Страница - 21

Калбагай искал встречи с Жоламаном и Конакаем. Обрушивал удары направо и налево, но братьев нигде

не было видно. Вдруг он услышал гордый голос: «Я - Конакай!» Всадник на сером в яблоках коне врезался в самую гущу боя. «Если так, то я - Калбагай!» - откликнулся табунщик и поскакал прямо на Конакая.

Вот они уже стоят лицом к лицу. В руках угрожающе подняты дубины. Ни один не дрогнет. Замерли перед смертельным поединком. Разъехались, привстали в стременах и, мелькнув, как молния, схлестнулись. Не щадят друг друга. Ударит один, второй отвечает двумя ударами. Бьются не на жизнь, а на смерть, будто заклятые враги. Захваченные битвой, не видят, что творится вокруг.

Опустело поле боя. Нет рядом ни товарищей Калбагая, ни айдаровцев. От аулов мчится грозная туча всадников, все ближе. Конец Конакаю! Опомнился тот, стеганул серого в яблоках, бешеным наметом понесся вслед за удирающими соратниками. За спиной все громче стук копыт, яснее крики - настигает погоня.

Калбагай не отстает. То и дело приходится от него отбиваться. Вот опять наседает. Замахнулся Конакай, да неудачно. А табунщик в ответ огрел по голове так, что прилег Конакай на шею коня. Нет больше сил драться. Гудит голова, в глазах темно. Вся надежда теперь на быстроногого скакуна. Но серый конь Калбагая догоняет, теснит серого в яблоках. Глянул Конакай через плечо, помутилось в глазах - с холма лавиной катятся всадники. Колотит что есть силы ногами скакуна, гонит вперед.

Приметил Калбагай - сдал противник, куда делась недавняя отвага! Не разворачивает больше могучие плечи, не выпячивает грудь. Прижимается теперь к коню так, будто хочет укрыться за трепещущей гривой. Подхлестнул Калбагай серого, опять нагнал барым­тача, хватил еще разок. «Слезай с коня, торопись, пока жив!» - приказал.

Еле держится Конакай, сполз набок, из последних сил цепляется за гриву, того и гляди, свалится наземь.

На выручку брату спешит Жоламан, Калбагай готов встретить нового врага. Сейчас он разделается с Конакаем и приготовит дубину для его брата. Попробовал Конакай перемахнуть на другой бок - не осилил, только и успел крикнуть: «Погибаю, стреляй! Стреляй же!» И упал к ногам серого жеребца Калбагая. А Жоламан уже метит в лоб серого. Да мотнул тот головой, испугался. Пуля пролетела мимо и пробила грудь Калбагаю. Схватил Жоламан под уздцы обоих коней прочь ускакал..

Бледнели звезды, гасла луна, уходила ночь. Возмутили ее покой люди, сделали мирную ночь кровавой. А зачем?

Вот лежат на сухой степной траве рядом два врага, два уснувших навек батыра. Раскинуты руки, недвижим взор. Что не поделили между собой эти два сына кедеев? Байский табун? Не переступят они больше порога своих ветхих юрт, не дождутся сегодня их матери. Много слез прольет Умсын - старая мать Калбагая. Одна будет горевать - в белых байских юртах о ней не вспомнят.

1925

ТЕНИ ПРОШЛОГО

1

Задумчивая летняя ночь. Месяц льет на землю вековую грусть. Небо чистое, нет даже крошечного - с монету - облачка. Перемигиваются звезды - красно­ватые, зеленые, желтые. Небо будто всматривается, ждет: вот-вот начнет земля одну из своих былей.

Смотрят звезды на уснувшую в лесной тени речку. То петляя, то вытягиваясь, разметалась она по Караджалу. Красив Караджал, нет лучше места на джайлау. Наверно, потому и устраивают аулы свои стоянки здесь, на берегу реки.

Дремлет речка, дышит прохладой. Дремлют камни, вросшие в землю. Смотрят звезды...

Но вот из-за глыбы, похожей на морду спящего зверя, показались два всадника. Они быстро спус­каются вниз. Их лошади - светло-рыжая с белой гривой и белая - идут бок о бок. Спутники не заняты беседой, едут молча. Всадники сдерживают фыркающих лошадей, натягивая поводья, направляют их к мягкой луговине. Холеные лошади, мотая головами, резко рысят по ночной прохладе, идут без плети. Кажется, вот-вот выскочат из-под седоков.

