Страница - 2

ГЛАВА I

ОБСТАНОВКА В МЛАДШЕМ И СРЕДНЕМ КАЗАХСКИХ ЖУЗАХ НАКАНУНЕ КРЕСТЬЯНСКОЙ ВОИНЫ

При выяснении вопроса о причинах участия казахов в Крестьянской войне 1773—1775 годов необходимо выделить как основной вопрос о земле. Чтобы подробнее осветить эту проблему, проследим историю распада казахского ханства XVIII века и зависимость земельных отношений от изменений, которые имели место во внутренней и внешней политической жизни казахских жузов, а затем охарактеризуем 50—70-е годы XVIII века, когда активизировалась колониальная политика царизма и создались условия, благоприятствовавшие развитию движения в Казахстане в 1773—1775 годах и восстанию казахов Младшего жуза в 80-х годах XVIII столетия под предводительством Срыма Датова.

Кочевья Младшего жуза простирались от низовья реки Сыр-Дарьи до рек Урала и Тобола, на востоке Младший жуз граничил со Средним, а на юге — со Старшим жузом. Так как большие изменения в землепользовании казахов Младшего жуза наметились в первой четверти XVIII века, изложение материала начнем с истории возвышения хана Абулхаира, с именем которого связана попытка укрепления единого казахского ханства, начало которой было положено ханом Тауке. Хан Тауке принадлежал к старшей феодальной линии потомков Жадига, из среды которых до 20-х годов XVIII века избирались старшие ханы. Этого права были лишены представители младшей феодальной линии — потомки Осека. Такое исторически упрочившееся соотношение султанских фамилий продолжалось до «великого бедствия», которое обрушилось на казахский союз в 20-х годах XVIII века. В 1723 году казахи были разгромлены отрядами Шуно-Доба — сыном джунгарского хунтайджи Цеван-Рабтана, и Большой и Средней жузы были вынуждены откочевать к Самарканду и Бухаре, а Младший — к Хиве. Огромные потери людей и скота заставили казахов сплотиться, создать объединенное ополчение и одержать блестящие победы над джунгарами в 1728 году в районе озера Чубар-Тенгиз на берегу реки Булакты и в 1729 году — у местности Анкргай. В этой борьбе выделился султан Абулхаир, принадлежавший к младшей феодальной линии Осеков.

Победа над джунгарами оказала соответствующее влияние на жизнь казахского общества, но в то же время она не сломила могущества джунгар. Поэтому условия для возобновления агрессии не были устранены, вследствие чего джунгарское государство вновь возобновило военные действия против казахов и заставило последних изменить места кочевий. Если ранее они кочевали далеко от русских границ, то теперь Младший жуз откочевывает к низовьям Сыр-Дарьи и Яику, Средний жуз — к Бет-Пак-Дале и низовьям реки Чу, Старший жуз — к Ташкенту, где признал над собой политическое господство Джунгарии. Казахское ханство распадается на мелкие владения. Так, в Среднем жузе из наиболее крупных владельцев надо указать на султанов Барака, Абулмам-бета и ханов Кушука и Семеке. В Младшем жузе правит хан Абулхаир с сыновьями Нуралы и Ералы и преданными старшинами-биями, а также независимый от них, принадлежавший к фамилии Жадига, султан Батыр.

С 20-х годов XVIII века началась борьба за власть между ханами и султанами двух феодальных группировок: Абулхаира, с одной стороны, и Абулмамбета и Барака — с другой. Абулхаир, который до «великого бедствия» признавал себя вассалом старшей феодальной линии Жадигов, с победой над джунгарами начал добиваться положения «главного хана» и надеялся возродить объединенное казахское ханство, но уже на основе господства феодалов линии Осека, а не Жадига.

