Страница - 56

Глава третья

Собрание открылось в большом зале Дворца культу­ры. Дамеш получила через Лиду записку от Серегина: «Подготовься к выступлению». Это выбило Дамеш из колеи, и на собрание она пришла совсем расстроенная. К какому выступлению? О чем она будет говорить? О чем вообще будут говорить на этом собрании? Лида знала, конечно, все, но на все вопросы отвечала загадочно: «Это особое собрание,— говорила она,— кто на него не придет, тот пожалеет, а кто придет, тот тоже пожалеет».

Что все это могло значить?

Иван Иванович тоже поплелся с Дамеш во Дворец культуры. А дворец гудел как улей, всюду было полно людей — и в вестибюле, и в фойе, только в зале было еще пусто и тихо. Дамеш повела Ивана Ивановича на балкон — оттуда все было хорошо видно. Но к Ивану Ивановичу подошел Курышпай и увел его в партер. Да­меш перегнулась через балкон и стала смотреть в зал. Дамеш знала здесь почти всех. Вон эти парни, шумливые, молодые, веселые, все с их завода. Этот курчавый кра­савец из прокатного цеха известен всему городу как луч­ший капитан футбольной команды, рядом с ним в поло­сатой рубахе белобрысый и белозубый гигант — стале­вар из ее цеха. А вот тот смуглый, обгорелый крепыш, похожий на цыгана,— это кузнец механического цеха. Он великий любитель чтения. Если вам нужно достать какую-нибудь книгу, идите только к нему: у него дома целая библиотека.

Прозвучал звонок. Дамеш вспомнила, что она долж­на сегодня выступать, и сбежала в партер. Здесь она усе­лась между Тухфатулиным и Кумысбеком.

Кумысбек повернулся к ней и сказал:

— Ну, если я запутаюсь, когда буду говорить, вы­ручай меня.

Дамеш оглянулась и увидела в другом конце зала Муслима, а рядом с ним сидел человек из технического отдела и некоторые вальцовщики из прокатного цеха.

— Это все муслимовская рать,— пояснил Кумыс­бек.— Он всю ее собрал сегодня и вывел в бой.

— Ну, то, что работники технического отдела за не­го, это понятно,— сказала Дамеш,— но почему Иглам- бек?

Кумысбек только покачал головой.

— Эх, милая,— сказал он улыбаясь,— да ведь этот самый Игламбек у Муслима как беркут на рукавице си­дит, только и ждет, чтобы его спустили на добычу. Не­ужели это непонятно? Эх, Дамеш, Дамеш!

Серегин поднялся на трибуну и открыл собрание. Он попросил назвать фамилии тех, кого предлагают в пре­зидиум. Среди прочих назвали Курышпая и Ивана Ива­новича. Пока члены президиума занимали свои места, в зал пришел Базаров с группой работников горкома. Базаров сразу же сел в президиум.         '

Затем слово предоставили директору металлургиче­ского завода Каиру. Дамеш в этот день не видела его и внимательно на него посмотрела. На Каире был черный костюм, черный галстук, белая сорочка. Выглядел он очень напряженным — лицо бледное, глаза большие, черные.

Каир поднялся на трибуну и заговорил. Сперва он рассказывал о московском совещании, о своих впечатле­ниях.

Дамеш слушала не отрываясь — Каир говорил очень

хорошо, точно, немногословно. И было в его рассказах еще одно: все, что он услышал в Москве, излагал по- своему, на все смотрел с точки зрения интересов своего завода.            .

Дамеш очень нравилась эта манера не ораторство­вать, а говорить, рассказывать, непосредственно обра­щаться к залу. Видимо, и другим это тоже нравилось, потому что речь Каира то и дело прерывалась аплодис­ментами. Каир Говорил все увереннее, все лучше, он пе­регибался через трибуну, нетерпеливо, резким движе­нием головы отбрасывал с лица лезшие на лоб волосы, качал головой, улыбался, спрашивал. И самое главное, говоря, он все время смотрел на Дамеш, так по крайней мере ей казалось.

