Страница - 10

ДЕВЯТЬ МИНУТ

В землянке стояла гнетущая тишина. Одни чистили оружие, другие просто молча лежали на нарах.

В эту ночь поиск опять не удался. Двое убитых и трое раненых ни за понюшку табака. Третью ночь подряд мы ползаем к переднему краю противника и безуспешно. Теряем лучших товарищей и напрасно. Что там ни говори, а немец тоже не дурак. В первый раз дали оплошку, напугали его, заставили навострить глаза и уши. Вот теперь и попробуй его обхитрить.

— Что приуныли, орлы? —спросил, входя в землянку, командир разведроты.

— Напротив, «комаринскую» танцуем. Еще два-три круга и всей ротой в могилевскую губернию,— сострил кто-то.

— Брось зубоскалить,— оборвал его Кузьма Пиль-гук.— Что новенького в штабе, товарищ гвардии капитан?

— Генерал зубами скрипит. «Язык» нужен во как,— провел он пальцем по горлу.— Есть сведения, фриц задумал что-то. Приказано к утру взять контрольного.

— Может быть дня три отгулу дадут. Тогда и взять можно,— тихо проговорил Кузьма.

Командир глянул на него в упор.— «Выкладывай, что задумал?»

— На участке полка Беляева...

Все внимательно слушали Пильгука. Предложение его оказалось настолько необычным, что вызвало целый диспут: «Как цыплят, всех накроют», «Фантазер», «Правильно, Кузьма, рискнуть стоит»,— неслись со всех сторон противоречивые мнения.

— Заманчива твоя идея, сержант. Правильно говоришь: дня три нужно понаблюдать, если разрешат,— заключил спор капитан, направляясь в штаб.

Двое суток с помощью стереотруб изучали мы оборону противника в районе 31 гвардейского полка. Было ясно, что гитлеровцы по ночам форсируют какие-то работы, тщательно маскируя их перед утром. Но больше всего нас занимали огромные свежие воронки от бомб рядом с немецкой траншеей и участок лежащий за ними. Именно здесь Кузьмой был обнаружен блиндаж, связанный ходом сообщения с траншеей.

Наконец, все продумано и взвешено. Нам предстояло или перехитрить немцев, или начинать все сначала, может быть, даже другим.

Сданы политруку партийные и комсомольские билеты, награды и личные письма, вплоть до последней бумажки. Снаряжение подогнано: не скрипнет, не звякнет. Присев в траншее жадно докуриваем цыгарки. Когда еще теперь придется покурить. Рядом — группа офицеров. Вполголоса уточняют задачи.

— Помните, товарищи, обстановка может измениться каждую минуту,— доносился голос нашего капитана.

— Артиллеристы не подведут,— басит грузный

майор.—Приказано не отходить от орудий на время всей операции. Мой дивизион ведет прицельный огонь по засеченным точкам и делает проход в проволоке. Заградительный по площади даст весь артполк.

— Подобная задача поставлена и минометчикам,— дополняет комбат.— Снайперы расставлены по местам. Фриц головы с траншеи не высунет. А где будет ваш КП, гвардии капитан.

— На вашем, товарищ гвардии майор. Напоминаю, товарищи, общий сигнал начала по телефонной сети «Ласточка в гнезде» и две зеленые ракеты... Сверим часы,— уже больше обращаясь к нам,— заключил гвардии капитан.

-— Ни пуха, ни пера!

— К черту,— буркнул Кузьма, бесшумно переваливаясь через бруствер.

Плотно прижимаясь к земле, то и дело замирая, медленно и долго ползем за саперами. Их задача проложить нам путь через нейтральную полосу, через минное поле и под колючей проволокой.

Черев равные промежутки времени, чисто с немецкой педантичностью вспыхивают осветительные ракеты и возникает такое ощущение будто тебя раздевают донага.