К началу 30-х годов положение хана Абулхаира харастеризовалось следующими чертами. Абулхаир опирался на влиятельнейший род Младшего жуза Шесты, а во главе других родов стояли его сыновья и зависимые старшины; сопротивление он встречал лишь со стороны султана Батыра, который кочевал у Аральского моря и вдоль, устья реки Сыр-Дарьи. Батыр был связан с наиболее влиятельными владельцами Среднего жуза Бараком, Абулмамбетом, Аблаем, принадлежавшими к феодальной фамилии Жадига. Для упрочения своего влияния Абулхаир стремился ослабить феодалов в Среднем жузе с помощью союза с влиятельным батыром Среднего жуза Жаныбеком, стоявшим во главе аргынов, кочевавших у Орска по соседству с Младшим жузом. Кроме того, Абулхаир добился признания своего сына Ералы правителем рода Керей в Среднем жузе.

В 30-х годах XVIII века весь Младший жуз, кроме части рода Шекты, кочевавшего за Сыр-Дарьей, и большая часть Среднего жуза — поколения Аргын, Керей, частью Найман и Уак — находились под властью султанов и старшин-вассалов хана Абулхаира. Противники его — потомки Жадига — были оттеснены к границам Джунгарии и среднеазиатских ханств. Подвластные хана Абулхаира кочевали у русских границ на всем их протяжении, исключая крайневосточные сибирские крепостй.

Стремление Абулхаира стать «главным ханом» осуществлялось на деле, и его власть перерастала рамки Младшего жуза. Так в Казахстане осуществлялся процесс воссоздания объединенного ханства на феодальной основе. Но к концу 30-х годов XVIII века положение казахов стало очень сложным: на западе и севере их кочевья упирались в русские границы, на юге возросла опасность нашествия со стороны персидского шаха Надира, а с востока — джунгар. В эти годы Абулхаир-хан теряет кочевья по Аму-Дарье в Хивинских владениях, так как Нуралы, его сын, оставил престол в Хиве, опасаясь расправы со стороны Надира. Абулхаир вынужден был откочевать к северу, к Сыр-Дарье.

Внешнеполитические трудности явились одной из причин, заставивших хана Абулхаира начать переговоры с царским правительством о присоединении Младшего казахского жуза к России. Присоединение Казахстана к России отвечало потребностям социально-экономического и культурного развития казахского народа. Но одновременно присоединение способствовало и дальнейшей активизации колониальной политики царизма в Казахстане. Намерениям царского правительства благоприятствовала обстановка, сложившаяся в Младшем жузе после убийства хана Абулхаира султаном Бараком в 1749 году, что повлекло за собой ослабление казахского ханства, в котором вновь побеждает принцип политической раздробленности. Это способствовало укреплению влияния царизма в Казахстане. Русское правительство с 40-х годов XVIII века начинает постройку линии военных укреплений на границах с Башкирией и далее к югу вдоль Яика до Каспийского моря. Казахи, потеряв большие районы кочевок на юге Казахстана, теперь теряли пастбища на левобережье Яика и у берегов Каспийского моря.

Усиление земельной тесноты прежде всего сказалось на хозяйстве рядовых казахов-общинников, испытывавших земельные ограничения и при внутриобщинном распределении земель. Хотя у казахов Младшего жуза в первой половине XVIII века формально существовало общинное землепользование, фактически землей распоряжались феодалы. Захват ими общинных земель стал возможным с тех пор, как право феодалов распоряжаться землей приняло экономические формы и свидетельствовало о различном отношении отдельных групп населения к основному условию производства — земле. Кроме того, существовало и второе условие, которое обеспечивало узурпацию общинных земель,— частная собственность на скот и разложение общинного способа кочевания.

Захват феодальной знатью общинных земель тяжелым бременем лег на хозяйства рядовых общинников. Именно земельные ограничения заставили казахских шаруа уже с 50-х годов XVIII века включиться в борьбу за пастбища.

