Страница - 15

Хорошо смеется тот, кому терять нечего

Политикой я принципиально не занимаюсь - оберегаю свою профессию. Недаром говорят: если человек стал политиком, надо знакомиться с ним заново. Есть ли у них за душой что-то святое? Далеко не у всех. Облить человека грязью, уничтожить его - в порядке вещей. Каждый из нас чувствует себя незащищенным в обществе, где правят такие господа. Идешь по улице -могут безнаказанно дать пощечину, спрятался в особняке - гебя могут «заказать», и никакие каменные заборы и видеокамеры не спасут, если ты кому-то мешаешь творить беззаконие и произвол.

Но опять же не случайно говорят: если ты не займешься политикой, она займется тобой. Как бы я ни сторонился этой сферы, все же однажды ввязался. В начале 90-х шли выборы в Верховный Совет республики, мне предложили баллотироваться от Джамбула. Семь или восемь соперников я уверенно опережал по популярности. Народ на встречи приходил охотно, каждый клялся, что будет голосовать за меня. Но однажды утром я прочел в местной газете статью о себе. Один из моих конкурентов сообщал такие «факты», о которых я и сам не подозревал. Оказывается, в театре и кино я уже не востребован, потому-то и решил попробовать себя в политике, в личной жизни я почти преступник, и вообще, не мешало бы меня посадить на годик-другой за всяческие «злоупотребления». Когда я встретился с этим «гробокопателем», то первое, что сделал, -посмотрел на него в упор. Думал, он покраснеет и начнет хотя бы извиняться. Куда там! Прохиндей выдержал мой взгляд и нагло произнес: «А что вы хотели, Асеке? Это борьба. Кто как умеет, тот так и выживает».

Наконец наступил день выборов. До самого вечера я лидировал с большим отрывом. И вдруг, когда до финиша оставался час-полтора, вперед с космической скоростью вырвался тот самый прохиндей. Бюллетени за него кидали пачками.

В жизни я так не смеялся, как тогда! Единственными пострадавшими в этой ситуации оказались простые избиратели, а я был доволен! Теперь я знал, что такое «честные альтернативные выборы».

С той поры я редко хожу на выборы. На повторную просьбу баллотироваться в парламент ответил: «Нет, спасибо. Я уж лучше пешком постою». Что я там буду делать, если даже пройду? Заниматься с утра до вечера болтовней - это не мое дело. Чего стоят наши законодатели, видно хотя бы по тому, как они «поработали» над многострадальным проектом закона о кино: все вокруг да около, в общем, куда повернешь, туда и выйдет. Никакой конкретики.

Сейчас кое-кто пытается обвинять меня в чрезмерной осторожности. Но откуда она пришла, эта осторожность? Оберегая свою профессию от внешних потрясений (а сейчас еще и семью - у меня ведь дети маленькие), я не лгу, но часто скрываю то, о чем думаю. Мир вокруг очень хрупок, многое в нем меня не устраивает, но пусть уж лучше так, чем рисковать безопасностью дорогих мне людей. Было время, я шел по жизни, не оглядываясь на других. За эту гордыню мне пришлось заплатить дорогую цену. А теперь я, считай, начал жизнь как бы с нуля. И мне очень важно успеть увидеть, как сделает свои первые шаги мой маленький сын, как он пойдет в первый класс, переступит порог института...

Друг мой, третье мое плeчo (Ануар Молдабеков)

Мы с Ануаром в один год пришли в театр, вместе росли как актеры, помогая друг другу оттачивать сценическое мастерство, вместе бывали в компаниях - дневных и ночных. У нас и судьбы чем-то схожи. Отца своего Ануар не знал, родная мать его оставила, рос у дяди. Его тоже выгнали из консерватории за съемки в кино, и он окончил позже двухгодичную школу-студию при театре. Потом уехал в Караганду, переиграл в областном театре всех героев-любовников и в 1964 -м вернулся в Алма-Ату.

Ануар на год моложе, а потому до конца жизни почтительно называл меня Асеке. Нас многие пытались рассорить. «Зачем ты работаешь под него? Ты не хуже Ашимова», - нашептывали ему театральные интриганы, и он, бывало, поддавался. Но мне как старшему хватало ума сказать в такие минуты примиряющие слова: «С чего нам ссориться? Ты играешь Яго, я - Отелло, ты - Жантыка, я - Кодара, ты - Танирбергена, я - Еламана... Что нам с тобой делить? Но если ты пойдешь на поводу у злопыхателей, мы оба умрем как актеры, нас съедят поодиночке. Я без тебя никто, и ты без меня тоже».

Азербайжан Мамбетов, бывало, шутя говорил: «Вашей дружбе придет конец, когда я дам вам одну роль». К счастью, нам с Ануаром не пришлось делить в театре одного героя. А то кто его знает, как повернулись бы события. Таких случаев, когда друзья разбегались в разные стороны, в театре было немало.

