этого дня они не расставались: купались, загорали на пляже, теплыми южными вечерами подолгу бродили по кипарисовым аллеям. В один из таких вечеров Георгий предложил:

— Хотите, Лиза, я покажу вам весь Кавказ?

Она весело согласилась. Начались совместные поездки, На такси, автобусах и электричках они объехали все Черноморское побережье Кавказа. Кружились они вблизи военных аэродромов, когда там проводились полеты, возле оборонных предприятий, портовых сооружений. Старался Пападопулос отыскать ракетные части. И везде, где бы они ни находились, Георгий неутомимо щелкал затвором фотоаппарата. Елизавета позировала ему всюду: на берегу моря, возле каких-то строений. В поисках нужного фона приходилось взбираться на скалы или продираться сквозь заросли кустарника.

Так пролетел месяц. Возвратились в Новороссийск и сумерки и остановились переночевать у одного дальнего родственника Пападопулоса. С веранды этого дома Георгий утром сделал еще несколько снимков. Отсюда, со взгорья, открывался вид на акваторию порта. Весь он, с кораблями у причалов, с ажурными стрелами кранов, с длинными приземистыми пакгаузами лежал как на ладони. Видны были даже антенны радарных установок, вращающихся на дальнем мысе.

Обратный путь в Москву проходил менее весело. Георгий стал мрачен, с Елизаветой говорил все холоднее и больше молчал, отвернувшись к окну. Расстались они в центре Москвы совсем сухо. Георгий пообещал как-нибудь заглянуть.

Знакомство с Лизой было им использовано исключительно для маскировки шпионской работы, а она просто ни о чем не догадывалась. Однако, когда Пападопулос был разоблачен, ей пришлось предстать перед судом в качестве свидетельницы. Много горя принесла ей эта мимолетная связь, горькими слезами заливалась молодая женщина, узнав, в какую авантюру вовлек ее симпатичный, обаятельный и такой любезный и щедрый мужчина. Ей пришлось проехать по тому же маршруту еще раз, но на этот раз — со следователем.

Расставшись с Елизаветой В., Георгий отправился к другой «подруге»:—Цилии 3. В этот раз она была особенно нужна Пападопулосу. Вернее не она, а ее фотолаборатория, в которой он и заперся почти до утра. Нужно было проявить и отпечатать довольно обширный материал и передать его в посольство Моливиатису.

Наутро, отдохнув и приведя себя в порядок, Пападопулос направился в греческое посольство. Бодро шагая по тротуару и помахивая чемоданчиком, он весело оглядывал московские улицы. Навстречу ему шел высокий мужчина в темно-синем костюме. Инстинктивно Пападопулос отскочил было в сторону, но его крепко ухватили за руки, а у тротуара уже притормаживала «Волга». Шпионской карьере Пападопулоса был положен конец.

...Оставшись в Кентау без Георгия, Химанидис не прекратил своей деятельности. А задержание его органами милиции за нарушение паспортного режима, казалось, усилило сто злость и влило в него новые силы. Но все же он был напуган и выходил теперь только вечером, осторожно озираясь по сторонам. Деятельность его заключалась в поисках недовольных греков, желающих уехать из Страны Советов. Он всячески склонял таких к составлению заявлений о желании покинуть СССР, обещая переслать их в греческое посольство, вел обработку доверчивых людей с антисоветских позиций. От себя и своих сыновей написал жалобу на имя министра внутренних дел Греции. В этом заявлении, содержащем ту же клевету на положение греков в Казахстане, был призыв к греческим властям: «Освободить греков из-под тирании коммунистов». Но теперь, когда Пападопулос уехал неизвестно куда и насколько, у Химанидиса возникла проблема, как доставить подготовленые документы в греческое посольство.

К этому времени Химанидис попал в поле зрения чекистов. Стало известно о его антисоветских высказываниях, а факты, которые он упоминал в своих разговорах, очень походили на те, что приводились в документах греческого посольства и МИДа Греции. Стало известно, что Химанидис упорно ищет человека, едущего в Москву. Это насторожило чекистов: видимо, Химанидис хотел что-то переслать в посольство с надежным человеком, не решаясь доверить письмо почте. Было решено, что ему следует помочь с оказией...

Тетушка Харитиди получила направление на лечение 

в одну из больниц Москвы и стала собираться туда. Едва слух об этом дошел до Химанидиса, он тут же навестил ее. Расспросив о здоровье, посочувствовав, что пожилой женщине приходится ехать в такую даль, Химанидис незаметно перешел к интересующей его теме.

— Я пока, слава богу, чувствую себя ничего, а на родине, надеюсь, мне будет еще лучше. А вы, тетушка, не собираетесь уехать в Грецию?

 — Да нет. Что мне там делать?

— А я хоть сейчас туда бы улетел. Только вот никак но могу переслать документы в посольство. Все надежного человека нет. Может, вы мою просьбу выполните?

— Где уж мне! Я ведь неграмотная. Да и в Москве до сих пор ни разу не была.

— Ну, вам и искать ничего не надо и ездить никуда не придется. Вот только позвоните консулу Венеционосу по телефону и скажите, что привезли документы старика Химанидиса и где вас найти.

В Москве Харитиди определили на стационарное лечение, и она в первые дни из больницы никуда не выходила. Через несколько дней, путая греческие и русские слова, она кое-как рассказала соседкам по палате, что ей надо позвонить греческому консулу. По ее просьбе одна из женщин помогла набрать номер телефона, записанный на аккуратно свернутом листке бумаги. К телефону подошел сам консул.

Тетушке Харитиди польстила любезность господина Венеционоса, и она тут же поспешила поделиться с женщинами, какой он заботливый, обещал даже сам через час приехать к ней. Тетушка Харитиди не обратила внимания, что слушавшая ее рассказ санитарка тут же ушла, и еще добрых полчаса умилялась, мол, что значит — родина» даже здесь чувствуется ее забота. Наконец, тетушка Харитиди спустилась в вестибюль и стала ждать Венеционоса.

После приветствий они сели. Венеционос обратил внимание, что слева и справа были люди, но выбирать не приходилось. А тетушка Харитиди, не помышлявшая ничего дурного и не подозревавшая ни о чем, заговорила:

- Старый Георгий Химанидис просил меня передать вам привет. А еще он просил отдать вам его документы, потому что он хочет выехать в Грецию.

При имени Химанидиса мужчины с обеих сторон стали прощаться с больными, и Венеционос, отлично говоривший по-русски, понял их и обрадовался, что они сейчас уйдут, но тут тетушка Харитиди протянула ему пакет, и Венеционос машинально взял его. В то же мгновение что-то ослепительно блеснуло, а кисть господина греческого консула схватила сильная рука только что прощавшегося мужчины. Венеционос попробовал вырваться и сунуть пакет в карман, но это не удалось.

Венеционос сник: его поймали с поличным. И он понимал, что никакие увертки не помогут, так как он не сомневался, что в пакете были не документы Химанидиса, а очередные пасквили и донесения.

Задержание Пападопулоса и Венеционоса с поличным было проведено блестяще. В руки советских чекистов попали неопровержимые материалы, подтверждающие, что Пападопулос и Химанидис вели антисоветскую и шпионскую работу, а Венеционос и Моливиатис занимались деятельностью, несовместимой с положением дипломатических работников.

Греческие дипломаты-разведчики были выдворены из СССР, а Пападопулос и Химанидис привлечены к ответственности за свою шпионскую деятельность.