Страница - 9

Весною 1765 г. откомандирован для описания тракта Олонецкого полку, который переведен был с Иртышской [136] линии, из крепости Железинской, в город Кузнецк, и для того генерал-поручиком, как я был в том полку, чтоб мне свободнее можно было исправить порученное дело, переведен был в Ревельской драгунской полк. И прибыв в крепость Железинскую, явясь к полковнику Арцыбашеву, от коего взято мною команды 30 человек и вожатой; при мне же тогда находились два ученика, вахмистр Арпасий и подпрапорщик Вяткин. Выступили из Железинской мая 3-го числа, тракт был степью чрез реку Карасук и Баган, а вышли на реку Обь в деревню Кирзинскую, чрез дуброву Запрудину, до которой тракта оказалось по мере 424 версты. В сей деревне и Ординской стоял я с командою, доколь переправлялся полк чрез реку Обь, более 10 ней. Отколь, переправившись, шли чрез завод Сузунской и чрез реку Бердь и село Бачацское до города Кузнецка, всего тракта 1986 верст, а из Кузнецка уже не более, как человеках в 12, чрез реку Кондому и форпост Кузедеевский калмыками, где лежит дорога каменными горами и весьма лесными местами, называемою Чернью, до Бийской крепости 180 верст шли верхами 2 недели. По выходе из Кузнецка недостало хлеба, по случаю убившейся с горы Карчияку вьючной с толчею лошади; тогда дни 3, или 4, питались только кедровыми шишками. Пришед в Бийскую крепостьавгуста 17-го числа, я находился в ней сентября по 20-е число, сочиняя тракту своему описания, журналы, абриси и карту, а сверх того командующий в оной генерал-майор Декалонг возложил мне сочинить и генеральную карту, как трактуемого, так и инженер-прапорщика Романовского, который шел с Луцским драгунским полком из крепости Ямышевской прямо степью до Бийской. В сие же время делал генералу Декалонту к 20-му числу сентября иллюминацию, вензель с короною и прочим приличеством, для набрания фонарей на столбах, прорезную из разных фонарей малеваных, который и долго еще меня продержал. Но по полученному к нему от генерал-поручика повелению, отправлен с почтою в Омскую, в котором проезде по Иртышской линии великой был недостаток, по случаю бывшего сего лета упадка великого, лошадям. Прибыв же в Омскую, препровождали зиму в сочинениях планов и карт и в представлениях трагедий и комедий с великим удовольствием. Сего же года [137] июля 20-го числа от приключившегося пожара сгорела до основания Иртышской линии крепость Устькаменогорская, старого строения с форштадтом, сущестовавшая с начала построения оной в царствование великого государя Петра 1-го с1721 г. Которая построена потом уже большая по регулам фортификации, обнесенная земляным валом и рвами; в которой тогда командовал генерал-майор Александр Матвеевич Херасков. Он в оной крепости живучи с 1763 г., по молодости своих лет, многие чинил дебоширства, о коих, по его чести, описывать я не хочу; отъехал он в Россию в 1767 г.

Сего 1766 г. января 1-го числа произведен я прапорщиком и откомандирован был для строения крепости Ямышевской, в коей и находился, где был тогда комендант Федор Максимович Демьянов, жена его Анна Петровна из фамилии Копиева. Как отцы наши были весьма в дружбе, и он, Демьянов, женен восстановлением на степень жизни тетки Акулины Яковлевны и отца нашего; помня он сие их благодеяние, содержал меня, как сына, где я ни в чем никакого не имел недостатка. А зима препровождена таким образом, будучи в Омской, как и прошлого года.

1767 г. летом находился при строении крепости Ямышевской. В сие время принужденно мною сломан старый форштадт и выстроен на новом месте. В дистанции сей крепости везши донской казак на телеге выбегшего из киргизского плена каракалпака, который по неосторожности донского казака, задавя до смерти, бежал, но разъездною командою сыскан и содержался скованным в крепости Ямышевской. Который по ордену генерал-поручика Шпрингера в страх другим, повешен за форштадтом и часовнею, при самой дороге, коим поступком великой страх наведен был на всех киргисцев; и были смирны и спокойны. По наступлении зимнего времени генерал-поручик отбыл в Москву и за отбытием своим поручил команду генерал-майору Петру Андреевичу Девицу, у которого испрося увольнение, поехал я в Тобольск, а оттоль в Тюмень, где уже дядя Угримов был тогда воеводою, для свидания.

