Страница - 17

Таят свои надежды родители Жумагула, скрывают ото всех. И все же кто-то разведал, подслушал нечаян­ное слово, и поползли по аулу слухи о несметном богатстве жениха и невесты.

Прошло несколько дней. Как-то вечером Амре задержался с табуном у водопоя. Камария в это время стояла перед юртой, разговаривала с женщинами - они собрались доить овец. Овцы и ягнята, толкаясь и громко блея, бежали к аулу. Мальчик-пастух поравнялся с женщинами, закричал:

- Суюнши, суюнши! Дядя Жумагул приехал!

Оживился аул, зашумел. Еще бы: всем давно не терпелось увидеть удачливого жениха.

Женщины забегали из юрты в юрту. Дети понеслись по аулу, оповещая всех громким криком. Всполошились и старушки, оборвалась их мирная беседа у колодца.

У большой белой юрты Амре собрался весь аул. Вдали послышался звон бубенцов. А вскоре показалась и удалая тройка, летящая словно птица. Народ рас­ступился, и ямщик лихо осадил лошадей. Пошли тут объятия, поцелуи, расспросы о здоровье, о родных, о знакомых. Жумагул переходил от одного родича к другому. Хадишу окружили женщины. Камария расцеловалась с ней, обняли Хадишу и другие - те, что постарше. Утихли первые волнения встречи, и народ стал внимательно присматриваться к приезжим. Очень они отличались по виду от жителей аула.

Жумагул и Хадиша были настоящие горожане. Одеты опрятно, легко и красиво, по сезону. И гово-

рили не так, как здесь. Жумагул вставлял в свою речь какие-то непонятные, даже смешные на здешнее ухо словечки. А Хадиша в толпе аульных женщин и девушек и вовсе казалась диковинной птицей.

Вошли гости в юрту, уселись на почетное место. И тут многим не понравилось поведение горожанки. Она все наклонялась к уху супруга, шептала. Будто недовольна была или осуждала тех, кто пришел ее встречать. Острые на язык женщины сейчас же заметили ее «культур». Начались смешки, люди стали перешептываться. Пусть не слишком заносятся горожане, в степи живут не такие уж простаки.

Амре сидел хмурый, молчаливый, недовольно косился на развеселившихся гостей. А Камария, хоть и замечала все, виду не подавала, по-прежнему ласкала и угощала Жумагула.

Недолго присматривались друг к другу свекровь и сноха. «Культур» горожанки не помешала им сбли­зиться. То же произошло с Амре и его образованным сыном. Все четверо очень скоро нашли общий язык. Ведь важный и сложный вопрос о разделе имущества занимал равно их всех. Молодые оказались здесь не менее матерыми, чем их старые родители. В скупой расчетливости сноха и «ученый» сын даже превзошли стариков. И не стало в этой четверке молодых и старых, ученых и неучей, мысль о богатстве крепко сплотила всех. День, другой - и раскрыли они друг другу души, не стесняясь, выло­жили то тайное, что скрывали ото всех. Камария не уставала напоминать:

- Расходы растут, а прибыли вовсе нет. Скота все убавляется да убавляется. Пора вам позаботиться о стариках. Как уж хотите, а постарайтесь.

Аппетиты росли: если поначалу приданое невесты казалось значительной прибылью, теперь забыли о нем и думать. Как прибрать к рукам наследство Максута, отобрать его у старухи - вот что было сейчас на уме.

Раньше об этом Жумагул и Хадиша между собой разговора не начинали. Думали каждый про себя. А тут, в степи забыли всякий стыд. Старики не церемо­нились, говорили прямо. Молодые не отставали. Камария скоро раскусила свою сноху. Поняла: поучать ее не требуется. Но на всякий случай нет-нет да заводила речь о наследстве, напоминала, чуть повод подвернется. А повода нет, так возьмет маленькую дочку Максута, Жамилю, на руки и приговаривает:

- Внученька моя родная, скоро ли утешишь нас стареньких твоих бабушку да дедушку, станешь хозяйкой всего добра. Ждем не дождемся от тебя помощи. Смотри, забери все у старухи, все забери! - И она легонько дергала за уши Жумагула и Хадишу.