Всадник на рыжем коне миновал тень скалистого камня.

Перед ним открылся поголубевший от лунного света Караджал. Он сдвинул шапку на ухо, потом совсем смахнул ее. Несколько раз вздохнул, набрал полную грудь воздуха. Яркий свет луны упал на исхудалое задумчивое лицо. Спутанные пряди длинных черных волос закрывают бледный лоб. Из-под распахнутого черного чапана видны белая рубашка и черный жилет. Этот юноша на рыжем скакуне сегодня чувствует себя героем. Его ведет любовь.

Молодые люди выехали из верхнего селения, держат путь к аулу Жакипа. На рыжей лошади Кабыш. Он закончил среднюю школу и приехал на лето домой. Умным парнем слывет Кабыш в Мойылдинской волости, а там весь народ башковитый, много вышло оттуда грамотеев. Рядом с Кабышем - Жуматай, поднял остроконечную бородку, любуется голубой от лунного света долиной. Жуматай - неразлучный спутник Кабыша в летних скитаниях.

Есть у Кабыша на сердце тайна, она и заставила его вернуться домой.

Юноша учился в далеком городе, но не мог забыть черных глаз красавицы Жамеш. Стройная, гибкая Жамеш была его давней мечтой и тайной печалью.

Когда он жил вдали от родного дома, девушка эта манила его, как мираж. Шли годы, а чувство Кабыша

не остывало, как не стынет капля крови, упавшая в снег. Много писем написал он за эти годы, но ответа не получал: Жамеш молчала, хотя тоже умела писать. Так жил он одной мечтой. Безрадостным было прошлое лето. Только в день отъезда получил он от Жамеш весточку. Не написала - через Жуматая пере­дала несколько слов привета. «Будущее покажет»,- туманно обещала она.

Прошла зима. Кабыш опять полетел вдогонку за своей мечтой. Он верил: не может девушка быть вечно гордой, неприступной. Настанет и для нее пора задуматься о своем будущем. Жуматай поддерживал его надежды. Но опоздал джигит. Жамеш уже стала невестой.

Невеста богатого Кенжехана! Сказали об этом Кабышу - не поверил, подумал - хотят подшутить. Потом, когда узнал всю правду, стало вдвойне больно. Девушка по доброй воле шла замуж за пятидеся­тилетнего старика. Не захотела слушать советов брата, отмахнулась от уговоров невестки. Один у нее советчик - старая бабушка: что скажет, то и верно. А вместе с бабушкой - отец. Так и согласилась она войти в дом Кенжехана, стать его второй женой.

Пять лет тому назад взял уже Кенжехан жену из этого аула. Кадиша - сестра Жамеш, старшая дочь ходжи Жакипа,- стала тогда второй женой богача. Но этой весной Кадиша умерла, оставив сына и дочь. Была Кадиша капризной и своевольной, сама заправляла всеми делами богатого хозяйства. И, умирая, высказала твердую волю: «Не хочу, чтобы мою постель занял чужой человек, ведь оставляю маленьких детей. Уважаете меня,- обращалась она к мужу и родным,- отдайте мое место сестре моей Жамеш».

Так нежданно стала Жамеш невестой.

Со сватовством поладили быстро, еще до переезда аула на летнюю стоянку. Недавно родители Жамеш объявили - свадьба будет здесь, в Караджале. Уже приехал Кенжехан, чтобы забрать невесту. И сейчас,

лунной ночью, примчался сюда Кабыш взглянуть последний раз на Жамеш.

Жестоко обижен Кабыш, душу будто черным камнем придавили. Но любовь к девушке все так же сильна. Пусть бы Жамеш хоть всю жизнь стояла вдали, неприступная, холодная, как далекая вершина, Кабыш все равно летел бы к ней. Какая-то непонятная сила тянет его к этой чужой уже красавице.

О чем мечтают девушки в Мойылды? Конечно, о том, чтобы повстречался им молодой, красивый и, разумеется, образованный парень. Нынешние девушки очень ценят вежливость и привычку всегда опрятно одеваться. Но прежде всего - образован­ность. Готовы забыть и родительское благословение, и нареченного жениха, и калым - все готовы бросить ради дорогого сердцу и равного по возрасту друга. А вот Жамеш не такая. Отказывается от этих бесценных даров, предложенных Кабышем, бежит прочь. Свободная, вольная, губит себя, идет к старику. Да еще второй женой. Поведение Жамеш - вызов нынешним молодым людям, их стремлениям, мечтам, чистым помыслам.

