Страница - 28

– Еще по весне, когда ты уехал в город, в ауле появился молодой русский джигит. Оказывается, он уже год проработал в городе толмачом. Здесь его так и назвали: толмач-бала. При­шел ко мне, сказал, что болен, что ему надо пожить на свежем воздухе, лечиться кумысом. И сказал, что может обучить детей русской грамоте. Я и одобрила: «Пусть учит детей Абая, он ведь хотел этого». Отправила его к Айгерим, в Акшокы, чтобы она устроила его там. С тех пор бала-толмач Байып обучает не только Абиша и Магаша, но вместе с ними и Гульбадан. – Так сообщила Улжан сыну эту очень значительную и приятную для него новость. «Байып» – так назвала она фамилию джигита – Баев.

Абай спрашивал у Айгерим:

– Ну и как учатся дети? Хорошо ли устроили учителя?

– Дети учатся с большой охотой, всей душой отдаются учебе. Каждый день занимаются. Даже при переезде на джайлау ни дня не пропустили, занимались во время ночлегов. Сам толмач быстро привык к нашей жизни, к обычаям, привык к детям и стал вместе с ними носиться по степи на коне. – Так отвечала Айгерим, тепло, сдержанно улыбаясь, глядя в глаза Абая с уверенностью, что рассказ ее придется по душе мужу.

И Абай узнавал в ней ту, прежнюю, Айгерим, всегда внима­тельную и усердную в выполнении всех его просьб и желаний. С которой раньше у него было полное взаимопонимание. Словно почувствовав его душевный настрой, Айгерим ласково, с тонкой улыбкой на устах, отвечала своим обволакивающим взглядом и говорила при этом обыденное, не относившееся к их тонко зазвучавшим сердцам:

– Странные, однако, эти русские муллы. Не надувается, не важничает при разговоре, не кичлив. С детьми держится на равных, учеба для них – как веселая забава. Дети от него без ума, так и вьются вокруг него.

Абай слушал ее с радостным вниманием, молча кивая го­ловой. Оспан засмеялся, глядя на брата, и стал подшучивать над невесткой:

- Наша келин не муллу хвалит, который обучает детей за­конам шариата, а какого-то залетного толмача! Смотри, Абай- жан, как бы она сама не заговорила по-русски, поменяв свое казахское горло на чужое!

И Оспан смешно проговорил несколько русских слов на ломаном языке. Все расхохотались, и громче всех смеялся сам Оспан.

Абай спрашивал у детей названия всяких вещей, с удоволь­ствием слушал их ответы, сам азартно подсказывал, когда они забывали слово. Он радовался, как его малые дети.

После трапезы Абай пошел вместе с ними к юрте Айгерим. Абиш, Магаш и Гульбадан шли, забравшись под широкий чапан отца, прижимаясь к нему. На душе у него были радость, мир и покой. Он вспомнил своего племянника, малолетнего Азимбая, и тихо порадовался в душе, что его дети не похожи на сына Такежана, который научился уже причинять людям боль. Его же детишки были просто детьми, чистыми, белыми как молоко. Он чувствовал за них отцовскую гордость.

Прижимая Абиша к себе, говорил ему на ходу:

- Шырагым, светик мой, как хорошо, что ты уже начал учить­ся по-русски! По-нашему ты проучился уже немало, и я хочу надолго отдать тебя в русскую школу… Бог даст, вырастешь, выучишься и станешь большим ученым человеком. Это моя отцовская мечта, сынок, которую я связываю с тобой. Айна­лайын, Абиш, я радуюсь, что все так хорошо получилось, и ты без меня уже начал учиться русскому.

Взглянув на полноокруглую луну, стоявшую у своего зенита над их дорогой, Абай прошептал свою молитву-бата над голо­вой Абиша: «О, Кудай, да сбудутся мои надежды, связанные с будущим этого дитяти! Пусть жизнь его пройдет на земле не бесследно! Пусть все, чего не смог достичь я, окажется доступным ему: большие знания, благородные дела, высо­кие устремления. О, Кудай, будь милостив к нему, открой ему счастливую дорогу в этом мире!»

Крепко прижимая к груди голову любимого сына, Абай в ту ночь исступленно читал свою молитву-благословение, почему- то сильно волнуясь. Сын почувствовал это волнение и тихо, робко произнес:

– Хорошо, ага, хорошо! – словно успокаивая отца.

