Страница - 26

- Не найти больше такого блюда!

- Да нет же, Жамиля. Я недавно видела точно такое же в магазине.

- Оставьте ее, Анна Ивановна. Дня не проходит, чтобы она с кем-нибудь не поссорилась, - заметил Салим.

Жамиля не выдержала, швырнула осколки на пол.

- Смотри-ка, он еще делает мне замечания! Вы видите?

- Салим, как тебе не стыдно? Она же старше тебя. - Анна Ивановна укоризненно покачала головой. Видя, что все понемногу успокаиваются, она поспешила переменить разговор. - Лучше скажи, ты мою книгу прочитал?

- Прочел. Интересная книга, Анна Ивановна.

- Да, детство Горький описал чудесно. Тебе, студенту, надо читать как можно больше.

- Вы дадите мне еще что-нибудь?

- Конечно, Салим. Ну, мне пора на работу.

Хасен, проходя мимо, услышал беседу брата с соседкой и замедлил шаг. «Вот болтуны! - с раздражением подумал он. - Есть же такие люди... Увлекаются, восторгаются чьими-то выдумками, бумажными красотами. И находят же время на всякую ерунду... А мне вот не до книг. Мне достаточно книги жизни. Она потруднее. Мне бы сегодня, например, мяса найти. Было бы куда полезнее чтива...»

* * *

В контору, где работал Хасен, надо было идти вверх по прямой широкой улице, обсаженной молодыми березками. Он сегодня опаздывал, но шел почему-то медленно, лениво волоча ноги, словно старая заезженная лошадь.

Его обгоняли спешащие на работу мужчины и жен­щины, толпа растекалась по учреждениям. Впереди, словно наблюдая за ним, возвышался черный пик. Хасен старался не смотреть на него.

Пройдя два квартала, он увидел впереди Касымкана, переходившего улицу.

- Эй, погоди! - окликнул его Хасен.

Касымкан оглянулся на голос. Это был высокий, узкоплечий мужчина средних лет, с длинным худым лицом.

- Ну-ка, прибавь шагу, - поторопил он приятеля. - Что ты еле плетешься?

- Ноги не ходят, - отозвался Хасен. Подошел, пожал Касымкану руку. - Без мяса сидим.

- Кто мог подумать, что наступит день, когда Жамиля останется без мяса! - визгливо рассмеялся тот.

- Перестань смеяться, у меня совсем живот подвело. Лучше скажи: сможешь раздобыть где-нибудь мяса? Если достанешь, я на обратном пути захвачу литровку.

Касымкан рассмеялся снова:

- Ты скажешь... Сам уже неделю и в глаза не видел мяса. Что слышно о пайке? - Он посерьезнел.

- Да что говорить о пайке, - махнул рукой Хасен. - Разве на пайке проживешь! Эх, наесться бы до отвала баранины да свежей колбасы из конины...

- Что-нибудь сообразим, помнишь, как в тот раз?

- Думаешь, удастся? - Хасен с надеждой посмотрел на приятеля. - Проклятая весна: всегда весной туго с мясом, хоть в петлю лезь...

- Да, как говорят, - пора класть зубы на полку. Кстати, Хасен, не добудешь ли моей жене туфли, да еще отрез на летнее пальто хорошо бы.

- Сам ищу, Касымкан. Не раз намекал, ну, тем, кого устроил тогда на работу, но пока все без толку.

Касымкан, хорошо знавший характер Хасена, окинул его недоверчивым взглядом.

- Я говорю серьезно, Хасен.

- И мне не до шуток.

- Долг, говорят, платежом красен, Хасен, - и, похлопав приятеля по спине, Касымкан продолжал полушутя-полусерьезно: - Отплатил бы хоть за желтые ботинки, которые я достал тебе зимой. Ради тебя воевал с месткомом, добился резолюции у самого Неймана. А ты?

- Отплачу, не бойся. Долг висит на мне волосяным арканом, и тебе не придется говорить, что он сгниет у меня на шее, - запетлял лисьим ходом Хасен.

- И это все, что ты можешь мне сказать?

- Ты вот что, Касымкан, - торопливо продолжал Хасен. - Не дергай меня без толку. Давай лучше подумаем, как нам Сальменова обойти.

- А что?

- Говорят, в Казкрайсоюз трикотаж привезли.

- Ничего не выйдет. Он только о себе и заботится, - с деланным равнодушием ответил Касымкан, хотя было видно, что он явно заинтересовался новостью.

