Страница - 18

ОТЕЦ

В шестом томе Казахской Советской энциклопедии на странице 580-й есть краткая биографическая справка о Кожанове Таттыгали. Это отец моего фронтового товарища Жени Кужанова (в документах военных лет писари по ошибке сменили в фамилии «о» на «у», а потом так и осталось).

Таттыгали Кожанов в конце тридцатых годов был народным комиссаром земледелия Казахстана. А до этого коммунист Кожанов многие годы был на ответственной партийной и советской работе.

В семье Кужановых бережно хранится автобиография отца, написанная им в октябре 1937 года (он был тогда председателем Алма-Атинского облисполкома).

Вчитываюсь в скупые автобиографические строки. Нелегко складывалась судьба этого человека. «...будучи 8-летним мальчиком пас овец у бая... в течение одного года. За годичную работу пастухом он моему отцу дал одного ягненка, больше ничего...» С большим трудом удалось сыну бедняка-скотовода получить образование. В школе, пишет Кожанов «...эксплуатировали учеников... в летнее время приходилось работать по 12 часов в день (от восхода солнца до заката)».

Уже в советское время Таттыгали Кожанов оканчивает в Саратове сельхозтехникум имени Тимирязева. Шел 1921 год. Уральский губисполком назначает юношу уполномоченным по борьбе с бандитизмом по Уильскому уезду и Каратюбйнскому району. Бессонные ночи, сотни километров верхом, постоянная опасность, стычки с бандами, остатками разгромленных войск белогвардейцев, кулацким отребьем.

Пламенным словом агитатора Таттыгали призывал население бороться с бандитами. И шли в красные отряды добровольцы, казахи-джигиты.

Когда отгремели схватки с бандитами и были окончательно разгромлены кулацкие банды, Кожанов возвращается к мирному труду, к работе агронома.

И опять такие скупые и волнующие строчки автобиографии! «Принят кандидатом в члены ВКП (б) в 1924 году во время ленинского призыва, в члены ВКП (б) в октябре 1925 года».

В 1937 году Т. Кожанов избирается депутатом Верховного Совета СССР первого созыва. На любом посту главным в характере Кожанова были неутомимое трудолюбие, партийная принципиальность, безграничная вера в светлое будущее родного края. Он был широко образованным человеком, хорошо знал и любил казахскую литературу и народное творчество, зачитывался, в редкие свободные часы, произведения русских классиков, книгами советских писателей.

Светлую память об отце сохранили его дети. Отчетливо припоминаю, как в 1944-м году летом, во время короткого фронтового затишья Женя Кужанов, тогда 19-летний юноша, с гордостью и глубоким уважением рассказывал мне о своем отце-коммунисте.

У безвременно умершего в 1940 году Таттыгали Кожанова было два сына — Марат и Жангалий, две дочери Софья и Мамлакат. Даже имена детей, которые дал им отец — говорят о его глубоком, органичном интернационализме. Марат — так звали выдающегося французского революционера, Жангалий — казахское имя. Софья — русское имя. Мамлакат — имя известной в тридцатые годы пионерки из Таджикистана, передовой сборщицы хлопка.

СЫНОВЬЯ

В 1941, грозном году девочки Софья и Мамлакат были еще совсем маленькими. Сыновья-погодки: Марат — 24-го и Жангалий — 25-го года рождения, уже были на пороге взрослой жизни. Для них жизнью стал бой—защита Родины.

Довелось мне видеть старую фотографию. На ней двое подростков, очень похожих друг на друга. Лица серьезные, сосредоточенные. Это Марат и его младший брат.

Первым шагнул за родной порог Марат. Он окончил ускоренный курс военного училища. Воевал. Дошел с боями до Днепра. При переправе через эту реку глубокой осенью 43-года смертью храбрых пал лейтенант Марат Таттыгалиевич Кожанов. В далекую Каратюбе скорбная весть к матери и сестрам пришла зимой.

Еще позже узнал о гибели в бою за освобождение украинской земли любимого старшего брата Марата — Жан-галий Кужанов. Сам он к этому времени уже много месяцев сражался с врагом на Смоленщине и в Белоруссии.

Но вернемся к 1942-му году. Летом второго года войны ушел Жангалий в армию. Не торопил военком с его призывом. Семья без отца, двое малолетних детей, старший брат на фронте. Но Жаке — так ласково звали его в семье — был настоящим сыном своего отца — коммуниста ленинского призыва. И после «крупного» разговора в райвоенкомате едва 17-летний Жангалий за много месяцев до своих сверстников был призван в армию. Поезд повез его на Север, нет не сразу на фронт, а в Башкирию, в Уфу, в 15 запасной автоматный полк. Здесь в первом взводе седьмой роты восемь долгих месяцев вместе с другими готовили из курсанта Кужанова будущего сержанта, командира отделения автоматчиков.

