Страница - 3

ВОЙНА

В то утро я отправился на занятия намного раньше обычного. Мне нравилось бродить по городу, он был еще безлюден, и над пустынными улицами висела предрассветная тишина. Тогдашний Акмолинск был небольшим, пыльным. Над глинобитными и деревянными домами возвышались церковь, мечеть и водокачка. Самыми заметными были здания школы имени Кирова и управления Карагандинской железной дороги, построенные незадолго перед этим. Особенно людными и шумными были рынок и вокзал. И ни одной асфальтированной улицы. В летнюю пору над городом постоянно клубилась пыль. Пройдет лошадь - следом седое облако вспухнет, протарахтит телега - за нею шлейф густой на всю улицу тянется; редкая машина проскочит — и домов не видно.

...Прошли шесть десятилетий. Нынешняя Астана, столица нашей Родины, 10 июня с.г. отметила восьмой раз день своего рождения. Нельзя забывать, что в послевоенное время Акмолинск, став Целиноградом, вырос, преобразился, похорошел благодаря освоению целинных и залежных земель нашего благодатного края. Всего десятилетие назад современный город с театром и Дворцом культуры, прямыми улицами и проспектами, насчитывал всего несколько высших учебных заведений, а население едва превышало 200 тысяч человек.

После получения статуса столицы город стал преображаться не по годам, а по месяцам и дням. Выгодное географическое положение, стабильная политическая ситуация и динамичная экономика являются основой устойчивого развития Астаны. Сегодня высокие темпы роста вывели молодую столицу в лидеры. Облик нового центра Астаны практически сформирован. Это резиденция Президента, здания Мажили-са и Сената, Правительства, МИДа, Исламский культурный центр, цирк и серверный центр для государственных органов, главная и круглая площади, девяти- и двадцатитрехэтажные жилые дома, торговые и бизнес-центры, многофункциональный международный центр сотрудничества и развития «Capital Forum», куда входит 33-этажный жилой комплекс. Среди новых памятников хочется назвать мемориальные комплексы, посвященные памяти жертвам политических репрессий, воинам-«афганцам» и защитникам Отечества. Гордостью нашей стал знаменитый символ независимости «Астана-Байтерек». А как красиво и грандиозно застраивается левобережье Ишима, где располагается новое здание Министерства обороны! Среди десятков вузов главный — Евразийский университет имени Л. Н. Гумилева. На сегодня одних астанинцев, не считая гостей столицы, более полу-миллиона.

Не забываема и состоявшаяся в столичной резиденции «Ак орда» презентация новой книги Главы государства Нурсултана Назарбаева «В сердце Евразии». Особенно запали в душу следующие строки: «То, что мы на исходе XX века впервые в своей истории приняли решение о том, где будет находиться столица независимого Казахстана, исходя из национальных интересов страны, имело и имеет огромный политический и нравственный смысл. Это стало отражением воли народа суверенной страны, ставшей свободной и независимой».

В этой своей книге Нурсултан Абишевич творит и описывает историю. А история Астаны уже неотделима от истории Отечества. Ведь речь идет не только о городе, равном которому нет в мире: по размаху, по силе и прочности замысла. Это - наша история: человека, земли, государства и времени. Астана - это сердце Евразии, место, где переплелись культуры и обычаи, где в гармонии и согласии живут представители различных цивилизаций.

А тогда, в июне 1941 года, в пыльном Акмолинске я часто вспоминал свое родное село. И в то памятное утро, подходя к зданию школы, где размещались наши курсы, я думал о том, что в колхозе уже все на ногах.

На курсах еще никого не было. Я распахнул окна в классе, вытер влажной тряпкой и без того чистую доску. Проверил, есть ли мелок, указка. Я был дежурным в тот день. А тут и ребята появляться начали. Веселые, беспечные.

Шутки, смех прервались внезапно. В класс вошел директор. Лицо его было каким-то чужим, суровым и непроницаемым. Он вяло поднял руку и произнес одними губами:

- Ребята, тише, пожалуйста. Война...

Это страшное слово ударило прямо в сердце. То, о чем мы думали, тревожно, горячо спорили, что ненавидели - нагрянуло. Неотвратимое, жуткое, жестокое.

