Страница - 2

Раздел I

МОЯ РОДНАЯ СТОРОНА

У каждого из нас есть уголок родимой земли, где мы росли, познавали окружающий мир, приучались к труду, брали первые уроки человеческого участия, добра и зла, начинали любить и мечтать, обретая изначальное чувство Родины. И, думаю, совсем не случайно во время встреч молодые люди, выбирающие свой путь в большую жизнь, просят рассказать, где я родился и рос, с кем дружил, кого и что вспоминаю и поныне из далекой поры детства и юности.

За этими просьбами видится желание узнать что-то необычное, предопределяющее в человеке героическое начало. Но в детстве, и в юношеские годы я, пожалуй, мало чем отличался от своих сверстников. Как и другие сельские мальчишки и девчонки, мечтал о дальних странах и рано познал тяжкий труд. Ходил за стадом. Ночами подолгу заглядывался на звезды. Любил наблюдать, как над землей вставало солнце. Читал запоем книги, которые были в библиотеке колхозной избы-читальни. Житейскую мудрость постигал у односельчан.

Родился я в ауле Косым. Во время коллективизации несколько семей оттуда переехало в село Дворянка - в пятишести километрах от нашего аула. Впоследствии Дворянка стала совхозом и получила наименование «Трудовое» Алексеевского (бывшего Сталинского, ныне Аккольского) района Акмолинской области.

Село наше красивое. Сейчас там заасфальтированы улицы, есть электричество, газ, совхозный Дворец культуры. Рядом — озеро. С одной стороны села - сосновый бор, с другой - лес из белоствольных берез вперемежку с шептунами-осинами. А дальше - просторные ковыльные степи.

По весне и осенью над Трудовым стоял птичий гомон: на озере обитало много пернатых. Летом наше село, зеленое, веселое, купалось в щедрых лучах солнца. А зимой дремало в глубоких сугробах. Избы порой заносило снегом под самые крыши, и мы пробивали узкие траншеи, чтобы выйти со двора.

Северный Казахстан - край, в котором я родился и рос, это шесть областей, куда входит и Акмолинская область. Здесь пахотопригодные, плодородные земли, заливные и степные сенокосы, богатые ископаемыми недра. Мой край - главный регион зернового земледелия, основная житница Казахстана. Эта его роль еще больше усилилась с тех пор, как северные области республики стали крупнейшим в стране районом освоения целинных и залежных земель.

К несчастью, мне рано довелось испытать сиротскую долю: в восемь лет остался без родителей. Старший брат Са-гит был и за отца, и за мать.

В селе вместе с казахами жили русские, украинцы, белорусы, чуваши. Все жили дружно. Многих помню до сих пор, потому что именно от них я перенял для себя много хорошего.

Высшим для меня авторитетом был колхозный бухгалтер Петр Иванович Кунников. Это надо же! Все он мог пересчитать, щелкая костяшками счетов, и никогда не ошибался. В районе он первым из бухгалтеров сдавал годовой отчет.

Нравилось нам, ребятам, слушать деда Тихоненко. Бывало, сядет он на завалинку, тут же его обступят и взрослые, и детишки; просят рассказать о странствиях своих. Он крякнет, скажет свое обычное: «Повидать пришлось немало» и спокойно, как бы взвешивая каждое слово, тихим голосом поведет речь о первой мировой войне, которую прошел солдатом.

Слушая деда, я представлял себя на его месте то в залитом грязной водой окопе, то бегущим с трехлинейкой наперевес под разрывами снарядов в атаку, то на бурлящем митинге, где солдаты кричали: «Долой царя! Долой войну! Да здравствует Ленин!».

Вообще, про войну дед Тихоненко рассказывал очень интересно. Конечно же, ни я, ни ребята из нашего села не предполагали тогда, что и нам - совсем молодым людям, — придется воевать с тем же, что и деду Тихоненко, противником, переносить все тяготы войны.

Особую радость я испытывал, когда Тихоненко давал полистать единственный на все село «Календарь колхозника», который он выписывал. В нем давались, в основном, советы по вопросам сельского хозяйства: как сеять ту или иную культуру - рожь, горох, кукурузу, как сушить сено и т.д. Писалось о других странах и народах. Вообще, «Календарь колхозника», как мне тогда казалось был всеобъемлющим, вполне отвечал на все вопросы своего времени. Для нас он был чем-то вроде современной «Эврики».