Что же случилось с Жамеш, отчего старый Кенжехан для нее желанней и лучше Кабыша?

Ломал он голову над неразрешимой загадкой. Любовь, ревность и злость кипели в нем. Но надежда не оставляла.

Жуматай пожалел товарища, пошел сегодня утром в аул Жакипа, так просто, на всякий случай. Повстречалась ему Бибиш, сноха молодой невесты. Сказала Бибиш: «Сегодня вечером ждите в лесу за аулом, да будет с вами удача. Крепко обнадеживать не стану, но хоть посмотрите еще раз на девушку. Побудет наедине с Кабышем - может быть, задумается над своей судьбой. Что бы ни случилось, будьте на месте, приведу ее, как только люди уснут». Вот почему два товарища пробираются этой ночью к аулу Жакипа.

Еще один поворот горной тропинки - и друзья увидели аул, уснувший на берегу реки. Сердце Кабыша замерло. Здесь ждет его гордая возлюбленная, в первый раз он будет с нею наедине. А вдруг это все обман, насмешка? Придет холодная красавица и начнет нахваливать своего старика. Ну и пусть. Кабыш все равно увидит ее этой светлой, лунной ночью. Хотя бы увидеть, поговорить - ведь и это было для него долгие годы лишь мечтой.

- А что, Жуматай, мы и правда едем к Жамеш?- глянув на товарища, сказал он.- Не обманула нас Бибиш? Разве может Жамеш так быстро измениться? Захочет ли идти к нам среди ночи? Она теперь совсем чужая, и аул этот какой-то холодный, чужой. Помоги, Жуматай, мне поверить, прогони сомнения!

Жуматай смекалистый парень. Сердечное дело разберет в два счета. Не в первый раз. Кому-кому, а ему- то давно известна печаль Кабыша. Жуматай утешит молодого друга, не зря усмехается в усы.

- Не горюй, Кабыш. Поймаем сегодня девушку за подол, если только она та Жамеш, которую я знаю. Красавица, капризная, в голове ветер. Вчера пошла к Кенжехану, сегодня явится к нам. Все теперь зависит от тебя, смотри не раскисай. Действуй смелее. Заставим ее сегодня раскаяться. Поймет, что такое любовь молодого джигита,- потом пусть бежит, как подраненная дикая коза.

Кабыш повеселел.

- Может, ты и прав,- сказал он.- Может, сегодня Жамеш раскается в том, что натворила вчера.

- Еще бы!- уверенно отозвался Жуматай.- Я понял это еще утром, когда говорил с Бибиш. Поверь мне, девушка уже спешит на свидание. Ну, а теперь помолчи - подходим к месту. Давай думать, где лошадей оставим.

Молодые люди вышли на левую сторону речки. Чтобы не увидели их из аула, сразу же свернули в молодой лесок, остановились между тонкими

стволами. Укрывшись в черной тени, поглядывали сквозь редкий лес на аул.

Пришел тихий час свидания. Ночь молчала, молилась светлому месяцу в этой долгой тишине. Будто просила прощения за горькие слова упрека, готовые слететь с уст Кабыша. Он все еще любил Жамеш. Как он ее любил!

Тихо. Не слышен голос сторожа. Не лают аульные собаки. Не мигает красным глазом огонь в очагах. Люди уснули. Кабыш забыл сомнения, в нем бушует музыка любви, и все кругом притихло, будто прислушиваясь: что же дальше?

Жуматай - надежный товарищ. Его сердце свободно, красавицы не властны над ним. Спокойный, настороженный, слушает ночные звуки, прикидывает, где лучше лошадей оставить, где самим притаиться. Первые, байские, юрты белеют совсем рядом. Ближе подойти на лошадях нельзя.

А Кабыш не замечает ничего. Он мечтает о Жамеш, перед ним любимое лицо... Поводья ослабли. Рыжая лошадь выступила из черной тени. Влюбленный очутился на открытой полянке. Балованная лошадь - ей, видно, наскучила ночная тишина,- тряся головой, шумно выбирала овес из мешочка. Вдруг изогнула шею и, взбивая копытами землю, громко зафыркала.

