Страница - 10

О Байгали Кокымбаеве

Что такое героизм? И кто такой Батыр? Конечно, известно, что у каждого человека на эти вопросы есть свои ответы, свое определение, свое собственное мнение. Что касается меня, то я бы ответил одним словом – призвание.

Одних предназначение влечет к писательству, других зовет в область экономики, третьих ведет в сферы юриспруденции. Точно так же, мне кажется, есть люди воинской отваги, призвание которых – подвиг. Я хочу сказать, что есть души, порывы которой устремлены на шаг ближе других к смелым и мужественным деяниям. У них нет тщеславной мысли о том, что, совершив храбрый поступок, героический подвиг, они прославят свое имя. Они не просто не говорят об этом, они о таком даже и не думают. Поскольку само естественное предопределение создало их такими, то они по природе своей всегда готовы к отважным делам. И героические события им представляются обыденными, будничными. Они не торопят время испытаний, но и не бегут от него, не теряются, когда оно наступает…

Мы видели немало бесстрашных батыров. Однако героизм Байгали Кокымбаева все же отличался от них. Его отвага исходила из самой его натуры, росла из сердца, развивалась из души, то есть была природной…

В последние годы на прилавках книжных магазинов появились воспоминания о Великой Отечественной войне против Советского Союза таких немецких генералов, как Вестфаль, Блюментрит, Цейтшер, Циммерман, Мактейфель, Гот, Рендулич, Кессельринг, Шнейдер, и даже фельдмаршал Паулюс. А еше раньше вышла книга генерала Гейнца Гудериана «Ахтунг, панцер!», то есть «Внимание, танки!». Ну, а что касается советских генералов, то их книгами о Великой Отечественной войне мы зачитывались с детства. В настоящее время я сравниваю сказанное советскими и немецкими генералами и стараюсь в меру своих сил обдумать прочитанное и сделать собственные выводы.

Во всей большой массе изданного я, прежде всего, заметил, что немецкие генералы на войну смотрят как на работу. Все приказы, исходящие из их Генерального Штаба, они старались выполнить неукоснительно и до предела точно. Если им было велено идти в наступление, то они шли в наступление, несмотря на неблагоприятные условия и соотношение сил. Если им было приказано отступать, то они безоговорочно сдавали самые выигрышные позиции. Именно такое первоначальное впечатление вынес я из мемуаров немецких вояк, у которых железная дисциплина и педантичность стояли на первом плане, а приказ командования являлся законом, от которого они старались не отступать ни на шаг. Конечно, я далек от мысли анализировать и углубляться в военно-теоретические вопросы, поэтому высказываю только свое читательское мнение, излагая его простым солдатским языком.