Маленький Магаш, тонкий и особенно чувствительный из детей, понял сразу, что между отцом и старшим братом появился какой-то важный договор, и почувствовал ревность. Приникнув головой к поясу отца, Магаш обиженным голосом проговорил:

– Е, ага, не только Абиш – я тоже поеду в город, тоже буду учиться в русской школе!

Стоявшая рядом Гульбадан, не желая отставать от братьев, высказала и свою претензию:

– Спросите у Байепа – кто раньше всех начал читать по- русски? Я самая первая! И я тоже хочу поехать в город!

Все еще долго простояли перед юртой, не подходя к дому, и Абай вволю повозился с детьми. Приласкал их, перецеловал всех в щеки, погладил по голове Гульбадан и торжественно пообещал:

– В таком случае вы оба, джигиты, и ты, дочка моя, поеде­те осенью учиться в город! Даю слово, что всех вас повезу вместе!

Когда Абай с детьми подошел к юрте, перед дверью их всех встретила Айгерим. Молча, с чудесной улыбкой, она припод­няла правой рукой войлочный полог и широко открыла дверь своего очага.

РАСПУТЬЕ

1

На сход в Балкыбеке Абай отправился со своими людьми. Как всегда, с ним были Ербол и Баймагамбет, присоеди­нился и Шаке. Когда они по пути остановились в Жанибеке, в ауле Ербола, а потом отправились дальше, к ним добавился еще Асылбек. Он был смещен с должности волостного упра­вителя на прошедших выборах.

Из безусой молодежи на этот раз к группе Абая были под­ключены его старший сын Акылбай с другом. Хотя Абай и приходился отцом Акылбая, но воспитывался мальчик в доме младшей жены Кунанбая, его токал Нурганым. Во всем Иргиз- бае, пожалуй, не было другого подростка, которого растили бы в такой холе и изнеженности, одевали бы так роскошно. К отцу он приехал в черном бархатном камзоле, в куньей шапочке, вся сбруя и седло, обитое зеленым сафьяном, были отделаны чеканным серебром с чернью. Родной сын не вызывал в Абае отцовских чувств, скорее, воспринимался им как дальний родственник, – не очень-то приятный избалованный молодой мырза.

Вместе с Акылбаем прибыли два джигита, оба огромного роста. Один из них – черкес Казакбай, человек с каменной горбоносой головой, как у горного барана, с глубоко посажен­ными настороженными глазами, – из прежних кунанбаевских телохранителей. Он уже давно прижился среди казахов, был женат, имел свое хозяйство в ауле. Возрастом он был почти ровесник Абаю, и Нурганым приставила черкеса к Акылбаю,

присматривать за ним. Второй спутник Акылбая – его сверстник Мамырказ, подросток с непомерно разросшимся широким телом, настоящий палван-великан, мальчик из рода Мамай. Лицом он был совершенно дитя, улыбчив, белокож, с большими ласковыми глазами. Несмотря на свою массивность, был под­вижен, всегда весел, остроумен. Он был привязан к Акылбаю самозабвенно, искренне, и Акылбай, куда бы он ни ездил, всегда старался пригласить с собой Мамырказа.

В дороге они держались вдвоем, то отставали, скрываясь где-то далеко позади со своими шалостями, то обгоняли всех и уносились вперед, не желая, чтобы взрослые мешали их раз­говорам, ребячливым проказам. Абай стал замечать, что они довольно часто теряются из виду на пустынной степной дороге, и, вспомнив что-то свое, из далекого детства, он с улыбкой об­ратился к Ерболу и Шаке:

– Неужели этот Мамырказ и наш Акылбай такие близкие друзья? В этом возрасте, известное дело, мальчишки никак не могут оторваться друг от друга, как щенята одного помета. И бывает, что такая дружба сохраняется навсегда, – сказав это, Абай со значением посмотрел на Ербола.

Ербол ответно взглянул на Абая яркими карими глазами, понимающе улыбнулся. Вся их молодость была согрета теплом такой дружбы. Однако в том, что между Акылбаем и Мамырка- зом может быть подобная дружба, он сомневался.