Война!!!

Директор все так же подавленно произнес:

- На площади собирается митинг.

Мы, как по команде, рванулись из класса. Я бежал к площади так, как будто там должно решиться самое главное в моей судьбе. В мыслях одно - война. А может, это ошибка? Вот сейчас всем скажут: идите по домам. Живите, как раньше жили.

Над площадью висело облако пыли, поднятое тысячами ног, стоял невообразимый гул людских голосов. Я пробирался сквозь толпу поближе к месту, где должно было появиться начальство, но вскоре остановился. Люди стояли так плотно, что дальше продвинуться было невозможно.

Старый казах — с обвислыми редкими усами — тяжело вздохнул:

- Опять немец, шайтан проклятый.

Высокий, чуть сутулый, худощавый русский мужик с большими загорелыми руками ответил ему спокойно:

- Нам с ними не впервой, аксакал, выдюжим!

Я посмотрел на сильные руки мужчины, взглянул в его сосредоточенные глаза и тоже произнес:

- Выдюжим. Иначе нельзя.

Мужик как-то отрешенно улыбнулся, распрямил плечи и ничего не сказал.

Не помню, кто открывал митинг, но выступающих было много. Ораторы говорили не только о вероломстве фашистской Германии и о том, что Гитлер напал на Советский Союз без объявления войны. Вспоминали о вторжении Наполеоновской армии в Россию, когда вся Европа мобилизовала свои силы, а разгромила французов русская армия во главе с фельдмаршалом Михаилом Илларионовичем Кутузовым. Припомнили первую мировую, гражданскую войны. Особое впечатление производили выступления участников недавних конфликтов с японскими агрессорами у озера Хасан, на реке Халхин-Гол, боев на Карельском перешейке во время советско-финской войны. Все подчеркивали: эти войны и конфликты, и в далеком прошлом, и в наше время, заканчивались полной победой над врагами русской, а затем и Красной Армии. Из всего услышанного твердо уяснил главное: враг будет разбит, победа будет за нами. Мы знали: наша Красная Армия всех сильней!

После митинга директор дал команду всем собраться. Поднял руку и грустно так сказал:

- Ребята, я желаю вам благополучно добраться домой. Жаль, что вам не удалось окончить курсы, освоить всю программу. Надеюсь, после победы нашего народа над врагом встретимся.

Занятия прекратились. Нам выдали документы, и все разъехались по колхозам и совхозам. Я отправился в свое Трудовое.

Девяносто километров ехал поездом. У разъезда спрыгнул на ходу, и, не дожидаясь попутной подводы, заспешил в село. Во дворах, на улице - шум, гам. Плач, песни, рев скотины. Впечатление такое, будто война где-то рядом, а не за тысячи километров от нас.

Брат был дома. Глаза грустные, губы сжаты, будто никогда не знали улыбки. Обнял меня и сказал:

- Хорошо, что приехал. Я получил повестку, собираюсь в дорогу.

- На фронт? Так и я же с тобой, Сагит! - выпалил я. Брат усмехнулся:

- Там не таких батыров ждут. Не спеши, успеешь.

Я сник и начал помогать брату складывать в котомку нехитрые пожитки.

Несколько мужчин из Трудового уже ушли на фронт. Казалось, даже хаты осиротели без них. И вот теперь провожаю самого дорогого мне человека. Жена и его дети — старшему четыре, а младшему два всего годика, - ревут,.. Я закусил губу, плетусь за телегой. Мне кажется, что Сагит дойдет до Алексеевки, побудет на сборном пункте и возвратится домой. Ну, на крайний случай, рассчитывал, что ему только и удастся до фронта доехать, а там и войне конец. Думал, наши богатыри в два счета расправятся с фашистами. Потому даже слезинки не проронил, когда брат крепко поцеловал меня и сказал: «Иди. Помогай моим, Сагадатка, помогай»,

Не вернулся Сагит ни через неделю, ни через месяц. Прислал письмо с дороги. Сообщал, что через Смоленщину едут на запад, вот-вот с врагом столкнутся. Лесами восхищался, видать, заговорила в нем лесорубская жилка. Желал нам здоровья и обещал скорую встречу.

