Страница - 41

Глава третья

Поезд прибыл в Караганду рано утром. Весь послед­ний час Аскар неподвижно простоял у окна. Сердце у него билось учащенно, на глаза навертывались слезы. Он очень волновался — ведь сейчас он увидит Дамеш, единственную, кто остался в живых из всей его семьи. Пятнадцать лет он не был здесь... Пятнадцать лет... Как много это в жизни человека! И вырвали эти годы у него не в молодости, а в пору зрелости, когда каждый год и без того на учете. Был в ту пору он силен, смел, весел, простодушно радовался миру, своему здоровью, людям, которые его окружали, девушке, которая, переходя ули­цу, ласково глядела на него, молодому утру, свежей зе­лени, восходу и заходу солнца — всему, всему, что его окружало! А сейчас каждое новое впечатление только раздражает его, Даже возвращение в родные места и то

скорее болезненно, чем радостно. Да! Все знают, что не он виноват в своей судьбе, что жизнь его пошла прахом из-за чьей-то злой и преступной воли, что он один из тех реабилитированных, которые возвращены волей партии к жизни и работе. Все знают это, и все-таки еще большой вопрос, как его встретят? Всякое могут подумать люди, потому что и они тоже разные, и каждый меряет других по своей собственной мерке.

Поезд остановился около дощатого здания вокзала, Пассажиры спеша, теснясь в проходах, смеясь и разгова­ривая, заспешили к выходу. Кто-то задел стоящий в про­ходе старый, видавший виды чемодан Аскара, и, когда Аскар наклонился над ним, толпа оттеснила и его в сто­рону. Так и случилось, что на перрон он вышел послед­ним. И первое, что он увидел, была приземистая фигура Курыщпая. Старик сгорбился, стал как будто ниже, но его сразу можно было узнать — так же была ясна и простодушна его улыбка, так же ярко сияли чистые и про­зрачные до самой глубины глаза.

— Дедушка, милый!—Аскар бросился к нему. Но тут его сзади обхватили чьи-то руки, и, обернувшись, он увидел Дамеш.

— Агатай, дядюшка!—закричала она и повисла у него на шее.

Он смотрел на нее, не узнавал и чувствовал, как сле­зы текли у него по щекам,

— Милая, красавица ты моя,— говорил он.— Ты же вылитый отец!

Это на самом деле было так: у Дамеш черные блестя­щие волосы, густые черные брови, и выражение глаз в точности, как у отца. И какое это все-таки счастье, что именно этих людей, дорогих и близких, он встретил пер­выми в день своего приезда. Ведь никого, кроме них, он не хотел бы увидеть сейчас на перроне. Дамеш его пре­данная и любящая сестра. Вот не забыла же она о нем, даже деньги на дорогу прислала и посылку с одеждой собрала.

Но Курышпаю он все-таки обязан еще больше, чем ей. Когда по всему заводу прошел слух, что Аскар Сагатов оказался врагом народа, один Курышпай имел му

жество сказать: «Это чепуха, за Аскара я ручаюсь своей головой! Никто из Сагатовых никогда не был преда­телем».

Кажется, простые, справедливые слова, но сказать их в то время были способны .очень немногие. А вот стоит рядом и сын старика — краснощекий, рослый джигит, и у него такая же хорошая дружелюбная улыбка, как у отца, такие же ясные глаза. Он не умиляется, не лезет к Аскару с ненужными словами сострадания. Он просто приветст­вует его, как добрый хозяин на пороге своего дома, и же­лает ему всяческого добра.

Домой ехали шумно и весело. Больше всего смеялась и говорила Дамеш. Аскар молчал, он чувствовал себя так, как будто хватил стакан хорошего вина. Его нервы были так напряжены, что он закусил губу, чтобы снова не расплакаться.

Стоял такой ясный, солнечный день, когда сверкает все: ярко-зеленые листья придорожных ив, молодые всходы, лужи на дорогах. Ветер нес запах свежести и большой воды. Даже ласточки с белой головкой и багровой грудкой и те казались Аскару какими-то не­обыкновенными. Ведь это были ласточки его родины. Они подлетали так близко, как будто тоже хотели приветст­вовать его.