Первая воронка. Трое, отделившись, неслышно исчезают в ней. Остальные, как было намечено, расползаются по другим воронкам. Наша — ближняя к немецкой траншее. По наблюдениям, где-то здесь в нескольких метрах должен быть тщательно замаскированный пост боевого охранения. Помним уговор; обнаружить его и снять тихо. В крайнем случае прокладывать дорогу огнем.

Прощупывая руками каждый сантиметр земли и осторожно убирая с пути все, что может издать малейший звук, ужами спускаемся на дно воронки. Ракета. «Слава богу, не минутой раньше»,— проносится в голове. Тесно вчетвером. Пальцами тихо разгребаем под собой грунт, устраиваясь поудобнее. Лежать придется долго. Со стороны траншеи то и дело доносятся торопливые шаги, звон лопат и чужая речь.

Перед рассветом все звуки стихают. Лишь изредка нарушают тишину короткие пулеметные очереди да шипение ракет. Вдруг, совсем рядом, чуть правее того места, где по памяти, должна находиться груда валунов четко раздается шорох. Затем — короткие еле слышные отрывистые фразы и снова шорох. «Смена постов»,— мелькает догадка. Кивком головы Кузьма подтверждает ее. Теперь остается ждать условленного часа.

Ночь была на исходе и небо уже заполнилось зарей, когда из траншеи вновь донеслись голоса и звон котелков. Потом все замерло. Только из-за валунов изредка слышалась тихая беседа. Постепенно и она умолкла. Видно, навеянная утренним теплом дремота взяла верх. В дневное время охранение обычно чувствовало себя в безопасности. До русских, мол, далеко, нейтральную зону вряд ли кто рискнет пересечь засветло.

Медленно движется минутная стрелка. Знаем, многие стереотрубы нацелены сейчас на наши воронки. Привстав на колени, разминаем мышцы.

Двенадцать ноль-ноль. Условленный час. Резкий свисток Кузьмы. Рывок. Ошалелые, заспанные лица немцев. Мелькают финки. Стремительная перебежка и все четверо в траншее. Пусто. Все спят по блиндажам. На это и был рассчитан успех операции.

Несемся по ходу сообщения. Слышу сзади, как горох сыпятся в траншею остальные разведчики. Блиндаж. На раскладной койке спит офицер. Еще считанные секунды и и мы выволакиваем его со всеми бумагами. В соседних блиндажах рвутся гранаты. Ребята прикрывают отход группы захвата. Смотрю, с бокового хода волокут еще двух. А наш «язык» заупрямился, рвется из рук. Несколько вразумительных лаконичных внушений и он сам трусцой бежит вперед.

Вокруг— беспорядочная, хаотичная трескотня немецких пулеметов и частые разрывы снарядов. Это артиллеристы подавляют ожившие огневые точки врага и рассчищают нам проход в проволочном заграждении. Подхватив под руки «драгоценные трофеи», бежим в свою сторону. Их жизнь для нас сейчас дороже, чем собственная.

Сзади —стена разрывов. Артполк прикрывает наше возвращение дымовыми снарядами.

Через девять минут после начала «сабантуя» мы спрыгиваем в свои траншеи.

В ходе операции пострадал лишь один Кузьма. Обер-лейтенант расцарапал ему ногтями всю физиономию.

Счастливые исходом операции, разведчики целую неделю потом изощрялись в остротах в адрес его и мнимой эксцентричной женщины с такими прекрасными ноготками.

ПОСЛЕДНИЙ СОВМЕСТНЫЙ ПОИСК

Таинственен и обманчив передний край, укрытый ночным покрывалом. Изредка на мгновение вспыхнет зарницей орудийный выстрел, или яркий пламенем блеснет разорвавшаяся мина. Золотые змейки трассирующих пуль, как множество метеоритов, стремительно пронизывая темень исчезают внезапно, как и возникли. От горизонта до горизонта, то и дело, лениво разгораясь, взлетают разноцветные ракеты и, на миг залив местность, ослепительным светом, медленно гаснут на черном бархате ночного неба, будто перекликаясь с далекими мерцающими звездами.