1768 г. прибывши в Тюмень в январе месяце, где будучи, согласили меня жениться в Кургане на дочери коллежского регистратора, Василия Петровича Яковлева, Настастье, которая была тогда от роду 19 лет. И [138] как я на то согласился, то дядя писал в Курган г. генерал-майору Павлуцкому Якову Степановичу, чтоб он сие сватовство привел в существо. Который о сем постараясь, согласил и дал знать с посланным для того нарочным слугою, куда уже и мы прибывши, в доме Парфентьевых того же января в 3-й день и бракосочетание учинено, в присутствии сего генерала и многих штаб и обер-офицеров отставных, в городе том на жительстве пребывающих, где, окончав три дня, как дядя и тетка уехали, а я с женою остался у своего тестя, который был еще тут комиссаром. Человек хотя достаточный, но уже обыкновенно, по старости лет своих, со скупостию в награждении наличными деньгами; впрочем, не могу жаловаться, ни в чем приданом не имел никакого недостатка, как платье, золотых вещах, жемчуге, серебре, по тогдашнему моему состоянию, было весьма достаточно. Ибо все в Сибири свадьбы основываются не так, как в России, на росписях приданого учетом, а полагаются всегда на честность отцов и матерей, что они, конечно, имея любовь к своим детям, без должного награждения по возможности своей, на оставляют, а, напротив того, каждому зятю по обыкновению ль, введенному на сие, или же по скупости, возглашают такими словами: “мы, дети, вас посмотрим, каково житье ваше будет, то и тогда наградить вас не оставим”. Изрядно сказано, но я сие себе представляю не инако по пословице, что “дорога милостыня во время скудости”, а после они же говорят: “Что их снабжать! Они, слава Богу, живут хорошо”. А в противном случае другой резон находят: “как живут, так и словут; а нам на мотовство их не напастись”. И выйдет, что взято то свято; а вперед, как удастся. Выехав от них через город Тюмень до Тобольска, где из оставленного или для сохранения, лежащего у Ивана Никифорова Борисова, имения взято мною из отцовского серебра образов, оловянной и медной посуды, и людей Андрея Девятерикова с женой и малого Виктора Котельникова; и скупя в Тобольске, по новости, что только необходимо уже было надобно, приехал в крепость Омскую на 3 упряжках; дорогою же в Абацкой слободе купил пару гнедопегих молодых и весьма хороших лошадей. В Омской же пробыв не более недели, поехал, в крепость Ямышевскую. Прибыв же в форпост Коряковский, [139] писал Федору Максимовичу, коменданту Демьянову, чтоб он, по своей милости, снабдил меня подводами и повозками, по худости тогда дороги; он прислал тотчас коляску и лошадей. И так по приезде в Ямышевскую, хотя у меня прежде и была квартира холостая, но весьма уже по семейству моему тесна; были у него в доме недели две, поколь я не исправил для себя квартиры артиллерийского старого дома, куда перешед, начали жизнь свою основывать, с помощью благодетеля Демьянова, которому за его благодеяние и неоставление при первом случае, вечно должным остаюсь. Накупил лошадей, завел рогатого скота, птицы, употребляя людей и лошадей к ломке и возке соли, на прочие случающиеся поделки, весьма жизнь свою поправлять всяким заведением начал. А сверх того и, прилагая к тому свое попечение и труды, как для себя и коменданта многие вещи ему крашивал, золочивал и разные полезные показывал услуги, что все, по молодости лет моих, служило к моему исправлению; и жизнь свою препровождал с удовольствием. Не умолчу и сего, что первый год жены своей, кроме бригадира и коменданта, никуда не отпускал, и то вообще с коменданшей, или благодетеля же нашего бывшего при таможне комиссара Хворова жены, Авдотьи Егоровны, ибо все офицерские жены, будучи из низкого состояния, беднейшие, а к тому распутные, о которых уже я, будучи холостым, довольно по обращениям насмотрелся, почему все сие было для меня и несходно.

Из Москвы обратно прибыл генерал-поручик Шпрингер. В ноябре месяце проехал прибывший из Оренбургского корпуса в крепость Устькаменогорскую к бригаде генерал-майор Гаврила Петрович Черепов; он повелением своим приказал встретить его в форпосте Чернорецком, с коим уже по всей дистанции Ямышевской до форпоста Семиярского, который весьма изволил жаловать меня. При самом моем отъезде из Ямышевской с генералом жена моя начала к рождению младенца мучиться, чего я на первой случай по молодости никак не знал и не понял, а только считал, чтоб не остаться от генерала. По прибытии же в Чернорецк комендант Демьянов прислал нарочного ко мне казака с запискою, уведомляя оною, что жена моя 10-го числа ноября родила дочь, и весьма опасна в своем здоровье. [140] Сколько при сем случае был я порадован, а с другой стороны потревожен, не знал, что предпринять надлежит, но вечером, играя в карты, доложил о случившемся со мною приключении, который той же минуты меня уволил обратно. В коротком времени прибыл я домой; хотя, и в слабых силах, нашел свою жену живу и с рожденною дочерью, которую по нескольких днях окрестя, наименовал Екатериною, которая сего же года мая 10-го числа и умерла.

В летнее сего 1769 г. время трафилось в называемый семик гулять с приятелями по обыкновению в поле, где случилось быть тогда команды моей вахмистру Копейкину, и с его женою. И как мы все довольно были подгулявши, между разговорами вахмистр мой нечто мне сказал грубо, кое и было, иль лучше показалось мне несносно, ударил его один раз случившейся в руках моей тоненькой таволожкой по голове, и трафил по нечаянности чрез висок, от коего удара он, упав мертво на землю, был без чувства. Видя сие, мои приятели, оробевши, не знали, что и делать, а жена моя пришла от того в великий страх. Жена же вахмистра Копейякина начала вопить по мертвом своем муже, а тесть Копейкина Скоробогатой, отставной драгун, бывши тут же, с азартом меня весьма злословил убийцею. Который гвалт, хотя и старался я пресечь, но был уже против огорченных против меня не в силах. Привезли уже на телеге мертвого моего домой без чувства с великим воплем и рыданием, утверждая только меня единственно убийцею, отчего вся крепость пришла во удивление, Я же, сколько с запальчивости, столько от такового слышанного на меня злословия, огорчения, вошед к бригадиру фон Гилензбергу, доносил в горячности сам на себя в убийстве. Оный, видя меня в чрезвычайном почти исступлении, послал со мною одного офицера, чтоб я, ушед на квартиру, успокоился. Копейкин же, быв несколько мертвым, очуствовавшись, был болен головою дней 10, которая у него от удара только распухла, и напоследок совершенно выздоровел; почему и положено мое обещание с самого того времени день сей семик никогда не праздновать и никаких веселостей не вчинать, что и по день сего моего описания сохраняю весьма строго со всеми моими домашними. Августа 1-го произведен поручиком. По просьбе моей [141] уволен был в домовой отпуск, в город Ялуторовск к тестю, где пробыв двунедельное время в великий пост и с женою, возвратился обратно в кр. Ямышевскую. Скончалась коменданта Демьянова жена Анна Петровна, а он был тогда в Тобольске, которую я, не похороня поставил в траясле; а как он приехал, уже сделаны похороны. В небытность его великие по смерти ее перенеся ненависти от родственника его, Ревельского полку капитана, Андрея Ушакова, который был ему, Демьянову, близок. Он думал совершенно, что Демьянов из Тобольска не возвратится, по некоторым неизвестным обстоятельствам, вошел в сбережение наследства, у коих был уже сын Петр тогда 12 лет. И как он, Ушаков, любил всегдашнюю подгулку, а мне определено было и отдан на руки как дом его, и сын со всем их имением от бригадира, ибо я был по милости Демьянова, как сын его, отчего и выходили, от меня на излишние расходы по требованиям Ушакова разные неудовольствия, что он, видя, что и его не до чего такого не допускаю, чем бы он только мог воспользоваться, обратился в Омск. А по приезде Демьянова, благодаря меня за все сохранение целости его дома, живши он только 6 недель, и как был невоздержан, пил запоем, делая в оном разные непристойные чести и летам поступки, вздумая жениться, и сам умер, коего довелось мне же схоронить. И по кончине его от генералапоручика Шпрингера велено, хотя и просился тот же Ушаков, мне, приняв все имение, учинить, что с оным должно, продать, долги раздать и прочее, что мною приведено к совершенному окончанию порядка.