Трудной была боевая учеба. Жили в землянках с двух-ярусными нарами. Ранние подъемы, марши, стрельбы. Все это было повседневной жизью курсантов. Как каждый солдат Женя хорошо помнит своего первого командира взвода кадрового офицера украинца младшего лейтенанта Цуркана. На занятиях он не щадил ни себя, ни подчиненых. И этим делал им добро. Ведь готовил их для боя. А на войне куда труднее, чем на самом тяжелом занятии в поле.

Боевое крещение командир отдления Кужанов принял в апреле 1943 года. Он участвовал в боях под Спас-Деменском. Наступление шло трудно. Враг часто контратаковал. Автоматчики, как обычно, и в часы прорыва вражеской обороны и, когда приходилось отбивать атаки гитлеровцев, всегда были на главном направлении. Всего довелось испытать молодому командиру. И обстрелы, и бомбежки, и многокилометровые переходы по разъезженным заболоченным дорогам. В отделении у Кужанова был не шибко крепкий здоровьем солдат Белов. Он крепился, да видел командир, что невмоготу тому на марше. Не раз брал у Белова сержант Кужанов автомат и нес и свой, и его, давая солдату возможность отдохнуть хоть немного. Подбодрить человека, помочь, если надо, для Кужанова всегда было естественным долгом товарищества.

Переходы сменялись боями, бои новыми маршами. В одной из ожесточенных схваток Жангалий был ранен. После излечения опять на фронт. Воевал уже в дивизионной разведроте. В боях на подступах к Орше снова ранен. После двухмесячного лечения в госпитале был направлен в нашу 153-ю стрелковую дивизию. Теперь это был настоящий боец, обладавший фронтовым опытом.

Майор Нарыжный, отбиравший среди пополнения людей в разведроту, сразу же приметил невысокого росточком, ладного туго перепоясанного солдатским ремнем в ефрейторских погонах.

— Где служили, ефрейтор.

— Сержант Кужанов,— четко отрапортовал он,— служил в пехоте командиром автоматчиков, потом в разведроте. Что касается погон, такие в госпитале выдали.

— Гляжу ты речист,— усмехнулся майор,— погляжу как воюешь. Пойдешь в разведроту — полуутвердительно, полувопросительно, сказал Никита Яковлевич.

— Так точно.

— Коротко и ясно,— одобрил Нарыжный.

И он не ошибся в выборе. Это подтвердила и та разведка в феврале 44-го, о которой уже было рассказано и другие разведпоиски, в которых много раз участвовал вместе с другими бойцами и комсомолец Кужанов.

На чем только не приходилось ездить разведчикам на фронте. Но, пожалуй, чаще всего выручали их весьма натренированные в походах ноги. Проходить доводилось иногда по 50 — 70 километров в сутки, спать по 2—3 часа и снова вперед. Идти нужно было не только по дороге — шоссейной, проселочной, грунтовой — пыльной, вязкой, разъезженной — в зависимости от погоды. Но часто и без дороги пробираясь сквозь лесную заболоченную чащу белорусских и польских лесов, а иногда с партизанами и в тыл врага тайными тропами.

Так пешком, верхом, на автомашинах и танковой броне шли и ехали вперед с боями дивизионные разведчики и вышли вместе со своей дивизией на подступы к польскому городу Августову. Об этих месяцах в боевой жизни нашей дивизии, а значит и в жизни разведчика Кужанова разговор особый и подробный.

ШИНЕЛЬ НА ПРОВОЛОКЕ

После стремительного наступления в июне и июле 1944 года и ожесточенных боев с гитлеровскими танками дивизии СС «Мертвая голова», пытавшимся нанести контрудар западнее Гродно, наша 153-я стрелковая дивизия, правофланговая во 2-м Белорусском фронте, пройдя сквозь густые, необыкновенно красивые Августовские леса, вышла на Августовский канал, к берегу многоводного озера Сайно. Здесь полки дивизии и заняли оборону на широком фронте. Впереди предстояли новые наступательные бои. А пока на переднем крае было сравнительно тихо. Регулярно, несколько раз в день, я, исполнявший временно обязанности помощника начальника разведки дивизии, передавал в разведотдел корпуса сводку. Днем: «Противник перед фронтом активности не проявлял. Вел редкий артиллерийско-пулеметный огонь». В ночной и утренней сводках еще добавлялись слова: «...и освещал местность ракетами». Но вдруг все изменилось. Обманчивая фронтовая тишина была нарушена ожесточенными вражескими артиллерийскими и минометными налетами по нашему переднему краю и ближним тылам. Все чаще и чаще в летнем, августовском небе повисала «рама»—немецкий самолет — разведчик, а к нашим траншеям, то и дело, рвались вражеские поисковые группы. Что же случилось? А вот что. Враг внезапно обнаружил, что тихие до того леса восточнее нашего переднего края оживились. По лесным дорогам передвигались войска, гудели моторы. На полянах и опушках лесов стояли замаскированные орудия и танки.

