Страница - 4

ПОЛЕТ В БУДУЩЕЕ

В. Вадиков — Народный писатель РК М. Магауин

Мы начинаем разговор с воспоминаний, и Мухтар, как обычно, опережает меня в своем творческом нетерпении:

— А ты помнишь, Витя?..

Мы сидим в его кабинете — главного редактора журнала «Жулдыз», и Мухтар, уже значительно «повзрослевший», широкоплечий, с грудью батыра, словно рвется в бой, как и тогда, в нашем студенческом прошлом. Я смотрю на него и вспоминаю, что еще при первом знакомстве меня поразило его внешнее, а потом и внутреннее сходство, точнее, духовное родство с Чоканом Валихановым, который в моем представлении был человеком порывистым, целеустремленным и ярким, будто утренняя звезда Шолпан, летучая звезда, «метеор», как его стали называть с легкой руки Сабита Муканова. У Мухтара такое же открытое лицо, властно-проницательный взгляд и почти такие же узкие, боевые усики. Он и теперь напоминает мне Чокана своей отвагой, напористостью и истинным патриотизмом...

Справка для читателя: Мухтар родился в 1940 г. в Семипалатинской области, на земле великого Абая. В 1962 г. окончил филфак КазГУ, а три года спустя — аспирантуру. Работал зав. отделом литературной критики в газете «Казах адебиети», старшим научным сотрудником Института литературы и искусства им. М. Ауэзова, доцентом кафедры казахской литературы КазПИ им. Абая (АГУ) -где мы снова выли вместе, но уже не сокурсниками, а коллегами, -главным редактором издательства «Жазушы». Печатается с 1959 г. Широкую известность получили его исследования средневековой казахской поэзии, а также рассказы, повести («Дети одного отца», «Бейт о любви», «Змеиное лето», «Судьба скакуна»...) и романы («Голубое марево», «Шахан Шер», «Смутное время»). Лауреат Государственной премии Республики Казахстан.

В. Б.: — А помнишь, Мухтар, какую надпись ты сделал мне на своей книге «Поэты Казахстана»? — «Помни: мы начали неплохо, а как кончим… Это не от нас зависит». Это было в 78-м, и теперь можно без ложной скромности сказать: ты и начинал, и продолжаешь очень «неплохо», но как ты сам оцениваешь пройденный путь? Какие книги стали для тебя творческими вехами? Ведь не все в твоей писательской биографии известно русскому читателю...

М. М.: — Определяющей вехой для меня, конечно, было поступление в аспирантуру. Повезло с научным руководителем — профессором Б. Кенжебаевым. Это он предложил мне тему «Казахская литература времен Казахского ханства», правда, ученый совет предусмотрительно поправил ее название в соответствующем идеологическом плане. «Акыны и жырау ХУ-ХУШ веков» — так стала называться моя кандидатская. После защиты издал диссертацию отдельной книгой в 1968 г., ав 70-м она вышла в переводе Павла Косенко под названием «Кобыз и копье».

В. Б.: — Книга эта сразу стала известной как новое слово в истории казахской литературы. Ты, еще совсем молодой человек, вопреки идеологическим схемам и историко-литературным концепциям, отодвигал начало казахской литературы далеко в прошлое — в XV век, впрочем, как и начало самой истории казахов — на тысячу с лишним лет. Помню, успех книги вызвал настороженное внимание к твоей работе.

М. М.: — Да, это была моя главная тема и работа, которая только начиналась. Я тщательно собирал материалы для новой книги, куда должны были войти и многие неизвестные художественные тексты акынов и жырау. Она издана в 1970 г. под названием «Алдаспан», то есть «древний меч», которым казахи разили противника с коня. Как только книга появилась в продаже, поднялся шум, и меня обвинили в казахском национализме. Состоялось обсуждение на самом высоком уровне, и все инстанции, конечно, были единодушны в своем решении, точнее, приговоре: пустить книгу под нож. Почти весь тираж — 17 тысяч — был конфискован и отправлен на «переделку». Потом спохватились, решили переиздать, но с такими купюрами, что книга едва ли не полностью утратила свое значение.