В кино мы тоже вместе снимались. В «Крыльях песни» он играл поэта, я - революционера, а когда работали в «Кыз Жибек», именно Ануар помог найти мне знаменитый бекежановский грим -придумал бакенбарды, переходящие в бородку.

Все ждали нашей ссоры, когда на роль Еламана в картине «Кровь и пот» утвердили не меня, а Ануара, но обиделся я не на него, а на Мамбетова. Все-таки при всем моем уважении к Азербайжану, незаурядному театральному режиссеру, не могу не признать, что в нем сидит маленький садист. Возможно, это следствие его сурового, бедного на материнскую ласку детства. Насколько мне известно, Азербайжан рано остался круглым сиротой, потом он долго кочевал по интернатам и общежитиям. А у таких людей, как я заметил, сердца бывают жесткими. Они с легкостью забывают то хорошее, что объединяло их с тем или иным человеком.

Когда Азербайжан задумал экранизировать «Кровь и пот», я не сомневался, что Еламан, с образом которого я сроднился на театральной сцене, будет мой. Мамбетов остался доволен кинопробами, я начал готовить киношную версию своего героя. Мечтал, что будет создана киноэпопея под стать «Тихому Дону», а мой герой будет даже помасштабнее Григория Мелехова, каким его представил Петр Глебов. И вдруг ... поворот на 360 градусов! Московский сорежиссер картины Юрий Мастюгин «зарубил» меня на худсовете, а Мамбетов и не думал отстаивать.

Но я нашел в себе силы перебороть разочарование и продолжал считать Мамбетова своим другом. Правда, каюсь, на его 75-летии не мог удержаться, чтобы не спросить:

- Азеке, за те 50 лет, что мы знаем друг друга, я вас когда-нибудь предавал?

- Нет, - ответил он.

- Зато ты меня (я к нему в зависимости от обстоятельств обращаюсь то на «вы», то на «ты») предавал дважды.

Экранизация романа «Кровь и пот» получилась средненькой. Ануар из-за откровенно слабой режиссуры не смог полностью реализовать свой актерский талант. А жаль. Материал нурпеисовской трилогии по масштабу сравним даже не с «Тихим Доном», а с «Хождением по мукам» Алексея Толстого. Какие там характеры! Не говоря уже об Еламане-этом стихийном революционере, чего стоят, например, такие колоритные персонажи, как конокрад Кален, Судрахмет или Каракатын. Но ни Мамбетов, ни его московский коллега не смогли поднять такой материал. И это вполне объяснимо: Азербайжан - сильный театральный режиссер, но в кино у него не было ни опыта, ни, как я подозреваю, призвания, а москвичу материал трилогии был чужд. Для него «Кровь и пот» - то же самое, что для французских кинематографистов «Анна Каренина»: их попытка экранизировать знаменитый роман получилась, на мой взгляд, блеклой и неправдоподобной.

Словом, потеря роли, которую я считал своей, не рассорила нас. Слишком много хорошего было между нами, чтобы разом перечеркнуть дружбу.

Был момент, когда в театр зритель ходил только для того, чтобы увидеть наш с Ануаром дуэт. Играли мы, к примеру, в «Козы Корпеш и Баян-сулу» - пыль стояла до потолка, столько было безудержной фантазии и экспромта, такая заразительная энергетика! Вообще лозунги типа «Искусство принадлежит народу» взяты из жизни. В нашем театре был, рассказывают, в послевоенные годы случай на спектакле «Амангельды»: на сцену поднялся офицер и сел возле Шакена Айманова, исполнявшего главную роль. На тихие увещевания пройти на свое место военный, вытащив табельное оружие, заявил, что по инструкции командира нельзя оставлять без охраны. Не оставалось ничего другого, какзакрыть занавес, чтобы провести с впечатлительным зрителем просветительную работу.

А уж на гастролях в районных центрах такие случаи бывали сплошь и рядом. Едва затевался бой между персонажами «Козы Корпеш и Баян-сулу», как ребятишки выскакивали на сцену, пытались нас разнять, воровали наши бутафорские пики. Однажды наш театр, будучи на гастролях в Чимкенте, выехал с «Козы Корпеш» в один из сельских клубов. В зале всего сто мест, а билетов, как водится, продали раз в десять больше. И мы решили играть на улице. Декорации установили прямо у стен клуба, машины, на которых привезли хлеборобов, выстроили вокруг «сцены» полукругом.

В тот день мы, не выходя из образа, импровизировали как могли. В одной из сцен я, Кодар, в богатырских доспехах, с пикой в руках ищу интригана и сплетника Жантыка - Ануара Молдабекова, вечно сеющего вражду между моим героем и Корпешем. Его нигде нет. Не оставалось ничего другого, как кричать громовым голосом: « Жантык, где ты? Выходи!».