Лишь только прибыл 1770 г., я в Ямышев из домового отпуска, получил повеление ехать мне для строения крепости Железинской, куда собрался, как уже и дорога весьма зимняя была худа, с великим трудом; по большей части рекою Иртышем ехавши с опасностью, прибыл в оную марта 20-го. В сей крепости имел я великое удовольствие в жизни, а особливо приятством коменданта Вильденгейма и жены его, Марии Ивановны.

Сего года 1771 ушли из-за Волги волжские калмыки под предводительством наместника ханства Убаши, разоря по Волге многие селения и захватя многих русских людей, слишком оных до 50 тысяч; прошли Киргизской степью, чрез реки Улкояки. И, перешед уже степи, [142] приближась к великому озеру Балхашу, лежащему близко, к Великой Бухарии и китайской границе, ошибкою трафили на великие пески, от чего много оных побросано за упадком лошадей; и по нападению киргизского Аблай-салтана многие разграблены ими и взяты в плен. Они, бросясь, сколько возможно было, ушли в китайские границы, а оставшие остались добычею киргиз, будучи уже не в силах от оных оборониться. Весьма много оных выменено от киргиз купечеством в Россию; а по довольным известиям, что все начальники калмыцкие китайцами истреблены, и они не так, как прежде, были совокупно, разбиты по разным селениям, дабы впредь не могли они сделать такой же измены, каковую они от них вытерпели и в 1756 г. от князя их, Амурсаная, который, вышед в Россию, умер в Тобольске; а они уже выходили в разные времена, а последние князья великим кошем в 1758 г. Генерал-поручик Шпрингер в начале сего года скончался, а принял командование бывший в Устькаменогорской генерал-майор Станиславский Сергей Кирилович. Он за ушедшими калмыками собирал с полков по 3 эскадрона войск, квартиру имел для войск в Шульбинском форпосте. Выведши войска все под камень Дербугатай, вверх по реке Чар-Гурбану, в 70 верстах, подряжал ставить на них провиант и фураж, поморил было всех людей с голоду, кои, ничего не сделав, стояли в степи напрасно. Но даже проходили войски по заречной стороне за калмыками ж из Оренбургского корпуса при подполковнике Андрее Рычкове. Он же, Станиславский, сделал представление в Иностранную Коллегию о перепуске киргизов с их табунами на российскую сторону единственно по знакомству с ними, из одного только лакомства, которое в предыдущие времена открылось великим вредом и неспокойством по линии; сделан же был на драгунские полки подряд на поставку сена к совершенному вреду вошедших в сей подряд частных людей, а к своему погублевию, что напоследок открылось ему великим несчастием. А напоследок, предвидя все свои распоряжения тщетными, зарепортовал в Коллегию, что калмыков преследовать не мог единственно по слабости войск драгунских полков, почему по сей его рекомендации и учинено расформирование и сделаны гарнизоны к великому всех несчастию и легкие полевые команды пешие [143] которое, и воспоследовало 1772 г. февраля 1-го. Множество по сему формированию осталось за комплектом офицеров весьма достойных, кои в гарнизоне награждены чинами, в коем числе и я капитаном. Но будучи года три на поруческом жаловании, сколько было нашего о сем сожаления, что поступили в такую вечную, по неволе нашей, службу, что уже описать не можно; для чего и поступил я, по просьбе, в Петропавловский батальон. Но как должность инженер-офицера снята не была, то и остался при оной и в батальон отпущен не был. Формирование же 1773 г. делал по полкам Станиславский генерал, где по видимости от драгунских полков многие вещи пропали без употребления безгластно. Сего лета трафилось со мною странное приключение, которое здесь я описать подробно намерен. Вдруг начала у меня болеть голова, что и несколько уже дней продолжалось. Я, желая сие прервать, поехал для осмотру земляной работы в форпост Осморыжский, ибо тогда мне было препоручено иметь смотрение за работами как Железинской дистанции, равно и до самой до кр. Омской, куда часто очень езжал, когда только была мне надобность и позволяло время. Но бывши в оном, болезнь моя наиболее усилилась, что видя, возвратясь обратно за Железинку, и по утру не мог уже встать и с постели, призвал лекаря Федора Ивановича Меера. Согласясь с оным, пустил из руки кровь, но как он видно секцию сделал весьма малу, то кровь, вошед во движение, заперевши секцию, остановилась, от чего сделался великий обморок. Лекарь, видя сие приключение, по обыкновению, спрыснул водою. Очувствовавшись, одним моментом пожелтел я весь, так что и кровь во мне была желта, белки у глаз, но даже и зубы, все пожелтело. С самого сего начала потерял я аппетит к пище и питию, чтоб оно такое ни было, и начал напоследок изнемогать в силах и сохнуть день ото дня; и в такое пришел изнеможение, что уже шатался, ходя по горнице, тосковал, а о чем, и сам не знал. Лекарь Меер сначала, хотя и употреблял лекарства, но, не видя никакой пользы, отказался. Не осталось более что предпринять, как лечиться вольными знающими людьми, кои употребляли разные симпатические лекарства с примечаниями, как смотрением в воду на живую щуку и прочие таковые нелепые, что уже и описывать, [144] по мелкости их, не стоит трудов. Напоследок, видя себя в крайнейшем изнеможении, сделал переписку в Омск к штаб-лекарю, изъясняя все мои подробно приключения. Который, сделав рассуждение, предписал лекарю Мееру, чтоб он, сделав слабительные кашки, давал их по 8-ми в сутки. Употребляя сие, зачало гнать потом и уриною желчь, но с великим изнеможением; продолжаясь таким образом 2 месяца слишком. В один день трафилось после полдня войти в спальню, где, думали, я уснул, и увидели лежащего меня с полыми глазами без чувства и дыхания, пришли почти в беспамятство, и не говоря ни слова мне, да хотя б и говорили, то думать должно, я б сего не чувствовал, послали за лекарем. И как он уже пришел, то намерен был, видя в таком положении, просить холодной воды, чтоб меня спрыснуть; но благоразумнее жены моей до того его не допустило. Лежав я в таком положении более двух часов, а жена и лекарь, сидя весьма тихо, смотрели. Очувствовавшись же и увидев же лекаря, сказал ему: “Что, и вы здесь?” и попросил у него из табакерки нюхать табаку, которого, по слабости моей, уже и не употреблял более месяца. И с того сасого времени начал выздоравливать и пить редечный сок с вином, который придавал аппетит к пище, но совершенно уже выздоровел не ранее, как чрез два месяца. В летнее время великий претерпели упадок лошадей от обыкновенной ветреной болезни и скота, где и пало собственных моих лошадей 11 и не осталось ни одной.