– Абай, вряд ли здесь то же самое. Конечно, молодость, беззаботная жизнь, веселые приключения… Скорее всего, они развлекаются вместе, плуты этакие! – предположил Ербол, оглянувшись на Акылбая и его спутника.

Все сдержанно рассмеялись, Абай тоже внимательно по­смотрел на юнцов и сказал:

– Может быть, и так. Избалованный байский мырза, несмотря на молодость, порой бывает спесив и самонадеян. Обычно та­кой не любит, когда рядом кто-нибудь умнее его, значительнее. Он предпочитает тех, которые льстят ему: «Ты лучше всех!»

И тут вряд ли возможна дружба. Боюсь, что наш Акылбай не тот джигит, на которого мы можем положиться во всем.

Эти слова вдруг снова рассмешили спутников: Шаке, Бай- магамбета, Ербола. А Ербол высказался от имени всех, взяв на себя, на правах близкого друга и сверстника, смелость по­шутить над Абаем:

- Е! Вот что значит - появиться на свет от шестнадцатилет­него родителя! Даже войдя в зрелый возраст, такой родитель никак не может простить своему ребенку, что он заставил его называться «отцом» – на самой заре юности! Такое обращение пугает, наверное, слишком молодого отца!

Это была рискованная шутка, и ее мог позволить себе только Ербол. Асылбек же, всегда относившийся к старшему другу, Абаю, с неизменным почтением, выслушал слова Ербола со сдержанной улыбкой.

– Выходит, Ербол-ага защищает Акылбая от его же отца! – лишь нашелся что добавить Асылбек.

- И не позволяет обуздать его! - продолжил Шаке. - На­мекает, чтобы Абай-ага держал Акылбая не на короткой узде, а на длинном аркане!

Так, дружески беседуя, шутя и балагуря, путники неторопли­во ехали по степи. К полудню они добрались до Балкыбека.

На сход кочевников должны были приехать из четырех ро­дов: Тобыкты, Сыбан, Найман, Керей. Стан Балкыбек, река и все урочище носило это название. Местность оказалась располо­жена на стыке земель всех этих родов и была весьма удобна для проведения объединенного съезда кочевых племен. Ибо все сопредельные роды считали урочище своей землей и не позволяли другим занимать его – поэтому Балкыбек из года в год оставался не под пастбищем. Никто не решался пойти один против всех. Но как место съездов, на которых происходили межродовые переговоры, обсуждались спорные вопросы, это урочище подходило как нельзя лучше. Аткаминеры родов обычно пользовались тем преимуществом, что давало близкое

расположение их аулов от места схода: они приводили на него как можно больше людей и давили на собрание своим большин­ством. Балкыбек же был равноудален от всех разноплеменных аулов. И стойбище окружали богатые водой и кормами земли. Лучшего места для сборов нельзя было найти.

На нынешнем съезде в Балкыбеке ожидалось присутствие представителей девяти волостей, относящихся к администра­тивному участку крестьянского начальника Семипалатинского уезда - Казанцеву, «Казансыпу», как говорили степняки. Тобык- ты должен был представлять четыре волости, Сыбан – две, по одной волости – Уак и Бура. Участвовали и кереи, чьи земли располагались совсем близко, – ближе всех, – хотя их дуаны не относились к ведению местного уезда. Но у них было очень много споров и тяжб с сопредельными родами и племенами, и они явились в Балкыбек в большом числе, поставили много своих юрт, привели с собой многих искусных ораторов, кото­рые будут биться в словесных поединках с златоустами других племен.

В этом году сыновья Кунанбая стали оказывать решительное влияние на всех участках Казанцева: сразу трое сыновей хаджи стали волостными. И в остальных волостях – Керей, Сыбан, Уак, Бура поднялся ропот недовольства по этому поводу. Причины были известные: зависть, жадность, злоба. В каждом родови­том ауле находились желающие оказаться у власти.