— Завод-то у нас передовой, конечно,— говорил Каир.— Да техника на нем старая. С того времени, как построили завод, ничего на нем не меняли, ни одного винтика с тех пор на нем не прибавилось. Это старье, то­варищи, мы все время крутим, крутим и ждем,— выйдет старье из строя, тогда нам новое из центра пришлют. Видите, как просто! А подумали ли мы о том, чтобы к старым винтикам добавить хотя бы одну новую резьбу? Одну, но свою. Нет, конечно! А в этом-то и должен за_; ключаться технический прогресс, но мы все медлим да медлим, ждем, раздумываем, хватаемся за старинку, на­деемся, что кто-то нас чему-то научит. Нет, товарищи, никто нас ничему не научит, ведь у нашего технического руководства по поводу всякого новаторского предложе­ния всегда возникает один вопрос: а к чему оно? К чему беспокойство, трепка нервов, ведомственная переписка, риск? А нельзя ли обойтись без всего этого? Как отве­тить на- этот вопрос? Тем, кто его задает, и верно, все это ни к чему. И вот сидит такой равнодушный человек в нашем аппарате, принимает решения, подписывает приказы, и ни разу ему не пришло в голову, что он лишний.

Когда Каир дошел до этого места, в зале зашумели.

— Других винишь, а сам ничего не делаешь! — крик­нул Игламбек с места.— Ты же директор! С тебя и спрос!

— Товарищи! Товарищи! — Серегин поднялся с ме­ста и позвонил в колокольчик.

— Позвольте, я отвечу на это. Директор — распоря­дитель, а законодатели-то вы. Без вас директор шагу не

ступит. А общественность у нас спит и видит сны. Вот пример: несколько месяцев назад инженер Сагатова предложила нам свои соображения по поводу усовер­шенствования термических процессов варки стали, ну и что ж мы сделали по ее предложению?

— Говори, что ж ты сделал, других не трогай! — крикнул кто-то сзади Дамеш.

— Вот я и хотел сказать о себе,— кивнул головой Каир,— только вы меня перебили. Да и я тоже ничего не сделал. Побоялся, что предложение Сагатовой еще не ' проверено и не испытано.

— А теперь ты его проверил? — крикнул Муслим.

— Нет, и теперь еще я полностью не уверен, что проект Сагатовой полностью применим,— сказал Каир.— Но ведь в том-то и штука, что я отвергнул проект, даже не проверяя его, просто махнул рукой, да и все. А мах­нул я рукой потому, что подумал: ведь это лишние хло­поты, ответственность. Ну к чему мне это? Разве это дело?

— Совсем не дело, для директора особенно,— вста­вил Серегин.

— Ну, а для главного инженера? — спросил его Каир.— Для главного инженера разве это дело? — с эти­ми словами Каир повернулся к Муслиму.

' Зал радостно зашумел, видно, мало кто любил Мус­лима.

— Про себя, про себя говори! — сказал Муслим.— А в чем я виноват, о том я сам скажу.

В зале опять зашумели.

— Хорошо,— Каир прямо посмотрел на Муслима.— Скажу о себе: половина вины во всей этой истории ле­жит на мне, но возьмите-ка на себя другую половину. Только давайте делиться сейчас же при свидетелях. А то вы от своей доли откажетесь и побежите в горком.

Каир говорил весело, оживленно, и в зале послыша­лись смешки. Тут над столом президиума поднялась гро­моздкая фигура Базарова.

— Вот очень кстати вы заговорили про историю с Сагатовой,— сказал он.— Товарищ директор, вы читали сегодняшний номер «Советской Караганды»? Нет? Очень жалко, что не читали, там и о вас говорится кое-что.

Голос у секретаря был ледяной, и Дамеш сразу же стало не по себе. Опять она виновата... Ведь она должна

была ждать этого! Недаром же в Караганде к ней прихо­дил редактор газеты и хотел поговорить с ней.