- Жена говорила, будто одежду он берет только парами. К. мужской обязательно женскую, и непременно одного цвета.

- Ах, черт! А я слышал, что у него в шкафу три костюма висят новехонькие, еще с этикетками.

- Вот видишь. - Хасен окончательно расстроился. Их мечты о туфлях и мясе, когда у других такое богатство, показались ему жалкими, мелочными. - Ну, ладно, бог с ним. Что слышно о наших делах?

Касымкан слегка задумался и ответил, понизив голос:

- Надежда на улучшение есть, но кто знает?.. Трудно сейчас, сам знаешь...

Говорить открыто о своем самом заветном никто из них не посмел.

- Может быть, поправятся и наши дела, - вздохнул Хасен. - Ведь оправился же народ и после «Актабан шубурунды».

- Говорят, будто не пожалеют сил, - так я понял. Но борьба предстоит трудная, - вполголоса сообщил Касымкан и вдруг громко расхохотался: - А мы с тобой о мясе толкуем... Ха-ха-ха!..

При встречах с Касымканом Хасену казалось, что он узнает в нем себя, словно бы видит свое отражение в зеркале. И сейчас, глядя на нелепую фигуру Касымкана, он почувствовал, как горечь поднимается в душе, потому что тот смеялся не только над собой, а и над ним, Хасеном, над их положением и надеждами, которые вряд ли когда-нибудь сбудутся... Раньше между ними лежала бездонная пропасть, они находились на двух полюсах жизни и были бесконечно далеки во всем. Но теперь, в трудное для обоих время, они не могли обходиться один без другого.

- Смеемся... - криво ухмыльнулся Хасен. - Что это с нами происходит? А надо бы нам как-то сблизиться, объединиться. - Хасен невзначай сказал о том, что уже давно случилось помимо их воли.

Они посмотрели друг на друга и нервно, громко расхохотались. Смех оборвался так же внезапно, как и возник. Касымкан крепко пожал руку Хасену и, сутулясь, широкими шагами пошел прочь. Хасен поплелся в свою контору.

Большинство служащих было уже на местах. Хасен неторопливо шел по бесконечно длинному коридору, затем через просторную общую комнату, приветствуя сослуживцев.

- А, Иван Семенович, здравствуйте! Здорово, Николай Петрович! Привет, Марк Аронович! - Он раскланивался то налево, то направо, аккуратно придерживая пальцами шляпу и широко улыбаясь. - Доброе утро, Зинаида Николаевна!..

Заметив, что управляющий конторой уже пришел, Хасен моментально изменился: неторопливое достоинство, с которым он добирался до своего места, как ветром сдуло. Он нахмурился, озабоченно открыл портфель, вынул оттуда кипу исписанных бумаг и, положив ее на стол, направился в кабинет к Жарасбаеву.

Начальник показался ему сегодня особенно подтянутым и деловитым. В пенсне, придававшем ему необычайную серьезность и подчеркивавшем худобу лица, он сидел прямо, плотно сжав губы, и внимательно слушал делопроизводителя. Хасен с неприязнью подумал, что управляющий смахивает сейчас на туго затянутого подпругой коня, все нервы которого собраны в клубок перед скачкой. Такой далеко пойдет...

«Хочет показать, что он хоть и без образования, но уже специалист-практик и приобрел «американскую» деловитость», - подумал Хасен, мелкими шажками подходя к столу. Еле заметная усмешка мелькнула на его губах.

Делопроизводитель бойко докладывал:

- Вот проект постановления Совнаркома о новом строительстве... Это срочная телеграмма из Восточно-

Казахстанской области... надо бы побыстрее ответить. Постановление вчерашнего заседания коллегии, - просмотрите и подпишите. Разошлем по областям...

Стоявший тут же унылый лысый бухгалтер, выждав паузу, скучным голосом завел свое:

- Товарищ Жарасбаев! Я должен срочно пойти на совещание в банк.

- По какому вопросу совещание? - Жарасбаев поднял голову от бумаг, внушительно сверкнув стеклами пенсне.

Хасен поймал его взгляд и поздоровался.

- Повторное обсуждение сметы строительства, - ответил бухгалтер. - Я должен представить обоснование.

- Так идите же скорее! Отстаивайте наше предложение, да смотрите, не сократили бы смету...

