Страница - 2

ПИСАТЕЛЬ «ВЫХОДИТ ИЗ ЛИТЕРАТУРЫ»?

В. Вадиков — Арк. Арцишевский («Мегаполис»)

A. А.: — Хотя, как известно, рукописи не горят и словесное искусство тоже вечно, все-таки положение литературы в наше время вызывает тревогу. Что-то странное с ней происходит. То ли писатель исчез или сократился как вид, то ли самый читающий наш читатель изменил ей, поглощенный проблемами выживания или наживы. Мой собеседник — доцент кафедры русской и зарубежной литературы Виктор Владимирович Бадиков. Конечно, в короткой беседе не исчерпать нашей темы — современный литературный процесс в Казахстане. Но и все-таки — что это такое, что происходит теперь в литературе и писательской среде?..

B. Б.: — С распадом Советского Союза изменились и формы литературного развития, или процесса. Прекратила свое существование 10-тысячная, собственно, политизированная профсоюзная организация литераторов — Союз советских писателей. Работники пера тоже поторопились заявить о своем национальном размежевании. Казалось бы, падение политического диктата Москвы должно было еще больше «сплотить творческие ряды», независимо от цвета писательских билетов. Но советский писатель, прошедший долгую школу идеологического коллективизма и обязывающей к послушанию государственной дотацией, оказался и в одиночестве и на мели. Теперь никто его идеологически не поучает и не контролирует, но и за талант платить не собирается, если его книги не имеют спроса.

A. А.: — Но позвольте, разве это плохо, что распался гигантский литературный колхоз, с его парадными съездами, присягами на верность партии, культом соцреализма, идеологической перестраховкой? Зачем нам 10 тысяч писателей, нам и 10-ти хватит, настоящих...

B. Б: — Все так, и все же непривычно было наконец-то получить ту самую желанную свободу, а вместе с нею нищету и равнодушие со стороны читателя и государства. Да, у нас теперь свой собственный Союз писателей Казахстана, свои голубые билеты. Но никакие секции его (поэзии, прозы, критики и т.п.) не работают, итоги литературного года ни подводятся, Дом творчества едва ли не превратился с легкой руки арендаторов — в публичный, здание писательского союза больше, чем наполовину принадлежит все тем же ловким арендаторам — и знаменитый писательский кафе-бар «Каламгер» и даже, простите, туалет, а редакции «Казак эдибиети», «Простора» занимают минимум «жилой» площади...

A. А.: — Но ведь, в конце концов, писатель работает у себя дома, а для встреч и обсуждений место всегда найдется.

B. Б.: — Конечно, дело не в баре, а в наличии дискуссионного творческого клуба. Совсем не обязательно, как раньше, проводить плановые заседания, отчеты, собрания, важно ощущение цехового литературного братства, сообщества непохожих талантливых людей. Несмотря на свой обычный эгоцентризм писатели все равно тянутся друг к другу, «слушают друг друга», по словам Виктора Шкловского. Вспомните, сколько творческих объединений и групп, кстати, со своими кафе, журналами, издательствами и магазинами, возникло в самые трудные, первые пореволюционные годы!..

Теперь же книги выходят так редко и неожиданно, что даже удивительно, что они все-таки выходят. Издают их иногда и наши государственные издательства (кроме всяких МП и АО) но за «твои» деньги. А их надо иметь немало, и лучше в лице мецената, к которым редкие счастливчики немедленно проникаются самими нежными чувствами — в виде посвящений на титулах своих книг. Ничего зазорного, если только не впадать в подобострастие.

В былые времена можно было спокойно пописывать и почитывать. Раз в три года член СП имел право издать книгу за счет государства. Если он творил в соответствии с социальным заказом партии, ему были гарантированы прижизненная слава, деньги, собрания сочинений. Издательства, составляя тематические планы, определяли его читателя (по возрасту и профессии) и ставки гонораров. Пиши — не хочу!

