Страница - 37

3. ЕГО НАУЧНЫЕ ОТКРЫТИЯ И ЗАКРЫТИЯ

Сергей Юрский в одном из писем к А. Л. сделал ему комплимент: «но Ваш темперамент бешеный. Я восхищаюсь Вами» (май 1987). Сам Александр Лазаревич, выбирая любимое из корейской лирики, писал:

Луше, которая во мне сидит,

Аля обитанъя надобно два тела!

Похоже. В собственных стихах эта мысль высказана чуть иначе, но в том же духе:

Моя неугомонная душа

Всегда годов моих была моложе...

(1987)

Как его на все хватало!? Но дело даже не в этом...

Казалось бы, чекистский Госужас заранее приговаривал подозреваемого к постепенному или мгновенно-бесследному исчезновению и тем самым уже «сокращал» человека. Жовтис, напротив, яростно сопротивлялся, находя в основном легальные способы противостояния и, так сказать, возрождения из пепла.

Работа в вузе, известно, предполагает занятия наукой. В ноябре 1954 года изгоняемый Жовтис защищает кандидатскую диссертацию «Емельян Пугачев» В.Я. Шишкова (отбор и творческое исследование исторического материала)». На защите в своем вступительном слове соискатель подчеркивал один из главных тезисов диссертации: «Критическая переоценка источников, проведенная в свете классиков марксизма о причинах и характере крестьянской войны.., позволила В.Я. Шишкову правильно использовать статьи и монографии буржуазно-дворянских ученых...» Знакомые постулаты вульгарно-социологического литературоведения. Но под их прикрытием развивается мысль о том, что «социально-исторический подход» художника к явлениям жизни виден уже в самой системе отбора материала. Выделение характерного в историческом прошлом — путь к созданию типического в романе» (Архив А.Л. Жовтиса). Т.е. говоря по-нашему, подлинное художественное произведение всегда идет поверх барьеров марксизма, питается соками самой жизни, большой исторической правды. Никакого открытия, конечно, в этом нет. Попросту для самого себя, так сказать, впрок, закладывается основа литературоведческого историзма — в направлении развития и обоснования идеи содержательности художественной формы, ее функциональной социальности ...

Главное открытие, как можно предположить, заключалось в том, что преодоление вульгарной методологии возможно только за счет перехода в область стиховедения, где, собственно, социологический аспект формы изначально редуцирован, а стихотворная речь как форма значима уже сама по себе. Значимость же советского идеологического формализма Жовтис уже испытал на самом себе, вплоть до того, что первую свою диссертацию вынужден был защищать не в родном Казахстане, а в Ереванском университете им. В.М. Молотова.

Уход в стиховедение был органичным и в силу роста переводческого мастерства. Теперь уже художник и ученый («два тела») сливаются в одной «неугомонной душе». В 1971 году Жовтиса окончательно увольняют из КазГУ «по собственному желанию» в связи с переходом на творческую работу» (так в трудовой книжке), хотя в автобиографии 1972 года он подчеркнет — «в результате конфликта с новым руководством». В 1958 году Александр Лазаревич был принят в члены СП СССР, и таким образом получил возможность числиться на творческой работе, а не слыть тунеядцем, как впоследствии Бродский. Семь лет он будет в обычном смысле безработным, пока, наконец, в июле 1978 года наш КазПИ не откроет ему свои двери. На подготовку докторской диссертации уйдет более 20-ти лет (1954-1975), и будет она с блеском защищена тоже на стороне, в Киевском университете им. Т.Г. Шевченко, а О. Сулейменов даст соискателю направительную рекомендацию от казахского отделения СП: вузы для будущего доктора были еще закрыты.

В своем отзыве на главный научный труд Жовтиса «Проблема свободного стиха и эволюция стиховых форм» Л. И. Тимофеев писал: «его основной вывод о тяготении современного стиха к гетеро-морфности, захватывающей и развитие ритмики в сторону неметрического стиха, и о новом характере современной рифмы, чрезвычайно расширяет звуковой диапазон поэзии, во многом предугаданные и предсказанные именно поэзией Маяковского». А Ю. Д. Левин в своем отзыве подчеркнул, что диссертация и статьи Жовтиса «имеют практическое значение, ибо представляют интерес не только для ученых, но и для поэтов и переводчиков» (Архив А. Л. Жовтиса).