А у Амре свои планы. Придумал он еще способ увеличить богатство. Был у него тут в ауле дружок - богач Жангозы. Попала раз тому на глаза маленькая Жамиля.

- Хорошая у тебя внучка, - похвалил ее. - Как раз невеста моему меньшому, знаешь, прошлым годом который народился. Посватаю я ее у тебя, Амре, как думаешь?

Очень понравилось это Амре. Рассказал обо всем Жумагулу. А тот почему-то заартачился:

- Не пришло время. Народ-то как поглядит? Ведь если говорим о разделе имущества, что под старухиной рукой, так это для ее же внучки. Все своей родной, дочери сына, отдаст, чего уж там. А тут? Соглашусь на сватовство, тогда как с этим разделом выкручиваться стану? Да и народ... Совестно все же.

- Народ, народ! - ворчал Амре. - Будешь слушать, что народ говорит, нищим останешься. Тех, к кому удача идет, всегда ненавидят. Плюй ты на народ. Да и совесть твоя не больно нужна...

Ворчал Амре, но настаивать не стал. Сватовство отложили.

4

Сохли травы. Степь теперь уже не зеленела, стала бурой и серой. Все чаще народ поговаривал об урожае: чем отблагодарит земля тех, кто занялся ею?

Скот окреп на привольных пастбищах, у свежих водоемов. Подрос молодняк. Пришла пора подумать и о зиме. В аулах начали готовиться к осеннему кочевью. И аул аксакала Амре занят был тем же.

Загостились молодые в степи. Отдохнули на славу, посвежели. Не узнать бледных, слабеньких горожан, которых встречали тут весной. Народ в степи приветлив. По гостям да по праздникам, в веселье да смехе промелькнуло лето. Пора и в обратный путь.

Накануне отъезда Жумагул и Хадиша засиделись поздно вечером. Аул спал мирным, трудовым сном. Светила луна. То тут, то там вспыхивали тлеющие костры.

Молодые сидели рядышком, прикрыв ноги большим пуховым одеялом. Тихо беседовали. Подошла Кама­рия. Разговор пошел все о том же - о наследстве. Жумагул отмалчивался. Молча принял и оконча­тельное решение - действовать через Жамилю. Она хозяйка всего имущества. Это надо во что бы то ни стало узаконить любым способом. Дом со всем богатством должен быть записан на Жамилю. С тем и вернулись молодые в город. Встретились с друзьями, знакомыми, узнали о том, что произошло за лето. И о матери Максута друзья тоже рассказали: жива еще старуха. Сидит в доме, взяла к себе хромую родст­венницу. Тоскует по сыну. Молится да плачет.

Узнала о возвращении Жумагула и Хадиши и мать Максута. Всю ночь не гасила свет, тосковала. Днем зашла к ней Хадиша с Жамилей. Обняла старая внучку, горько плакала, прижимала к иссохшей груди. Помнит ли Жамиля отца?

Досадно Хадише, не терпится поскорее увести Жамилю. И, посидев ради приличия немного, ушла с дочкой от старухи.

Нет дела Хадише до горя старой свекрови. Дома сейчас же начала наставлять мужа:

- Не теряй времени даром, быстрее берись за дело. Друзей у тебя много, все устроят, помогут.

И пошли хлопоты! Куда только не обращались Жумагул и Хадиша по своему делу! От кого-то узнали: при училище есть совет, специально занимается защитой малолетних. Вот как раз то, что надо! Подала туда заявление Хадиша. Прикинулась несчастной сиротой. Расписала все так, что чуть не злодейкой мать Максута оказалась. И совет вынес решение: «Единст­венная и законная владелица всего имущества, остав­ленного Максутом, - его дочь Жамиля. Поскольку Жамиля несовершеннолетняя, надзор за ее имуществом поручить отчиму и опекуну Жумагулу».

Между прочим, в этом деле помог Жумагулу его общий с Максутом друг - Актай. Актай и сам зарился на богатство Максута. Все говорил своему неженатому брату: «Сидишь, время теряешь, где еще найдешь такую невесту, как Хадиша!» Но не вышло у них дело. Опередил Жумагул. Актай быстро переключился. Жумагул теперь влиятельным человеком станет, надо заслужить его благодарность. Вот и стал бывший друг Максута ходатаем по делам Хадиши и Жумагула.