— Тогда читайте сейчас,— Базаров кинул через стол Каиру развернутый лист газеты.— Тут, тут читайте! Да нет, не про себя читайте, а вслух! Всем! Это касается всех собравшихся.

— Вслух пусть читает! — зашумели в зале.

— К нам непосредственно относится вот какое ме­сто,— сказал Каир, наскоро пробежав статью: — «Ана­логичный случай произошел и на металлургическом за­воде Темиртау. Мы уже писали о недопустимом отноше­нии дирекции к проекту инженера того же завода това­рища Сагатовой. Без каких-либо объяснений интересное и многообещающее предложение молодого специалиста попросту засунули под сукно. Дирекция при этом взяла и убрала Сагатову из цеха. Предлог, конечно, нашелся, и хотя он был явно высосан из пальца, коммунисты за­вода промолчали. Не нашла заступничества инженер Са- гатова и в горкоме. Вывод из этой печальной истории напрашивается сам собой...» Ну, дальше идет о других заводах.

Серегин звонил непрерывно, но его уже никто не слу­шал. Только резкое вмешательство Базарова восстано­вило тишину.

— Я,— продолжал Каир,— беседовал с руководите­лями многих металлургических заводов, например, с директором «Запорожстали» и Ново-Тульского завода. Там все процессы варки стали механизированы. Это да­ло им возможность выпускать сталь непрерывно. Поче­му мы не последуем этому хорошему примеру и не ре­конструируем наш цех по этому образцу? Это значи­тельно повысило бы производительность труда, и мы были бы полностью избавлены от тех неприятностей, ко­торые у нас время от времени случаются. Вот возьмем хотя бы недавнюю аварию. Разве она произошла бы, если бы процесс варки стали был механизирован? Тогда и вальцовщикам не нужно будет хватать клещами на лету раскаленные докрасна, извивающиеся змеями поло­сы стали. Труд рабочего облегчится и упростится. А ведь это прекрасно, товарищи, работать можно будет по пять- шесть часов, а все остальное время тратить на себя. Сколько бы лишних книг мы тогда прочитали, сколько

новых спектаклей увидели, сколько дорог исходили! Какая бы интересная жизнь наступила у всех нас!

Зал дружно зааплодировал.

Дамеш, не отрываясь, смотрела на Каира. «Вот, ока­зывается, ты какой»,— думала она.

После Каира слово сразу же попросил Игламбек. Видно было, что он давно рвался в бой; он напоминал Дамеш скакуна, привязанного около юрты. Лихой скакун не может стоять на месте, бьет землю копытом, грызет узду, хрипит и все не дождется, когда его отвяжут и пу­стят на волю.

— Вот мы все аплодировали директору,— сказал Игламбек,— И правда, он произнес очень хорошую, кра­сивую речь. Но ведь это все-таки речь, товарищи, а надо еще уметь и дело делать. А вот с делом-то на нашем за­воде не совсем ладно. И надо сказать, вина за это лежит на директоре. Работников он своих не знает, жизнью за­вода не интересуется, и вот в результате зачастую на ответственные посты у нас выдвигаются люди совершен­но безответственные.

— Например? — крикнули из зала.

— За примерами далеко не ходить,— сказал Иглам­бек.— Например, бригадир мартеновского цеха Ораз. Сейчас на собрании его нет. Он в больнице. Поехал пьяным в горы, сам разбился и мотоцикл угробил. А кто такой этот Ораз? Рабочие его знают хорошо — это хва­стун, подхалим, пьяница, но, кроме того, он еще и род­ственник директора, и именно поэтому его фамилия так долго и висела на Доске почета.

. Ух, какой же шум поднялся в зале!

Кто-то крикнул:                                .

— Да совесть у тебя есть?

Кто-то рявкнул:

— Ты говори, да не заговаривайся!