Опомнился Кабыш, рванул на себя поводья, стукнул лошадь кнутовищем по голове. Еще одна оплошность - сытая, норовистая лошадь, звеня сбруей, отпрянула назад и испуганно захрапела. Все произошло так быстро, что Жуматай едва успел сказать: «Маленький, что ли, не понимаешь - аул рядом». Рыжая лошадь, пятясь, сломала тонкое деревцо. Треск разбудил тишину. Залаяли собаки. Встрепенувшийся сторож привычными выкриками принялся науськивать их. Лай усилился, собаки понеслись к реке. Сейчас и аул проснется, выбегут люди. Пока угомонятся, близкое утро настанет.

«Поворачивать надо, пока не поздно»,- решил Кабыш.

Но Жуматай схватил рыжую лошадь под уздцы.

- Стой и не шевелись,- приказал, и Кабыш вмиг оказался в густой тени.- Не бойся, собаки сюда не доберутся, вода остановит. Сейчас утихнут. И смотри, вперед будь осторожней.

Кабыш молча подчинился. Собаки лаяли долго, но на этот берег, где прятались друзья, не перебежали, даже к воде не подошли. Только один черно-пегий кобель не может никак угомониться, забежал дальше других, вслушивается в тишину ночи. Сторож вначале кричал испуганно, громко. Потом голос его стал тише. Похоже, старик тянул слова сонной песни, как бы уговаривая самого себя: «Никого нет, иди спать». А вот и совсем затих.

Все успокоилось. Только черно-пегий страж не верит тишине, лает. Бережет байское богатство. «Не тревожься, хозяин,- будто хочет сказать,- спи, чужой человек не найдет в нашем ауле добра, лежащего без охраны».

Должно быть, Кенжехан и Жакип специально приставили этого пса к Жамеш, чтобы помешать свиданию.

В этом черном злобном существе, кажется, воплотились сейчас все преграды и испытания, что стоят между Кабышем и Жамеш. Уж если теперь красавица придет сюда, не побоится ярости пса, юноша больше никогда не скажет ей и слова в упрек.

Совсем приуныл Кабыш. Зовет воротиться.

- Ах, Жуматай! Аул опять кажется мне далеким, враждебным. Будто занесли его на высокую снежную гору, куда человеку не забраться. Этот черный пес похож на злого духа. Он вещает: «Не будет тебе счастья, Кабыш, воротись».

- Робкий ты очень!- засмеялся Жуматай.- Потерпи чуть-чуть, и этот кобель перестанет брехать.

Прошло еще с полчаса. И правда, замолк черно­пегий. Жуматай завел лошадей подальше в рощу, захлестнул поводья за переднюю луку седла, крепко- накрепко связал коней - голова к голове. Теперь надо подобраться к условленному месту. Пригнулись, краем леса, крадучись, вышли к полянке напротив юрты Касыма, брата Жамеш. Сюда Бибиш должна привести девушку. Тише, Кабыш, не шевелись, замри, сейчас она будет здесь.

2

Что же все-таки произошло с Жамеш? Почему дарила она свою молодость Кенжехану?

Все случилось неожиданно. Она и не помышляла о замужестве. И вдруг сваты! Кенжехан, муж умершей сестры, звал Жамеш к себе в жены. Родные тоже хотели этого. Ну и согласилась. Разве могут родные желать ей зла?

В Мойылдинской волости нет послушней девушки, чем Жамеш. На все глядит она глазами бабушки. Да и не одна она. Все в ауле Жакипа смотрят глазами Макен, ее ушами слушают, повторяют ее слова. Бабушка - главная хозяйка аула, властная байбише, с мужским складом ума. И в окрестных аулах имеет вес ее слово.

Взяла она к себе Жамеш еще малышкой и на свой манер вылепила девушку. Сколько помнит себя Жамеш, снохи всегда трепетали перед бабушкой. Ходили смиренно, боясь слово сказать. Вот и мать Жамеш успела состариться, за сорок перевалило, а все, как молоденькая, трясется перед свекровью. Да что мать, отец - Жакип - не смеет начать дела, не посоветовавшись с Макен. Он так и не стал главою аула. Кто ни приедет - простой человек или аткаминер, серебробородый или с черной бородой,- все идут к Макен. А с Жакипом видеться не обязательно. Байбише Макен, не смущаясь, откровенно высказывает свое мнение: что хорошо, что плохо. Аул издавна слывет

богатым, к смелым суждениям своевольной хозяйки привыкли: что ни скажет, выполняют беспре­кословно. Стала Макен надменной, чванливой. Не терпит, когда при ней хвалят другого.