В сем годе 1774 никаковых примечания достойных деяний не происходило, как только прибыл к командованию Сибирским корпусом генералпоручик Иван Александрович Декалонг.

В сих годах 1775, некто донской казак Емельян Пугачев, объявя себя [Петром] Третьим императором, собрав к себе великие партии бунтовщиков, и разоряя многие великие города, как Казань выжег, Оренбург долго держал в осаде, и многие селения разоряя в России и Сибири. Которого от Сибирской стороны удержал войсками генерал-поручик Декалонг, разбив его под крепостью Троицкою; отколь он бросился в Казань, и ее выжег, и многие города разорил со уроном многих честных людей, коих он казнил и весил, а особливо дворянство и воинских начальников. Напоследок бежал на [145] Волгу, где его догнал, разбил и поймал гусарский полковник Михельсон, за что он, Пугачев, в Москве четвертован. Во временах же сих тяжкая была Турецкая война и великий мор в Москве, а напоследок бунт, при коем убит бунтовщиками и преосвященный Амвросий. Тяжкая Турецкая война столько не погубила в России народа, как сии неспокойные бунты. В январе месяце, по просьбе моей, уволен был я в отпуск, в котором был в Тобольске, Тюмени и Ялуторовске и, видевшись со своими родственниками, возвратился обратно в крепость Железинскую, привезя с собою отцовскую серебряную, медную и оловянную посуду, которую уже по собрании общем в 1776 г., в Семипалатной крепости разделили добровольно и безобидно. Февраля 4-го по полудни в 7-м часу началось лунное затмение верхней части луны и простиралось до половины, которое сошло в 8 часов 15 минут; ночь была ясная и ветер тихой от SW.

Генерал-поручик Декалонг 1776 г. отбыл в С.-Петербург, оставя повеление свое оставшему по нем генерал-майору Антону Денисовичу Скалону ⁶⁹, чтоб откомандировать меня в крепость Семипалатную для заложения оной вновь по прожекту и строения, куда я, получа повеление, в скорости, оставя жену и детей, дабы [146] не растратиться своею экономиею в Железинке, отбыл, и приехал апреля 4-го числа с великим уже трудом. В которой был комендант полковник и кавалер Илья Тимофеевич Титов. Из крепости же Железинской взято было мною туда колодников 40 человек, где был святою неделею во всяких приуготовлениях к строению новой крепости и заведению, к чему и потребно было довольно надобностей, куда и переехал с командою апреля 18-го числа выше старой крепости в 16 верстах, у самых семи чудских палат, о которых по приличеству, в последующем 1785 г. ясно опишу топографически, где только была одна маяшная изба. Команды же всей командированной было Семипалатного батальона солдат 25, башкир с лошадьми 100, служивых тобольских и тюменских татар 50, ссыльных колодников 200 человек; то как сим командам жить было негде, сделали плетни, а для печения хлебов в семи чудских палатах печи, в коих до постройки казарм и жительствовали. Крепость же заложена мною при инженер-капитане Авраме Семеновиче Квашнине мая 18 числа, где я заложил в самый Троицын день и собственный для себя дом. Июня 29-го т. е. в Петров день, бывшего при солдатской команде капрала Малцова, шед с меновного, колодники Вьюгов и Кошкин, будучи пьяными, убивши, спрятали под карчу в воду в речку Семипалатку, который найден в 3-й день по приезде его отца; колодники высечены [147] кнутом, а он в знак поминовения сына приложил к церкви колокол в пять пудов. Жена приехала с детьми и людьми июля 10-го дня. Сентября 10-го дня случилось великая и необыкновенная буря от SW, началась по полудни с 12-го часу и продолжалась до 6-го часа по полуночи, от которой произошли великие и многие повреждения строениев и лесов, коих бы описывать весьма было много. А в Барнауле все фабрики и заводы поломало, и было так темно, хотя сие происходило днем, а свету не было. В сие-то самое время в С.Петербурге было великое и опасное наводнение. Прибыл к командованию корпусом, генерал-майор Николай Гаврилович Огарев, и генерал-майор Скалон отставлен генерал-поручиком, который, будучи в крепости Устькаменогорской, в 1777 г. скончался. Не оставляю внесть сюда одну полученную мною записку, которая изъясняет бывшее апреля на 24-е число сего года над городом Челябою явление. Во-первых, сошедши с небес в подобие снопа мощного огня и ниже облаков на воздухе исчез, от коего произошел дым, сперва прямою веревкой, а потом извиваясь суставами на подобие скорпию и с головою; во-вторых, ночью блистанием неизреченного огненного света; всем слышно было ужасный барабанный бой и пушечный звук, а потом стреляние из мелкого ружья.

По заведении 1777 г. крепости Семипалатной вновь, была во всем чрезвычайная дороговизна. Поручено мне было завесть еще, по повелению генерала Скалона, пильную мельницу на отысканном месте на речке Березовке, к которой был из Барнаула выписан плотинной мастер, унтер-штейгер Тихобаев. Который хотя оную сделал, но действие ее было весьма слабое и не стоющее работы, которая уже года через 3 приведена в существо ссыльным колодником Вьютским, имея не одну по сие описание перемену в перестройке. Но напоследок укреплена, и пристроено два постава мушных и толчея. Сначала заведения коей определено из ссыльных для работ поселить 30 семей, дабы они и пашню имели, но оные по времени все в разные ушли откомандирования выпуском на свое пропитание; а ныне осталось три двора, а исправляется работа с командированными людьми и лошадьми. Заложена каменная церковь фундаментом, для освещения которого приезжал [148] из Омской крепости протопоп Федоров, по данному ему указу от преосвященного Варлаама, епископа Тобольского и Сибирского. Которая церемония со всеми обрядами совершена августа 15-го числа, о построении которой со всеми обстоятельствами как по погорении и второй перестройке в крепости Семипалатной сочинена от меня летопись, коя и находится в церкви: желающий до чтет тамо подробно.