Я несколько раз перечитал письмо вслух. А сам думал, что раз Сагит надеется на скорую встречу, значит, не так уж наши дела плохи. Так, чего доброго, мне не придется не то что на фронт попасть, а даже форму военную надеть! Немедленно в военкомат!

К военкому пробился поздним вечером. Таких, как я, здесь хоть пруд пруди. Все рвутся на фронт.

В просторном кабинете я увидел за столом подтянутого, аккуратно подстриженного человека в военном. Один глаз закрывала черная повязка. Но лицо его было симпатичным. На гимнастерке, плотно облегавшей широкую грудь, выделялся орден Красной Звезды.

Военком улыбнулся приветливо:

- Тоже на фронт хочешь?

- Так точно.

- А кто же за тебя работать будет?

- Людей хватает.

- Не по-комсомольски рассуждаешь. Знаешь ведь, что молод еще. Знаешь?

Я опустил голову. Военком посуровел.

- Молчишь? А сколько бы дел за день переделал. И фронту помощь, и у меня бы не отрывал время.

Военком вздохнул, посветлел лицом, сказал участливо:

- На твою долю лиха хватит. Иди, работай, парень, понадобишься - вызовем, не забудем. У нас учет призывников поставлен четко.

А я все сопротивлялся: не успокаивайте, мол, товарищ военком, такие, как я, воюют...

Обнял меня за плечи военком, проводил до двери:

- Мне некогда, милый. Жди своего часа. Жди.

Я считал дни до вызова в военкомат, ждал писем от брата. Днем и ночью пропадал в поле, работал наравне со всеми колхозниками. Пашка Егоров, заботливый и строгий, не находил себе места: на него, как на лучшего тракториста, наложили бронь. Работал он на износ. Бывало, весь в пыли, голодный, сутками с трактора не вставал. На просьбы передохнуть у него был один ответ: «Мое место в танке, а я здесь ворон пугаю, а кругом одни бабы да малышня». Особенно он нервничал, когда с фронта тяжелые сводки приходили. А они в те дни были мрачными.

Об этих сводках я узнавал одним из первых, так как работу в полевой бригаде совмещал с должностью заведующего клубом, - все-таки около 20 дней проучился на курсах политпросветработников в Акмолинске. В довольно-таки просторном зале избы-читальни висела большая географическая карта Советского Союза. Когда из Алексеевки привозили самые последние известия, переписанные от руки после прослушивания радио (в Трудовом ни у кого радиоприемника тогда не было), когда приходили газеты, я наклеивал на карту красные и синие флажки: они обозначали положение на фронтах. У карты собиралось много народу. Велись беседы, строились всякого рода предположения, даже высказывались предложения о том, что надо делать немедленно, чтобы разбить врага. Но на лицах сельчан была видна тревога: на фронте все шло далеко не в нашу пользу.

Каждая весть с фронта обсуждалась обстоятельно. Кое-кто роптал: так мы все сдадим, куда полководцы глядят. Таких обрывали на полуслове. Среди жителей села были и приехавшие в Казахстан из тех мест - Белоруссии, Белгородской, Курской и других областей, где теперь шли бои. Особенно любили мы рассказы о Москве, о Киеве, где сражались наши земляки-казахстанцы.

Трудно описать ликование людей, когда мы узнали, что наши войска остановили фашистов под Москвой, а потом погнали их прочь от столицы. Каждая самая маленькая победа воодушевляла нас. Я выпускал красочные листовки. Были у нас и собственные сатирические «Окна РОСТа», в которых здорово доставалось гитлеровцам. Здесь же я вывешивал табель-трудодень о том, кто как работал и сколько заработал. Мы призывали колхозников трудиться с усердием, давать как можно больше продуктов, теплых вещей бойцам Красной Армии. Гордились, что о наших лучших тружениках Кате Литош, Кате Тихоненко, супругах Кашиковых, Момуновых и многих других сообщалось в газетах. Передовиков чествовали, а отстающих критиковали.

Трудности и заботы военного времени легли в основном на плечи женщин. Богатые ранее подворья колхоза опустели. Не слышно было веселых, задорных песен. Все силы отдавались работе. Люди жили дружно, как одна семья, колхоз по-прежнему был в передовых, выполнял государственный план. Я, как и прежде, работал в тракторной бригаде, не считаясь со временем, как и все. Хотел приблизить победу.