В памяти храню дорогие образы моих милых земляков: Тимофея Мовчана и его сыновей - Григория и Ивана, с которыми дружил и на войну ушел; Машу Литош, по которой вздыхали лучшие парни в Трудовом. Помню никогда не унывавших Макена Бекмагамбетова, Федора Тумаева и рассудительного Орынбая Кашикова, сложившего голову на поле брани; спокойного Николая Соболева.

Крепко дружил я с Ильей Колебаевым, ныне полковником в отставке. Его братья одобряли нашу дружбу, посвящали в свои дела. А отец Ильи - Петр Николаевич, бывало, как увидит нас вместе, обязательно скажет: «Не бейте баклуши. Учитесь. Ученье - свет, а неученье - тьма». Петр Николаевич был председателем колхоза. Он часто жалел о том, что не удалось ему в детстве учиться, а пришлось в батраках гнуть спину.

Особенно я любил брата Сагита. Высокий, черноглазый, с доброй улыбкой, он был похож на маму. Руки у него были огрубелые и сильные. Трудился Сагит честно, работал на лесозаготовках, косил сено, возил хлеб, выполнял все, что ему поручалось. И дома не чурался никакой работы, был душой семьи. Меня звал ласково - Сагадатка. Бывало, обнимет крепко, о чем-то задумается и скажет тихо: «Я тебя, Сагадатка, в люди выведу. Власть наша все дороги перед тобой распахнула».

Я внимательно слушал брата, но никак не мог себе представить, как это можно «распахнуть дороги». Но то, что учеба в жизни много значит, крепко уяснил. Ведь не зря председатель колхоза жалеет, что не смог учиться. А вот бухгалтер кум королю: у него образование. Всяк к нему с вопросами да просьбами.

С охотой пошел я в первый класс. Это было в голодном тридцать третьем году. Жена брата Сагита тщательно заштопала мои ношеные-переношеные холщовые штанишки, выгладила белую рубашонку, почистила купленный по такому случаю суконный пиджак. При полном «параде», как называл мое одеяние Сагит, я отправился на бричке с другими ребятами в районный центр — Алексеевку, где была русская школа.

Первая встреча с учительницей окрылила меня. Ольга Дмитриевна Когутенко оказалась очень доброй. Обласкала меня своим взглядом, спросила: «Хочешь учиться?» В ответ я лишь кивнул головой, продолжая смотреть вниз, в землю.

Она подозвала еще нескольких малышей из числа новеньких, улыбнулась и начала читать сказку о девочке Машеньке и трех медведях. Затаив дыхание, ловил я каждое ее слово. Она умолкла, окинула нас завораживающим взглядом и затем сказала: «Эту сказку для вас, ребята, написал Лев Толстой. Посмотрите на него».

Ольга Дмитриевна показала нам большой портрет в рамке. Бородатый дедушка, которого я увидел, был похож на председателя нашего колхоза. «Вот бы встретиться с Толстым, порассказал бы сказок!» - подумал я. И позже, когда читал и перечитывал бессмертные творения великого писателя, всегда вспоминал первое свое знакомство с его творчеством в те далекие годы в родной Алексеевке.

Жил я при школе на содержании государства. Учился прилежно, но поначалу наука давалась мне с трудом. Помогала Ольга Дмитриевна, которая глаз с меня не спускала. И я обрел веру в свои силы, за один год окончил два класса. Мой успех особенно поразил моего аулчанина Темирбая Абишева. Я возвысился в его глазах чуть ли не до мудрого аксакала, и он ходил за мной по пятам. Даже согласился перейти в русскую школу. Но каково же было его разочарование, когда однажды я не смог ему объяснить простое правило о правописании предлогов, которое он и сам осилил.

Не знаю почему, но я никак не мог уяснить роль предлогов: на, у и под. Ольга Дмитриевна возьмет карандаш, положит его на стол и спрашивает: «Сагадат, где лежит карандаш?» Я отвечаю: «На столе».

Она опять берет карандаш, держит теперь возле стола, спрашивает: «А теперь, где он?»

И тут, хоть убей, я не мог сказать то, что требовалось. И когда Ольга Дмитриевна все-таки однажды добилась от меня вразумительного ответа, сказала: «Я счастлива сегодня. Теперь у тебя все пойдет легко». И действительно, я будто второе дыхание обрел. До конца учебы в школе не знал сбоев.