В сем 1778 г. достопамятных никаких происшествий не запримечено.

В 1779 г. примечания достойного вам ничего не случилось, как одна чрезвычайность, что марта 11-го дня с утра была умеренная погода, а с 11-го часа восстала великая буря со снегом весьма мокрым, а в вечер и ночь при такой же погоде чрезвычайный мороз, от которой в проезде из Старосемипалатной крепости безвестно пропал кузнец 1, познобленных найденных привезенных солдат 2, колодник один, а в крепости во дворах замерзло лошадей 2, рогатых скотин 3, а у киргизцев много скота погибло, а особливо баранов, коих заносило в низких местах снегом и в лощинах поломало юрт; и множество людей пропало безвестно. А 12-го великий мороз и от 7-го до 10-го часа было от солнца разное представление в разнообразных отсветах, кругах и полуциркулях, разными цветами, показывающимися как синими, желтыми и красными.

Прошел сей 1780 год, что ни какого замечания мною не положено.

В июле месяце 1781 г. командирован был, от генерал-майора Огарева, я к нему, по сообщению от тобольского генерал-губернатора, Евгения Петровича Кашкина, до Коряковского форпоста, для описания соляных озер и сочинения оных карт, кое от меня тогда же по возвращении моем и было представлено.

Января 2-го 1782 г., послан был, по секретной экспедиции, посланником с письмами киргиз-кайсацкой Средней орды ко владельцу найманских родов, Абулфеис-салтану, куда отправились в степь верхами и продолжали путь по степи, переходя каменные горы, как Дербугатай на речке Чар-Гургане, Сазык-Куль и Аркат. Вострые и весьма примечания достойные горы, каковых я весьма видал мало; на самых вершинах гор они как нарочно выкладены из круглых весьма камней один на [149] другой, и что выше, тем менее величайшей вышины. На которые покусился всходить, но хотя вперед весьма свободно, но обратно спустились с великой трудностию не доходя еще и половины всей высоты, на коих растет мелкий сосняк и осинник, до камня Чингистау, в котором он имел свое зимнее кочевье. Команды при мне было: казачий капрал 1, казаков 10, толмач 1 и два вожатых кирпизца; где всего вперед и обратно препровождено времени по 23-е января; и благополучно прибыли" обратно. О приеме их, обрядах и прочем я уже описывать умалчиваю, поелику как сей народ довольно уже известный.

Апреля 30-го числа закрыт от китайцев Кяхтинский порт сверх обыкновенного с 3-мя пушечными выстрелами, но по каковым-то обстоятельствам, хотя я частию изъяснить бы мог, но до меня сие не принадлежит.

Собравшись 1783 года ехать в Тобольск, по просьбе моей, был от генерал-поручика Огарева отпущен, взяв с собою сына Петра и из крепости Омской проехал прямо в Ялуторовск к своему тестю, где проживши неделю Рождества Христова, поехал к тетке, Акилине Яковлевне, в деревню, Взят же был со мною и младший брат Флегонт. У которой будучи, к несчастью нашему, учинившись в господском ее доме пожар, вреда много причинил сгорением кухни, бани, завозни с экипажем. Пробыв у нее неделю, имел случай быть на Успенском винном заводе, который тогда был господ Погодяшиных, в коем виделся с управителем, майором Иваном Васильевичем Черкасовым, который по родству доводился мне дядя. В сию бытность тетка Акилина Яковлевна сыну Петру благословила животворящий крест серебрянный с мощами. Проехавши оттоль в Тобольск, стоял на квартире Петра Федоровича Плотникова. В котором был уже губернатор Григорий Михайлович Осипов, и восстановлен уже был образ нового правления; где я, будучи, разделил с братьями Афиногеном и Флегонтом людей, оставших отцовских и живших в деревне столько лет по шерти матери нашей с 1759 г. Не имев над собою смотрения и не видя господ, при воспоследующей сего года ревизии, взбунтовав, многие подавали челобитные, называя себя вольными людьми, что было мне весьма трудно ходатайствовать; из коих на мою часть достались Степан Захаров с женою Василисою и с [150] детьми Григорием, у коего жена Прасковья и дочь их Марина, и дочь девка Степанова Татьяна; Андрей Девятириков с женою Феклою; Степан Павлуцкий с женой Аксиньей и детьми сыном Кирьяком и дочерью Натальею; Антон Гусев с женою Авдотьею, и детьми их, с сыновьями Петром и Федором, дочерями Анной и Маврой, и Иван Иванов Ваулин внук. Которых с великим трудом, приведя их в страх и показав им, что есть их господа, отправил в крепость Семипалатную с бывшим со мною Семипалатного батальона капралом Кочевым. Я уже не утруждаю никого слушать обстоятельства, кои происходили с губернатором Осиповым о сем переводе людей, а только уже он от меня услышал, что они в Омской крепости, где подав в гражданскую палату челобитную, просил об исключении их по Колыванской губернии. А по прибытии моем обратно в доме, подал прошение в гражданское правление, по которому они сего года с 1-го июля причислены, и я начал с начала ревизии вносить подушные и рекрутские деньги бездоимочно. А Тобольская губерния, имев о сем многие переписки, выключила уже их в 1787 году, с которого определения в делах моих и копия есть. Рассуждая же я о них, что с ними делать и что начать, решился, и по неволе, видя, что поселенные ссыльные на пильной мельнице разными случаями выбывают и остается их уже немного, мною же по некоторому обстоятельству было куплено пашни в дачах их у одного колодника две десятины с хлебом, где я уже года три пахал и прибавил распашкою земли довольно, а к тому же и место мне дозволяло. Высмотрев я оное, купив три дома, приказал им перевозить на устье реки Средней Березовки в Великий пост на четвертой неделе и перевел их туда на пустое место, где уже имел удовольствие видеть их живущих на святой неделе, по новости хотя не так исправно, но своими домами, снабдя их каждого лошадьми, рогатым скотом, баранами, свиньями, курами, всякою домовою посудою и некоторыми, как для строения и домового устройства материалами, хлебом и харчевыми припасами, что они, по истине скажу, никогда так не живали. Поселил, где была прежде сего деревня государственных крестьян Ляпунова. Великого сие мне стоило труда приводить распутных сих людей в порядок, кои еще мыслили иногда, что [151] они вольные и будут еще моим коштом доставлены обратно в Тобольск. Однако же я, имев о сем великодушие, сносил все без роптания, а только приводил к обзаводству, к хлебопашеству и трудам, кои несносно им казались. Хотя довольно было посеяно разного хлеба, но к несчастью моему, на 15-е июля, быв великий иней, хлеб весь обморозил, так что ни одного зерна не сняли, а солому выкосили. Тогда-то я узнал, что мне делать и что вымышлять к прокормлению их. Был в хлебе недостаток и великая во всех местах дороговизна, так что многие по деревням от голоду метали своих детей, не имев ни малейшего пропитания, а особливо около Тобольска и прочих мест, великий был голод и с великою трудностью находили уже разные средства к своему пропитанию, то я, разнообразно стараясь оных пропитывать, сыскивал средства.