Достойным мог быть только человек из ее семьи, из ее аула. У чужих она не находит хороших свойств.

Под крылышком такой женщины росла Жамеш. И стала она второй Макен. Разница между ними лишь в том, что одна начинала жизнь, другая - заканчивала ее. В юном характере черты бабушки резче, заметней. Не может и Жамеш терпеть превосходства других, ей легче порицать, чем хвалить. Нет для нее ровни, верит только себе. Себе да бабушке.

Побывает в гостях в соседнем ауле, а потом вместе с бабушкой разбирает по косточкам увиденное, услышанное: и принимали не так, и беспорядок в доме, не чистая одежда, плохи наряды. Байбише корила своих сверстниц, а Жамеш осуждала новых снох и девушек-ровесниц.

Один пример у Жамеш - бабушка: что скажет, то и правда. Советы чужих пролетают мимо ушей, не оставляют и следа.

Мойылды в последние годы все чаще потрясали такие новости: молодая девушка самочинно избрала мужа, муж оставил жену и бежал с любимой. «Кто так поступает?- гневно возмущалась Макен.- Испорченные девчонки! А почему? Все идет от предков, плохой род».

Но корень зла бабушка видела в образовании. Оно сбивает с толку. Эти «ученые» - ветреные, бездумные, ни на что не годные люди. Среди них был и внук байбише, родной брат Жамеш. Вернувшись с ученья, не замедлил выказать свою образованность. Макен, говоря о нем, махала рукой, кривилась: «Я еще не видела ребенка, исправленного учением. И этот - один из непутевых в нашем краю. Для нас потерян. Пусть живет как знает! Убрался бы отсюда, молю бога, чтоб зараза другим детям не передалась». Усадит рядом

Жамеш и толкует о страшной заразе. Доставалось и Кабышу. Не один раз падали на его голову ядовитые слова Макен. Беда только - смирен. Поди отыщи у него изъян. Но бабушка не терялась, хитро переводила разговор на родню молодого человека. Важничала, принижала небогатый родственный аул.

Так и жила Жамеш у подола бабушки, никогда надолго не отлучалась от нее. И не нашлось человека, который сказал бы ей: неправильно учит бабушка, оглянись вокруг, прислушайся к советам добрых людей...

Наоборот, мать и отец не уставали наставлять: вникай в мудрые слова бабушки, учись, пока она жива. Ни у кого из девочек нет такой руководительницы, будь достойной ее.

Обо всем говорила старая наставница с Жамеш, но о том, что ждет девушку, о ее будущем молчала. И Жамеш не вникала в это. Бабушка молчит,- значит, так и надо. Учила аулом заправлять. Толковая девушка, понимает хозяйственные дела, разбирается - хвалили люди. И правда: с кем Жамеш ни заговорит - с соседями, женщинами, пастухами,- всегда умеет найти нужное слово. Прочили ей - хозяйкой аула растет, не похожа на нынешних.

Жамеш и в одежде придерживалась старины. Ей нравились широкие рукава, широкий подол, свободное платье. Не желала одеваться по-новому, «фасонить», как она говорила.

Подойдет время кочевки, сядет на иноходца, на косах меховая шапочка с кисточкой из перьев, поверх камзола с короткими рукавами - туго подпоясанный чапан. Глянут ее почитатели и залюбуются, вспо­минают лучших девушек старого времени.

Не влекло Жамеш к невестам-сверстницам - легкомысленные, смотрят на жизнь, как на игру. Кто- то сам убегает, кто-то бежит, захватив другого. Права бабушка - порча в народе! И чего добиваются эти влюбленные? Зачем накликают на свои головы

проклятья родных? Перетерпят стыд, останутся жить вместе - ну и что? Разве лучше их жизнь, чем у других? Жамеш не замечала, чтобы сбежавшая поднималась головой до небес, судьба не отпускала ей счастья больше, чем послушным невестам. Мужняя жена, как и все! Обыкновенная баба, покорная, безропотная. А если не станет как все - еще хуже. Ходит странная, чужая всем. И говорит не так, и делает не то, забывает, чему учили родители. Совсем теряют разум сбежавшие с этими «учеными», глупеют, становятся неучтивыми. И Жамеш все больше укреплялась в своем: нет, не надо ей новой жизни.