Когда машина перевалила через холмы, показались мощные трубы Темиртау. О них Аскар тоже не раз вспо­минал в разлуке.

-- Дядюшка, что же вы и слова-то не вымолвите? — спросила Дамеш, прильнув головой к груди Аскара.

— Милая моя,— обнял ее Аскар,— да я сам не свой от счастья... Какие уж тут слова! Вот смотрю и не могу насмотреться.

В честь приезда дяди Дамеш устроила той.

Приглашенных было много. Среди них лаборант Ами­ров— круглолицый коренастый весельчак, неизменный домбрист на всех вечерах; его дружок, такой же крепкий и коренастый, как и он; запевала и первый танцор Каси­мов; худой и длинный инженер Базарханов.

Аскару,— надо же ему было хорошенько выспаться и привести себя в порядок,— Дамеш отдала свою комнату, а сама поместилась у Лиды на диване. Переодеваясь пе­ред зеркалом, она слышала, как шумела молодежь и требовала представить им виновника торжества, но Лида     отшучивалась и дальше столовой их так и не пустила, Потом голоса замолкли. Лида повела гостей в сад.

Очень хорошо,— подумала Дамеш,— что она догада­лась устроить торжество здесь, у Лиды, и решительно от. казалась от приглашения старика Қурышпая. Там хозяйкой была бы Ажар, и кто знает, что она могла бы натво­рить или наговорить. Хорошо также, что и матушки ее, Акмарал, не будет. Пусть посидит дома, подумает, авось умнее станет. А вот что Каир в отъезде и его так и не удалось пригласить, это, конечно, жаль. А Айша придет обязательно. Она так обрадовалась приглашению, что у нее даже дрожал голос, когда она по телефону разгова­ривала с Дамеш, но она будет позже, в конце вечера, после дежурства.

Дамеш надела белое платье с пояском, уложила во­лосы и отошла от зеркала вполне довольная собой. Она, точно, была очень хороша — черноволосая, чернобровая, черноглазая, с совершенно белым лицом и яркими губа­ми. И только тот, кто ее хорошо знал, мог заметить, что ей не по себе.

Когда она вышла в сад, Аскар уже был там. В саду и без нее было весело и шумно: кто пел, кто танцевал, кто рассказывал что-то веселое, кругом смеялись. Когда Да­меш вошла, послышались поздравления, смех, шутливые приветствия, затем Амиров вдруг тряхнул головой и за­играл на гитаре, а Базарханов выскочил на середину к крикнул:

— Внимание, внимание! Этот танец посвящается Да­меш.

И все опять захлопали в ладоши. И еще не кончился этот фантастический горский танец, как, прорывая круг, с уханьем и гоготом бросился в середину кудрявый сорва­нец Генка и тоже запрыгал вокруг Дамеш,

Дамеш посмотрела на Аскара.

Он стоял молча, одиноко и, казалось, не видел того, что происходит вокруг. Густые черные—настоящие сагатовские — брови были сдвинуты, глаза полузакрыты, как будто он прислушивался к тому, что происходит внутри его, ничего не замечая. Но Дамеш не могла все время смотреть на Аскара, мимо пролетали смеющиеся пары, заслонили Аскара, и он исчез, и Дамеш стала смотреть в другую сторону.

«Ну что ж,— подумала она,— в его груди лежит еще не растаявший кусок льда. Но ведь ему уже хочется быть среди людей, хочется слушать их и говорить с ними, а это значит, что ему будет становиться лучше, ведь дома и стены лечат».

Кончился танец, и Дамеш повела гостей к столу. Се­регина посадила на почетное место. Во главе стола усе­лась Дамеш, слева от нее — Қурышпай, справа — Иван Иванович, дальше шла молодежь.

«А почему не пригласили мать директора? — подумал Серегин.— И Муслима тоже нет... Нехорошо, обидятся, пожалуй». Он хотел спросить об этом Дамеш, но тут под общие крики встал Курышпай и провозгласил:

— Друзья мои, вы знаете, какое семейное торжество мы сегодня отмечаем. После долгих лет разлуки вернулся к нам снова наш дорогой Аскар, дядя нашей Дамеш.