Хасен присел у края стола. Он уже привык к новому начальству. На правах заведующего отделом кадров старался как можно чаще общаться с ним, не упуская возможности посоветоваться, поговорить о работе, показать свое усердие. Управляющий трестом был общительным, вежливым человеком, и Хасен, нисколько не смущаясь, вмешался в его беседу, стал вставлять свои замечания.

- Да, да, так... так... ерно, это то самое дело, помню... - Несколько раз он даже одернул делопроиз­водителя, с тайной радостью ставя его в неловкое положение.

Жарасбаев, казалось, не обратил на это внимания, хотя всем было ясно, что Хасен всеми правдами и неправдами пытается создать о себе мнение как о незаменимом специалисте, который знает не только то, чем живет трест, но и чем дышат в областях и районах. А Жарасбаев до того, как пришел в животноводческий трест, занимал видные посты, но не имел специальных знаний, которых требовала новая работа. Не мудрено, что в первые дни Хасен

казался ему незаменимым помощником. Они подолгу беседовали, и Хасен расписывал перед новым управ­ляющим необыкновенную сложность работы треста, как бы невзначай называл имена «специалистов- ловкачей», которых следовало остерегаться. Они-де зацепились здесь и заботятся только о своих квартирах и окладах, а потом, когда упрочат свое положение и разживутся деньгами, переберутся в другие тепленькие места, поспокойней. Он, Хасен, хорошо знает их... В общем, выходило, что можно верить одному только Хасену. Однако в последнее время беседы их почему- то становились все реже, и это серьезно беспокоило заведующего отделом кадров.

Жарасбаев коротко отдал распоряжения дело­производителю и отпустил его.

- Ну, что скажете? - обратился он, наконец, к Хасену.

- Вот заявление трех казахов. Мы все говорим о коренизации аппарата, а в Караганде, Актюбинской и Восточно-Казахстанской областях в нашей системе нет специалистов-казахов. Думаю, что этих товари­щей надо послать заведовать кадрами и действовать уже через них. Сами знаете, на местах сидят бюро­краты, ничего не делают. Если мы сами решительно не примемся за интенсивную коренизацию...

- Вы хорошо знаете этих людей? - перебил его Жарасбаев.

- Очень хорошо. Поэтому и рекомендую.

- Они специалисты?

- Раньше работали в кооперации, на хозяйственных постах.

- Как со знаниями?

- Какими?

- Какое у них образование? Имеют опыт работы с массами?

- О, будьте спокойны. Пожилые люди, так что можно не опасаться.

Жарасбаев пристально посмотрел в глаза Хасену.

- Почему вы всегда рекомендуете пожилых людей?

- Молодые у нас не задерживаются, - поспешно ответил Хасен. - Сегодня примешь, а завтра они уйдут или на учебу, или на работу полегче.

Управляющий натянуто рассмеялся:

- А мне кажется, что вы просто не ищете энергичных молодых специалистов-казахов.

- Что вы, товарищ Жарасбаев!

- Ну как же! Ведь среди тех, кого вы принимаете на работу, таких почти нет.

- Говорите, нет? - Хасен смешался. - Впрочем, вы, может быть, и правы...

- А хотите, я перечислю имена инженеров, которые могли бы быть нам полезными.

- Но они не пойдут к нам.

- А теми, кто учится в специальных учебных заведениях, ваш отдел интересуется?

- Где же их искать, товарищ Жарасбаев? - вскинул брови Хасен. Мелкие бисеринки пота выступили у него на лбу.

- А вузы Москвы, Ленинграда, Казани. Сколько казахов заканчивает в этом году учебу, вы знаете? А через год, два?

- Я их имел в виду, но...

- Тогда скажите мне: скольким студентам мы выплачиваем стипендии? - прервал его Жарасбаев.

- Точно не знаю...

- Мне кажется, что вы не додумали до конца вопрос о подготовке и подборе специалистов. А значит, не может быть и речи о сколько-нибудь интенсивной коренизации.

Хасен съежился от точных, убедительных доводов управляющего. Возразить ему было трудно, тем более что Жарасбаев не давал времени сосредоточиться.

- Так вот, товарищ заведующий отделом кадров, мы обеспечиваем стипендией десять студентов-казахов. Вчера я подписал приказ о выделении стипендии еще четверым.

- Очень хорошо... Но им еще учиться да учиться, - нашелся Хасен, - а я говорю о сегодняшней корени- зации...