Вернулся в свое родное Трудовое. Надо было зарабатывать свой хлеб, помогать семье брата. Устроился учетчиком полевой бригады. Поскольку грамота позволяла, легко справлялся с этой обязанностью, одновременно подвозил горючее к тракторам. Все марки бензина, масла наизусть знал. Это было просто необходимо, ибо каждому трактору - свое «питание». Наловчился двухсоткилограммовые бочки закатывать на телегу при помощи двух палок. Прошло с тех пор более полувека, и поныне удивляюсь: как это мне удавалось? С лошадью запросто управлялся.

В полевой бригаде все работали дружно, с вниманием друг к другу. Даже с любовью. Шефствовал надо мной Павел Егоров - лучший тракторист в колхозе. И сейчас он живет в родном селе. Был он человек добрый, душевный. Всегда советовал: «Держись людей, Сагадат, сам человеком будешь».

Сколько раз вспоминал я эти бесхитростные, но по своей сути мудрые слова... В общении с людьми всегда нахожу большую радость, черпаю силы, набираюсь опыта. Люди заметят и поддержат в тебе все хорошее, уведут от беды, направят на путь истинный. С ними и победа втройне приятна, и утрата не так тяжела.

В общении с людьми учился гражданской смелости, не стеснялся высказать свое мнение по тому или иному вопросу. Прежде чем что-то сказать, бывало, подумаю хорошенько, посоветуюсь с авторитетным человеком.

Постепенно односельчане ко мне стали прислушиваться, начали давать поручения всякие, доверяли выступать на собраниях. А однажды председатель колхоза — уже новый был, Луценко Григорий, вызывает в колхозную контору и говорит:

- Готовься, Сагадат, в Акмолинск, а свои обязанности передашь по указанию бригадира Романова Семена.

Я ничего не понял: в чем моя вина? Ответил ему, что в Акмолинске, мол, ничего не забыл, мне и здесь хорошо.

- Не петушись, - говорит председатель, - большое дело тебе доверяем: на курсы политпросветработников посылаем тебя. Политработником, можно сказать, станешь.

- Когда ехать-то? - спрашиваю, одновременно и радуясь, и тревожась такому повороту событий.

- После сенокоса - в дорогу!

Выезда на сенокос я ждал, как праздника. Представьте себе огромный луг, как зеленое море. Трава - выше колена, цветы всех оттенков. Ароматный воздух, шмели гудят.

Чуть свет мужики становились в ряд лесенкой, и отклепанные звонкие косы врезались в сочные стебли разнотравья: вжик, вжик Взмах к взмаху, валок к валку. Я старался не отставать от бывалых косарей. Из последних сил старался, но раньше сигнала на отдых - ударов по билу - не выпускал из рук отполированное косовище. А как только ведущий? загона втыкал в мягкий грунт остро заточенное на конце косовище, я падал в мягкую траву, широко раскидывал руки, и не шевелился до призывного: «Пошли, братва, солнце не ждет!»

Особенно волновали меня сенокосные вечера. Как только садилось солнце, повсюду разжигались костры. После ужина все сходились и над лугами звучали песни. Как же хорошо пели мои земляки! Любимыми были протяжные, полные грусти и светлых надежд украинские песни. В те далекие годы не только у нас в селе, а везде, по всем городам и селам, было принято петь: с песней и на работу, и с работы. Хоть и не жили люди в достатке. Как нам сейчас не хватает этого: чтобы люди пели сами. Сейчас больше слушают радио; телевидение, магнитофоны. «Рок-музыгка». Вряд ли эта музыка останется в памяти народа.

Когда до конца сенокоса оставались считанные дни, июньским звездным вечером я простился с односельчанами. Лежа на свежескошеной траве, набросанной в телегу, я глядел на далекие мерцающие звезды, на яркий месяц. Меня провожала мелодичная,- сердечная песня. Думалось о прошлой жизни. Трудной она была, ничего не скажешь. Но зато я зарабатывал кусок хлеба своими руками, заслужил уважение людей: А оно мне было дорого вдвойне.

Этот вечер запомнился мне во всех деталях. Как будто наяву слышу стрекотание кузнечиков, скрип рассохшихся колес, постепенно затихающую песню, вижу бегущий за телегой месяц. И звезды: крупные, яркие, как перезревший шиповник.