Раздались радостные возгласы и аплодисменты. Ку­рышпай переждал, пока стало тихо, и продолжал:

— Раньше я умел неплохо говорить, но старость не радость, и недаром же говорят, что для старого беркута и мышь великая добыча.

Опять все засмеялись.

— Так вот, шуточки в сторону, скажу как могу. Вот передо мной сидит человек,— старик повернулся к Аска­ру,—которого я знаю чуть ли не со. дня его рождения. Он пришел к нам на завод. И все мы этому очень рады, потому что если сталь нашей марки светла, чиста и креп­ка, то этот человек еще крепче и светлее нашей стали. Я знал его отца. Скитался его отец по казахской земле из края в край и искал счастья для своего народа, все обошел, а счастья нигде не нашел. Это счастье отыскал его первенец, но отыскал и погиб, не сняв с посаженного им дерева первого плода. От отца и брата его — от того, кто умер раньше, и от того, кто погиб позже, пережив его на десяток лет,— остались двое сироток. Вот они перед вами. Младшей повезло. И ей, конечно, пришлось хлеб­нуть вдоволь и горя, и людского недоверия, и всякой под­лости, тайной и явной. Но она росла среди нас, и мы ее в обиду так и не дали. Вот видите, какая она сейчас си­дит между нами,— высокая, чернобровая, стройная — настоящая красавица. И Аскар был бы тоже красивым да кудрявым, да не так решила судьба, и другое выпало ему на долю. Такое выпало, что другой бы этого всего не выдержал, рухнул, а он, как видите, вынес все и принес целым и здравым ум свой, и свою незапятнанную со­весть. Смотрите, каким молодцом он сидит между нами, и, хотя слабо еще его тело, но мощен его дух. Таким он был и смолоду, таким остался и к старости. Слушайте: сейчас я раскрою одну его тайну.

Старик полез в карман, достал оттуда свой партий­ный билет, раскрыл его, положил на стол и продолжал:

— Это мой партбилет — вот он.

Курышпай открыл партбилет и вынул оттуда узкую голубую бумажную ленточку с крупными красными циф­рами и положил на ладонь.

— Явился ко мне однажды Аскар, вынул эту бумаж­ную полоску из блокнота и сказал: «Кураке, я ждал до последнего часа, а сейчас, вижу, уж и ждать невозможно. Над моей головой сгущаются тучи, и я должен быть го­тов к самому худшему. Эту ленточку с номером я выре­зал из своего партбилета, когда попал в плен к немцам. Два года носил ее с собой, зашил в рубашку, все на что- то надеялся, а теперь, вижу, ничего не поделаешь, прихо­дится отдать его в другие руки. Возьмите и сохраните эту ленточку — дороже ее нет для меня ничего на свете. Буду жив — приду за ней, умру — Дамеш отдайте». Я ска­зал: хорошо, будет сделано. И с тех пор ношу эту ленточку в своем партбилете, а сейчас пришло времь отдать ее хозяину. Возьми, сынок!

Аскар вскочил, хотел что-то сказать, но так ничего у него и не вышло. Он только протянул руку и бережно взял желтую выцветшую полоску. Поднес к губам и за­плакал.

Послышались восклицания, кто-то заплакал, кто-то крикнул: «Вот это здорово!»

Серегин соскочил с места, схватил руку Аскара и крепко пожал ее. Потом Аскар спрятал полоску в пас­порт и сказал:

— Разрешите несколько слов и мне. Вот что я вынес из своей жизни и размышлений... Самое ценное свойство в человеке — это вера в ближнего. В то, что этот ближний честен, добр и справедлив, а значит и в то, что на свете существует добро и справедливость. Скажу по правде: больше всего я страдал не там, в тайге, а после нее, ког­да мне пришлось быть с людьми, которые смотрели на меня косо, недоверчиво, подозрительно. Но вот вы пове­рили мне, и я вам благодарен за это.,,

Он хотел сказать что-то еще, но только глубоко вздох­нул и опустился на место.