Вечерами в клубе проводили громкую читку газет, писем с фронта. Часто это поручали делать мне. Приходилось и письма писать за малограмотных родственников, а такие были. Каждое из них я заканчивал словами: «Бейте фашистов в хвост и в гриву. О нас не беспокойтесь. Мы всегда с вами, батыры!»

Первая похоронка в Трудовое пришла в августе. Ощущение такое, будто на шее затянули петлю. С каким-то необъяснимым внутренним напряжением я ожидал каждой встречи с почтальоном. Если он давал мне треугольничек с корявыми, неровными буквами, напряжение спадало. А потом - но вое  ожидание. Я очень боялся потерять брата. Он писал скупо. О первой бомбежке, о первых боях, о погибших товарищах. И я понимал, как трудно там, на войне, как жесток враг. Во мне все сильнее и сильнее зрело одно желание на фронт!

Очередной визит в военкомат закончился, как и все предыдущие, безрезультатно. Ответ один: «Молод, работай». Вернулся в колхоз, понуро поплелся в клуб. Навстречу мне шагал почтальон. Увидев меня, остановился, а когда я подошел, сказал глухо: «Сагадат, ты не плач. Будь мужественным...»

Я с тревогой смотрел на протянутый мне конверт. По телу пробежала дрожь: на конверте вместо знакомых каракулей были черные печатные слова. «Я не должен получать похоронку, мой брат жив, жив!»

Но почтальон стоял и не прятал конверта.

Брат погиб в неравном бою с врагом под Новгородом. Жена Сагита причитала, прижав к себе испуганных детишек. Во двор сошлись люди со всей улицы, успокаивали ее. Она то впадала в беспамятство и утихала, то вновь безутешно кричала.

Всю ночь я не мог уснуть. Перед глазами стоял Сагит -сильный, добрый, родной. Поклялся отомстить за него фашистам. Жестоко отомстить.

На рассвете отправился в военкомат, Решил: лягу на пороге и не уйду, пока не отправят на фронт.

Военком, который считал уже меня своим давним знакомым, встретил приветливо, обнял за плечи.

- Знаю, брата потерял. Крепись.

- На фронт отправьте. Немедля!

- Ну, и настырный же ты парнишка.

- У вас учусь. Сколько отказов сделали? Военком сдвинул брови:

- Не ершись. Месячные сборы пройдешь, поглядим. И еще вот что. Я назначаю тебя комиссаром сборов. Ты уж постарайся, оправдай.

Я смутно представлял, что это за должность такая, что от меня потребуется, но согласился. В первый же день провел политинформацию, которая заключалась в читке сводок Советского Информбюро. Организовал прослушивание радио. Побеседовал с ребятами. У многих из них отцы либо братья были на фронте, и они все до единого хотели попасть туда же как можно быстрее. Об этом доложил военкому. Он сказал: «Умеешь с людьми контачить, молодец!» Но мне от этого было не легче, ждал от него одного: «Отправляем на фронт».

Я не предполагал, что этот человек внимательно наблюдал за нами, изучал каждого и определял: кто на что способен. После сборов военком сказал, что через два дня в военкомате в десять ноль-ноль будет заседание комиссии по отбору в военное училище. Точно в назначенное время являюсь на комиссию. Во главе стола сидел военком. «Как здоровье, Нурмагамбетов?»

Отвечаю, что не жалуюсь, ничего у меня не болит.

- Хорошо, — сказал военком, — после того, как врачи определят состояние твоего здоровья, окончательно определимся.

Врачи подтвердили: состояние здоровья нормальное, и военком заключил:

- Ты, Нурмагамбетов, подходишь в военное училище. Если сдашь экзамены и успешно окончишь учебу, будешь командиром.

Было это в июле 1942 года. Война длилась уже год, и было ясно, что закончится не скоро. Поэтому я уже не боялся опоздать на передовую, знал, что чем лучше подготовленным окажусь там, тем больше толку от меня будет. Направление в училище принял как должное. Ведь я мог стать офицером. А это означало, что у меня будет еще больше возможностей бить проклятых фашистов.