– Опять Иргизбай заткнул всех за пояс. Еще недавно, когда Кунанбай был ага-султаном, люди удивлялись, как это ему удалось возвыситься до небес. А нынче он лежит себе дома, удалившись от мирских дел, словно одряхлевший бура на те­плой золе кострища, – и что же? Он все равно у власти, удача по-прежнему сопутствует ему, потому что сразу три его сына стали акимами трех волостей. А еще одна волость иргизбаев, что находится на Мукыре, попала в руки Дутбая, зятя Кунан- бая! И он тоже будет делать все так, как угодно Кунанбаю. И выходит – весь Тобыкты оказался у Иргизбая в руке: сожмет

ее – он в кулаке, раскроет – он на ладони! И ведь не только один род Тобыкты, но и роды Уак и Сыбан подмял под себя Исхак, волостной Кызылмолы! Пришла пора великой удачи для Иргиз- бая: нагнется – перед ним Иртыш, откинет голову назад – видит перед собой горы Чингиза! – Так говорили многие люди.

Обо всех этих разговорах на сходе в Балкыбеке рассказал Абаю всезнающий Ербол - он несколько дней назад уже побы­вал там, понаблюдал за народом. «Народом» Ербол называл не большое стечение людей, а родовых старшин, волостных начальников, биев, ораторствующих на собраниях, и все их окружение. О них и говорил Ербол:

- Что взяточников! Что ненасытных обжор с широкими глот­ками! Тьма-тьмущая! Да таких живоглотов никогда я раньше и не видел! - возмущался он. - Старая поговорка: «Целого вер­блюда проглотит с потрохами» – звучит лаской по отношению к ним. Берут взятки отарами овец, караванами верблюдов, коней целые косяки. Да и русские начальники, чтоб их Кудай покарал, хапают - не подавятся. Один только Исхак подсунул Казан­цеву двадцать отборных скакунов, дал взятку за должность Такежана. Вот поэтому Такежан не сходит с уст начальника Казансыпа. А в эти дни судебных споров все новоизбранные волостные хотят возместить свои убытки, вот и сосут народ, как остервенелые!

– А что же бии? Неужели и судьи – взяточники? – воскликнул Абай.

– К биям еще не успел приглядеться. Но знаю, что они тоже неплохо обирают людей. Ведь все тяжбы и раздоры сначала разбирают бии, будь то между Керей - Тобыкты, Сыбан - То- быкты, Бура – Тобыкты. И кто первым пригонит скот в аул к бию, того бий и не будет гладить против шерсти. Когда ему переда­ют какое-нибудь дело, от истца приходит весть: «Присудишь, как мне надо, – получишь…» А от обвиняемого тоже приходит весточка: «Закроешь глаза на вину - получишь....» Бию оста­ется только выбирать, кто сунет больше. Ему ведь надо еще поделиться с волостным и с другими, власть имущими.

- Скажи мне без утайки - Жиренше и Оразбай тоже бе­рут?

– Еще как! Тут и скрывать нечего!

Абай сокрушенно покачал головой.

– И ведь оба – мои друзья… Я их продвигал в бии… Может, ты, Ербол, преувеличиваешь? Я бы хотел верить в их чест­ность… Если и они берут, то где же взять честных людей?

Умолкнув, Абай горестно задумался. Он почувствовал оди­ночество. Ербол тоже молчал, не желая дальше рассказывать о тех делах, которые для друзей Абая были обыденными, вполне допустимыми, вовсе не предосудительными, а для него - гряз­ными. Ерболу не хотелось быть причиной ссоры друзей, ибо он хорошо помнил слова самого Абая: «Ссора между близкими и друзьями порождается тихими нашептываниями и тайными наговорами».

Абай и его люди долго не могли найти среди разбросанных по равнине временных аулов юрты своих родичей. Велика была шумная орда судебного и тяжбного народа кочевников четырех-пяти родов, из девяти волостей! Расположилась орда на вольном просторе – с размахом, с выставкой на всеобщее обозрение своих богатств и сил, кичливости: в больших вось­мистворчатых белоснежных юртах, в пяти-шестистворчатых новых белых юртах, разукрашенных опояской из нашитых ярких узоров. Юрты бесконечными вереницами тянулись по обоим берегам реки, местами в два ряда, образуя длинные улицы.

В стороне от них беспорядочными кучками лепились ма­ленькие черные юрты: помещения для полевых кухонь и для проживания прислужников. Вдоль рядов юрт стояли на привязи жеребята: на большой сход пригнали дойных кобыл, чтобы обеспечивать народ кумысом. Каждый род, каждый богатый дом взял на съезд все необходимое – скот на убой, верблюдов для перевозки юрт и домашней утвари.