Кто-то предложил лишить оратора слова, и это пред­ложение было поддержано почти всеми. Игламбек ра­стерянно смотрел на зал, видно было, что он надеялся на аплодисменты, а получил свистки да ругань.

Тогда слово попросил Платон Сидорович. Он знал, что на заводе его недолюбливали и звали «наш мямля», но он ничего не мог с собой поделать, всего боялся и по­этому постоянно служил двум, а то и трем богам, никому ни в чем не отказывал, но и делать тоже ничего не де

лал. Всегда он все увязывал и согласовывал, если гово­рил, то понять его можно было и так и сяк.

Вот и сейчас он начал какую-то путаную и длинную речь о технике, о технологическом процессе, о реконст­рукции цехов, и было неясно, для чего же он все это го­ворит. Дамеш посмотрела на президиум, Каир сидел спокойный и даже как будто веселый, речь Игламбека его совсем не задела. Серегин хмурился и постукивал карандашом по столу. Видно было, что речь Платона Сидоровича ему решительно не нравилась.

— Мы рассматривали предложение Сагатовой,— сказал Платон Сидорович.— Да, и рассматривали, и уточняли, уточняли,— он хотел еще что-то сказать, но только перевел дыхание.

— Вы кончили? — вежливо спросил его Серегин.

. — Одним словом,—начал вдруг снова говорить Пла­тон Сидорович и оглянулся на председателя,— то мне­ние, которое высказал директор, является до известной степени и мнением нашего творческого коллектива. Да, да, коллектива... Вот что только хотел сказать...

— А не сказал ровным счетом ничего,—крикнул Ку- мысбек.— А я бы вот хотел, например, услышать ваше личное мнение.

Платон Сидорович только пожал плечами.

— А мое мнение,— сказал он,— не отличается от мнения коллектива, я полностью согласен с нашим кол­лективом. Да-да, коллективом... С нашим коллективом...

— С чем же вы согласны? — крикнул кто-то.— Дело предлагает Сагатова или нет?

— Я боюсь,— медленно сказал Платон Сидорович,— что большого толка из этого предложения не получится. Да, не получится.

— А зачем же вы тогда это предложение поддержи­вали? — спросил из зрительного зала инженер Касымов.

— Я? Поддерживал? — как будто очень удивился старик, но сразу же и заулыбался.— Ну да, поддержал! По-моему, ничего не должно быть отвергнуто без рас­смотрения и проверки. Да-да, без проверки. Проверка необходима! Да!

— Разве в результате проверки отвергли предложе­ние Сагатовой? — опять спросил Касымов.

— Да нет, нет,— испуганно залепетал Платон Сидо­рович,—его не отвергали, но как я вспоминаю... Впрочем,

я был тогда в отпуске и чем дело кончилось, не знаю, вот Муслим Сапарович лучше меня знает.    ’

— Вот это называется объяснил,— раздался чей-то голос, и все засмеялись. После тяжелого задиристого, но  явно несправедливого выступления Игламбека комиче­ская фигура старика несколько разрядила атмосферу.

Потом начались другие выступления, и опять ораторы стали нападать на Каира. Директора в цехе, говорили они в один голос, знают мало, и есть такие рабочие, ко­торые вообще его никогда не видели. Руководит он заво­дом из кабинета. Это плохо. Вот он критиковал старое руководство. Оно-де не сменило ни винтика.. Это пра­вильно, но что изменилось теперь, когда директором стал товарищ Альжанов? Где результаты его работы? И раз­ве последняя авария не результат халатности ответст­венных работников, первый из которых директор, а по­следний —сменный инженер? Одним словом, чем куму, шек считать трудиться... Известна ли вам, товарищ директор, эта старая пословица?

У Дамеш горело лицо, когда она слушала все эти сло­ва. А Каир не переставал записывать что-то в блокнот и выглядел совсем спокойным.