В. Б.: — В чем же заключался твой национализм добросовестного исследователя родной литературы? Все-таки времена-то уже были не те, когда без разбору клеили ярлыки «космополитов» и «националистов» ?

М. М.: — Не торопись, об этом скажу. А тогда мне пришла в голову мысль издать ее на русском языке, причем в Ленинграде. Я чувствовал, что надвигаются времена, когда за истину, историческую и литературную, можно заработать весьма нелестные и опасные идеологические «прозвища». Я был не одинок — в 1975 г. разразился скандал с книгой О. Сулейменова «Аз и Я», который еще раз подтвердил верность моего решения пробивать книгу в Ленинграде, в известной и очень популярной серии «Библиотека поэта». Я написал к сборнику большое предисловие, в основе которого лежала концепция книги «Кобыз и копье». Мне повезло, книга «Поэты Казахстана» вышла в Ленинграде в 1978 г. Это была победа, хотя дело снова дошло до ЦК. И знаешь, что спасло меня? Когда наши «запретители» обратились к ленинградским коллегам, те не стали вникать, видимо, посчитав, что вся внутринациональная история не стоит и выеденного яйца. Спасибо им!

Мой «казахский национализм» был элементарно прост, а потому и опасен: я стремился вернуть литературе таких широко известных в народе, но не всегда согласных с властью «реакционных алашордынс-ких» поэтов, как Дулат, Акмолла, Мурат, Шакарим, Жусуп Кобеев… Их творчество — национальное достояние, и потому борьба за то, чтобы они получили право голоса, продолжалась, Я принялся за составление антологии «Поэты пяти веков», а когда предложил ее издательству, директор направил меня в ЦК, где снова пришлось доказывать, что издать их — мой прямой гражданский долг, и я от этого никогда не отступлюсь. Книгу удалось «пробить» только через пять лет, и вышла она с большими «потерями»: 13 поэтов остались за бортом. И только в 89-м, при переиздании, справедливость была восстановлена...

В. Б.: — В 1997 г. на книжных прилавках появилась твоя «Азбука казахской истории». Что это — дань моде или твой научный и писательский долг?

М. М.: — Сначала на первом плане, конечно, была наука, хотя я увлекся уже писательством и оно, пожалуй, стало моим основным занятием. После обретения независимости исследователи стали много писать о нашей истории, но в основном то были книги старого, советского типа, а история у нас по-прежнему оставалась отсталой наукой. Когда Казахское бюро радио «Свобода» предложило мне прочесть курс лекций по истории Казахстана, я понял, как много в ней неточностей и ошибок, и засел за книгу. «Азбука» была опубликована в «Жулдызе», отдельным изданием вышла на русском языке.

Цитата для читателя: «… с самого начала основанная на марксистско-ленинских позициях, написанная с оглядкой, история сразу же попадала в нужное русло, а после прохождения через сито ЦК, через множество его отделов и руки доверенных лиц, она принимала изначально задуманный вид, т. е. получалась необъективная, чересчур гладкая история, не имеющая ничего общего с настоящей; так родилась преступная книга против народа, антиистория, перечеркнувшая тысячелетнюю жизнь народа, извратившая суть целей и задан многих поколений, рассчитанная на то, чтобы вырабопшть у людей вечную рабскую психологию и сознание бесперспективности вообще». (Из «Азбуки казахской истории».)

Книга эта — продолжение моей юношеской темы.

В. Б.: — Историко-художественной?

М. М.: — Да. Но главной моей мечтой всегда была проза. Мой дед, у которого я воспитывался по обычаю казахов, был большим знатоком народного творчества и литературы. Благодаря ему, уже в шесть лет я знал наизусть всего Абая, Шакарима, и не только. В нашей семье были дореволюционные издания Дулата и Шортанбая, тогда уже запрещенные, и у меня все дрожало внутри, когда я читал их стихи. Казахи созревают небыстро, таков, наверное, национальный стереотип, но мое развитие шло, как мне кажется, в ускоренном темпе. Первый свой зрелый рассказ «Горсть пшеницы» (о голоде 20-х) я написал в двадцать лет.