Если и нам сейчас говорить, прежде всего, о главном открытии Александра Лазаревича, вошедшем в литературоведение (КЛЭ, словари, учебники), то его можно было бы назвать законом Жовтиса: «основным признаком свободного стиха всех типов является членение на строки, графически расположенные как стихотворные, и их ритмико-звуковая соотнесенность» (принцип «повтора фонетических сущностей, благодаря реализации которого речь становится двухмерной» ).

М. Гаспаров упрекал Жовтиса в том, что он «видит в разбираемом стихотворении, прежде всего, его содержание, т.е. «то, о чем говорится», и лишь потом характеризует особенности стиха, как бы аккомпанирующего развертыванию этого содержания». И вот, что отвечал ему наш учитель: «В действительности же мой подход к проблеме вообще исключает заданную заранее схему исследования («от… к...») и предполагает возможность использования с целью анализа любого значимого интегранта текста (а также затекстового материала), если избранный трамплин удобен для начала анализа. Наиболее целесообразный путь «разбора» определяется самим объектом, причем исходный пункт рассмотрения может находиться на любом «уровне». Литературоведу нужен не единожды узаконенная на одном из наших симпозиумов «последовательность операций», а последовательность, избранная для данного конкретного случая» («Анализ стихотворения Е. Винокурова «Я посетил тот город...» — Архив А.Л. Жовтиса). Вот он структурализм Жовтиса, кстати, не такой жесткий, как, например, у Ю. Лотмана.

Отсюда именно идет конкретная проверка этой методологии в других работах, посвященных истории и теории русского стиха XVIII — XX веков, а также стиху пословиц и загадок, творчеству Шевченко и, в частности, оригинальная постановка, проблем стихотворного стиля и авторской индивидуальности, типологии стихотворных стилей, границ между стихом и прозой. А как он бился вместе с X. Махмудовым и О. Сулейменовым за «открытие», т.е. публикацию, возвращение в казахскую литературу творчества М. Жумабаева! Как пробивал в печать стихи Ирины Кнорринг, повесть А. Никольской «Передай дальше!»… Вместо дальнейшего перечисления примеров литературоведческого новаторства и бесстрашия поставим промежуточное многоточие и подумаем о том, что пришла пора собрать в одну книгу литературоведческие работы Жовтиса и назвать ее «Стиховедение. История литературы. Литературная критика». Сюда можно включить и неизданную докторскую диссертацию, и единственную его литературоведческую книгу «Стихи нужны» 1971 года. Это будет и эвристическое научное издание, и ценное учебное пособие для студентов и аспирантов. Кроме того, в архиве учителя — папки с конспектами его лекций, тех самых, за которые его травили временщики и за которые ему аплодировали, по свидетельству Абдижамила Нурпеисова, его ученики и друзья. Это вторая книга, в которой можно будет соединить читанные им лекции и спецкурсы. Заниматься этим благородным и неотложным делом, видимо, надлежит коллегам и ученикам Александра Лазаревича: в свое время многих из них он не просто поддержал, но и в буквальном смысле открыл как подающих надежду литературоведов.

В 70-х гг., например, А.Л. написал большую обзорную статью о казахстанском литературоведении «Индивидуальность исследователя и актуальность тематики», в которой положительно оценил работы X. Махмудова, Н.К. Савченко, Г. Л. Федоровой, А. В. Галузо, И. Сулковского, К. Куровой, Т. Мадзигон, Т. Савченко. И также бескомпромиссно и аргументированно «закрыл» представителей псев-долитературоведения, подвизавшихся, например, на почве русско-казахских литературных связей. Вот характерный пример такого «закрытия»: «Повесть или поэма русского автора, посвященная жизни другого народа..., вовсе не обязательно результат книжного воздействия: «Хаджи Мурат» или «Цыганы» являются, прежде всего, творческим преображением жизненных впечатлений их создателей и не могут характеризоваться в плоскости русско-чеченских или русско-цыганских литературных связей. Постановка вопроса о связях предполагает наличие материала истории двух литератур. В статьях же N мы не найдем ни слова о казахской литературе» (Архив А.Л. Жовтиса).

Это о казахском авторе, а вот из иной работы — о русском, тоже сплошь остепененном: «NN, например, считает, что только то народное творчество прошлого заслуживает нашего внимания, которое «воспитывает революционное отношение к действительности». Выбрасывая за борт произведения, в которых отсутствует революционная направленность, NN по сути дела зачеркивает едва ли не весь фольклор казахского народа, созданный в эпоху патриархально-феодальных отношений» (Б. Кенжебаев. Неудавшееся исследование), (Архив А. Л. Жовтиса).

Как говорится, всем сестрам по серьгам, или точнее — по ушам.