Конечно, и советские генералы прилагали все усилия для выполнения приказов Ставки Верховного Главнокомандования, однако при этом не держались крепко за схемы своего Геншатаба, а учитывали местные условия, воинский и технический потенциал, не боялись вносить свои предложения вышестоящим командирам, творчески планировали бои и сражения. Высшее командование Советской Армии давало общий стратегический приказ, а командиры фронтов, армий, корпусов, бригад, дивизий, полков, батальонов решали самостоятельно частные тактические и оперативные задачи, не оглядываясь ежеминутно в сторону начальства, хотя и докладывали регулярно о меняющейся обстановке. Но это вовсе не означало ни партизанщины, ни казачьей вольницы. Воинская дисциплина была в Армии обязательной и главенствующей, но, повторяю, никак не связывала инициативы командиров и отдельных бойцов. Я из этих книг вынес мнение, что советские военачальники смотрели на войну не только как на работу, а больше как на творчество, как на искусство. Их взгляд на ведение войны был таким: «Чье искусство выше, тот и победит». Приведу лишь один пример: «Жуков говорит Сталину: «Киев надо оставить». Сталин не соглашается; «Киев отдавать нельзя, будем за него биться до последней капли крови». Услышав это, Георгий Константинович Жуков заявляет: «В таком случае, прошу освободить меня от должности командующего и назначить на мое место другого человека». Я не ручаюсь за точность изложенного отрывка, но за смысловое содержание готов отвечать. Жуков, конечно, рисковал, говоря эти слова маршалу Сталину, но он понимал, что обязан был их сказать, потому что Жуков, как никто другой из высшего командования Красной Армии, знал досконально положение дел на этом фронте, знал, какие обстоятельства сложились на переднем крае, лучше всех остальных военачальников понимал, какими огромными потерями грозит защита Киева, и что малоэффективная оборона города приведет к уничтожению такого количества людских и технических ресурсов, что это откроет врагу почти беспрепятственный путь почти через всю страну к Москве. Жуков знал обстановку на фронтах, как свои пять пальцев. Хорошо понимая положение дел, он умел твердо отстаивать собственное мнение и непреклонно защищать его. Но ему было хорошо известно и то, насколько опасно было возражать Сталину. Он рисковал своей головой, но готов был и смерть принять, чтобы отстоять собственную правоту. И от своей позиции он не отступил. Время показало, что правда была на стороне Жукова. Судя по тому, что пишет историк Виктор Суворов-Резун, исследователь Великой Отечественной войны 1941-1945 года, не только Жуков, но и Рокоссовский, и Апанасенко не раз осмеливались возражать Сталину, выступая против его мнения. Они доказывали свои слова неопровержимыми фактами и нередко переубеждали деспотичного и подозрительного, но очень умного и прозорливого Главкома. А Сталин, несмотря на свой тиранический характер, упрямство, суровость и жестокость, вынужден был соглашаться с мнением своих военачальников, подчиненных ему и во всем зависящих от его воли и намерения. И не только соглашался, но даже назначил в 1942 году Жукова своим заместителем.

Я не спроста привел здесь этот пример. Конечно, я далек от мысли сравнивать Кокымбаева с Жуковым и Рокоссовским, однако на своем месте Байгали Кокымбаев проявлял те же командирские качества и человеческие достоинства, как эти прославленные полководцы. На войне он тоже умел показать не упрямство, а упорство, принципиальность и разумность, смелость и отвагу, твердо отстаивал свою точку зрения, основанную на глубоком знании боевой обстановки, предлагал свое обдуманное решение, доводил задуманное до конца, не изменяя своему мнению, и всегда оказывался прав. Таким образом ему удавалось решить многие проблемы. Говоря об этом, я нисколько не преувеличиваю и не приписываю ему то, чего не было в жизни. Я рассказываю сущую правду, то есть правду о том, что он решал участь воинов, определял для нас правильные повороты судьбы, пути жизни солдат, пути войны на доверенном ему участке.

Байгали Кокымбаев в первые годы войны в Афганистане командовал ротой. Среди других командиров в полку он отличался, как тактик, но имел и стратегическое мышление. Это был масштабный офицер ближнего боя, который постоянно находился на передовой, в первых рядах воинского строя. Ему нередко приходилось вступать в горячие споры не только с командиром батальона, но и с офицерами штаба. И часто оказывалось так, что в большинстве случаев оправдывалось то, о чем говорил Байгали Кокымбаев. Жизнь сама подтверждала его слова.

Байгали Кокымбаев и к понятию героизма подходил со своим мнением, со своим взглядом, со своей определительной шкалой. Скажем для примера, что в ожесточенном бою с атакующими душманами у солдата кончились пули, и он оказался вроде бы беззащитным. Что ему делать, что предпринять? Конечно, воину остается бросать во врага гранаты. А если истощился запас гранат? Тогда ему придется бить противника прикладом автомата, или штык-кинжалом, или ножом. Но, в конце концов, он, из-за неравенства сил, все же героически погибает. Я говорю: «Умирает смертью героя». Да и вы, уважаемый читатель, тоже не сомневаетесь в том, что этот солдат на поле боя пал смертью храбрых. А Байгали Кокымбаев смотрит на это совсем иначе. Он уверен: «В том, что случилось, виноват командир. Почему он допустил, чтобы у бойца во время боя кончились боеприпасы? Именно командир должен был еще до схватки все предусмотреть, все рассчитать, обо всем узнать и снабдить своего солдата не просто достаточным, а избыточным количеством пуль и гранат». И об этом он всегда говорил открыто. И добавлял: «Если он не умеет считать и предугадывать, то какой из него командир?»