А старая мать Максута не знала ничего, не ведала. Продолжала лить слезы по своему единственному сыну. И вдруг пришла новая беда.

Однажды зашел к ней Кондыбай, принес решение совета.

- Дом и все имущество теперь собственность Жумагула и Жамили. Не беспокойтесь, будете жить при них. На то воля бога.

Не ждала старая, что может прийти к ней горшее горе. Да, видно, сбылось предчувствие Максута. Поняла хорошо, чем грозит хозяйничанье снохи да нового ее мужа. Вот оно, когда пришло настоящее сиротство! К кому обратиться, кого о помощи просить?

Попробовала поспорить с Кондыбаем:

- Как же это так? Ведь имущество мое, досталось мне по наследству от мужа и родителей. Зачем же добро мужа и предков отдам не родному, а врагу своему, ненавистному Жумагулу? Нет такого права! Пусть лучше бедным раздам, а он и нитки не получит по моей воле!

Собрала последние силы, вытолкала за дверь Кондыбая.

Ушел Кондыбай, и стала мать Максута думать: как же ей быть? Поняла: сила на стороне врага ее, Жумагула, заручился он бумагой от государственного учреж­дения. Ничего не сумела придумать, принялась за молитву. И тут вспомнила Меирхана. Вот настоящий друг Максута, он поможет ей в беде.

Все рассказала Меирхану. Что надо еще Хадише? Забрала она давно все свои вещи. Зачем хочет отнять у старого человека последнее, крова лишить? Плакала, молила Меирхана. «Помоги» - заклинала памятью друга.

На другой же день отправился Меирхан к Жумагулу.

- Что ты затеял? Ты молодой, здоровый, да еще «ученый» к тому же! Совесть потерял, подумай, что сделать хочешь? Женился выгодно, копейки калыма не уплатил! Сам не бедный, прибавил богатство невесты, мало тебе? Старуху ограбить задумал!..

Отмахнулся Жумагул:

- Не я это дело затеял - Хадиша. Она меня слушать не хочет. Ее это касается, сама и решает. А ты брось умничать, только и знаешь других критиковать. Смотри, как бы самому не попасть в беду.

Не дошли слова товарища до сердца Жумагула. Ушел Меирхан, только и смог сказать на прощанье:

- Верно говорят: чем богаче человек, тем жаднее!..

А Жумагул распустил на всякий случай слух: завидует, мол, Меирхан чужой удаче, вот и лезет не в свои дела, досадно ему.

Узнала о том мать Максута. Поняла: не вышло у Меирхана ничего.

Так пропала последняя надежда. И как-то сразу сдала старая мать. Раньше хоть и горевала сильно, но голова сохраняла ясность, а лицо, застывшее в горе, казалось даже величественным. Теперь же все суетится, взгляд беспокойный, озабоченный. Иногда вдруг найдет на нее - мечется по комнате, хватает вещи, кричит...

• Не отдам, убей меня!.. Унесу... уйду я к моему Максуту!

А Жумагул не терял времени. Заручился законной поддержкой. В один нежданный день заявился в дом Максута с тремя милиционерами, предстал перед матерью умершего друга. Обвела старуха странным взглядом вооруженных милиционеров и Жумагула, поднялась и, шатаясь, пошла к неубранной постели. Начала хватать с нее все подряд, цепляясь за вещи худыми руками.

• Не отдам... убейте... Максут! - закричала и вдруг упала навзничь, раскинув руки.

И ушла к Максуту...

1922

ЖЕНИТЬБА

Тяжкий, неподвижный полдень. Небо ясное, ни облачка. Солнце высоко, почти над головой. Лучи его так ярки - нестерпимо смотреть, глаза закрываются сами. Накаленный воздух и в тени обжигает, мешает дышать. Люди изнемогли, жадно ловят малейшее дуновение - освежить расслабленное тело.

Одно спасение в такой день - юрта. Большая белая юрта. Тундук и двери широко распахнуты, гуляет ветерок. Только в юртах можно еще дышать. Аул, на днях прикочевавший на джайляу, устроился у реки, в высоких травах. От реки до далеких синих гор - степь. Золотятся неподвижные сегодня стебли степных трав.