«Что ж,— подумала Дамеш,— и эти выступления — работа Муслима? Почему же молчат остальные? Не мог же, в самом деле, Муслим настроить всех на свой лад. Но ведь Муслим работает здесь много лет; одних он принимал на работу, других снимал; одних награждал, других наказывал,— можно, конечно, за это время успеть сколотить свою артель.

Наконец взял слово и сам Муслим. Дамеш поняла: предшествующие ораторы нанесли Каиру очень болез­ненные удары, теперь Муслим должен добивать.

Муслим взошел на трибуну не спеша, достал очки, положил их перед собой, вынул из кармана блокнот, от­крыл его в нужном месте, заложил пальцем, долгим взглядом окинул зал, откашлялся и заговорил. Начал он откуда-то очень издалека: он сказал о том, что за го­ды советской власти Россия из страны отсталой превра­тилась в мировую державу с передовой техникой и неви­данной производительностью труда. Вот мы живем, например, в Казахстане. Что же представлял Казахстан раньше и что представляет он теперь? Вот несколько цифр... Муслим привел эти цифры и воскликнул:

— Вот факты, вот действительность! Наш Караган­динский район является промышленным сердцем респуб­лики.

Тут поднялся Серегин и сказал, что время оратора уже истекло — он проговорил пятнадцать минут. Муслим в замешательстве взглянул на зал.

— Так я только что начал...— сказал он неуверенно.

— В том-то и дело.— Серегин поморщился, но пред­ложил дать Муслиму еще десять минут.

— Только прошу вас держаться поближе к теме,— сказал Серегин.

Муслим кивнул головой и снова заговорил:

— Итак, сейчас самое главное — это люди, овладев­шие техникой. Таких людей у нас, к сожалению, мало. Даже так можно сказать — совсем их у нас нет. От это­го завод терпит огромный убыток. Вот взять последнюю аварию. Чем ее можно объяснить? Да только тем, что сменный инженер товарищ Сагатова имеет очень слабое представление о своих обязанностях. Вот я слышал, го­ворят, что изложницы, на которых она работала, старые, изношенные, что их давно пора на свалку. Но так ли это, товарищи? На этих изложницах работали десятки инженеров, сотни рабочих,— выдавали на них свою днев­ную норму, и никто на них не жаловался. Пришла Сага­това, и сразу они оказались никуда не годными. Почему же так? Да потому, что сама Сагатова — инженер мо­лодой, неопытный и производство знает очень слабо. После аварии мы переместили товарища Сагатову в тех­нический кабинет по ее специальности. Так, оказывается, директор недоволен этим приказом! Как произошла ава­рия, он не знает, его и вообще-то не было в это время на заводе, но тем не менее в первый же день он отменяет приказ главного инженера — приказ, согласованный с горкомом! Инженер Сагатова оказывается опять в том же цехе и на том же самом месте. Ну, знаете ли, это очень странный подход к делу. Зачем понадобилось ди­ректору отменять справедливый приказ главного инже­нера— вопрос особый, и касаться его пока не будем.

— Да нет, говорите,— сказал Каир.— Что вы опять запетляли?

— Я не петляю, товарищ директор,— сурово сказал Муслим,— И говорить об этом я, конечно, буду, но толь­ко в соответствующем месте. Дальше: вот директор го­

ворил о технике, техника, мол, у нас стара, на других заводах есть и то и это, а у нас ровно ничего нет. Това­рищи, так абстрактно говорить о технике нельзя, новая техника — это очень конкретная вещь.

Дамеш вынула из блокнота листок и быстро написа­ла: «Каир, стоит ли мне выступать?» и послала ее по рядам в президиум. Каир прочитал записку, взглянул на Дамеш (он уже давно ее незаметно отыскал глазами), улыбнулся и отрицательно покачал головой — нет, ие надо...

— Я тоже отвечаю за завод,— услышала она снова голос Муслима.— И играть в передовую технику, пока я здесь являюсь главным инженером, никому не позволю. Мы сюда приехали работать, а не медали хватать. Про­шу это запомнить.