Первоначально казахские шаруа пытались решить земельный вопрос мирным путем через посредство верховного правителя. Так, с 50-х годов XVIII века Нуралы-хан вынужден был в переписке с царской администрацией настаивать на отмене земельных ограничений, которые были введены в связи с Указом правительства от 19 октября 1742 года, по которому казахам запрещалось кочевать близ Яика, Яицкого городка и строящихся крепостей и предлагались для кочевок районы по рекам Илек и Берда. Указ был принят в ответ на просьбу казахов к генерал-лейтенанту Соймонову разрешить им кочевать у Яицкого городка и мотивировался как стремление предотвратить взаимные ссоры между населением Младшего жуза и яицкими казаками и волжскими калм.ыками в. пограничной полосе. Приведем выдержки из Указа, как первого документа, определившего политику царского правительства в земельном вопросе в Казахстане: «Е. И. В. подданным киргис-кайсацким ханам, султанам и старшинам и всему тому народу, коцующим близ Яицкого казачья городка и ниже онаго подле и вблизости от реки Яика. Я надеюсь, что во всем киргис-кайсацком народе, особливо же старшим и лутшим людям небез-известно, коим образом в бытность мою при Орской крепости Абулхаир-хану, Ералы-султану, Джанбек-тархану и другим знатным старшинам и народу объявлены высочайшие Е. И. В. указы, чтоб киргис-кайсакам поблизости к Яицкому казачьему городку не кочевать, также и ниже онаго и нигде за Яик не переходить, а кочевать бы по рекам Илеку, Берде и по другим, со степной стороны вышеупомянутого казачья городка в Яик впадающим, также и в степи имеющимся рекам, где и прежде ваши кайсацкие кочевания бывали, а притом не возбранено и по Яику, только б не блиско ко оному и к другим ново-строящимся крепостям, дабы тако к ссорам с русскими людьми, а особливо с яицкими казаками и с волскими калмыками никакова поводу не было, ибо то единое есть средство к спокойному житью всех вас Е. И. В. подданных и взаимная польза… Ежели ж кто сего Е. И. В. высочайшего Указа не послушает и в упрямстве своем подле реки Яика или перешед оную останется, с таковыми по-велено как с противниками высочайших Е. И. В. поступать. Чего ради в Яицкий казачий городок воинский командир подполк. Ртищев нарочно отправлен».

До 1756 года Указ о земельных ограничениях, ставший законом по решению императрицы Елизаветы, проводился в жизнь непоследовательно. Например, в 1748 году владельцам более 3000 кибиток разрешили перейти через Яик у Гурьева-городка и форпоста Харкин, так как оренбургское начальство надеялось, что когда казахи «вблизости к русским крепостям кочуют, то спокойнее бывает и к продерзостям замыслов не имеют». В последующие годы такие перегоны тоже разрешались, но при условии дачи аманатов — заложников. Кроме того, с 1753 года казахам разрешалось покупать сено для скота в русских селениях и даже отдавать жителям крепостей скот в зимнее время для прокорма за определенную плату. В 1755 году казахам разрешено было кочевать на левобережье Яика в благодарность за помощь, которую казахские феодалы оказали царскому правительству в разгроме башкир, пытавшихся укрыться в казахских степях после подавления движения Батырши.

С 1756 года закон о запрещении казахам перегона скота через Яик выполнялся более или менее последовательно, что зависело от методов в управлении Казахстаном, которым следовали различные оренбургские губернаторы во второй половине XVIII века при решении земельных вопросов в пограничных районах. Они часто решали их в пользу калмыков и линейного казачества, которые выполняли функции по охране границ. Поэтому при решении земельного вопроса правительство отстаивало их интересы и обосновывало земельные ограничения тем, что в правление хана Абулхаира казахи довольствовались территорией у Аральского моря и не претендовали на земли по Яику и Каспию. В действительности царское правительство не учитывало внешнеполитических изменений, происшедших в Младшем жузе к середине XVIII века, в связи с которыми казахи оказались вынужденными кочевать по побережью Каспийского моря и вдоль Яика по соседству с землями, принадлежавшими оренбургскому и яицкому казачеству и калмыкам.

Специальное Оренбургское казачье войско было создано во второй половине XVIII века как ядро вспомогательного Оренбургского корпуса во главе с сотником Василием Могутовым. По своей организации оно было близко к регулярным войскам и несло службу по Верх-неяицкой линии — от Яицкого городка до крепости Рассыпной. Земли яицкого казачества протянулись вдоль Яика, на правом берегу которого оно своими силами к 1745 году выстроило 7 крепостей и 11 форпостов и несло службу на Нижней Яицкой дистанции, «чтоб те крепости охраняя, башкирцев обуздать, а киргис-кайсак от обыкновенного воровства удерживать и, усматривая их пролазы, возможные поиски чинить». К 1769 году по Яицкой линии проживало около 15 ООО. семейств правительственных казаков.