Северный берег речки - длинная желтая седловина, от синих извилистых гор приходит сюда множество холмов. И все это вместе: золотая степь, узенькая лента речки в зеленых берегах, желтые холмы и белый аул, протянувший в небо сизые столбы дыма, - все дополняет друг друга. И в этом красота джайляу.

Аул ходжи Байбосына разместился привольно, в стороне от других. Захватил самое лучшее место. Тут и речка, везде узкая, разливается вширь, и травы поднимаются выше. Вокруг аула обширные пастбища и луга, а на них - несметные байские стада.

Десять юрт не теснят одна другую. А четыре из них - большие, белые - стоят совсем отдельно. Одна - юрта самого бая, две другие - сыновей, а четвертая покрыта новой кошмой, украшенной узорами, - это пятиканатная юрта невесты, дочери бая. Скоро здесь будет той.

Остальные - маленькие двух-трехканатные юрты. Не белые - черные, в дырах. Здесь живут работники - скотоводы.

В двухстах шагах от юрт вколочена в землю коновязь. Сейчас там только жеребята. А лошади на реке. Сбились в несколько табунов и стоят в воде, охлаждаются. В этот знойный полдень и животные изнемогают от солнца. Им еще хуже, чем людям, донимают беспрерывно жужжащие полчища оводов. Вот и стоят бедняги по брюхо в воде, хлещут себя по бокам хвостами, отгоняют надоедливых насекомых.

Совсем плохо коровам. Им и жара труднее, и холод. А овод - лютый враг. Коровы вовсе обезумели. Стоит послышаться монотонному жужжанию, и вот они уже несутся, задрав хвосты, по степи к аулу.

Аул Байбосына сегодня необычно оживлен. Вчера под вечер прибыли жених и сват. Теперь людям и жара нипочем. Настроение поднялось. Особенно у девушек. Всяк считает своим долгом заглянуть к жениху, поздороваться. Шум и гвалт растут, прибывают люди из соседних аулов. Они тоже хотят приветствовать жениха.

У белой юрты, где расположился жених, весело. Принаряженная сноха бая и соседские девушки то и дело забегают туда, выскакивают со смехом и шутками.

Дружки жениха с утра не выходят из белой юрты. Осушили уже немало вместительных чаш. Кумыс слегка ударил в голову, и сейчас здесь идет очень громкий разговор. Обычные шутки переходят в жаркие споры. Парни вскакивают, доказывают что-то, а потом опять смех. Очень притягательна сейчас юрта жениха. Шум, игры, шутки! И сквозь весь этот гвалт время от времени прорывается звук домбры и тонкий голос известного в степи певца Матая. Песни Матая всегда таят глубокий смысл.

Старики не считают приличным заходить в юрту к жениху. Они уселись особняком на берегу речки и ведут медлительную беседу. Сразу видно - почетные гости. Держатся важно. Приехали из уважения к жениху - знатному баю. Ведь жених Касым - человек не простой. Он недавно избран в председатели волисполкома соседней волости.

Родом Касым из знатного аула. В этом году он вел одну из предвыборных групп. Касым не батыр, не умелец, и вообще особых достоинств у него нет. А что народ избрал его волостным, то это в память отца. Не зря говорится: «Хоть криворотый, но пусть речь держит сын бая».

И как не оказать уважение жениху, если с ним приехал Оспан. Тот, кто продвигал Касыма в волостные начальники.

Оспан - известный человек. Он поставил уже четырех волостных. А сам всего-навсего не слишком грамотный учитель. Это не мешает Касыму утверждать: «Наш Оспан - настоящий ученый». Касым подметил у своего покровителя особый талант - необыкновенное уменье держаться высокомерно. Оспан большой любитель уважения и почестей, потому и привез его с собой жених. Почетный гость!

Правда, господин Оспан далек от нужд степной жизни, но «любовь к казахам» заставила его принять приглашение Касыма. И вот он здесь. Новый волостной намерен обзавестись токал - второй женой. Для этого и сосватал дочь Байбосына.

