Страница - 24

ХУДОЙ МИР ЛУЧШЕ ДОБРОЙ ССОРЫ?

Свой человек в столичных литературных кругах, где помимо творческого веса всегда бытовали (и особо ценились) всевозможные дипломатические изощренности, многовариантное умение скрывать действительные мысли и намерения, Снегин и представителям московско-писательской олигархии мог выдать, как говорится, по самое первое число.

Вот что, например, на Четвертом съезде казахстанских писателей (1959) он хотел довести до сведения и ума почетных гостей из Центра:

"Прямым долгом мы, русские писатели Казахстана, считаем переводить произведения казахской литературы на русский язык. Я много раз говорил и теперь повторю, что дилетантскими приемами и мерами тут ничего не сделать. Я считал и считаю, что планомерная подготовка кадров переводчиков казахской литературы должна быть организована на государственной основе. Трудно с этой трибуны делать конструктивные предложения, но, быть может, что-то нужно изменить в структуре Литературного института?

Вторая трудность в том, что мы не встречаем поддержки и помощи московских литераторов. Происходит нечто обратное. Доверил Сабит Муканов Шухову перевод своего романа "Ботагоз", а в Москве этот роман выходит в переводе москвича Родова. Так происходит сейчас и со мной на глазах у честной публики: два года я отдал работе над переводом "Степных волн" Сабита Муканова, а теперь эта работа перекочевала в Москву. По-моему, надо помогать, а не перехватывать на ходу.

Сами того не подозревая, вы подрываете доверие к нам со стороны казахских писателей. С одной стороны, уважаемый Алексей Сурков с алма-атинской писательской трибуны предлагает "гнать в шею палкой из республики русских писателей за незнание казахского языка". С другой стороны, уже с московской писательской трибуны Нагишкин предлагает гнать палкой (из Москвы) русских переводчиков Казахстана. Так куда мужику податься? То ли это слово и тот ли метод во взаимоотношениях литераторов? Те ли это помощь и поддержка, в которых очень нуждаются русские писатели в национальных республиках?" (ЦГА РК, ф. 1965, оп. 1, д. 212, лл. 5-6).

Как публицист он издавна был неудобен (скорее, ненавистен) для разноликой чиновной своры, погрязшей в тенетах кумовства, бедлама и взяточничества, ожидавшей публикаций Снегина (особенно когда он работал в республиканском сатирическом журнале "Ара-Шмель") с понятной тревогой за свои насиженные кресла и хлебные должности.

И один в (казахстанском) поле воин?

Да нет же и никогда.

Его здравые действия снискали ему не только известность Народного Заступника, но и верных союзников.

При полной поддержке Габита Мусрепова Снегин для их совместного выступления о послевоенном положении казахских женщин (1948) привел вопиющие факты женского бесправия. Писателей не устраивали ссылки влиятельных лиц на то, что ситуация у соседей — в Киргизии, Узбекистане, Туркмении, Таджикистане еще похлеще. Да и в самой России была ли когда-нибудь идилличной женская доля, о которой еще в какие времена писал с неизбывным состраданием великий русский поэт Некрасов! За рьяными возражениями номенклатурных функционеров ясно просматривалось не только явное желание загнать больную проблему внутрь, но и плохо скрываемый страх: а вдруг, не дай Аллах, прознают обо всем в Москве? Вдруг доложат самому товарищу Сталину, переключат его гениальное внимание с актуальных проблем всех наук на женский вопрос, к которому великий Вождь давно не равнодушен? Вот тогда-то, как пить дать, головы не сносить.

А факты были, в самом деле, наповал. Так, в Арысском районе Южно-Казахстанской области местные ревнители старины принудили потерявшую мужа 35-летнюю женщину стать женой его брата — причем, ее новому мужу едва минуло 14 лет. Один из названных писателями фигурантов — директор Кокче-тавского педагогического училища обитал в квартире одновременно с двумя своими женами. Другой — председатель колхоза имени Кирова из Северного Казахстана женился пять раз. Но его превзошел руководитель колхоза "Верный путь" из Павлодарской области — у того только за год перебывало в законно оформленных брачных союзах ни много, ни мало, а семеро землячек. И в каждом случае баскарма (глава) беззастенчиво использовал крайне никудышнее, бедственное материальное положение своих невест. А председатель колхоза "Ецбек" ("Труд") Джамбулской области женил на себе девятиклассницу с полного согласия ее отца — директора местной школы за выкуп (калым) в виде пары баранов и одной кобылы.