Сам Байгали Кокымбаев был умелым командиром, прекрасным военным специалистом, и эти его знания и умение спасли жизнь многим из его солдат. Однажды мы находились на марше. Мы шли по-походному, вытянувшись в цепочку, один за другим, словно гусиное семейство. Вдруг рядом с нами разорвался снаряд. «Отойти на 40-50 метров вправо! Быстро! Пошевеливайтесь! Живо!», - приказал Байгали Кокымбаев. Мы точно и незамедлительно выполнили его приказ. И сразу снаряды стали падать гуще в то место, где мы находились недавно. «Все! Можете особенно не бояться. Теперь снаряды нас не достанут», - сказал Байгали Кокымбаев. И действительно, несмотря на частоту артиллерийского обстрела, ни один осколок снаряда никого из наших солдат не задел. Оказалось, что Байгали Кокымбаев, сразу после разрыва первого снаряда, определил, откуда ведется по нам огонь и из каких видов орудия стреляет противник, и мгновенно выбрал для бойцов самое безопасное место, потому что знал дальность полета снарядов именно этих пушек. В общем, о чем еще говорить, если наш командир в долю секунды успел все это вычислить, рассчитать, разведать и принять единственно правильное решение.

Однажды произошел еще один случай. Мы усиленно отстреливались, обливаясь кровью. Вдруг в двоих наших солдат попали пули. Раны оказались тяжелыми, и оба они упали на землю. Нурадин Бекетаев, решив быстро перевязать раны товарищам, достал бинт и пополз, приближаясь к одному из раненых, как Байгали Кокымбаев, который и сам вел стрельбу, крикнул:

• Не этого! Сначала перевяжи другого!

Уже после боя мы узнали, что в ту секунду, когда эти два солдата упали, получив ранения, Байгали Кокымбаев, успел заметить, что одного из этих бойцов пуля ударила в плечо, а второму угодила прямо в грудь, раздробив ее, прошла через внутренности и задела самое сердце. Были большие и основательные сомнения в том, что этот воин останется жив. А другого человека, которого ранило в плечо, еще можно было спасти. Лишь бы он не истек кровью. Оказывается, именно это имел в виду Байгали Кокымбаев, когда велел в первую очередь перевязать бойца, раненного в плечо.

Когда наступило затишье, и настал перерыв между боями, мы попросили Байгали Кокымбаева объяснить смысл его приказа. Он сказал:

• Ведя перестрелку, я краем глаза увидел, как были ранены эти бойцы. Первый солдат, прежде чем упасть, схватился рукой за плечо. И я понял, что пуля попала ему именно в плечо. А у второго бойца изо рта хлынула кровь вперемежку с обильной пеной. Обычно такое бывает, когда осколок или пуля пробивают грудь. Я сразу почувствовал, что этому человеку уже не выжить. Вот и подумал, что прежде надо попытаться спасти того солдата, у которого оставался шанс избежать смерти. По этой причине я и приказал Нурадину Бекетаеву сначала сделать перевязку бойцу, получившему рану в плечо.

Действительно, человек, раненный в плечо, впоследствии выздоровел и остался в живых. Правда, длительное время ему пришлось пролежать в госпитале. Пуля разворотила ему плечо, разбив кости предплечья…

Я мог бы привести тысячу примеров, подтверждающих наблюдательность и находчивость нашего командира, но я говорю сейчас только о тех эпизодах, которые вспомнились в данный момент.

А теперь мне хотелось бы немного остановиться на биографии Байгали Кокымбаева. И желаю сделать это для того, чтобы ясней и четче вырисовался его образ, а рассказ стал более выразительным.