И тут приоткрывается дверца одной из машин, оттуда высовывается Жантык-Ануар. «Ау, Кодар-мырза, вы меня ищете? Я здесь», - отвечает он так, словно герою, жившему в XII веке, положено сидеть в машине, и опять закрывается в кабине. Дальше - хлеще, в одной из сцен он появился верхом на добытом где-то ишаке. А тут еще Карабай - Идрис Ногайбаев, решив подыграть ситуации, стал по-пластунски пробираться под одной из машин... Да и я в пылу всеобщего веселья поймал громадного жука и стал пугать им главную героиню - красавицу Баян. Та визжит, зритель хохочет! В общем, хлеборобам страшно понравилась наша игра. Они так и говорили: «Какой хороший спектакль! Приезжайте еще». Я и сам признаю: это был один из лучших спектаклей в моей жизни.

Сейчас, вспоминая эти веселые моменты, готов плакать от тоски по ушедшему другу. Какими же мы были заводными! Не боялись казаться смешными. Своей пластикой, темпераментом, молодым озорством мы с Ануаром взорвали академическую сцену Ауэзовского театра и совершили свой маленький переворот.

Завтруппой у нас был некий Карас Ахметович. В молодые годы у нас с ним шла нешуточная война, но с высоты сегодняшних своих лет я думаю о нем с теплотой. Караса Ахметовича театру ныне не хватает. Его требовательность не давала актерам расслабиться Перед этим суровым фронтовиком, человеком поистине сталинской закалки, не терпящим малейшего отступления от правил, трепетал даже бесстрашный Сер-ага Кожамкулов. Если наш завтруппой узнавал, что актер тайком снимается в кино или бегает на халтуру, подрабатывая озвучкой или на дубляже, то кары в виде строгого выговора, а то и увольнения было не избежать, за малейшее нарушение дисциплины (например, опоздание на репетицию) - рапорты начальству.

Нас завтруппой чаще других таскал на ковер к начальству. Однажды, играя в спектакле «Козы Корпеш и Баян-сулу», я увидел, как Карас Ахметович, стоя у занавеса, опять по привычке разносит меня и Ануара. Разгоряченный, ведь Кодар, мой герой - степной батыр, - никому не дает спуску, я запустил в завтруппой кинжал - пусть и бутафорский, но изготовленный из железа. Он пролетел в каких-то миллиметрах от головы Караса Ахметовича. Завтруппой стал белый как полотно, а до меня только тут дошло, что я едва не совершил тяжкий грех...

С того момента Карас Ахметович стал сникать.

А вскоре подоспел другой случай, окончательно сбивший с него начальнический кураж. Как-то нас с Ануаром решили угостить домашними яствами приехавшие с каникул девушки из школы-студии при театре Пришли с полными сумками снеди, мы закрылись в отдельном кабинетике, который мне выделили как члену месткома, и стали пировать. Вели себя, казалось бы, ниже травы, тише воды, но все-таки расшалились. Одна из девушек вскочила на спинку дряхлого кожаного дивана, и... тот развалился. Девушка упала, ударилась головой о стену, потеряла сознание. Хочешь не хочешь, пришлось вызвать «скорую». Карас Ахметович, естественно, тут как тут. Потирая руки, он быстренько собрал комиссию и чуть ли не с лупой в руках начал искать «следы преступления». Расстроенный, что ничего, кроме обломков дивана, не нашел, перед начальством он все представил так, будто мы с Ануаром специально собирались убить девушку. В общем, подсудное дело.

В кабинете главного режиссера, куда нас вызвали, уже сидели наши «богини» - Хадиша Букеева, Шолпан Жандарбекова и Бикен Римова во главе с парторгом театра Сабирой Майкановой - А что, нам уже и дружить нельзя со своими будущими коллегами? - сказал я вызывающе на требование объяснить, как это мы с Молдабековым оказались в одной комнате с молоденькими студентками. А дальше и вовсе пошел ва-банк, поскольку терять было нечего. В общем, от страха во мне проснулся тигр.

- Мы о ваших «подвигах» наслышаны, -намекнул я вершительницам наших с Ануаром судеб на грехи их молодости. - В нашем возрасте вы и не то, оказывается, делали.

Мамбетов, чувствуя, что пахнет жареным (да и не кстати было раздувать скандал - я только сыграл главную роль в спектакле «На чужбине», на носу была сдача «Дон Жуана», где я опять же в главной роли), поторопился заявить, что разборки подождут, а сейчас всем пора на репетицию.