Вот сестре, той действительно стоило позави­довать. Бывало, не наговорятся Жамеш с бабушкой, припоминая, как все хорошо было у Кадиши.

Сестра была старше Жамеш всего на четыре года. Когда выдавали ее за Кенжехана - противилась, не хотела идти к старику. Вторая жена! Но бабушка уговорила, прогнала глупые страхи. До свадьбы в родительском доме Кадиша все же пряталась от Кенжехана. Но потом обосновалась в новом ауле, прошел год, и не узнать стало сестры.

Почитала Кенжехана. Только и речи о его достоинствах. Повторяет, бывало, слова мужа. А появится сам - исполняет все, чего ни пожелает его душа. Наверно, потому и отказался Кенжехан от хозяйской воли. И добро, и собственную голову - все отдал под власть Кадиши. Вот это пример для Жамеш! Макен не уставала расхваливать Кадишу.

Первая жена Кенжехана, состарившаяся, тихая байбише, не смела и слова сказать. Не вмешивалась ни во что.

Стала Кадиша полновластной хозяйкой большого аула, владелицей огромных стад. Чего бы ни пожелала - все в ее воле.

Если заскучает - соберет гостей из знатных аулов, молодых и старых, девушек и замужних, затеет гулянье, веселые игры.

Жизнь ее казалась Жамеш сплошным праздником.

А Кенжехан не мог налюбоваться женой. Только выйдет из дома - сейчас же торопится обратно, соскучился уже.

С гостями, большими людьми из ближних и дальних аулов, Кадиша была смела, рта не давала раскрыть Кенжехану: смеялась, шутила, сама потчевала. Нигде так не встречали гостей. «Дом у тебя - полная чаша, живешь, как в раю»,- говорила ей бабушка.

Каждый год Жамеш с бабушкой гостили у Кадиши месяца по два. И каждый раз, будь то зимой или летом, дом ее казался Жамеш радостным, уютным. У всякого времени года свои заботы и свои развлечения. Находилось у Кенжехана и свободное время, а к услугам гостей - скаковые лошади, гончие, ловчая птица. Охота, скачки - все превращалось в праздник для Кадиши. На ее зов бежали слуги, ее развлекали друзья Кенжехана. «Это и есть счастье»,- разъяснила Макен.

Жамеш прониклась уважением к старому зятю. Почтенные люди склоняли головы, когда Кенжехан въезжал на коне в аул, окруженный полусотней всадников. Подумать только: сестра была самым любимым другом аткаминера, знатного, уважаемого всеми. В душе Жамеш росла гордость.

И собой зять был еще хорош, строен, а что в бороде пробегала седина и недоставало трех передних зубов - не беда. Это даже украшало его. Старая Макен, не выдержав, часто хвалила Кадише ладную фигуру Кенжехана, и Жамеш, конечно, все это слышала.

Нет, сестра была счастлива! За все пять лет Жамеш ни разу не видела ее хмурой, огорченной.

Так о чем же раздумывать самой Жамеш? Кенжехан просил ее войти к нему в дом. О том же молила, умирая, сестра. Жамеш согласна. Наука бабушки не пропала даром. Всю жизнь готовила девушку к этому. И вот в один миг повержена Жамеш, как подстреленная в грудь степная коза. Брат Касым возмущался, протестовал:

«Хватит несчастья Кадиши, Жамеш не пойдет!» - «Какое несчастье? Что знает Касым?»- озлилась Жамеш. Даже поговорить с братом не захотела.

А Касым знал. Подослал к ней человека: «Не соглашайся, погубишь себя. Не видела счастья Кадиша, все ложь, все было напоказ. Плакалась мне сестра, рассказывала о своем горе. Тебя ослепил блеск празднеств, не заметила печали в душе сестры. Она и от бабушки все скрывала. Подумай, посоветуйся». И Жамеш посоветовалась. С кем? С бабушкой, конечно. А вот и ответ: «Касым, смотри за собой, не суйся в мои дела».