Юрты для начальства и для проведения собраний были устроены в середине стана: главное помещение из соеди-

ненных трех больших восьмистворчатых юрт, еще несколько тройных юрт, меньшего размера, и двойных юрт. Здесь кипело столпотворение народу: суетились волостные начальники, бии, аульные старшины, шабарманы. Расхаживали простые степняки, приехавшие по своим делам, и те, которым здесь осо­бенно делать было нечего, но хотелось побывать на шумном, интересном сборище – после долгого одиночества в степи.

Пестрота разнородных, разноплеменных одежд и шапок, особенность отделки и украшений седел, конских сбруй при­влекали внимание Абая. Кочевая степь представала здесь, на большом межродовом съезде, в своеобразии бытования раз­бросанных племен беспредельно широкой Арки. Перед глазами Абая мелькали четырехклинные низенькие шапки тобыктинцев, высокие и узкие тымаки кереев, стеганые шестиклинные - сы- банов и восьмиклинки уаков.

Выстроившись рядами, перед строенными юртами началь­ника Казансыпа стояли, вместе со своими толмачами, волост­ные акимы, их помощники и главные судьи племен волости. Из главной юрты появились русские чиновники в белых фуражках и кителях с золотыми пуговицами. Их сопровождали урядники и стражники.

– Смотри, как они выстроились! Поминальную молитву хотят читать, что ли? – рассмеялся Ербол.

– Встали отдельно от народа… Отделились, как козлы от овец. Для чего это? – возмутился Шаке.

Асылбек, сам в недавнем прошлом волостной, объяснил ему:

– Ждут начальство. Ояз должен приехать… Смотри туда – вон, уже и повозки видны.

По ровной зеленой долине неслись несколько повозок, гремя колокольцами. Впереди и по сторонам скакали во весь опор конные группы шабарманов и стражников, гремя копытами коней, как на большой байге.

– Какой там ояз! Едет целая толпа начальства! – заметил Абай.

– Ага, вы точно сказали, я узнал, что приедут оязы двух уездов – Семипалатинска и Каркаралинска, разбирать дела Сыбан, Керей и Тобыкты, – подтвердил Асылбек.

Две большие открытые пролетки, отделившись от осталь­ных, свернули к строенным юртам. Вся цепочка повозок раз­делилась на две части, и каждая потянулась за первыми двумя пролетками. Все они, отстав от передовых, стали разъезжаться по разным казенным юртам. Абай и его спутники поехали даль­ше, разыскивая юрты своих родичей.

– Держитесь за мной! – сказал Ербол. – Буду выбирать путь, чтобы не попасть под руку этим полоумным! – Он имел в виду ошалевших от усердия и испуга шабарманов, кинувшихся рас­чищать дорогу начальству.

Нескоро они добрались до юрт, где должны были спешиться. Баймагамбет, Мамырказ и Казакбай давно уже на рысях умча­лись по улице, расспрашивая встречных о юртах, поставленных сыновьями Кунанбая. Баймагамбет первым вернулся к Абаю и его спутникам с сообщением:

– Юрту Такежана нашли!

– У него останавливаться не будем, – решительно сказал Абай.

Затем прискакал черкес Казакпай.

– Вах! Нашел аул Исхака! Абай, давай спешиться у его дом, да? – не очень уверенно произнес он. За многие годы черкес так и не научился говорить по-казахски.

– У его дом спешиться не будем, – усмехнувшись, отвечал Абай.

Двинулись дальше. Оказалось, что братья-волостные Кунан­баевы поставили свои аулы рядком, друг возле друга. И когда Абай в окружении своих людей миновал юрты Такежана и Ис­хака, из следующего аула выскочил на саврасом – из косяков Кунанбая – его внук Шубар, новый глава Чингизской волости.

Прорвавшись сквозь окружение Абая, Шубар громогласно воз­нес салем. Он увидел со стороны проезжавшего мимо Абая и сразу решил пригласить его к себе.

– Абай-ага! Это же наши дома! Куда вы мимо проезжаете? – шумно заговорил чингизский волостной. – Спешивайтесь все у моей юрты.

Это был рослый, широкоплечий джигит, сидевший, как влитой, в седле. Смуглое лицо его было тронуто следами оспинок.

Абай поздоровался с ним и разговаривал спокойно, обыден­но. Поздравил его с назначением на должность.