Сон. Настоящего сего 1783 г., июля 6-го числа хотя никакого я не имея никогда суеверства, как называются бабьи басни и запуки, которые верят снам и их толкуют, ни каковых замечаний никогда не полагал и впредь не намерен, но как сие случайное трафилось и редкое сновидение, которое здесь и описать намерен. В полдни после стола, по обыкновению и привычке, для отдохновения только прилегши на постелю, но спал ли я или был в исступлении, не понимаю, представилось, что начался благовест в большой колокол и напоследок звон. Мы всем обществом представились в церкви, в приделе Антония и Феодосия, и я, по обыкновению моему, стоял, на крылосе. Вдруг открылся весь иконостас, так как бы какая завеса, представился священник на престоле, совершая святые тайны, откровенно; стоящие же на крылосе петь начали песни. Потом священник, ударяя в ладоши, зачинал припевать и ногами притопывать; комендант и народ, видя сие, последовали тому же, и составилось не церковное уже служение, а великая пляска и песни, кои продолжались до того, что казались уже все от сего утружденными. Потом священник, приступи к престолу, соверша тайны, взяв потир и вышед как бы с переносом, и взяв потир обеими руками, из оного разбрызгал по всей церкви и алтарю, а напоследок, взяв величайшую метлу, ходя по всем местам, разметал и растирал. Чудное сие происхождение так бывших тогда озлобило, что оные, оставя все свои песни [152] и пляску, обратились на великий шум и бегство из церкви, отчего в таком беспорядке и я, разбудясь, находился долгое время в страхе, даже и с потрясением всех моих чувств, и был безгласным, насилу мог очувствоваться. Чудное сие воображение, не хотел оставить, чтоб для памяти не записать. Гг. медики утверждают, что бывают такие воображения, когда человек засыпает, не успокоя своих мыслей и чувства, и оные, по нечувствительности вкрадываясь в мозговые нервы, действуют всякими таковыми воображениями. Но я не медик, всего того не ведаю, а знаю, что приснилось мне, без всяких моих мыслей.

Открыта Семипалатная крепость по высочайшему учреждению Колыванской губернии городом октября 10-го числа, торжественно с пушечного пальбою и со всеми обрядами, введением судей в присутственные места комендантом, полковником и кавалером Титовым. К коему торжеству делан мною щит, вензель с короною и надписью, многие пирамиды с висящими гирляндами, и освящен был город многими и разными огнями и фейерверком, и был великолепный стол и бал.

Января 6-го числа, 1784, по полудни в 3-м часу, было чувствительное землетрясение, так что в каменной церкви, отчасти в сводах, а особливо в холодной, в алтаре, у горного окна, внизу, сделало сседину и печь во многих местах сенула; продолжалось не более двух минут, следовало же от NOW. Июня 24-го родился сын Павел.

Как сей 1785 год происходил без особо дальнейших деятельностей, то в оном и достойных примечания дел не описано, а только здесь скажу: августа 17-го родился сын Александр.