Ну, а потом пошло все гладко: сваты, калым, наезды Кенжехана. Так протекли два месяца. А вчера сыграли свадьбу. На славу вышел той. Много людей собралось. Со всей округи. Было шумно, весело. Народ, почтив жениха и невесту, разошелся. Наступила ночь. Долго Кенжехан был зятем, старшим, уважаемым, как дядя или отец. Этой ночью упали покровы. Жамеш узнала то, от чего оберегал ее брат.

Что испытала Жамеш в эту ночь? Какое разоча­рование постигло ее? Никому не доверила она тайну. Даже Бибиш - ровеснице, близкой подруге, жене Касыма - не открылась.

Вышла из юрты мужа рано, чуть поднялся народ. Пришла к бабушке, прилегла рядом. Не заснула, только вздыхала, мучалась, будто выпила яд. Потом подня­лась, позвала Бибиш и увела ее за холм. Не стала рассказывать, заплакала и вдруг быстро сказала:

- Хочу увидеть Кабыша.

Бибиш удивилась. Как понять эти слова? Жамеш, привыкшая командовать, отрезала:

- Не допытывайся. Сегодня ничего не скажу. Я должна встретиться с Кабышем, столько лет просил. Разок выйду, ничего не случится. Разыщи его, дай знать.

Бибиш по-своему истолковала эти слова - видно, что-то было между девушкой и молодым человеком - и решила им помочь.

Прошел день. Вечером Кенжехана пригласили в одни богатый аул. Не годится, мол, быть только супругом, пора и людей вспоминать. Поехал он со всеми гостями. Жамеш оставил дома.

Наступила тихая ночь. Кабыш с товарищем прокрадывались к аулу. А Бибиш и молодая жена Кенжехана лежали в это время в юрте Касыма и тихо беседовали. Спит аул. Скоро джигиты должны подойти. Залаяли собаки. Бибиш, сжав руку подруги, прошептала:

- Они... Ах, что же так неосторожно, торопятся, видно. Не учуяли бы их собаки...

- Перестань переживать!- шепнула раздраженно.- Думаешь, это у них первое свидание?

Жамеш нахмурилась.

Не на Кабыша злится Жамеш. Досадна ей откровен­ность невестки.

Шум в ауле затих, все успокоились. И Жамеш, дернув Бибиш за рукав, приказала:

- Ну, веди!..

Закутавшись с головой в черный чапан, она пошла за Бибиш.

В темной тишине от легких шагов Жамеш зазвенели монеты на ее одежде. Но громче этих монет стучит сердце. Стучит и поет, будто слетает с него тяжелый недуг.

Прикрыта дверь белой юрты. Луна приветствует красавицу. Лицо Жамеш осунулось за день, бледно.

- Скорее, скорее!..- вздыхает она, сжимая руку Бибиш.

1925

РАСПРАВА

1

Урочище Акузек нынче у всех на устах. Целая волость Караадыр шумит: акузекцы соберут самый богатый урожай, акузекцы превзошли всех.

Года три назад в урочище Акузек обосновалось тридцать семей бедняков. Пришли они сюда из разных аулов и начали обрабатывать землю. И вот награда: нынешние посевы обещали хороший урожай.

Прохладным вечером после тяжелого летнего дня любят люди присесть и, попивая кумыс, обсудить новости. В последнее время все чаще толкуют о земле. Оказывается, не только скот, но и земля обогатить может. Вот, глядишь, и выйдут нынче акузекцы в люди. Только и слышно: Акузек! Все в Акузеке дышит благополучием, урожай ожидается небывалый. Пшеницу выгнало - каждая соломинка что твоя пика. Да и рожь там высокая - лошадь с головой укроется. Послал бог нынче акузекцам! Поговорят о пшенице, а потом - слово за слово - переходят и к тем, кто посеял эту пшеницу. Кто такие? Где зимовкой стоят? Довольно ли у них скота - овец, верблюдов, коров? А женщин в ауле много ли? А как с девушками? Слыхать, жена такого-то ушла. Кто же увез, свой или чужой? Тот на днях поссорился с тем-то, другой подрался. Все интересно, обо всем надо узнать. Поговорят, а потом эти новости расходятся по аулам, разносят их досужие старики. Давно заведен обычай: по гостям ездить, мясом лакомиться, кумыс попивать. А уж если старики за дело возьмутся, дойдут до такой подноготной, похлеще, чем в иной служебной анкете.