Касыму не больше сорока лет. Не беда, что лицо повредила оспа. Рябой он, зато плечи могучие. А на плечах огромная голова с солидным носом и редкой бородкой. Вот какой жених у дочери Байбосына. Красноречием не блещет, не привлекает к себе с первых слов. Зато, когда надо, очень понятлив. Вот хотя бы с Оспаном. Все, что ни скажет Оспан, принимает как великое откровение. Оттого, видно, и понравился он Оспану.

После утреннего чая Оспан счел необходимым немного прогуляться и вышел во двор. Скоро жара сморила его, но вернуться сразу в юрту было неудобно. Пришлось сделать вид, что заинтересовался жизнью села. В сопровождении приехавшего с ним «адъютанта» и толпы любопытных шествовал он от юрты к юрте и взирал с удивлением на все, что попадалось по пути. Можно подумать, видел это впервые: и овец, отдыхающих в тени, и скачущих с задранными хвостами коров. Заметил привязанного жеребца, встал в позу, покачал головой: «Жарко им бедняжкам! Что за жестокий народ эти казахи!»

Подошли к старухе, она варила курт. Оспан пришел в восторг.

- Что ты делаешь, бабушка? Ого, да это настоящее производство!

Сопровождавшие Оспана согласно кивали, пряча смешок, поддакивали: «У нас, казахов, бывает такое». Коротка память у человека. Забыл Оспан, как кру­тился, бывало, вокруг котла, не помнит и поварешки, которой охаживала его мать, если слишком надоедал. Забыл все и уставился сейчас на курт, будто никогда его не пробовал.

Погуляли и вернулись. Жених уже ждал Оспана. Отозвал в сторону: секрет есть. Пришлось снова выходить из прохладной юрты.

Отошли шагов на пятьдесят от аула, уселись на зеленой полянке. Касым нахлобучил шапку на брови, опустил глаза и начал:

- Слышал я тут один разговор, очень он мне не по душе. Вам известно, я сосватал дочь этого Байбосына. Родители девушки дали свое согласие и уже забрали от нас немало голов скота. И вот, пожалуйста, не знаю, что думают родители, но дочь объявила: «Сейчас у нас свобода, не хочу идти за него замуж, у него уже есть жена, да и старше он намного!» Приходила ее тетка, вот что передала: «Буду жаловаться, говорит невеста, в суд подам!» Что теперь получается? Вчера и сегодня звал ее - не идет. Заладила одно: «Не пойду!» Родители дали свое благословение на брак, и мы уже сосватаны. Мало того, я затруднил вас, привез сюда. Теперь все надежды на вас. Вы и для убегающего и для догоняющего опора! Жаловаться-то задумала вам. Если найдете возможным, легко сумеете отговорить ее от этой глупости. Вас она послушает.

Оспан изобразил глубокомыслие, потупил глаза, помолчал и решил:

- Хорошо, поговорю. Свобода свободой, но девушка должна приличие соблюдать. Казахских традиций отбрасывать не следует.

- Правильно! - одобрил довольный жених. - Не сказано же в твоем декрете, чтобы девушка отворачивалась от жениха. Так не должно быть!

Оспан не стал откладывать дела, тут же пошел к невесте. Это было даже интересно, он еще не видел ее. Миновал юрту жениха, у входа в разукрашенную юрту невесты задержался, вытащил из кармана расческу, пригладил волосы, приосанился, что твой петух, кашлянул и шагнул внутрь. Невеста сидела у постели, что-то строчила на швейной машинке. Больше в юрте

никого не было. На Жамилю не надо было смотреть дважды, чтобы понять - она красавица. Черные блес­тящие волосы украшены черной вышитой тюбетейкой, лицо оттого кажется особенно белым. Щеки яркие, носик аккуратный, прямой. Ладную полную фигуру ловко облегал плюшевый камзол, из-под него выглядывало белое платье. Одежда Жамили очень шла ей. Оспан совсем растаял. Даже захотелось сделать для девушки что-нибудь приятное. Он прошел на почетное место, сел и поздоровался. Жамиля слегка повела глазом и с достоинством ответила.