A. А.: — А теперь — пиши для себя, в стол?

B. Б.: — Ну почему же. По-моему, как бы там ни было, писатель всегда пишет в надежде на читателя, А теперь еще больше, чем раньше, должен писать в надежде на самого себя. Теперь, известно, на литературный заработок не проживешь. Необходимы предприимчивость, деловая хватка, запасные профессии. Многие писатели стали теперь «многостаночниками»: они не бросили своего главного труда, но параллельно активно работают в издательствах, редактируют газеты, журналы, подчас весьма далекие от изящной словесности, как, например, Аким Тарази — редактор экономического журнала «Каржи каражат». Другие открыли собственное дело, как Бахытжан Канапьянов, директор издательского дома «Жибек Жолы», третьи, как И. Щеголихин, стали членами парламента.

A. А.: —Но главное, пожалуй, в том, что писатель (в основном это пока бывший советский писатель) все больше осознает необходимость «выхода из литературной профессии во «вторую профессию», как это было у Толстого, у Фета» (Б. Эйхенбаум). И самое главное — осознает рыночную профессионализацию литературного труда. Сошлюсь на Пушкина, который еще в 1836 году писал: «Литература стала у нас значительной отраслью промышленности всего около 20 лет. До этих пор она рассматривалась только как занятие изящное и аристократическое… Как вам это нравится — «промышленность» ?

B. Б.: — Признаться, мне пока известны два образчика такой «промышленности» — «писание авантюр», т.е. смеси детектива с мелодрамой, и, наверно, «мыльный оперы» — в принципе то же самое, но в форме телесериалов, подобных нашему «Перекрестку». Меня, как читателя и зрителя, это только удручает, тем более что некоторые наши незаурядные писатели, принимавшие участие в сценарной «авантюре» «Перекрестка», печатно протестовали против такой «промышленности».

Каждый выбирает, что умеет и хочет, нередко — просто деньги в обмен на свою индивидуальность. У Пушкина речь о другом — «не продается вдохновенье, но можно рукопись продать...», труд художника имеет социальную, а значит и товарную ценность, и это дает ему право на духовную и материальную независимость. Нам до этого еще, может быть, далеко, но раз мы рке пошли по этому пути, то значит рыночное «рабство», или несвобода, вредят творчеству гораздо меньше, чем идеологический диктат и цензура.

A. А.: — Что же, это, может, и обнадеживает, но жизнь писателя легче не становится. Насколько я знаю, писательская миграция, а точнее эмиграция, у нас все еще продолжается. Это что — тоже влияние «промышленности» или..?

B. Б.: — Помните, у Галича — «Уходят, уходят друзья, Одни в никуда, а другие...

A. А.: —… в князья?»

B. Б.: — Не думаю, положение «князя» истинного художника не спасает...

К великой нашей горечи, во-первых, уходят из жизни. Склоним головы перед памятью тех, кем гордилась и гордится наша казахстанская литература — Гафу Каирбеков, Абу Сарсенбаев, Николай Ровенс-кий, Максим Зверев..

Другие, слава Богу, здравствующие, покидают Казахстан чаще всего по причинам семейно-личным и бытовым, как Юрий Герт, Галина Чер-ноголовина, Руфь Тамарина. Не думаю, что подались «в князья» Евгений Курдаков и Анатолий Загородний. И там — в России, и там — на самых дальних берегах их ожидает та же самая «промышленность», быть может, еще более жесткая и безжалостная. Грустно все это. Что тут скажешь — сроднились, слушая и ощущая друг друга рядом, в самые разные времена. Иногда, даже обидно — значит, мы, остающиеся, им уже не нужны. Но будем выше обид! Если хочется, то сердцу не прикажешь, останавливаться не надо. Хотя в утешение остающимся (в первую очередь!) я вспоминаю известного грузинского философа Мераба Мамардашвили, которому друзья советовали избавиться от опеки КГБ, уехав за границу. Он принципиально остался. И знаете, почему? Если, согласно Декарту, — считал Мамардашвили,— константой человеческого существования является способность мыслить, то не все ли равно, в какой точке земного шара это делать.

A. А.: — Ну, я надеюсь, что и наших путешественников эта способность нигде и никогда не покинет. А какая мыслительная деятельность наблюдается сейчас в казахстанской точке? Первое впечатление — что мы помешались на чернухе и порнухе (наверно, это одно и тоже), что собственная наша литература в таком загоне, что и говорить не о чем.