На земле, которая считалась общевойсковой собственностью, казачество занималось земледелием, скотоводством и рыболовством на специальных ватагах. С развитием скотоводства Казаки начали в летний период заготавливать сено и строить «скотные базы». С 1748 года по указу правительства для содержания и охраны табунов в летнее время начали строиться недалеко от укреплений хутора с жильем и специальными загонами для скота. Многочисленные хутора возникают между Яицким и Илецким городками по небольшим речкам, впадающим в Яик, и у Оренбурга. Постройка хуторов в междуречье Яика и Волги, а также по правобережью Яика привела к дальнейшим земельным ограничениям для казахов, которым не разрешалось кочевать в районах казачьих хозяйственных построек. Отсюда стремление казахского населения к уничтожению казачьих хуторов, что можно рассматривать не как агрессию, а как реакцию казахов на дальнейшие ограничения царским правительством их прав землепользования.

Особенно обострились отношения казахов с яицким и оренбургским казачеством с 1756 года, когда было запрещено населению Младшего жуза перегонять скот на зимние пастбища по правобережью Яика. Постоянные столкновения казачества с казахами и самовольные попытки последних перегонять скот через Яик заставили царское правительство согласиться с мнением Оренбургского губернатора И. Неплюева. Он еще 15 мая 1747 года предлагал для усмирения казахов организовывать силами яицкого и оренбургского казачества «воинские поиски», то есть небольшие карательные экспедиции, и рекомендовал Коллегий иностранных дел: «Не полезней ли будет интересом Е. И. В. дать волю, как и напредь сего бывало, волским калмыкам, яицким казакам, башкирцам, мещерякам и другим со стороны Сибирской губернии иноверцам и русским чинить над ними поиски и, впротчем, самим с ними управляться в том разсуждении, что, может быть, оные, таким образом, от российских границ отбиты будут вдаль и без регулярных войск». С 18 июля 1760 года Коллегия иностранных дел указом разрешила Оренбургскому губернатору А. Давыдову посылку казачьих команд не только в казахские аулы, кочевавшие у линии, но и в любые районы степи. При этом казакам разрешалось брать заложников «из лутчих людей», захватывать скот, а если «в драку вступят, и надлежащее им сопротивление учинить и их разбить… чтоб оныя злодеи без отмщения не оставались».

Указ правительства о «воинских поисках» привел к тому, что яицкое и оренбургское казачество в ответ на набеги казахов, а часто и без причин нападало и разоряло казахские аулы. Кроме того, часто аулы, участвовавшие в столкновениях с казачеством, кочевали в отдаленных местах, а репрессиям подвергались мирные аулы близ линии. Поэтому Нуралы-хан жаловался Екатерине II в 1766 году: «Люди, которые в данное время выезжают в степь, ссылаясь на кражу скота ворами, не ищут их, а убивают вблизи живущих, грабят их, хотя они и невинны, захватывают у них домашнее имущество и скот… У доброго народа не осталось никакой возможности доверять расположенным на пограничной линии, по берегу Яика, крепостям и жить здесь». Так, от репрессий со стороны казаков пострадал род Байбакты, где отрядом с сотником А. Медрасовым были разорены 5 аулов, в то время как нападали на яицкие форпосты казахи рода Жетыру. Такой же случай имел место в роде Табын, где казаками были отбиты конские табуны у мирных аулов рода Кадырбек-Табын, хотя нападение на Илецкий городок совершили казахи из других подотделений рода.

О притеснениях, которым подвергались казахи со стороны казачества, говорят также события у Тополинской крепости в 1759 году, когда казаки за потраву сена напали на аул старшины Жамбет-батыра из Кызыл-Куртова рода. 40 казаков окружили аул и по приказу старшины Камцова стали население «чекушами и копьями колоть, а потом и из ружей палить, почему 4 человека было убито, 6 ранено, хотя казахи, обороняясь, не употребляли оружие».