Стал Акузек как легенда. До дальних аулов слава дошла. Но там питались лишь неясными слухами. А вот ближние аулы знали точно: кто сколько снимет, у кого ожидается лучший урожай. Все сходились в одном:

«Ныне самый богатый урожай по всей волости соберет Жаксылык».

Жаксылык из бедняков, работяга. Скота у него немного - голов двадцать крупного, да тридцать - сорок овец. Нелегко прокормить большую семью. Зимой и летом не покладает рук, трудится. Скот свой небогатый завел недавно, как за землю взялся. На первых порах посеял две меры зерна, снял столько, что хватило семье на зиму и на семена осталось. Ну так и пошло, год за годом.

Хвалит он свое новое дело. «Сколько времени попусту лили пот. А богатство-то, под ногами лежало, в земле. Только рук не жалей, земля воздаст с избытком. Отныне я земледелец, надеюсь только на землю».

Хвалили люди его поля, завидовали. «Что вложил, то и беру, - отвечал Жаксылык. - Вспаши землю поглубже, заборонуй получше, без хлеба сидеть не будешь».

Стоит пшеница ровной стеной, наливается колос. Молит Жаксылык дождя, пусть хоть еще разок промочит землю. И пролился над полями дождь. Не сидится Жаксылыку дома, что ни день - обходит поля. Вот поздняя пшеница, она все еще белая, тянется вверх. А ранняя уже начала наливаться желтоватым цветом. Заботливо осматривает хозяин колосья - не поклевали бы воробьи, не добрались бы мыши, не завелась бы другая какая вредная тварь. Все хорошо. Растет, поспевает хлеб. Молится Жаксылык днем и ночью. Немного осталось, пронесись беда мимо наших полей.

Пришла пора жать пшеницу. Теперь уже Жаксылык не опасался ни пернатых, ни грызунов. Другие заботы на душе. Не принес бы беды злой человек.

Еще недавно Жаксылык зависел от бая, не был волен поступать как вздумается. Не свой скот пас тогда - байский. Бай Абиш - богатый, властный. Его воля что

веление судьбы. Соседние аулы не смели ослушаться Абиша. Всем заправлял бай. Подниматься ли на кочевье, сниматься ли на зимовку - все он назначает. Укажет и место, где сено косить, и время. А в город надо поехать, опять поклон Абишу: разрешит ли? Случалось, наезжал богатый аул в урочище, отданное бедному под сенокос. Но бай не вступался. Так и оставалась беднота без сенокоса. Задумает какой- нибудь бедняга уехать на время подзаработать малость, бай всегда придумает повод удержать его. Жаксылыку приходилось особенно туго: не принадлежал он к роду аула, был всего-навсего консы - пришелец из чужих мест. Ни скота, ни земли у него. И гонял бай Жаксылыка, как хотел. Захочет - берет с собой на зимовку, не захочет - отошлет с другими горемыками на неудобное, трудное для зимовки место.

Много терпел Жаксылык до зрелых лет. В те времена в Караадыре и не помышляли о земледелии. Какие богатства таила земля Акузека, не знали ни Абиш, ни его родственники. Для зимовки урочище считалось непригодным. Заносит зимою сугробами. Да и воды мало, а та, что есть, солоноватая. Ни к чему Абишу такое кочевье. Если и заглянет осенью в этот унылый край, торопится скорей перекочевать на другое место. У Жаксылыка была мечта: осесть, обосноваться где-нибудь. Прослышал о том Абиш, расщедрился, кинул ненужную кость! Предложил: чем не место - Акузек! Устраивайся там, займись земледелием. Не один Абиш владел урочищем Акузек. Осели уже там несколько семей бедняков. Заручились раньше Жаксылыка согласием своих баев. К ним и пристал Жаксылык. Построил дом и двор на земле, что уступил ему Абиш.

Прошло лет пять, и поднялся Жаксылык, стал хозяином, наравне с другими. И не только сам поднялся на ноги, - бедным соседям помогать начал. В дружбе жил со всем народом Акузека.

Уступил Абиш землю, да скоро пожалел. Не ожидал, что Жаксылык сумеет так быстро освободиться от хозяина. Начал бай вместе с родственниками трево­жить земледельца. То конь ему понадобится, то сбруя.