А стол, как говорят, ломился от разных яств. На нем стояли и казахские блюда, и русские, и кавказские: ря­дом с румяными пончиками зеленели соленые огурцы и арбузы, на тарелках лежали казы и карта. Но сидели за этим столом недолго. Старики не дождались чая, пере­шли в другую комнату, кто-то вышел в сад покурить, а кто-то вообще заспешил домой — ведь многие работали в ночной смене.

За столом осталось всего несколько человек, и среди них Аскар, Дамеш, Серегин, Ораз,

И вдруг Дамеш заметила, что Ораз вскочил, начал что-то кричать, размахивать руками и наступать на Се­регина.

— Ты почему отодвигаешь от меня графин? — кричал он.—Ты и водку жалеешь для меня! Жалеешь, да?.. Ты велел этому полоумному чеченцу Игламбеку шпионить за мной, а теперь и водки пожалел? .

Дамеш подошла и взяла его за руку.

— Ораз, ну-ка идем, тебя дедушка зовет.

Тот вздрогнул от ее голоса, послушно встал и, шата­ясь, пошел к выходу.

Там к нему с разных сторон подлетели Гена и Куан, обняли его и, что-то говоря, повели под руки.

Серегин покосился на Дамеш и укоризненно покачал головой, а та отвела глаза. Ей было стыдно.

Зашла Лида и что-то шепнула на ухо Дамеш. Та сей­час же вскочила с места и бросилась из комнаты. Верну­лась она, ведя под руку полную красивую женщину.

Аскар встал с места и с каким-то неясным восклица­нием пошел ей навстречу.

И она направилась к нему, тоже улыбаясь и тоже про­тягивая руки.

— Айша,— сказал Аскар тихо и подавленно.

Так вот какой неожиданный подарок, оказывается, приготовила ему Дамеш! «Я вам сегодня такой сюрприз преподнесу, дядюшка,— говорила она,— такой подарок, что, боюсь, вы и на ногах не устоите».

Так оно и вышло.

Айша дошла до половины комнаты и остановилась.

Аскар наклонился и поцеловал протянутую ему руку, В полночь гости разошлись, остались только Аскар и Айша. Лида и Дамеш мыли на кухне посуду, Аскар же сидел и смотрел на Айшу не отрываясь. Что он хотел сказать ей? Что стремился прочитать на ее лице? Недо­верие? Отчужденность? Следы тех лет, которые пролегли между ними? Ведь он исчез как раз после той ночи, в которую они договорились обо всем. А вот теперь она же­на другого, и он не может даже обнять ее. Он читал в ее глазах и жалость, и умиление, и человеческое тепло, но в них совсем не видно было любви.

Аскар нахмурился и отошел к окну, так ничего и не сказав о том, о чем прежде всего следовало бы говорить, Да и что говорить, о чем спрашивать? Спасибо уж за то, что пришла... За то уж спасибо, что в тайниках памяти сумела сберечь воспоминание о нем.

Когда Айша поднялась с места, Аскар хотел прово­дить ее, но она отказалась, сказала, что дойдет с девуш­ками. Ничего, пусть он не беспокоится. Дамеш завтра не работает, а Лиде всего девятнадцать лет, в эти годы во­обще все нипочем.

Она простилась и ушла, а Аскар потом ворочался всю ночь и никак не мог заснуть.

С ума сойти! Айша замужем, но за кем? Он даже не спросил ее об этом. Да разве в этом дело: она, конечно, нашла себе достойного, это, наверно, умный, красивый человек, уравновешенный и уверенный в себе, здоровый и спокойный, совсем не такой заморыш, как Аскар, и он не только ее муж, но и отец ее десятилетней дочки (она сказала об этом Аскару). Значит, замужем она была уже давно. Вот бежит время... Была Айша хрупкой, нежной и тонкой девушкой, стала полной, красивой, веселой... И какой же счастливец ее муж, кем бы он ни был...

Аскар и сам не заметил, как заснул. Спал он крепка и проснулся только в полдень.