С выгодой для себя казаки пытались использовать и Указ от 19 ноября 1742 года, запрещавший казахскому населению перегонять скот через Яик. Так, весной 1748 года казахи, не успевшие по льду перегнать весь скот через Яик, оставшиеся табуны решили переправить на плотах, но форпостные казаки перерезали арканы, скреплявшие бревна, «после чего киргизцы принуждены были о переправе того скота на лотках просить их (казаков.—Я. Б.), которые при перевозке онаго за каждую сотню баранов взяли из них по 5-ти, а за верблюдов по 1-му барану». Переправа шла у Сундавского и Мергеневского форпостов, и казаки последнего получили за переправу 800 баранов 30 лошадей, 400 зайцев, 100 карсаков, 1000 мерлушек. Помимо того, при перегонах скота казаки нередко присваивали себе лучшую часть его. Нуралы-хан в июле 1764 года писал Екатерине II, что казаки у Гурьева-городка «худых лошадей убивают, а хороших коней и жеребцов захватывают, встретившихся людей полностью ограбляют, косы присваивают, преувеличивают размеры потравленного сена и за это ловят и уводят наших коней и жеребцов». Оренбургская администрация знала, что казаки нарушают инструкцию о ненападении на мирные аулы, но ограничение карательных экспедиций считала несвоевременным.

Произвол казачества был одной из причин волнений в Казахстане и послужил еще одним толчком к участию казахов в восстании Пугачева. Уже в 1755 году в ответ на притеснения казачества казахское население обещало с ними «в драку вступить и всех побить… и нападению в будущую зиму на крепости русские быть за недопуск к перегону табунов их на внутреннюю сторону». Столкновения с казаками происходили у Тополинской и Баксайской крепостей, Яманкалинского и Сундаевского форпостов. Ожесточенные сражения с казаками были на речке Гунбейке и у форпоста Каменный орешек, где казахи «с великим азартом атаковав тот форпост, стреляли из ружей и из луков часа два, но отбиты гарнизоном». Оренбургский губернатор Давыдов вынужден был признать, что подобные столкновения происходили по вине казаков, которые говорили: «Пакости чинят большею частью те киргисцы, у которых прошедшею зимою лошади пропали, злясь за невозвращение оных».

Столкновения казахов с линейными казаками участились настолько, что Коллегия иностранных дел 11 апреля 1755 года разрешила последним поступать с казахами, как с противником: зачинщиков ловить, отдавать русским командирам и наказывать «по разсмотрению вины плетьми и кошками, а ежели чья вина тяжчее… таких и кнутом, как то здесь действительно и чинится». По решению правительства в крепостях, предупреждая нападения казахов, круглосуточно дежурили часовые, а в прилегающей степи — специальные пикеты. Казакам для хозяйственных работ и переездов разрешалось покидать крепость только с достаточным конвоем, а скот в летнее время находился вне крепости под прикрытием больших отрядов. Для предупреждения внезапного нападения кочевников на степных возвышенностях по линии устанавливались караульные вышки и маяки с дозором из 2—3 казаков на хороших лошадях.

Проследив историю взаимоотношений казахов с яицким и оренбургским казачеством, необходимо отметить некоторые изменения, которые наметились в отношениях между ними в 1772 году, когда яицкие казаки восстали против царского правительства, стремившегося к полной реорганизации казачества как непокорного сословия на окраинах государства, приравниванию его к регулярным войскам. Восстание в Яицком городке в 1772 году было жестоко подавлено. Казаки, находясь в безвыходном положении, зажатые по Яику с двух сторон Оренбургской и Астраханской губерниями, вынуждены были вести переговоры с казахами о помощи для борьбы с правительственными отрядами: «Оренбургские войска идут на нас и как де они яицкие казаки с киргиз-кайсаками (казахами.— Н. Б.) равного в роде своем состояния, то де против тех здешних от войска под предводительством Ивана Ульянова и Пономарева 3000 человек итак де именем войска просим, чтоб киргизцы для помощи сообщилися».