- На эту тему мы с вами беседовали уже не раз. Вы ведь знаете указания крайкома партии и прави­тельства?

- Да, да... В том-то и дело, что сроки поджимают.

- Давайте поговорим конкретно. Какой процент составили казахи-специалисты к общему числу работников в этом году?

Хасен растерянно почесал лоб.

- В процентном отношении... точно сказать не смогу.

- Ну, сколько казахов вы приняли на работу?

- Уже около десяти.

- И это на сто пятьдесят сотрудников! А кто они? Конечно, рассыльный, уборщица и переписчики, принятые по моему настоянию?

- Да. И они... Они тоже есть.

- Нет, товарищ! - В голосе Жарасбаева появились металлические нотки. - Это не дело. Вы больше всех трубите о бюрократизме, а сами не боретесь с ним. Работаете спустя рукава... Даю вам десять дней сроку, чтобы довести процент казахов в нашем учреждении до тридцати.

- Но нам же нужны только квалифицированные специалисты!

- А мы с вами разве инженеры?

- Но как же быть, если у человека никаких знаний? - не сдавался Хасен. - Работа у нас не из легких, сами знаете.

- Вы принимаете в расчет только наше поколение, а есть еще молодежь - сильная, энергичная, созна­тельная. Пятилетки были бы пустыми словами, если бы у нас не было подобного культурного накопления. Если вы способны на что-нибудь - подберите, подготовьте работников из молодых, - ответил

Жарасбаев и поднял трубку телефона:- Дайте подстанцию!

- А с этими товарищами как быть? - спросил Хасен, немного помолчав.

- Пошлите ко мне.

Хасен поднялся и медленно направился к выходу. У дверей не выдержал, обернулся, бросил обиженно:

- Конечно, во всем этом вы упрекаете только меня.

- Мы тут не виноватых ищем, - возразил Жарасбаев. - Речь идет об ответственном деле, и важен его результат. Подстанция! Дайте секретариат Совнаркома!

- Всему управлению было не под силу...

- Ну, хорошо! - Жарасбаев недовольно откинулся на стуле. - Но вы ведь ни разу не докладывали о своих трудностях? Ни коллегии, ни мне.

- Опасался, что меня неверно поймут: скажут, будто я ничего не делаю или не в силах сделать.

- Ничего подобного. Получилось бы, что только вы один и работаете. А вот теперь в итоге - десять человек...

Хасен не узнавал Жарасбаева. Он постоял некоторое время, собираясь еще что-то сказать, но не решился. Какой-то холодок пробежал у него по спине, когда он закрывал за собой двери. Сознание, что с ним обошлись, как с бестолковым, беспомощным чело­веком, было мучительно; он казался себе одиноким конем-бродягой, которого выгнал из табуна сильный, ухоженный жеребец...

«А впрочем, все это оттого, что у него партбилет и кресло, - мысленно утешил он себя, стараясь успо­коиться, войти в колею. Вернувшись к своему столу, он вынул из портфеля еще одну кипу бумаг. - Был бы я на его месте, вы все бы у меня попрыгали... Показал бы я вам...»

Внезапно, словно почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, Хасен повернулся к окну. Большой Алма-атинский пик молча, неторопливо наблюдал за

ним, и на груди его клубились черные грозовые тучи... Хасен вздохнул и огляделся вокруг. Счетовод, секретарь и машинистка, сидевшие в его кабинете, увлеченно работали, и им не было никакого дела до его переживаний. Хасен тихонько поднялся и вышел в коридор.

Плотный, спокойный на вид мужчина в очках с роговой оправой, стоявший в дальнем конце коридора, приветственно помахал Хасену рукой и не спеша, вразвалку зашагал навстречу. Во рту у него была папироска.

- Огонька не найдется, Хасен Нурбаич? - Хасен протянул коробку.

- Порекомендуйте, пожалуйста, Алексей Николаевич, - обратился он к «незаменимому» старому специалисту треста, - кого можно взять на работу? Жарасбаев срочно и решительно потребовал коренизовать наш аппарат.

- Учитесь ковать людей. Возьмите молот, неболь­шую наковальню и куйте кадры. Ха-ха!

- Трудно приходится, - вздохнул Хасен.

- Не расстраивайтесь, дорогой, - благодушным баском успокоительно проворковал Алексей Нико­лаевич. -Не будьте таким чувствительным. Я-то вас понимаю... Но что поделаешь? - Он прикурил, дымя папироской, окинул Хасена изучающим взглядом. - Давайте-ка лучше завтра, под выходной, соберемся за пулькой.