– Не уговаривай нас стоять в твоем доме. У тебя немало других родственников, которым есть дело до тебя. А у меня нет никакого дела: ни жалоб, ни заявления, так что мне незачем останавливаться в доме волостного. Я и мои люди – вольные казахи, привычные к беспечной жизни. Вот Асыл-ага, Ербол-ага, они тоже, как и я, ложимся поздно, встаем, когда хотим, спим без всяких тревог на душе. А у тебя будут просители, и днем будут приходить, и ночью – зачем нам такое беспокойство, Шубаржан? Я лучше пойду к Оспану, он тоже хотел ставить здесь юрты, мне у него будет спокойнее.

Шубар заметно огорчился из-за отказа Абая, но не стал более настаивать, и только просил дядю, чтобы он выслушал несколько слов наедине. Абай попридержал коня, отстал от других, и Шубар ему поведал:

- Недавно приехал наш уездный ояз, мы собрались - че­ловек семь-восемь акимов волостей, встретили его, а он, как только вошли в гостевой дом, еще не поздоровавшись с нами, спрашивает: «Присутствует ли здесь на съезде Ибрагим Кунан- баевич?» Мы все этому порадовались, и я самым первым из всех ответил: «Он здесь и непременно явится вас приветство­вать!» – Так сообщил уверенный в себе Шубар, и по нему видно было, что он вполне воздает должное дяде, благодаря которому сумел обратить на себя внимание высокого начальника.

– Было бы полезно, агатай, если вы встретитесь с ним. Кругом столько людей со всякими жалобами на нас, кунанба- евских, а вы только сходили бы к сановнику, отдали ему салем, посетили бы его раньше других – нам и этого достаточно. Какая честь для нас! – наконец он высказал свою просьбу, ради чего и хотел зазвать к себе Абая.

Абай все это понял, но виду не подал. Как бы мимоходом спросил:

– А что, сам ояз Лосовский приехал или кто-нибудь вместо него?

Приехал, оказалось, сам Лосовский. И не ради корыстного расчета, на что намекал ему родственник, а ради самого совет­ника Лосовского, о котором неплохо отзывались и Андреев, и Михайлов, Абай решил встретиться с уездным акимом. Коротко ответил Шубару:

– Пойду. Только отдам салем. А заработать на этом – ты и не надейся.

Расставшись с Шубаром, Абай вскоре подъехал к юрте Оспана, где уже спешивались его спутники.

И вскоре здесь, само собою, собрались все самые знатные люди Тобыкты: аткаминеры, волостные, богатые баи. Оспан, который никаких должностей не занимал, лишь управлял всем огромным достоянием Большого дома Кунанбая и Улжан, тоже выставил на сходе пять больших юрт. Сегодня он велел за­бить серую кобылицу с белой звездочкой на лбу, что обычно делалось в предвестии какого-нибудь важного события: перед походом или ввиду предстоящей большой судебной тяжбы – как жертвоприношение.

В большой юрте были волостные - Жумакан, сын влия­тельного владетеля из Сыбан, и Тойсары, верткий, ловкий, красноречивый из рода Керей, тобыктинец Молдабай, жирный, самоуверенный, задорный джигит. Пришли и Такежан с Исха­ком. Были и другие волостные.

Никто ничего не говорил лишнего. Здесь сошлись под одним шаныраком и те, которым предстоит беспощадно противостоять

друг другу при начальственных разбирательствах и перед су­дом. Внешняя взаимная вежливость не могла скрыть того, что выражали их глаза, когда они переглядывались или бросали взгляды исподтишка. Не сегодня-завтра предстоял крупный разбор дела между родом Сыбан и волостью Кызыладыр, а точнее сказать – между волостными Такежаном и Жумаканом. Ожидался суд между племенами Мотыш и Керей, что означало стычку волостных – Молдабая и Тойсары. Межродового схода не было уже несколько лет, и в племенах накопилось множество нерешенных тяжб друг против друга: и по барымте, и по набе­гам, и по увозу невест, и по многим другим жалобам кочевого народа. Скоро бии начнут состязаться в красноречии, стараясь выиграть дела своих тайных клиентов, приводя неопровер­жимые доказательства своей правоты, которые тем сильнее воздействуют на суд, чем будут неожиданнее. Помня об этом, всякий из присутствующих старался не проболтаться.