Важно, что казахское население сделало нужные для себя выводы из письма яицких казаков и перегнало свой скот через Яик, а генерал-майору Фрейману объяснило самовольный переход письменным разрешением от яицких казаков и «отказались добровольно кочевать с лугов далее в степь… а еще упорственно при нем табуны свои и в самые луга вгоняли, а оные де киргизцы алчинского роду и одни из них, называющиеся байбактинцы, находятся под командою Сот батыря, а другие кердаринцы при Кабыл-мурзе во многом числе кибиток отговаривались тем, что они имеют свой указ, через Чучалова полученный, коим дозволено близ Яика кочевать и скот свой в луга пускать». Взаимоотношения рядового населения Младшего жуза с яицкими казаками в 1772 году положили начало регулярным перегонам скота через Яик, которые продолжались в течение всей Крестьянской войны. Возможно, письмо яицких казаков к казахам и явилось одним из толчков, заставивших казахов побороть десятилетиями укоренявшуюся вражду к казачеству и совместно с армией пугачевцев бороться под Оренбургом и Яицким городком с осени 1773 года.

До 1770 года сложными были взаимоотношения казахов и с калмыками, кочевавшими между Яиком и Волгой. Заинтересованность казахов в зимних пастбищах в междуречье Яика и Волги, куда они прегоняли скот в особо тяжелые зимы, приводила к столкновениям с калмыками. Издав закон 1756 года, царское правительство объясняло его стремлением прекратить взаимные набеги казахов на калмыков. В действительности правительство, заинтересованное в военной службе калмыков и разжигая национальную рознь между ними и казахами, еще 28 сентября 1743 года разрешило калмыкам совершать «поиски» против казахов и в помощь им выделило до 2000 казаков, «чтоб калмыки, ведая о том сикурсе, охотней над киргиз-кайсаками поиски их производили». А Татищеву от Сената было приказано, «если наместник или кто-нибудь из калмыцких владельцев похочет на кай-сак идти… чинить в том всевозможную помощь». Совместные «поиски» калмыков с яицкими казаками вызывали ответные набеги казахов, которые постепенно начинали догадываться, что виновником этих «поисков» является царская администрация. Поэтому Нуралы-хан в письме к А. Лачинову 16 февраля 1764 года жалуется на калмыков, которые у Сарайчиковского, Яманкалинского и Гребенщиковского форпостов угнали 2400 лошадей, и обвиняет Оренбургскую администрацию в содействии: «… уже в течение 4-х лет такой метод превратился в обычный. Мы разумеем, что воры не смогли бы угнать такое большое количество лошадей и что они, видимо, захватываютпо повелению. Ибо вы считаете неподчинением то, что мы ввиду плохого состояния скота перегнали через (Яик) лошадей, чтобы покормить там травой. Калмыки же захватывают всех (наших) лошадей и убивают людей — почему же их дело не считается за неподчинение? Ибо захваченный калмыками скот не возвращается и их не наказывают. Поэтому-то они не прекращают ежегодный захват лошадей».

Отношения казахов с калмыками разрешились к 1771 году, когда значительная часть последних с наместником Убаши из-за тяжелого гнета со стороны царских властей и «по причине продолжаемых притеснений при употреблении их в службу и в дальние походы» откочевала на территорию Джунгарии. Пастбища, ранее занимаемые калмыками по рекам Узеням, Чижам, Деркулу и Кушу-му, оказались свободными. Но царское правительство по-прежнему отказывалось разрешить казахам свободно пользоваться этими землями, по-видимому, теперь уже опасаясь более тесных сношений населения Младшего жуза с волновавшимися яицкими казаками. Свободно землями между Яиком и Волгой казахи смогли пользоваться лишь с началом Крестьянской войны 1773—1775 годов под предводительством Пугачева.