Мешая дело с шуткой, Оспан подобрался наконец к вопросу, который привел его сюда. Девушка повернула голову, удивленно вскинула брови. Оспану было совсем не легко. Выражаясь туманно, спотыкаясь то на одной, то на другой фразе он все-таки выговорил:

- Родители вас уже просватали. Жених - волостной начальник, уважаемый человек. Подумайте, не делаете ли вы ошибки, отказывая ему? Может, одумаетесь все- таки? - закончил он, жалко улыбаясь.

Слова эти нисколько не смутили Жамилю, она взглянула в глаза Оспану насмешливо и прямо.

- Не хочется верить, что это ваши мысли. Не смогли отказать приятелю, все-таки привез вас сюда, не так ли?

Оспан растерялся, не сразу нашелся, что сказать. Улыбнулся сочувственно и промямлил:

- Может, вы и правы, но высказал эти мысли я. Думаю, вам полагалось бы на них ответить.

- Пусть пришел бы кто другой, я бы не удивилась. Но вы? Вы образованный, известный человек. Мы здесь считаем вас нашим защитником. Думаем, вы за освобождение женщины, и вдруг - посредник в таком деле! К. лицу ли вам это?

- Ах, вы обижаете меня, - взмолился Оспан, - какой я посредник!

- Рада слышать. - Глаза девушки смеялись. - Жду от вас справедливости. Ваше положение, внешность, возраст заставляют думать о вас лучше.

Оспан не пытался возражать - он признал свое поражение и опустил голову, ожидая дальнейших упреков. Откровенность и остроумие девушки победили его. Последние слова упали в самую душу и родили нечаянную надежду. Что же, девушка ему под стать и красотой и умом. Жамиля же тем временем успела разглядеть и красивую русскую одежду «настоящего ученого», и приятное румяное лицо.

В ее душе шевельнулись ответные чувства. О женихе больше не вспоминали. Несчастный Касым, сжигае­мый двумя огнями - надеждой и безнадежностью, с нетерпением ждал Оспана. А вероломный посол уже строил планы - как бы самому добиться расположения красавицы.

Еще несколько откровенных слов - и заговорили как давние знакомые.

Жамиля все больше нравилась Оспану. Решимость его росла. Разговор уже вертелся вокруг заветного предмета. Оспан сыпал шутками, блистал, не впервой ему покорять красавицу-степнячку. Наконец решился, и высказал сокровенное напрямик. Девушка и тут не растерялась. Видно, случалось уже ей выслушивать признания. Ободрив влюбленного взглядом, сказала:

- Ваше желание может быть исполнено. Но выслушайте сначала мое...

Оспан не дал ей договорить. Вскочил, притянул девушку к себе, поцеловал. Жамиля смутилась, но не слишком. Опустила глаза, тихо проговорила: «Могут войти». А окрыленный Оспан уже требовал встречи наедине. Девушка улыбнулась.

- Какой вы быстрый. Не успели полюбить, а уже хотите наедине. Не надо торопиться. Сначала узнайте мое желание.

- Говори, говори скорей! - торопил Оспан.

- Слушайте. Пусть наша близость не будет мимо­летной. Если правда любите, давайте будем вместе на всю жизнь. Что вы теперь скажете?

Оспан не стал долго размышлять, вскочил с готовностью.

- Какие слова, милая Жамиля! Это же мое самое заветное желание. Давай теперь же решим: ты - моя, я - твой.

Что еще оставалось влюбленным? Договориться о свадьбе, конечно!

Обсуждали долго, в конце придумали: на днях Оспан, завершив дела в аулах, поедет в город. Вот тогда, по пути, завернет сюда и увезет Жамилю. А Жамиля все эти дни должна твердо стоять на своем и согласия на брак с Касымом ни в коем случае не давать. Так решили они и крепко обнялись, словно друзья после долгой разлуки. Жарки поцелуи влюбленных, трудно рас­статься. Но пока Жамиля считается невестой другого, надо уходить.

Жениху Оспан, конечно, не сказал правды. Пожаловался на девушку: «Я очень долго и серьезно убеждал невесту. Думаю, уговорить ее вряд ли кому удастся. Я и то не смог». Касым верил и не верил, но укорять не стал.