Один Абай, пожалуй, не чувствовал никакого напряжения и живо интересовался некоторыми делами, о которых услышал здесь. Так, он стал расспрашивать Жумакана и Тойсары о тяжбе между родами Керей и Сыбан. Это было затяжное дело, из­вестное на весь край, не решенное по сей день. В продолжении их распри Керей и Сыбан делали взаимные набеги и угоняли друг у друга коней. Распря эта была известна под названием – «Тяжба девушки Салихи». Абая очень интересовало это дело. Он стал расспрашивать. Тойсары отмолчался, Жумакан злобно зыркнул на него и стал говорить:

– Мир восстановить – всегда нетрудно, было бы желание, Абайжан. Но если даже девушку не могут усмирить и подчинить, то какая может быть воля и сила у племени?

Жумакан упрекал кереев, эта тяжба крепко рассорила их с родом Сыбан. Продолжение разговора ничего хорошего не обещало, и Абай решил прекратить свои распросы.

Подали кумыс, и обстановка в юрте оживилась. Кто-то из гостей сказал, что пора бы послушать песни. Шаке сидел, пере-

бирая струны домбры, Абай взял ее у юноши и передал акыну Байкокше. Тот приехал из Кызыладыра вместе с Такежаном, но здесь поселился у Оспана. Бывая повсюду, акын знал все новости, как самые широко известные, так и сугубо скрытные, из волостных дуанов и властительных юрт, и делился ими с Оспаном.

– Все они тут объелись взятками, до икоты – и волостные, и бии, и старшины. Прямо пир горой! Слушай, Оспан, светик мой, если тебе мало того, что ты уже имеешь, то становись скорее волостным. Будешь драть и с правого, и с виноватого, и никто тебя за руку не поймает!

– Как тебе удается узнать про все эти дела? – удивлялся Оспан. – Ты что, бахсы, что ли? Ясновидящий? Ведь они взятки получают темной ночью, из-под полы, а договариваются об этом тайком, без свидетелей!

Посмеиваясь, Байкокше начал ему рассказывать:

– Только не говори, айналайын, никому другому: я все узнаю через шабарманов. Разве не через их руки проходят взятки - от­сюда туда, а оттуда сюда? Я стараюсь дружить с шабарманами, а они от меня ничего не скрывают. И к тому же – все шабарманы разных волостных и старшин – как родичи, всё рассказывают друг другу! А через них и я все узнаю об их хозяевах!

Приняв домбру из рук Абая, акын Байкокше тут же спел со - чиненную на ходу песенку-приветствие всем присутствующим. Раскрасневшись от выпитого кумыса, довольные гости стали издавать певучие возгласы восторга и восхвалять акына:

- Молодец! Барекельди! Из всех нынешних акынов - Бай- кокше самый первый!

– Соловьем разливается! У него искусство старой школы, сразу видно мастера!

– Пой, Байеке!

Байкокше был на вид человеком замкнутым, с увядшим лицом, со сморщенными щеками, повисавшими над узенькой бородкой. На все восхваления и лестные возгласы даже бровью

не повел, оставаясь по-прежнему невозмутимым и равнодуш­ным. Закончив приветствие, он какое-то время еще играл на домбре прежний мотив, затем вдруг резко перешел на терме – музыкальный ритм для речитатива. И слова, которые явились в его импровизации, были отнюдь не такими приятными и воз­вышенными, как в песне-приветствии. «Ты взял в руки власть, стал сановником, возвысился над людьми, – не используй власть так, чтобы бедные плакали. Не обижай честного, не клевещи на безвинного, изваляв его в грязи перед зло­деем. Не делай зла, называя это своим благим деянием. Не обирай, в жадности своей, бедный народ, не садись ему на шею», – пел акын.

И эта песня ни у кого из сидевших в юрте волостных не вы­звала одобрения. А вспыльчивый, самоуверенный Молдабай сердито выкрикнул:

- Этот Байкокше - и на самом деле кокше^[16]! Очернит кого угодно! Исподтишка мутит воду!

Асылбек, внимательно прослушавший терме акына, усмех­нулся и ответил на слова Молдабая:

– Нам нужно с должным вниманием относиться к словам акына. Акын ничего не скажет зря.