Если вдоль Яика земли находились во владении яицкого, оренбургского казачества и Калмыков, то вдоль побережья Каспийского моря земли также были недоступны для казахов, потому что со второй половины XVIII века были розданы в частное владение русским помещикам. Вдоль всего побережья Каспийского моря тянулись их дачи. Помещики Безбородко владели около 2 ООО ООО десятин земли, которые простирались по берегу Каспийского моря почти на 97 верст с протяжением в глубину берега на расстояние от 12 до 35 верст. Во владении помещиков Юсуповых находились две дачи: одна из них включала около 115 ООО десятин земли, а другая — более 16 ООО Десятин. Обе эти дачи простирались по побережью Каспийского моря почти на 208 вёрст и в глубь берега до 12 верст. Таким образом, на протяжении 305 верст, то есть почти по всему берегу Каспийского моря от устья Волги до устья Урала лежала полоса помещичьей земли. Дачи обоих помещиков фактически пустовали и не были заселены, а отдавались на откуп купцам, которые устраивали на побережье рыбопромышленные ватаги. Были Богатинская, Пороховинская, Кока-ревская, Косолеинская, Камчатская (Новинская), Вахрамеева, Баксаевская ватаги. На большинстве их лов производился по сезонам — весной или зимой. На землях, где находились дачи помещиков Юсупова и Безбородко, ранее были основные зимние кочевки казахов Младшего жуза. Но довольно скоро приказчики помещиков, жившие на рыбных промыслах и в селениях, учли выгоды, которые можно было извлечь из перекочевок казахов. Их стали пускать на земли только за известную плату — оброк скотом, деньгами и т. д.

Но ограничение кочевок в районе побережья вызвало большое недовольство среди казахов. 14 июля 1750 года Государственная коммерцколлегия писала об этом в Коллегию иностранных дел: «От реки Яика по Каспийскому морю до реки Эмбы имеются рыбные ловли, отданные из оброку астраханскому купцу Алексею Курочкину, который объявляет, что тамо рыбы ловить не допускают киргис-кайсаки, называя те места своими, и морской рыбной стан и работных людей осадом осадили… в киргиз-кайсацком народе о том рыбном стане разглашается, якобы тут от стороны Каспийского моря ко вреду их строится российская крепость».

Существовали запретные земли и в районе Илека. Здесь начались волнения в связи с постройкой Илецкой защиты. Казахи опасались, что с постройкой крепости «не только по Яику, но и по Илеку-реке кочевья иметь будет им невозможно, ибо де они уповают, что и с вершины до устья Илеку все крепостьми занято будет». Опасения казахов были обоснованными, с постройкой линии военных укреплений по Илеку в 50-х годах XVIII века казахи потеряли огромный массив пастбищ в этом районе и были оттеснены далеко к югу. Кроме того, казахи были недовольны и потерей доступа к добываемой в районе Илецкой защиты соли. Поэтому они неоднократно обращались к губернатору Неплюеву и просили его: «На степной стороне свободное кочевье иметь, так бы и Илец-кою солью довольствоваться позволил и тое построенную крепость оттоль снять», в противном случае они угрожали разрушить крепость.

Казахи, начиная с 50-х годов XVIII века, помимо мирных переговоров с царским правительством о расширении района кочевок, прибегают и к немирным формам протеста: самовольным перегонам скота на запрещенные территории и вооруженным нападениям на военные укрепления. Как одну из форм протеста казахского населения против земельных ограничений можно рассматривать попытки смены подданства с откочевкой в соседние с Россией земли. Так, с появлением свободных земель у границ Китая в 1759 году Нуралы-хан прямо заявил переводчику Гуляеву, что казахи собираются откочевать «вдаль как то на пустую землю зюнгарских калмык, к Бухарин, Ташкенту и к другим тамошним городам, где они для скота своего изобильные места найти могут...»

действительно, в 1761 году казахи-семиродцы, поддавшись на уговоры соплеменников из Среднего жуза, которые говорили им: «Живешь при России, разве тебе хочется умереть, дожидаясь российского хлеба»— начали откочевку с Айчувак-султаном «вверх, приближаясь к Средней киргис-кайсацкой Орде и к зенгорским местам». Оренбургская администрация, напуганная таким оборотом дел, постаралась подкупить султана, обещая ему пересмотреть вопрос о пастбищах. Айчувак-султан пошел на компромисс с правительственной стороной, и казахи-семиродцы вернулись на прежние места кочевок. На решение султана также повлияли опасения, которые испытывали его подданые, знавшие о недавней кровавой расправе китайских войск над населением Джунгарии, и слухи о том, что «китайский владелец богдыхан имеет с Россией соединения ко утеснению их киргиского народа и для того как от Российской стороны, так и китайской учреждается линии и китайской владелец во многочисленном войске впусте оставшей зюнгарскую калмык землицу по реке, называемой Ля, уже немало построил крепостей и еще умножает, и их киргисцов чрез свою линию на помянутую землицу для кочевания не допущает».