Должность инженер-офицера начинала мне уже скучить с 1780 г.; от которой хотя я уже и многократно отзывался и просил о смене корпусным, что до того доходило, что писал партикулярно и генерал-поручику Огареву. Причина же тому была, что я определен был в крепости в должности дежур-майора, правил пограничною канцеляриею по повелению генерал-поручика Огарева, и все, как пограничные, равно и киргизские, дела по дистанции Семипалатной заведовал, что бывал всегда в разъездах и великое нес беспокойство. А в крепости по тому же всякие разные строения, и особливо [153] церковные, и укрепление крепости, было весьма в тягость. Как уже люди рабочие пошли на плакат и на учет, письменные дела отягощали, но сколько ни старался о сем, но не мог ни от чего избавиться. Но вышли к приключениям моего несчастного искушения великие еще неспокойства, коих я не премину, как оные в сих годах меня весьма терзали и беспокоили, оставить без изъяснения. В прошлом еще годе проезжая Колыванской губернии Экономии директор Олин, прибыв в крепость по новости, как оному совершенное о всем знание иметь должно, то оный, нашед меня к тому весьма способным, просил, чтоб съехал я с ним до старой крепости и пробыл сутки трои, чтоб получить было наиболее о всем сведение. Согласись я, говаривали о многих случающихся и прежде бывших деяниях, и он, подговаривая меня перейти в штатскую службу, обещал постараться, чтоб я занимал место губернского инженера.. Однако в рассуждении носимых мною милостей от моих всех командиров, хотя и быв гарнизонным капитаном, но по должности и поведению моему известным противо прочих моей собратий, а особливо имея уже всякое обзаводство, страшила меня весьма сия перемена; ибо довольно из опытов предвидел я, что все поначалу учреждения, вышедшие в штатскую службу, были почти несчастливы, и редкий оставался спокоен. Он,. заметив меня во многих моих должностях определенным и возложенных столько должностей, по дружбе своей прибавил штатскую должность следующим образом, намереваясь, как видно, обольстить меня сею, привлечь, чтоб я уже и в службу их согласился. По перенесении уже из старой в новую крепость всех имуществ казенных, оставалась только одна пограничная, таможня со своим имуществом не переведенною. Писали они из губернии года три комиссару Хворову, чтоб он, наняв подводы, представил казну в уездное казначейство; но как денежной казны довольно было у них. расхищено, то оный чинил о невозможностях разные представления, а к тому же видя и торги тогда бывшие еще в совершенстве и заметя, что пошлинный сбор простирался каждогодно не более 500, 600, а редко 1000 рублей, что все видно предположа на замечаниях, он, Олин, в присутствии Казенной палаты вошел докладом, что по необходимости и обстоятельствам замешанной таможни к восстановлению во оной упадков и приведению [154] в порядок, по замечанию его, достойным находится в крепости Семипалатной гарнизонный капитан Андреев, прося о определении на сие уважение. Постановя по правилам постановление, дали указ, чтоб все замешанные дела оной таможни привесть в порядок и в сборе пошлин учинить приращение, прислав ко мне за надзирателя подканцеляриста Гилева; по коему и вступить был принужденным августа с 15-го того 1783 года. И как вышли все дела на ревидацию опечатанием казенных имуществ, явилось в недостатке, оставя говорить о прочих обстоятельствах маловажных, до 2000 казны, из которой отдано мною в Ямышев капитану Хатину до 3000, а прочия доставлены в Уездное казначейство, а ненайденные разнообразно прилежностию моею по сей части взысканы и внесены все с комиссара Хворова и прочих, не доводя их до суда, чем кажется бы совершенно быть можно и довольной губернии, что в коротком времени все то исполнено было, что прежде и в три года не сыскано. Принявся по сем за торговые дела, сделав записные тетради о променах, выменах купеческих товаров, и ноября к 1-му, собрав пошлин слишком 2000 рублей, внеся в уездное казначейство, дал знать палате, что там тогда же почли за удивительное, но недовольно того, зачали уже отчету требовать и каждомесячно. И поелику по новости сего мне еще обработать было не можно, отозвался я, а поступил найдалее моим смотрением. Теперь я и скажу, что всякое дело требует осторожности. Оставшиеся таможенные служители, как остались все прежние, видя, что все дела потекли не по их власти, следовательно, доходы их уменьшась, и вовсе прекращались, ибо все уже шло на верное, плут ларешный, который и прежде, расхищая казну разнообразно, украв из числа собранных в таможне ассигнацию и многие неистовства делая, с коими поступать начал я не по Хворову, садя их под стражу, наказывая хлебом, водой, что показався совершенно несносным и видя кругом себя в воровстве, решился, украв из под таможни тетради записные, бежал чрез пильную мельницу за бор и в Барнаул, найдя в них в свое оправдание помаранные и похеренные места, предстал с доказательством. Что же теперь я вам скажу? Вы думаете, что, видя губерния таковые мои распоряжения и приращения и явное их [155] воровство, и получа мои о сем рапорты, сделала какое уважение? Нет, не то. Она, приняв его вздор, определила следствие, которое двукратно было и продолжалось немало, что видя я, что сущее належание по видимости доказателя, коему все законы уже верить не позволяют, мучили меня сим следствием даже до подания моего к той Комиссии с прописанием всех обстоятельств 1784 г., февраля 5-го числарапорта, которое уже потом, по представулении всего дела с возражениями, потихло, и что воспоследовало, поднесь неизвестно. Генерал же поручик Огарев, будучи о сем извещен, весьма гневался на меня, сочтя, что я сие правление принял на себя чрез мои происки, но в проезд его сего лета в Устькаменогорскую, по объяснению моему, успокоился, и нашел средство отлучить меня от сего. И как декабря 8-го дня, по сообщению к нему от генерал-губернатора Якобия, велено избрать знающего и способного человека для сочинения по именному указу гистории о киргиз-кайсаках, то он в сию экспедицию употребя меня, от коей я 10-го числа декабря отрешился, дав знать губернии, что я откомандирован в следствие именного соизволения к исполнению порученной мне комиссии. Оставя таможню подканцеляристу надзирателю Гилеву, отбыл прежде до Устькаменогорской крепости, а, обратясь оттоль, пробыл для таковых же собраний в Семиполатной дней 10, поехал по линии до Омской. А по расчетам годовых, собрано всей суммы по новый год 4600 слишком рублей; но я совестно утверждаю, что ежели б сей годовой расчет был мною окончен, то наверное быть могло гораздо превосходнее. Проехав Омскую, был я в Петропавловской крепости трои сутки, где и первый еще раз виделся с генерал-майором Николаем Савичем Федцовым. Оттоль проезжал до крепости Пресногорьковской, и по сути быв в Кургане у тестя, где он был уже за соляного пристава; и пробыв у них неделю, возвратился в Омскую, где по собранным мною обстоятельствам и сведениям, сочиня порядком гисторическим и предав на рассмотрение генералу Огареву, который был, впрочем, хотя добрый человек, но не сведущий никакого учения и понятия, представил себе за излишне, что сочинение мое было гисторическим правилом основано; приказал только выбрать к отношению их единственно краткие виды, [156] чем меня тогда совершенно огорчил; то что уже осталось делать приведенному в замешательство. Решился краткими терминами выбрать некоторые необходимые сведения, и тем сие дело окончил и в феврале месяце 1785 г., ему представил в Омск же.

Бывшее в сем году наводнение много вреда причинило, так что в Тобольске снесло водою 180 дворов, и был неурожай хлеба, и доходило до того, что ели мясо (?).

По представлении 1785 г. сего описания, отправлен был обратно в Семиполатную, где и находился при должности инженерской по-прежнему. Ноября 27-го, 28-го, 29-го, 30-го декабря 1-го и 2-го чисел при малом восточном ветре, продолжались такие жестокие морозы, что редко старые люди помнили; ибо множество и людей померзло. Так, в Устькаменогорском уезде и Змеевском руднике замерзло 27 человек; тоже птицы, сороки, голуби и воробьи померзли. Продолжавшаяся дороговизна с 1783 г. на хлеб весьма усилилась, так что жители здешней части имели весьма скудное хлебом пропитание; по тому же и сенами было недостаточно, отчего появился великий упадок скота. Июля 24-го числа командующий Сибирским корпусом генерал-поручик Огарев отбыл в Москву по просьбе в домовой отпуск на год с полным жалованьем, препоруча по себе командование генерал-майору Федцову. Сего лета ездил на Бухтарму кабинет-министр Соймонов, где поставлен бекет конных и пеших 100 человек при одном офицере, с коим были Колыванский губернатор Миллер и заводов начальник бригадир Качка. Августа с 24-го на 25-е число, по полуночи, в 5-м часу в 1-ой четверти, случилось землетрясение, которое продолжалось не более минуты по примечанию от SO к NW, и слышен был самый малый и глухой подземный стук, но вреда никакого не причинило. Генерал Федцов проехал в Устькаменогорскую 24-го сентября, а 30-го обратился оттоль обратно. Он во времени своего командования имел намерение привесть линейных казаков в порядок, распределяя оных совершенно по полкам и сотням. 14-го числа сентября в Тобольске была великая буря, что со многих домов сорвало крышки, а с Теплого собора и Благовещенской церкви сломало кресты.