Гитлеровцы забеспокоились. Что задумало Советское командование? Ведь от нашего переднего края до границ Восточной Прусии было всего несколько десятков километров.

Но в действительности наступление советских войск готовилось не здесь. На нашем же участке фронта были искусная дезинформация противника. «Танки» и «орудия» в лесах охранялись, и к ним никого близко не подпускали. Но мы, войсковые разведчики, знали, что эта «техника» была подготовлена из досок и фанеры, и замаскирована чуть-чуть, в меру неаккуратно, чтобы при аэрофотосъемках можно было понять, что боевой техники с недели на неделю все больше и больше накапливается в Августовских лесах. По дорогам же совершал марш один и тот же полк. Под вечер он исчезал в лесах. Ночью делал обратный марш-бросок. Короткий отдых. И снова переход на запад. По ночам гудели моторы, но не танковые, а тракторные. Попробуй, издалека разгадай.

А тут еще вот такая история. За Августовским каналом, перед вражеским передним краем в одну из темных ночей, под рассвет появилась наша усиленная разведгруппа.

Если вернуться мысленно в тот вечер, когда разведчики собрались перед выходом к переднему краю на инструктаж в землянке командира разведроты, то можно было бы услышать необычное указание: «Добраться до вражеского проволочного заграждения, там обнаружить себя и быстро отойти за канал».

Разведчики, привыкшие по характеру своей профессии ничему не удивляться, внимательно слушали ротного, пояснившего детали действий на нейтральной полосе.

Потом командир роты осторожно взял у себя из-за спины с нар шинель с погонами старшего сержанта и, отдавая ее рядовому Ермантаеву, сказал ему и Кужанову:

— Давайте, земляки, действуйте рядом. Чтобы шинель к моменту отхода была на месте и держалась крепко — накрепко.

Кужанов поднялся было с вопросом.

Ротный остановил его жестом.

— На вопросы зачем и почему отвечать не буду. Это не мой и не наш секрет. Ваша задача, чтобы разведка была неосторожной, чтобы шинель осталась на нейтралке. Следите, чтобы из карманов у нее ничего не выпало...

...Пока, как и было предусмотрено планом этого необычного поиска, разведчики вместе с саперами тихонько разминировали проход в минном поле и резали проволочное заграждение, Ермантаев и Кужанов приладили на его колючих шипах шинель с полевыми погонами старшего сержанта.

— Пошли,— по-казахски,— шепнул он Ермантаеву и они бросились чуть ли не бегом вдогонку за группой, уходившей к Августовскому каналу. Отходили, не просто, а предварительно дернув посильнее за колючюю проволоку, вызвав тем грохот консервных банок, подвешенных на ней. Откуда гитлеровцам было знать, что неосторожность эта вовсе не случайна. Враг открыл огонь. Разведчики ответили уже с достаточно для них безопасного расстояния. И быстренько, без потерь переправились к своим. При свете ракет, которые сразу полетели в обилии над нейтральной полосой, противник обнаружил шинель, зацепившуюся за проволоку. Сразу же после отхода нашей группы гитлеровцы проделали проход в заграждении и его солдаты стали пробираться к распластанной шинели. Тут наши артиллеристы открыли огонь. Ударила «катюша», подъехавшая специально поближе к переднему краю. Враг, неся потери, все же рвался к шинели. Обстрел еще больше обострил его интерес к ней. В конце-концов гитлеровские солдаты все же унесли избитую, изодранную осколками шинель. Серая солдатская шинель, старая, прошедшая с ее неизвестным владельцем трудные фронтовые дороги, напоследок сослужила хорошую службу. В одном из ее карманов гитлеровцы обнаружили сложенный вчетверо тетрадный листок, и на нем карандашный набросок, схему моста через канал, как видно, наспех срисованную с чертежа. Еще один «сигнал» врагу — русские замыслили наступление. В их разведгруппе были саперы, которые изучали переправу в заболоченной пойме канала у переднего края. К такому выводу, очевидно, и пришло командование противника. Резко усилились артобстрелы, пленные, захваченные через несколько дней нашими разведчиками на других участках обороны дивизии давали сходные показания — к фронту подтянуты новые части противника. А это и нужно было. Враг перебрасывал силы туда, где наступать не собирались, а значит, оголял другие участки фронта, где наши войска должны были нанести мощный удар. Но об этом мы в дивизии тогда, конечно, не знали, и не должны были знать. Это было военной тайной. Известно лишь, было, что ведется настойчивая и в широких масштабах дезинформация врага. Лишь более чем тридцать лет спустя из документального романа В. Богомолова «В августе сорок четвертого...» я узнал, что происходившее на участке нашей 153-й дивизии было лишь небольшой частицей важнейших и разнообразных мероприятий Советского Верховного Главнокомандования по отвлечению внимания врага от готовящее го наступления наших войск в Прибалтике.