К вечеру по аулу пролетела весть: девушка отказала Касыму, не хочет идти за него. Какой стыд! Родители не знали, куда глаза девать. Перед всем народом осрамились. Однако ничего не поделаешь. Силой замуж не потянешь. Не те времена. Свадьбу, назначенную на завтра, отменили. Парни и девушки приуныли, затихли. Со вчерашнего дня готовились, и вдруг - не будет веселья. Невесту уговаривали, посылали целые делегации из родственников и близких - ничто не помогло. Пришлось объявить жениху: «Наша невеста что-то капризничает. Пожалуйста, не огорчайтесь. Дайте сроку пятнадцать дней, все уладим. Пройдет срок - приезжайте». Поздней ночью люди из свиты жениха начали разъезжаться по своим аулам. Уехал и жених.

Прошло пять дней. Аул Байбосына спал, утомленный жарким днем. Тихо подкатил тарантас, запряженный тройкой. Это Оспан приехал за Жамилей.

Никому не догадаться, что затеял Оспан. Он хитро повел дело. Вместе с Касымом покинул тогда аул Байбосына и все эти дни провел рядом с незадачливым женихом. Кто бы мог заподозрить недоброе?

Кони остановились у небольшого холмика, на краю аула, - так было условлено. Сюда должна прийти Жамиля. Оспан с нетерпением вглядывается в темноту - скорее бы, скорее! Как долго тянется время! Минуты стали часами. Все тихо. Оспан и его спутник прислушиваются, ждут. Высоко в поднебесье подмигивают звезды. Джигитам мерещатся фигуры людей. Нет, это только тени...

Прошло около часа. Вдруг ухо уловило слабый звон шолпы. А вот уже и разговор слышен. Идут двое. Мелькнуло белое платье. Жамиля! Оспан бросился навстречу. На голову девушки наброшен черный чапан - на всякий случай, чтоб не узнали. Вот Жамиля что-то тихо сказала своей провожатой, попрощались, и кони тронулись.

Город отсюда в ста верстах. Пока аул проснется и люди сообразят, что случилось, беглецы будут уже на месте. Кони мчат во весь опор.

Настало утро. В ауле хватились: где Жамиля? И только к обеду догадались - убежала. Но с кем? К вечеру весть о побеге дошла и до аула Касыма.

А на следующий день народ узнал: побег - дело рук Оспана.

1923

В СКЛЕПЕ СЫБАНОВ

Аул раскинулся по южному склону Коксенгера. Вечер. Время, когда водопой уже подходит к концу. Стада соседних аулов медленно движутся в степь, на пастбища. Воздух полон неистового блеяния овец и отбившихся от них ягнят. Чтобы уйти от этого шума, мы вместе с аульным старостой - аксакалом Жортаром

- направлялись к каменистому холму, что высится по ту сторону колодца. Тесно сбившиеся отары откатываются все дальше к югу, оживляя зеленое однообразие степи и радуя глаз. Последние лучи заходящего солнца залили степь мягким золотисто­багровым светом, и от этого вечерний аул кажется особенно живописным и оживленным. Чем выше мы поднимаемся на холм, тем шире развертывается перед нашим взором величавая картина вечерней степи. Чистый, прозрачный воздух, ощущение необъятного простора рождают в душе смутные надежды, заставляют думать, пробуждают мечты.

Я еще не понял своего душевного состояния, не осмыслил желаний, но одного мне захотелось вдруг: услышать из уст самого Жортара рассказ о его прошлом. В молодости Жортар был батыром, его знала вся казахская степь. Людей охватывала дрожь при одном упоминании его имени. Ни одна барымта, ни одно побоище не обходилось без него. Он был храбрый и умелый воин, искусно владевший копьем. Увидев его уже стариком, я попытался представить, каким же он был в пору своей далекой молодости. Высокий рост, аршинные плечи, крупная голова и спокойное приятное лицо говорили о батырском здоровье и врожденной силе. Глубокие морщины, с годами избороздившие его лицо, казалось, хранили следы суровых буйных лет. Выцветшие, с пожелтевшими белками, но еще сохранившие живой блеск глаза, большие уши, выразительный крупный нос довершали облик легендарного батыра .