- Хорошо. Пригласим еще заместителя управ­ляющего.

- Идет, - согласился Алексей Николаевич и засмеялся, похлопал собеседника по плечу. - Любите вы начальство, а, Хасен Нурбаич? Тертый калач...

- Я не очень-то принимаю казахских руководителей. Русские, вот те - ничего. Умеют в компании не напоминать о своем положении... В общем, соберемся, Алексей Николаевич. Надо и поговорить основательно.

- Ладно, - пыхнул тот папиросным дымом, уходя уверенными шагами.

Хасен вернулся к себе, сел было за стол и занялся бумагами, но через минуту, словно внезапно о чем-то вспомнив, быстро поднялся и заторопился в местком.

- Товарищ Сергеев!

Деловитый молодой человек в очках поднял голову от бумаг, посмотрел на Хасена.

- Вы вчера распределяли продовольственные карточки? Товарищ Жарасбаев поручал вам разрешить мой вопрос.

- Да, распределяли.

- Мне по какой категории?

- По второй дали.

- Вы шутите! У меня много иждивенцев, по второй категории мне никак нельзя. Я же не раз вам говорил! А вы... Я не смогу здесь больше работать!

- Подождите. Зачем так резко ставить вопрос?

- Вам-то хорошо говорить!

- Но позвольте, я сам получаю паек по третьей категории.

- Меня это не касается! - Хасен почти выкрикнул свой довод. - Вы не создаете условий для нацио­нальных кадров! Добиваетесь нашего ухода!..

- Какую же вам дать категорию?

- А первая? Кто получает по ней?

- Те же десять человек. Даже крупным специалистам и членам президиума не хватает. Вы же знаете.

- Бросьте! И слушать не хочу!.. - отрезал Хасен, выбегая из комнаты.

И пошел гулять по всему управлению. Подымался по лестницам, заходил в отделы, туда, где за столами сидели казахи, справлялся у них, в какие списки включены они.

- Вот вам и коренизация! - сокрушался он. - Попробуй привлечь национальные кадры. Ни один казах не попал в список первой категории. Месткомом заправляет ярый шовинист. Об этом нельзя молчать.

- Мой милый Карим, подумай сам, - внушал он молодому казаху, который был членом месткома. - Мы ведь трудимся не ради денег, а ради чести... Дело совсем не в пяти-десяти фунтах муки, а в принципе. Ни один казах не получает продукты по первой категории. Как же мы привлечем на работу казахов? Сам знаешь, кого ни пригласи - прежде всего спросят об условиях.

- Первая же для спецов и членов президиума, - возразил парень.

- Все равно всем спецам не хватило, Карим. Хорошо, по возможности будем обеспечивать их. Пусть жрут, но пусть и дело делают: создадут индустрию, завершат стройки пятилетки. Мы и этой радостью будем сыты...

Парень добродушно рассмеялся:

- Не приравнивайте вы их к американским спецам. Они советские специалисты, и не надо нас делить на казахов и русских.

- Я говорю то, что думаю, милый. Политическое обоснование уж по твоей части. Проще говоря: аул - наш, они - гости, потерпим... Между собой нам, казахам, спорить нечего.

- В чем же тогда дело?

- А в том, милый, что завтра в наш трест может прийти специалист-казах. Какой он будет получать паек? Разве нельзя было, отдав девяносто пять процентов из общего пайка по первой категории русским, одно-два места оставить и для казахов?

Парень ответил на его доводы ничего не значащим смешком, и Хасен не стал распространяться дальше.

- Ладно, пусть будет так, как суждено... Я тоже поберегу нервы. Пропади все пропадом: и шовинисты в месткоме, и все остальное, - подытожил он, отворачиваясь.

Хасен вернулся к себе. На душе кошки скребли, он чувствовал, что не в силах оставить этот вопрос нерешенным, забыть. Тяжело опускаясь на стул, он

снова увидел в окне высокий пик, молчаливого свидетеля своего бессилия. Тучи ушли, и белоснежная вершина ослепительно сияла под полуденным солнцем. На нее было больно смотреть...