* * *

Байгали Кокымбаев заканчивает десятилетку в казахской школе. Отец его долгих двадцать лет работал директором рыбзавода в городе Капчагае близ Алматы. Родитель после долгих бесед уговорил сына поступить в Алматинский технологический институт на факультет нефти. Однако Байгали с детства мечтал стать офицером, всем сердцем желал учиться в военном училище. И вот, со второго курса оставив учебу в технологическом институте, он поступает в Алматинское Военное училище АВОКУ имени маршала Конева. Об этом сам Байгали говорил:

• Вообще, в то время казахам было трудно поступить в военные учебные заведения, поскольку прием их был ограничен лимитом в 7%. Конечно, об этом открыто нигде не говорилось, а циркулярное письмо хранилось за семью печатями. Однако для всех это был секрет Полишинеля. В большинстве случаев даже самому знающему и сметливому абитуриенту ставилась оценка «три», и он автоматически не проходил по конкурсу. Это потом мы узнали, что Кремль строго придерживался такого дискриминационного направления, опасаясь, видимо, увеличения количества военных специалистов из числа нацменов, боясь усиления сепаратистских настроений. Но мне удалось поступить в АВОКУ, и все тут. «Как же это случилось?» Я сам себе не верил. Оказывается, на мой успех оказал косвенное влияние сам Димаш Ахмедович Кунаев. Об этом я узнал только через год. В 1971 году в наше училище приехал командующий Среднеазиатским военным округом, генерал армии Лященко. Он провел собрание. На этой встрече присутствовало и около 600 курсантов. Неожиданно для всех Лященко сказал:
• Сколько среди вас имеется казахов? Встаньте!

Мы встали. И было нас всего пять-шесть человек.

• А сколько у вас узбеков? – спросил генерал.

С места поднялись три курсанта.

После этого командующий поднял ребят киргизской национальности, которых оказалось двое.

В следующую минуту Лященко повернулся к начальнику училища Власову:

• Что у вас происходит? Где ваши национальные кадры? О чем я теперь доложу члену Политбюро ЦК КПСС товарищу Кунаеву? Вы же и сами хорошо знаете, что я обещал Динмухамеду Ахмедовичу подготовить достаточное число национальных кадров, настоящих офицеров.

Власов в смятении засуетился, растерянно вытянулся во фронт…

Динмухамед Ахмедович в то время являлся Первым секретарем ЦК Компартии Казахстана, он и поручил генералу Лященко увеличить число национальных военных кадров. Видимо, и мое поступление в АВОКУ совпало с этим требованием Димаша Ахмедовича. Если бы не это задание Кунаева, то, наверное, и меня завалили бы на экзаменах за милую душу…

Именно такими словами рассказал нам о начале учебы в АВОКУ Байгали Кокымбаев. Но это вовсе не значит, что дискриминация по национальному признаку после этого прекратилась. Проявления этой порочной политики ощущались и в Афганистане, и во многих случаях служили преградой также и для Байгали Кокымбаева, закрывая ему дорогу к официальному признанию и внешнему росту. А теперь, чтобы не быть голословным, хочу немного остановиться на этом болезненном вопросе. Ради принципа. Во имя истины.

В самом начале вторжения мы пользовались картой Афганистана, вычерченной еще в 1956 году. Новые карты не были созданы. Невольно приходилось пользоваться устаревшими картами. А старое, оно и есть старое. Например, на карте изображена река и указан мост через нее. Когда мы, ориентируясь по этой карте, приходим на место, то обнаруживаем, что река есть, а моста нет. Или, скажем, на карте четко нарисована гора. А когда мы высаживаемся на местности, то видим, что никакой горы нет и в помине. Вот в таких условиях Байгали Кокымбаев показал себя человеком, мастерски ориентирующимся на местности, почти не опираясь на данные устаревшей карты. По каким-то признакам, известным ему одному, он выводил нас прямо к точке назначения, не считаясь с обманными данными старой карты. Он сначала что-то прикидывал, потом рассчитывал, затем сверял, и, наконец, определял точный маршрут нашего дальнейшего следования. Он умел находить правильный путь. Другие военнослужащие называли роту Байгали Кокымбаева «экспериментальной ротой». Почти все виды нового вооружения в первую очередь проходили испытание в боевых условиях именно в этой роте. В штабе тоже признавали боевое мастерство, глубокое и творческое знание и применение тактики, с изрядной долей стратегического мышления. Я думаю, что именно по этой причине новейшую технику в первую очередь доверяли Байгали Кокымбаеву…