Приходилось всю эту и ей подобную негативщину не только извлекать на свет Божий и суд людской (чаще всего партийно-профсоюзно-комсомольский, на заседания постоянных депутатских комиссий и групп, отчетные собрания перед избирателями, сельские и городские сходы, уличные комитеты и т.п.), но и, юридическим языком говоря, в досудебном порядке полюбовно мирить, казалось бы, еще вчера непримиримых в межплеменной (обычно под личиной классовой) грызне врагов и недругов.

И мирил же!

Чудеса, да и только!

Да и я тоже навряд бы поверил в ту молниеносность, с какой эти чудеса обращались в явь, если бы не множество реальных свидетельств, подтверждающих силу Снегинского воздействия.

И еще одно любопытное обстоятельство. Так сказать, полумистическое.

Объясняя его, казахский писатель Магзом Сундетов на полном серьезе уверял: пристальный взгляд Снегина обладал сильным магнетизмом. Примерно о том же мне довелось вычитать из апрельского письма Шестидесятого года от московского педагога Владимира Федорова, хороню знавшего Дмитрия Федоровича: "Глаза твои какие-то особенные..." (ЦГА РК, ф. 1965, оп. 2, д. 148, л. 13). В любой обстановке взгляд этих глаз как бы гипнотизировал. А если один на один, то и подавно. Каждый человек с желанием выполнял все, что ему внушал Дмитрий Федорович. А плохого Снегин никогда и никому не навязывал.

О незаурядных гипнотических свойствах Снегина говорил и мой давний друг и коллега Бекежан Тлегенов. А он-то как раз был весьма удален от мистики, поскольку был воспитан отечественной литературой и своей обаятельной женой Са-фурой (глубоким знатоком русской и мировой классики) на строго реалистических мировоззренческих и житейских началах.

Я не собираюсь сближать Снегина ни с кем из экстрасенсов или парапсихологов, но то, что какими-то свойствами телекинеза (способностью перемещать взглядом предметы в пространстве) он владел, — лично для меня факт бесспорный. При мне (как бы забавы ради) он мог, крепко сцепив ладони в замок, перегнать взглядом чистый лист бумаги с краю стола на его середину. Или же заставить всегда парившего над нами резного деревянного орла развернуться крылами в требуемую сторону или же сравнительно быстро завращаться сначала влево, затем вправо или же наоборот. На этом показательные экзерсисы заканчивались. На вопрос, откуда же такие способности, Дмитрий Федорович спокойно объяснял: это сумеет сделать любой артиллерист, который много за войну смотрел на жизнь и смерть сквозь оптику (питерских и цейсовских) прицелов. Артиллерист же мирного времени этого сделать не может.

Шутил он? Мистифицировал? Не знаю, не знаю.

Во всяком случае желания сыронизировать на сей счет у меня не возникало. Ни тогда, ни тем более сейчас. Особенно, когда фактом Большой Литературы стало его во многом полу-мистическое повествование "Сказать себя, или Пелым и его обитатели". Там нередко и в строго означенном автором русле действуют (и бездействуют) чаще деструктивно (реже созидательно) те самые силы, которые в облегченном пропагандистском словаре вульгарного атеизма прежде назывались потусторонними, а ныне уже повсеместно признаны за ту самую зыбкую данность, антисуществование которой доказать можно (и сравнительно легко), однако решительно опровергнуть никак нельзя.

Но как бы то ни было, Дмитрий Федорович и в своем иронично-полумистическом "Пелыме", где сумрачная явь свободно переливается в зыбкую небыль, а эта ирреальная небыль то и дело становится кошмарной явью, и в экзистенциалистских, оптимистично осветленных "Проказах Рустама", и в самой нашей противоречивой, зачастую рвущей на куски даже самые сильные души, крученно-верченной жизни убежденно полагал, что среди людей (и стран) худой мир все-таки лучше (предпочтительнее) самой доброй ссоры.

Однако тут же сам себе противоречил: всегда ли?