Потребовалось изрядное время, пока Хасен успокоился и занялся бумагами. Постепенно он увлекся и не заметил, как к нему кто-то подошел, и, только услышав приветствие, поднял голову. Перед ним стоял проситель - высокий мужчина с рябым лицом и длинными рыжими усами. В темном кителе с глухим воротником, в треухе и сапогах с высокими голе­нищами возник перед взором Хасена Аманбай - словно бы посланец далекого земства. Хасен неожиданно почувствовал, как потеплели у него глаза. Он встал, крепко пожал Аманбаю руку.

- Твое заявление я передал самому Жарасбаеву, - сказал он, когда оба сели. - Поговорил. Рекомендовал тебя.

- А кто такой Жарасбаев?

- Разве не знаешь? Он большой человек в городе. Наш управляющий.

- Э-э, откуда мне знать?

- И то правда. Он хочет сам поговорить с тобой. Скажешь, что хозяйственник, имеешь большой опыт. Понял? Ратует за коренизацию, вот пусть и распорядится, чтобы тебя приняли... Думаю, что примут, - обнадежил его Хасен.

- Хорошо, кабы так вышло, - оживился Аманбай. - Опыт-то у меня есть, работал и в земстве и в кооперативе...

- Отлично.

- А последние два года был делопроизводителем в животноводческом совхозе.

- В каком совхозе? Близко отсюда?

- Недалеко. В совхозе «Жылга».

Хасен наклонился, почти лег на стол. Дотронулся до плеча собеседника.

- Вот и славно. Ты, наверное, сможешь найти мяса, Аманбай? Голодаем мы тут.

Аманбай рассмеялся:

- Вчера при людях не смог тебя спросить. Неужели так плохо?

- И не спрашивай, - нахмурился Хасен. - Вконец изголодались. На руках тебя будем носить, если мяса найдешь. Хоть бы немного наваристого супу поесть, посидеть, припомнить былое...

Аманбай огляделся вокруг и, убедившись, что в комнате нет казахов, заговорил смелее.

- Думаю, кое-что найдется. Лошадку одну привели в город. - Он немного помолчал и добавил: - Правда, есть небольшая загвоздка. Но об этом после. Найдется укромное местечко, где можно заколоть?

- Конечно, найдется! - Хасен радостно заволновался, заерзал на стуле. - Можно у Касымкана. Или даже у нас. Сегодня сможем?

- Попозже сообщу вам. Надо кое-что уладить.

- Хорошо бы сегодня.

- Если улажу, так хоть сегодня, - ответил Аманбай. Помолчал и заговорил, понизив голос: - Что предвидится, Хасеке? Будут перемены? Что слышно?

- Ах, какие могут быть перемены? Знаешь пословицу: «Удача живет в дальнем ауле», - бросил было Хасен безнадежно, но, вспомнив, что они долго не виделись, вильнул в сторону: - Я просто так сказал... Пытаются там... Кое-что наверняка переменится.

- Чему же верить?

- А тому, что я говорю. Голод, как народ говорит, - обостряет нюх. - Он рассмеялся вместе с Аманбаем. - Верно ведь... Не сообразили мы вовремя, упустили, дали им окрепнуть, а теперь...

- Что же теперь?

- Полоса временных трудностей. Но все образуется, мой друг, - успокоил его Хасен и добавил в заключение: - Теперь вот что: ты не порывай с совхозом, попроси

Жарасбаева оставить тебя здесь. О Караганде не заикайся, ясно? Вечером встретимся, поговорим обо всем остальном.

Аманбай попрощался и вышел.

Не успел уйти Аманбай, как явилась Жамиля. Хасену сразу бросились в глаза ее заляпанные грязью ботинки и измятое блеклое пальто. Жамиля подошла, еле волоча ноги, и устало опустилась на стул.

- Что с тобой? - недовольно встретил он ее. - Можно подумать, что ты только что с пожара. Неужели нельзя быть поопрятнее?

Просторные светлые комнаты краевого треста разительно отличались от тесных прокопченных комнатушек их квартиры, а новые полированные столы и стулья, стоявшие здесь, были давней мечтой супругов. Да и сидевшие в комнате сотрудники были подтянуты, аккуратно и хорошо одеты, и рядом с Жамилей, преждевременно стареющей в хлопотах и беготне по базарам, казались людьми другого мира. «Надо же было ей притащиться сейчас», - подумал Хасен, искоса посматривая на обветренное лицо и потрескавшиеся, до черноты загоревшие руки жены. А Жамиля сидела безучастная, ей не было дела до того, что думал и переживал Хасен.