В. Б.: — А что из твоих произведений еще не переведено на русский язык?

М. М.: — Прежде всего, это роман «Рыжий казах» (1990 г.). В основе его непростая трагическая история о том, как казахи усыновили русского мальчика, отец которого был народовольцем из дворянской семьи. Это роман-проклятие советскому тоталитаризму.

В 1996-1997 гг. я закончил и опубликовал на казахском языке первую книгу пятитомного мемуарного романа. Она называется «Лабиринт». В ней я рассказываю о моем писательском пути, об истории создания своих произведений, делюсь с читателем размышлениями о творчестве и литературной технике. Вторая книга — как бы введение в творческую лабораторию: как стать писателем, что читать и как писать, вплоть до того, когда и чем… Она будет называться «Крутые повороты». Здесь о моем пути в литературоведении, о борьбе вокруг казахского литературного наследия, о времени и современниках, о поисках истины. Иначе говоря, первые две книги — это духовная жизнь моего поколения, поколения «шестидесятников». Вопреки накатанным традициям, роман композиционно противоречит хронологическому принципу воспоминаний. Хочу в первую очередь показать свое внутреннее «я», становление духовного мира. Поэтому лишь третья книга — это детство, четвертая — студенчество и аспирантура, а пятую я посвятил работе в Союзе писателей Казахстана.

В. Б.: — А что написано в самое последнее время?

М. М.: — Рассказ о последних годах жизни Гте «Арасан», в переводе: «целебная вода». Даже такой человек, как великий Гте, не сумел завершить все, что задумал, но, призвав на помощь особую силу духа, особого демона, которого казахи называют «пері> (он посещает только одного из миллионов), Гте все-таки успел до своей смерти не только влюбиться в 19-летнюю девушку, но и завершить вторую часть «Фауста», «Вильгельма Мейстера», автобиографию «Поэзия и правда».

В. Б.: — То есть целебным источником для писателя стал духовный?

М. М.: — Именно. Я как-то задумался: какие годы лучшие для прозаика? Подсчитал, опираясь на творческий опыт Стендаля, Тургенева, Достоевского, и получилось, что для созревания прозы необходимо, чтобы писателю было не меньше 33 лет. Лучшие годы для творчества — между 33-мя и 44-мя, редко кто из литераторов нарушает эту хронологию.

В. Б.: — А как в твоем случае?

М. М.: — Лучшая моя книга, дилогия «Смутное время», была написана примерно в том же возрасте.

В. Б.: — Этот роман — действительно художественно полнокровное, увлекательное и в то же время познавательное эпическое полотно, которое перекликается с твоей «Азбукой», но, будучи образным отражением драматичной истории Казахской орды и России времен Бориса Годунова, вызывает в нас иллюзию непосредственного участия в событиях. И это, по-моему, характерная черта казахской прозы XX столетия: многие писатели, включая твоих современников И. Есенберлина, А. Алимжанова, О. Сулейменова, А. Кекильбаева, Д. Досжанова, О. Бокеева и других, стали писателями-историками. Художественно постигая прошлое, они глубже объяснили нам современность и перспективы, которые нас ждут. Думаю, не будет преувеличением сказать, что казахские писатели-шестидесятники образно предвосхитили новую эру в истории Казахстана, эпоху независимости, устремляя в будущее и своего читателя.

Слава Богу, что современники, и не только соотечественники, по достоинству оценили твою прозу. Я имею в виду международную премию «За заслуги перед тюркским миром...», которую вручил тебе президент Турции Сулейман Демирель.

Поздравляя с 60-летием, я желаю тебе всегда оставаться большим самобытным писателем, проницательным и справедливым, честным «современником будущего»!

— Рахмет, рахмет!..