Атмосфера в зале накалялась все больше и больше, некоторые выходили в коридор покурить и слушали от­туда стоя, другие сидели молча, боясь проронить хотя бы слово. А Муслим все говорил и говорил... Когда он сошел с трибуны, раздались довольно-таки жидкие ап­лодисменты.

Вдруг Дамеш увидела, что на трибуне стоит Иван Иванович.

— Речь главного инженера,— сказал старик,— мне совсем не понравилась. Я знаю товарища Мусина давно. Так вот, как говорил он пять лет тому назад, так и сей­час говорит. А жизнь изменилась, и люди выросли, мно­гое они передумали и поняли за эти годы, а главный инженер каким был, таким и остался. Вот вы, товарищ Мусин, сейчас поносили двух молодых специалистов — нашего директора и сменного инженера Сагатову. Что ж, ошибки могут быть всякие и со всяким. Сагатова мог­ла что-нибудь напутать, на ошибках и учимся. Но как можно забывать, что эти два молодых инженера выросли у нас на глазах, они с нами работают, и мы ви­дим, как хорошо, честно работают, отдают работе все лучшее, что у них есть, и хаять их за это мы вам не позволим. Грязью швырять да шельмовать публично... Нет, не те времена сейчас, товарищ Муслим! Не тем, ты прости меня, старика, занимаешься! Прямо тебе в глаза говорю, совсем не тем.

После Ивана Ивановича попросил слово и Кумысбек. Он сразу же обрушился на Игламбека.

— Что это,— спросил он,— за порочная привычка: как о чем зайдет речь, так обязательно задевать лич­ность оратора? Зачем это тебе нужно?

— Ты мне рот не зажимай. На то и свобода критики, понимаешь? — крикнул Игламбек.

— Свободой тоже надо пользоваться с умом,— отве­тил Кумысбек.—Ты не критикуешь, а ругаешься. Ораз— Герой Труда. Его бригада ни одного дня не была в про­стое, ты только этого не позабудь. А что твоя бригада первая получила звание — это дело особое, об этом еще придется говорить. Есть и у тебя ребята, которые рабо­тают хорошо, с огнем, вот Тухфатулин, например, и еще кое-кто есть, но сам-то ты как работаешь? Как к лю­дям относишься? Очень нехорошо ты относишься к ним. Свысока, завистливо, глумливо.

— Докажи,— крикнул Игламбек с места,— клевет­ник!

— Будь спокоен, докажу,— улыбнулся Кумысбек.— Вот посмотри на президиум. Кто рядом с председателем сидит? Там сидит отец Ораза — уже семидесятилетний старик. Когда сын его не смог выйти на работу, он встал на его место. Понимаешь, сам встал. Никто его ни о чем не просил, никто о нем, может быть, и не вспомнил, а старик вынул из шкафа свою спецовку, надел ее и пошел на завод. Вот это коммунист, а ты, сколько бы ты ни орал с места...

Тут к Дамеш подошла Лида, наклонилась и шеп­нула, что ее спешно вызывают к телефону из совнар­хоза.

«Что там еще такое»? — с тревогой подумала Дамеш и пошла за Лидой в кабинет директора Дворца культу­ры. Тонкий женский голосок сообщил ей, что она перево­дится на Магнитку, пусть она придет туда завтра утром и договорится.

— Да никуда я не пойду,— возмутилась Дамеш и в сердцах чуть не швырнула трубку.— Что это еще такое? На каком основании?

— Об основании спросите вашего директора,— отве­тила трубка сухо.

— Что мне его спрашивать, если он отдал приказ о моем восстановлении на работе,— сказала Дамеш,

По ту сторону провода на секунду замолчали, а потом тот же голос спросил, есть ли у нее на руках этот при­каз. Если есть, то пусть придет завтра же с ним в сов­нархоз.

— А сейчас передайте трубку секретарю,— сказал тот же голос.