Когда-то он ходил в руководителях, не знал нужды и не испытывал никаких жизненных неудобств. В те счастливые дни жена сидела дома, следила за собой, и он, помнится, смотрел на женщин, которым при­ходилось трудиться, служить, совсем другими глазами... Но прошло время, когда он держался в городе хозяином, а в аулах его и Жамилю встречали как знатных людей. Перемена пришла так неожиданно и вместе с тем так резко, будто они незаметно заплутались, сбились с пути. И вот теперь они безнадежно отстали от жизни. Холодно высился за окном Алмаатинский пик, и беспощадно светлела просторная высокая комната. Он сидел в этом

кабинете - один из многих неприметных работников треста... Стало больно за себя, обидно за иссохшую, опустившуюся Жамилю. Он сам и его жена казались ему сейчас сиротами, пасынками новой жизни.

- У тебя усталый вид, - заметил Хасен. Голос его теперь был участлив и мягок. - Что с тобой? Что-нибудь понадобилось?

Жамиля, удрученная было неприветливой встречей мужа, немного оттаяла.

- В Казторге выдавали чулки и шелковый трикотаж. Я заняла очередь, хотя была без гроша в кармане, простояла весь день. Только подошла моя очередь, товар кончился. Чтобы сгнить этому Казторгу!

- Разве может быть иначе? - усмехнулся Хасен. - Там не так-то просто что-нибудь купить. Как будто ты не знала...

- Что поделаешь? У меня же ничего нет.

- Подожди, я напишу записку Сальменову. - Хасен взял листок бумаги, обмакнул перо. - Говорят, в Казкрайсоюз тоже поступил трикотаж...

Жамиля совсем успокоилась.

Хасен в нескольких словах изложил свою просьбу, многозначительно упомянув, где он работает, дал Жамиле денег и встал из-за стола, чтобы ее проводить. Жамиля спрятала записку и, поднимая сумку с картошкой, как бы невзначай спросила:

- Что ты думаешь о сегодняшнем поведении Салима?

- Да, о чем он там болтал? Чего еще ему не хватает? - нахмурился Хасен. Утром он второпях не успел разобраться в их споре, слышал лишь краем уха, как Салим за что-то выговаривал Жамиле.

- Братца твоего с невесткой защищает. Видно, науськивает их против меня. Видите ли, он недоволен нашим отношением к ним!

- Откуда он взял эту манеру? - Хасен начинал раздражаться. - Какое он имеет право совать свой нос в чужие дела?

- Почувствовал, наверное, себя человеком, - скривила губы Жамиля. - Так прямо и говорит: «Как вам не стыдно...»

В последнее время Хасен замечал за братом самостоятельность суждений, которой у того раньше и в помине не было. Салим быстро рос, но еще быстрее изменялся его характер, отношения с людьми. Он словно становился чужим, переставал считаться с мнением старших. Слова Хасена о том, что дети одного отца, люди, родившиеся у одного очага, соплеменники должны идти к одной цели, стараясь не терять в пути друг друга, уже не находили отклика у Салима. Хасен знал, что это влияние новой жизни, которую сам он никогда не примет. И было страшно, что чужой, ненавистный мир упрямо пытается войти в его семью, в его дом, и настанет час, когда он не сможет этому помешать.

- Скажи ему, пусть не ерепенится, - выдавил Хасен с усилием. - А то выгоню вон. Сидит на моей шее и мне же дерзит. Посмеет пикнуть еще - дай ему в зубы! Хватит!

- Вы тоже скажите ему, - попросила Жамиля. - Другие учатся и еще заботятся о семье: сколько всего таскают в дом. А от него никакой пользы. Попросишь принести что-нибудь, так он на дыбы.

- Стал комсомольцем-активистом...

- Я, говорит, не крохобор. Получается, что мы, делящие с ним последний кусок хлеба, крохоборы. Говорит, что, пока учится, он имеет право получать только стипендию.

- Ишь, как легко хочет прослыть бессребреником! Ну, подожди, посмотрим!..

Довольная словами мужа, Жамиля подумала, что надо бы приготовить ему его любимый бешбармак. Вспомнила о мясе.

- Вы достанете мяса, Хасен? Предприняли что- нибудь?

- Похоже на то, что сегодня нам улыбнется удача, - ответил Хасен. - Потом расскажу. Ты иди, Жамиля, иди, попробуй получить трикотаж.

Жамиля вышла.