Да, Жортар был истинным представителем глубокой старины. Когда мы поднялись на вершину холма, я осмелился высказать свое желание. Мои спутники дружно поддержали меня.

В ответ на просьбу рассказать о прошлом аксакал ласково и вежливо сказал: «Дорогие мои, многое из того, что я видел, уже покрылось тенью забвения, вряд ли я смогу что-нибудь вспомнить».

Наступило неловкое молчание. Нарушить его помог подсевший к нам аксакал Кудайберген:

• Расскажи что-нибудь ребятам. Нам, старикам, теперь только и осталось, что вспоминать да рассказывать о прошлом.

И Жортар начал рассказ. Говорил он просто и в то же время красочно и ярко.

Мне почти слово в слово запомнился его рассказ. Вот он.

• Я вам не поведаю о битвах и войнах,- сказал Жортар, доставая шакшу - табакерку из рога.- Лучше послушайте, как я однажды сильно перепугался.

В ожидании необыкновенного рассказа мы не отрывали взгляда от лица Жортара.

• Я был, как и вы, молод. День и ночь искал приключений. В те времена даже в далекие походы мы, джигиты, почти всегда ходили поодиночке, уходили самое малое на неделю, а то и на целый месяц и больше. Ходили обычно за Тарбагатай - в Каракеры, Семизнайман, Мурынды.

Случилось это осенью. Я собрался в поход. Дойдя до кочевья рода сыбан, вспомнил, что здесь живет батыр по имени Тобет. Я слышал, что он давно искал случая встретиться со мной. Врагом моим он не был - просто хотелось померяться силой.

После долгого и скучного блуждания по степи я добрался до аулов Тобета. Осень была дождливая. И в тот день нудный дождь лил непрерывно с самого утра. Я надеялся, что к вечеру тучи разойдутся, но погода не менялась, дождь не переставал. Мало того, поднялся сильный холодный ветер. Сумерки быстро сменила темная, беспросветная ночь.

Я никогда не сбивался с пути и не блуждал - ни в буран, ни темной ночью. И на этот раз, несмотря на кромешную темноту, точно вышел к аулу Тобета. Сквозь вой ветра я уловил еле слышное ржанье.

Конь подо мной был белый - сильный и выносливый. Правда, с ходу он не мог пуститься вскачь, зато потом, когда набирал скорость, никакой скакун не мог догнать его. Но в ту ночь из-за сильного дождя конь шел нехотя и вяло. Вдруг он фыркнул и остановился. Я лег на гриву и вгляделся. Впереди что- то чернело. Подъехав ближе, я разглядел четырехугольный склеп - мазар.

«Наверно, могила кого-нибудь из рода сыбан»,- подумал я. Основательно промокший и продрогший, я решил отсидеться в склепе, а потом уже, когда перестанет дождь и прояснится, продолжить поиски Тобета. Я спешился и завел коня на подветренную сторону. Привязав поводья сзади к поясу, вошел внутрь довольно высокого и просторного мазара и сел в ближнем углу. Темнота, хоть глаз коли. За стеной с воем мечется ветер. Хлещет дождь...

Признаться, сначала было жутковато, но постепенно я успокоился.

Раньше говорили, что на кладбищах ночью бродят черти, шабашат ведьмы и прочая нечистая сила. Но я не думал об этом. Немного согревшись, воткнул рукоятку камчи в землю, оперся на нее обеими руками и незаметно задремал.

Спал я крепко, но, как всегда, чутко. Вдруг в противоположном углу что-то треснуло. Я открыл глаза. Темный мазар был полон яркого света. Сон мой сразу же пропал. Потом свет на миг погас, и в углу что- то заухало. Я понял, что это и есть шайтан, и стал читать все молитвы, какие только знал. Подойти к тому месту, откуда раздался треск, не хватило сил. Я сжался, искоса глянул в угол, и мне показалось, что там шевельнулось что-то огромное и черное. Страх сковал меня.

Через некоторое время треск повторился. Внутри мазара стало еще светлее, но вскоре свет стал меркнуть и погас. Я нагнулся и сначала не смел даже взглянуть в

ту сторону, но когда уже почти стемнело, поднял глаза и увидел чудовище.