B. Б.: — Ну почему же. Мусорный поток макулатуры, или чернухи, по-моему, заметно пошел на спад. Не в количественном отношении, еще почти все полки забиты детективно-эротической продукцией. Но читатель уже опомнился и снова потянулся к классике, к подлинной литературе современности. Уже нет-нет да и мелькнут в книжных магазинах имена Абая, Есенина, Платонова, философов «серебряного века» — Н. Бердяева, Н. Лосского, С. Франка, В. Розанова (в магазине «Академкнига» работы этих и других авторов, ученых и философов, бывших в советское время под запретом, теперь уже присутствуют постоянно). Наши алматинские госиздательства, давно рке дышащие на ладан, за последние три-четыре года выпустили Собрание сочинений М. Симаш-ко (трехтомник!), избранное Р. Тамариной, О. Постникова, сборник повестей «Газеты за шкафом» Вл. Берденникова, стихотворные сборники «Антракт» И. Потахиной и «Диалоги с надеждой» Л. Шашковой, переизданием вышла и сразу же исчезла с прилавков публицистическая книга «Джут» В. Михайлова (трагическая история советизации и коллективизации казахского аула). Это наш «золотой запас», свидетельство присутствия и активного участия подлинных художников слова в нашей трудной, порой жестокой действительности.

A. А.: — А новые имена?

B. Б.: — Их не так уж много, но они есть. И здесь делают свое благородное дело наши газеты и журналы («Простор», «Ай», «Нива», «Аполлинарий», русско-немецкий альманах «Феникс»), которые теперь не боятся печатать молодых, (не по возрасту, а по времени первой встречи с читателем). Так, например, в «Просторе» появились интересная проза Н. Веревочкина, А. Баянова, В. Толмачева, стихи В. Шем-шученко, газеты «Наше время», «Новое поколение», журнал «Ай» публиковали главы из оригинального, публицистически-острого романа Валерия Филатова «Восхождение Суня». На русском языке вышли «Книга судеб» Д. Досжанова, «Путь к черной звезде» А. Тарази, исторический роман Е. Турусова «Последний поход Тамерлана» (перевод Ю. Кунгурцева). К сожалению, до сих пор не нашел своего издателя роман известного казахского писателя К. Искакова «Легенда о земле Беловодье» (перевод Ад. Арцишевского)… Конечно, я назвал сейчас далеко не всех, не забудем, например, маленькую, но талантливую книгу стихотворений Станислава Ли «Гряда», изданную на собственные средства, а также сборник повестей К. Кабдрахманова «Одиночество: дом без стен, душа без дома...».

A. А.: — Значит, процесс не просто пошел, но, вероятно, и не прерывался? Похоронные настроения по поводу современной литературы были преждевременными, и мы, как в прежние, застойные времена, можем закончить на оптимистической ноте?

B. Б.: — В очеловечивании людей главную роль играл не только труд, но и искусство. И, слава Богу! «Хомо сапиенс» — не просто разумное, но и творческое существо. Ну, бывают периоды «одичания», однако мы приходим в себя. Потому что всегда, порою даже бессознательно, ждем, чтобы «божественный глагол» искусства коснулся нашего слуха и расковал наш «пленный дух», открыл нам «смысл общего и отдельного существования», тоже приобщил нас к творчеству.

Вот в прошлом году, по инициативе А. Шмидта, в Союзе писателей объявили День поэзии, пригласив всех желающих. Так участников оказалось столько (от школьников до пенсионеров, от профессионалов до любителей), что чтение стихов затянулось на несколько часов, и то не все успели «высказаться». Разве это не здорово? разве не о чем не говорит?..

Но когда А. Шмидт по материалам этого Дня подготовил книгу, издателей не нашлось — поэзия нерентабельна. Может быть, сейчас что-то изменилось, не знаю. Почему бы нашему государству не проявить здесь свою демократическую, просветительскую рачительность. Ведь она всегда была и будет рентабельной в самом высоком, духовном, человеческом смысле.

A. А.: — И в материальном тоже.

B. Б.: — Безусловно.

Март 1996 г.