А «богини» и не спорили, молча вышли из кабинета. Молодость у наших народных артисток и на самом деле была бурной, безупречной репутацией славилась только Сабира Майканова. Лет через пять наша чистая как слеза парторг скажет мне: «А ты молодец, что поставил апаек на место».

Последующие десять дней я яростно репетировал. И вот день премьеры - спектакль прошел на ура. Представители ЦК и Министерства культуры, пожимая руки Мамбетову, в один голос заявили о моей работе: появился актер, чья игра должна поднять театр на новый уровень.

На партбюро нас тем не менее вызвали. Первым зашел я «Богини» были уже готовы к растерзанию блудных актеров, зато Мамбетов, прикрывшись газетой, хихикал, его наши с Ануаром выходки явно веселили.

- Чем ты в дальнейшем оправдаешь свой проступок? - словно подсказывая мне ответ, спросил он.

- Своим трудом! - выпалил я.

Азербайжан, явно не слушая возмущенный

шепот женщин, захохотал во весь голос.

- Иди, иди! - махал он рукой в мою сторону, вытирая слезы носовым платком.

Выхожу, а за дверью - дрожащий Ануар. Подученный мной и ободренный подсказкой Мамбетова, он повторил мой ответ. Так мы и выкрутились из ситуации, которая чуть было не выросла до размеров вселенского греха. Сложись обстоятельства по-другому, возможно, нашей актерской карьере мог бы прийти и конец. Любой театр знает немало случаев, когда изначально талантливые актеры ломались и не доходили до финала: не хватало характера выдержать натиск, который прикрывался ханжески благопристойными словами, хотя за ними пряталась усталая ревность к молодости и успеху

Во мне театр, напротив, разбудил дремавшие доселе задиристость, высокие амбиции и протестные настроения. Но без Ануара, без его крепкого плеча, которое я всегда ощущал, пока он был рядом, я бы, наверное, протестовать не отважился. Когда не стало друга, я тоже хотел уйти из театра. Без Ануара я уже не мог играть в нашем любимом спектакле «Козы Корпеш и Баян-сулу»: если бы и вышел на сцену, то слезы задушили бы и я просто сорвал бы спектакль. Когда я все же решился на такой шаг - оставить театр, то среди прочих причин была и эта боль - моих былых партнеров никто не мог заменить. Уходя, я так и сказал: мне не с кем играть. Нет Ануара, нет Идриса Ногайбаева и Нурмухана Жантурина (его я пригласил в театр на следующий же день после назначения меня директором. И Жантурин вернулся - через 20 лет! Почему-то этот замечательный актер недолюбливал меня, когда я только пришел в труппу, но под конец его жизни мы сдружились).

Мой недруг фразу о том, что мне не с кем играть в театре, передал труппе так: Ашимов считает ее недостойной себя. Многие после этого стали смотреть на меня косо, а потом, не глядя, подмахнули подсовываемые им письма-доносы.

С Ануаром ушла часть моей жизни. Он был крепче меня телосложением, а потому всегда казался здоровее, но вот ушел раньше. Оказывается, у него был сахарный диабет, который незаметно разъедал его организм. Никто, даже я, не знал об этом.

Ануар должен был играть Амангельды в одноименном спектакле, задуманном мной. Я был уверен: только он сможет создать образ легендарного командира, но ... в этой ситуации решал совсем другой режиссер. Помню, я только вернулся из командировки, услышал горькую весть о смерти Матана Мураталиева, однокурсника по театральному факультету, и первым делом позвонил Ануару, он тогда был председателем нашего профкома. Услышав, что он не может пойти из-за болезни, в сердцах принялся его отчитывать: «Ты что? Какие болезни? Человек умер!». И тут взяла трубку его жена. Она сказала, что у Ануара кровавая рвота. 

Накануне он был на съемках в Капчагае. С обедом в тот день запоздали, к вечеру на съемочную площадку вместо еды привезли ящик водки. Разозлившись, Ануар выпил стакан, а потом пошел купаться. Ни того, ни другого при его болезни делать было нельзя. Пока доехали до Алма-Аты, сахар поднялся до критической отметки, «зажглось» горло... После этого он прожил всего неделю.

В реанимацию к Ануару никого не пускали, мне все-таки удалось прорваться к нему. Надо было что-то говорить, но сил не нашлось бодриться. Не смог я, как Айманов у постели Куанышбаева, сдерживая слезы, шутить.

- Какой сегодня день? - спросил Ануар, пристально вглядываясь в стену.

- Среда.

- A-а, два дня, два дня, - в полузабытьи пробормотал мой друг.

Через два дня его не стало. Ему было всего 49 лет.

После его смерти и Мамбетов как-то сник. Сидя в кабинете Азербайжана, мы, чтобы заглушить боль, хлопнули по стакану водки. Потом налили еще, но алкоголь нас не брал, шел как вода. Горе было крепче...