В первые дни в роте Байгали Кокымбаева было 110 человек. Половина из них вообще никогда в жизни не нюхала пороха. Бывали случаи, когда эти неопытные юнцы во время чистки оружия непроизвольно нажимали на курок и производили поражающий выстрел в своего же товарища. И вот из этих неумелых ребят Байгали Кокымбаев со временем воспитывал настоящих закаленных бойцов, которых, как говорится, и пуля боится, и штык не берет. Днем и ночью он заставлял их учиться, проводил потогонные тренировки, учил правильно бегать, ползать, маскироваться на местности, умело вести рукопашный бой…

Однажды Байгали Кокымбаев вместе со своей ротой попал в окружение. Многие решили, что из такого плотного вражеского кольца вырваться невозможно. Однако Байгали сумел прорвать захлестнувшую их удавку. При этом из 97 человек потери роты составили 7 солдат. Остальные остались живы. Каким же образом рота почти в полном составе организованно вышла из окружения, в котором находилась целых три дня? Конечно, это случилось благодаря воинскому мастерству и командирскому умению, офицерскому тактическому чутью и оперативному искусству Байгали Кокымбаева.

А теперь я скажу о первоначальном событии. Это произошло в местечке Речеван, входившем в состав печально известного района Хара. Согласно боевому приказу, третий батальон глубокой ночью добрался до горного склона. У подножия высоты находились три- четыре сиротливых, безрадостных домика. «Переночуем здесь», - предложил Кокымбаеву командир батальона. «Даже если прикажете меня расстрелять, я все же должен сказать вам, что это место представляется мне очень опасным. На рассвете все мы можем оказаться в душманском окружении. В любом случае будет разумным подняться на пригорок, с которого просматриваются все стороны местности. Тогда мы не будем застигнуты врасплох. Лучше нам переночевать на холме», - сказал Байгали Кокымбаев. Он сумел переубедить командира батальона в отношении своей роты, а остальным показалось весьма заманчивым переночевать в тепле и под крышей. Приободрив усталых солдат, Байгали Кокымбаев вместе с ротой поднялся на предгорный привалок. Моросил въедливый дождь. Наполз густой туман. Через какое-то время начал высветляться рассвет. По рации связались с теми, кто оставался внизу, и предложили им тоже подняться на вершину холма. И тут оказалось, что немного ниже роты Байгали Кокымбаева, успевшей в темноте ночи подняться на высоту, засели душманы. При свете раннего утра они начали обстреливать наших бойцов, которые находились внизу. А роты Кокымбаева, которая ночью прошла мимо них, душманы не заметили. Да и рота Байгали шла молча, без лишнего шума, соблюдая предельную осторожность. Вот и удалось им пройти через дозоры врага, не обнаружив себя. Получилось так, что эта рота расположилась удачно, глядя вниз, прямо в затылок противника. Воспользовавшись выигрышной позицией, рота Байгали Кокымбаева открыла губительный огонь по неприятелю, в результате чего все душманы, числом в 167 боевиков, были полностью уничтожены.

Весть об этом уже на следующее утро дошла до Москвы. До этого дня бытовало мнение, что афганцев на их территории невозможно взять в окружение. А вот сами душманы много раз захватывали в кольцо советских солдат. Но теперь, после того утреннего боя, стало ясно, что и нам можно брать врага в окружение и там его бить. Получив известие об этой схватке, в Москве военные начальники вначале в это не поверили. В тот же день к нам из Кабула прилетели сразу шесть генералов, среди которых были и представители ГРУ, то есть главного разведывательного управления. Они прибыли, чтобы на месте все проверить, изучить, проанализировать, отвергнуть или подтвердить истинность прошедшего боя. Они своими глазами убедились в смелости, находчивости, предусмотрительности отважного офицера Байгали Кокымбаева. Байгали подробно доложил им все обстоятельства боя. Не скрыл и того, что комбат предлагал им заночевать в афганских хибарках, с чем командир роты не согласился, мотивировав свой отказ реальным риском попасть в душманское окружение.

После этого Байгали Кокымбаев был представлен на Героя Советского Союза. Об этом все мы знали. Известно это было и в штабах. Но опять военное чиновничество проявило скаредность, и Байгали это звание так и не дали. Почему? Вот тут я хочу поделиться своим взглядом на эту несправедливость.