Прежде всякого 1786 г. происшествия намерен я [157] объявить о случившихся в годе воздушных явлениях и примечания достойных погод. Так, января 26-го числа, в ночи в 11-м часу, видимо было небесное явление: сперва показался вокруг месяца белый круг, а потом в самом месяце красный светлый крест и по обоим сторонам, переменяясь из белых в красные столбы и от одной по средине вдоль неба красная заря протяженная к SW вверху и в исподи маленькие столбики по тому с переменою, и под исподним столбиком наклонная дуга цветом подобна радуге, и под одним концом оной белый столб, от коего в отдалении весьма ясный полуциркуль, а по другую сторону столб же; которое и переменяясь в разные виды, продолжалось по 2-й час с полуночи. Февраля 17-го и 18-го была великая оттепель и дождь, коим весь снег согнало, но на 19-е число в ночь пало снегу с морозом и дорогу исправило, а на 24-е число сего месяца выпал такой великий снег, что никогда столько не выпадало. Декабря же с 23-го по 24-е число было лунное затмение, которое началось по полуночи во 2-м часу во 2-й четверти, и продолжалось 2 часа, при самой тихой и ясной погоде. Декабря 27-го по полудни [158] в 11-м часу слышно было землетрясение с подземным стуком весьма глухим, которое было двоекратно, следовало к NW, но потрясение было весьма легкое, так что в редких домах сие примечено было. По известиям, ко мне дошедшим, а сверх того уверили меня довольно и лично по линии хорошие люди, что все случающиеся таковые землетрясения некоторыми примечены в Ямышевской крепости и в станце Подстепном, а далее уже никогда не чувствительно, и самые замечательные люди об оном ничего не знают и не утверждают, хотя я и совершенно об оном сведать желал. В сем годе продолжались весьма сильные и долговременные жары. Сентября 11-го приезжал в Семиполатную крепость чрез завод Локтевский, Колыванский губернатор Миллер, а генерал-поручик Огарев из Бийской 14-го числа; и, будучи тут, разъехались, Губернатор 16-го, а Генерал Огарев 17-го числа. В Омск в сие бытие приезжали к нему киргиз-кайсацкой Средней орды каракирей-найманской волости Абулфеис-салтана сын Пупы и два его брата Агадай и Шамагмет, и при них старшины Актамберды и Байгара, и прочих старшин довольно, и простых киргизов человек до 100, а напоследок и Адиль-салтана сын Сама, Шанияз-салтана сын Камбар, кои от него все одарены разными вещами, и отправлены 18-го числа. 24-го числа сего месяца приехал начальник Локтевского завода подполковник Чулков, и 28-го отбыл до форпоста Убинского, отколь ездил за Иртыш, в степь Киргизскую, для осмотра руд и каменья. В достопамятство по благословении от тетки Угрюмовой сыну моему Петру креста со святыми мощами, который был тонок и уже ветх, в Тобольске сделан крест оный гладко под чернью, и риза по имевшимся в том кресте мощам написанным образам серебрянная, делана в Тобольске священником Василием Макарьевым. Сего лета случилось на торговом меновном дворе видеть странного человека, коего из любопытства моего спрашивал и получил ответ: родина сего город аравийский Медина, имя его Ажи, который был в Мекке, где и посвящен; грамоте весьма на арабском диалекте достаточен, от роду ему 27 лет, носил на себе рубашку стеганую на шерсти, называемою яида, а сверху капен не шитый, т. е., саван; ибо когда оный и умирает, то уже на онога платья никакого не надевают и так похороняют. Он шел чрез Персию в Бухарию, и был в Самарканде, оттоль [159] в Кокане, в Ташкенте, в Туркестане, яко во святом месте у гроба Хазрят Султана, в Аксуе, в бурутах, т. е. в диких киргизах, и по всем к полудню лежащим и к Бухарии принадлежащим городам. Вышед к киргиз-кайсакам и ходя по них два года, странствовал, ничего своего не имея, питаясь малейшим подаянием, весьма мало говорил, и, по видимости лица его, представлялся весьма постен и умерен. Выехав из степи на меновной, имев 2 быков, из коих тотчас одного отдал ахуну Шамурзе, бывшему из города Аксуя, а другого употребил в пищу для общества; уехал он с купцами, казанскими татарами, в креп. Св. Петра, а оттоль чрез Оренбург в Казань; и намерение его было, побывши в Казани, возвратиться обратно чрез Константинополь в Медину. Декабря 24-го числа, прибыв из Тобольска посыланный от Семиполатного батальона сержант Артемьев, привез от брата Афиногена хрустальной посуды, рюмки, стаканы, кружки, и синие чарки, и кружки саксонские довольное число. Год сей как был весьма жаркой, почему и урожай хлеба был весьма недостаточен, и была дороговизна.

Января 1-го числа 1787 года была делана мною из разных фонарей иллюминация, и была габвахта иллюминована. 4-го числа получен указ Военной Коллегии бывшему коменданту Илье Тимофеевичу Титову, в отставку, а на место его из Семиполатинского батальона из подполковников Матвей Иванович Генциг. Он прибыл в Семиполатную 31-го числа. 4-го числа января киргизские салтаны Кошум, Аблайхана сын; Агадай Абульфеисов с 40 человеками ездили к китайскому богдохану в Пекин.

Сего года именем “Письма одного гражданина к верному своему другу” сочинено мною на крепость Семиполатную топографическое описание, которое здесь и вносится.