Не спеша, поворачивая стереотрубу, стараюсь засечь отдельные вспышки и определить по звуку расстояние до них. Спокойствием и благодушием веет от этих, казалось бы, мирных огней. И только сознание, что там в ночи идет работа и каждый из мелькнувших огоньков может быть, только что стоил кому-то жизни, невольно возвращает к суровой действительности.

— Опять тебя, старшой, на исповедь вызывают,— слышу за спиной голос сменщика.— Смерш звонил, приглашал зайти в особый отдел.

Заправлен ватник под ремень. С досадой задвинув автомат за спину и чертыхаясь про себя, по осенней грязи топаю в тыл. Пропал отдых. Вот уже две недели прошло с того случая, а меня нет, нет и пригласят на беседу. Путь к штабу не ближний. Есть время подумать и восстановить в памяти злополучную историю, доставившую многим из нас немало хлопот.

Он пришел к нам с пополнением и пробыл в роте меньше месяца. Судя по документам до этого служил в разведке, был на излечении в госпитале. По натуре общителен. Нельзя сказать что слишком навязчив, или подлиза, но за короткое время сумел расположить к себе многих.

В ту ночь, когда он впервые пошел с нами на дело, вылазка проходила довольно удачно. Тихо связав часового мы обнаружили себя лишь при отходе. Немец поднял бешеную стрельбу. Собравшись в овраге, проверяем все ли налицо. Под таким огоньком ночью не хитро не досчитаться кого-нибудь. Возвращаться же, даже с «языком», оставив товарища, пусть и мертвого, разведчикам недопустимо.

— Яшки нет,— подводит итог Кузьма Пильгук. Чтобы не рисковать напрасно людьми и «языком», отправляем их к своим, а сами, вдвоем с Кузьмой, ползем к немецкой траншее. Стрельба поутихла. Из траншеи ясно доносится гвалт. Приноравливаясь к рельефу, подползаем почти к самому брустверу. Рядом слышны озлобленные вскрики, сопение и глухие удары. Ясно, кого-то бьют.

— Позовите переводчика,— сквозь шум прорывается Яшкин голос. В голове вихрь мыслей: «Как выручить парня? Надо что-то сделать немедленно. Иначе его уведут. Но зачем ему понадобился переводчик?»

— Я их юверленфер. Их есть перебежчик,— доносится путанная смесь русских и немецких слов.

Гвалт и удары умолкают. В наступившей тишине четко слышен знакомый голос — «Я перебежчик. Русские готовят большое наступление», твердит он то по-русски, то на непонятной смеси немецкого с русским.

Локтем ощущаю как дрожит от ярости Кузьма. Чувствую, что он тоже уловил главный смысл сказанного. На нашем участке действительно со дня на день должно начаться крупное наступление.

Не сговариваясь, как по команде бросаем через бруствер четыре гранаты на предательский голос. Вспышка. Крики. Пользуясь суматохой, бегом возвращаемся к своим. Уже почти у самого бруствера Кузьму настигает осколок снаряда. Ползком втаскиваю его в траншею, а затем сам отвожу в медсанбат.

Не раз и не два пришлось пересказывать мне эту историю о подлеце в особом отделе. И вот снова вызвали. Вероятно, сегодня дотошный майор опять спросит: «Почему не взяли предателя живьем», или «А чем вы можете доказать, что убили его?»—на что так и хочется ответить: «Пойди, проверь». Хотя в душе хорошо понимаешь его. У каждого своя работа, свои обязанности.

Через несколько дней, когда началось наступление из опроса пленных выяснилось, что предателя мы убили наповал и он не успел дать свои иудины показания. А вот с Кузьмой сложилось хуже. Рана оказалась серьезная и он несколько месяцев провалялся в госпитале. По излечении в нашу дивизию попасть уже не смог. Из переписки с его отцом — Яковом Ефремовичем я узнал, что вскоре он погиб под Молодечно, есть такой городок в Белоруссии северо-западнее Минска.