Лида взяла трубку, послушала и, отходя от телефо­на, недовольно сказала:            .

— Вечно этот Муслим путает. Два раза я сегодня напоминала ему, что его вызывает совнархоз. «Да, да! Помню, знаю, пойду», и не пошел, конечно...А ругают-то меня! А у тебя что? Видно, успел уже и туда на тебя на­жаловаться.

— Успел, конечно,— сердито сказала Дамеш,— Удивляюсь я ему, у него сто ног, наверно, как это он всюду поспевает?

Лида пошарила в кармане, нашла конфетку и мол­ча протянула ее Дамеш. Та хмуро взяла ее и стала со­сать.

Когда она возвратилась в зал, уже говорил Серегин. Речь шла об Оразе.

— Существует у нас еще такая скверная традиция,— говорил Серегин,— обязательно винить человека не про­сто в ошибке, не просто в недоглядке или недооценке, а еще и в политической ошибке, неправильной линии в целом. Случай с Оразом в этом отношении чрезвычайно показателен, характерно, как к этому герою труда отнес­лись руководящие работники не только нашего завода, но и выше.

— Имена называйте,— сказал с места Базаров.— Будьте конкретнее, если обвиняете.

— Хорошо, буду конкретным,— Серегин кивнул го­ловой.— Я говорю про главного инженера товарища Му­сина, во-первых, и про его поддержку в горкоме, во-вто­рых. Да, да, я говорю про вас, товарищ Базаров, Вы мне предложили обсудить на партсобрании поведение Ораза. Его отказ от звания вы сочли серьезнейшим по­литическим поступком. Так вот я заявляю вам — я по­ступки Ораза не обсуждал и обсуждать не собираюсь. Ораза можно обвинить в горячности, в непродуманно- сти, в отсутствии такта, наконец,— он ведь еще очень молод,— но политику сюда притягивать ни к чему.

— Вот во всем этом и должны были вы разобраться на партсобрании,— сказал Базаров,— а вы этого не сде­лали.

— Потому что не мне разбирать поступок Ораза,— ответил Серегин.— Это я его поставил в такое положе­ние, что ему осталось только отказаться от незаслужен­ной им чести. Так он и сделал. Что же касается инженера Сагатовой и ее увольнения, то «Советская Караганда», я считаю, выступила правильно и своевременно. Проект Сагатовой мы зажали.

— Авария, авария! Ее-то куда денешь? — крикнул Муслим.

— А никуда ее не денешь, и за нее Сагатова должна была ответить. Но ведь, кроме увольнения, есть еще и другие меры воздействия,— сказал Серегин.—Наказа­ние должно точно соответствовать проступку. Но уволь­нять молодого инженера... Нет, товарищи, не так мы богаты людьми, чтобы ими разбрасываться.

После него слово взял Базаров. Зал снова притих.

«Ну, сейчас он возьмется за Серегина»,— подумала Дамеш.

Но Базаров говорил недолго:

— Завод,— сказал он,— имеет ряд недостатков. Их надо выявлять и изживать. Делать это надо открыто и повсеместно. Главная роль в этом должна принадлежать парторганизации завода. А вот заводская парторгани­зация явно не на высоте. Руководит ею товарищ Сере­гин, он, конечно, и отвечает, в первую очередь, вместе с дирекцией за все неполадки. Но хотя Серегин других критикует яростно, есть, к сожалению, за что критико­вать и его. Так, например, он постоянно вмешивается в дела дирекции.

— А вы, товарищ директор,— сказал далее База­ров,— вы ведь капитан нашей заводской команды, вам и мяч первому в руки, а вы этот мяч уступили главному инженеру. Это не дело!

Базарова не перебивали, но и не аплодировали.

— Федор Васильевич,— с места сказал Каир,— я бы этот мяч не уступил никому, да вот беда, мяч кидают Муслиму, а гол-то требуют с меня!

Собрание кончилось поздно ночью, никакое решение принято не было.