Вторым и менее реальным намерением казахов была откочевка на земли Турции. В 1757 году казахи вели переговоры об этом с калмыками, откочевавшими на Кубань, и просили «дать им для кочевания место, называемое Шесть Вод», но для этого необходимо было разрешение турецкого султана. Царское правительство опасалось, что союз с калмыками и переговоры с Турцией скажутся на безопасности торговых путей из Астрахани по суше и по Волге, поэтому запретило переписку между калмыцкими и казахскими феодалами.

Казахи Среднего жуза приняли активное участие в Крестьянской войне 1773—1775 годов. Движение в этой части Казахстана проходило самостоятельно и лишь в отдельные моменты соприкасалось с восстанием в Младшем жузе, имело свои хронологические рамки, этапы, отличалось по характеру движущих сил.

В Среднем жузе вопрос о земле явился также главной причиной участия населения в восстании. Земельная проблема имела здесь свои особенности. Кочевья казахов Среднего жуза располагались «между рек Тобола, Ишима, Нуры, Аягуза, озер Кульдгальжино, Балхаша, Нор-Зайсана, простирались в длину на 1760 и в ширину к границам Бухарин, Коканта и Ташкента к Большой киргизской орде и к китайским границам на 1000, а местами от 500 до 700 верст», гранича с Оренбургской и Сибирской губерниями. В XVIII веке в Среднем жузе, как и в Младшем, начинает сказываться кризис пастбищно-скотоводческого хозяйства, нарастает земельная теснота, чему способствовали как внутренние, так и внешние обстоятельства. В 40—60-е годы XVIII века здесь происходит закрепление общинных земель, особенно в районе зимовок, за крупными феодалами. Так, султаны Аблай и Вали кочевали по реке, Ишиму и имели постоянные зимовки (стоянки) в верховьях Иртыша (по рекам Чар-Гурбан и Чучети). На реке Иртыш у Железинской крепости кочевал султан Солтомамет, батыры Кулсара и Кабанбай кочевали по реке Ишиму, в урочище Кокчетау, а недалеко от Ямышевской крепости — батыр Тубет и Бекболат. Феодальная знать в 50-е годы XVIII века даже пыталась закрепить за собой юридически удобные для нее земельные участки и добивалась в переписке с сибирской администрацией, закрепления земель по Иртышу за своими родами, что фактически означало переход этих участков в их личную собственность, если учесть уже сложившиеся земельные отношения в казахских общинах. Так, в 1753 году старшины Атагайского рода Кулсара и Кулек-батыры просили «об отмежевании им по заречной стороне на поселение в удобных местах окружностей, дабы каждый род свою землю и отвод имел… и чтоб по отмежевании из роду в род земли и угодий не давать, а довольствоваться каждому своим отводом».

В ином положении были широкие массы феодально зависимого населения: для них особо остро стоял вопрос о зимовках, наиболее удобные из которых находились в зерховьях Иртыша, Ишима и Тобола. Казахские шаруа могли использовавть эти зимовки не в полной мере, так как в первую очередь их стремились освоить феодалы, нуждавшиеся в обширных пастбищах для растущего поголовья скота. Земельная теснота стала особо ощутимой для казахских шаруа с активизацией колониальной политики России во второй половине XVIII века, когда строились линии военных укреплений на границе между Россией и Казахстаном.

В 1752 году была построена линия военных укреплений из 10 крепостей и 53 редутов, соединивших Уйскую линию с Иртышской. Эта линия соединила Омскую крепость с Звериноголовской и была названа Ново-Ишимской. В результате русская граница была вдвинута на 50—200 верст в земли Среднего жуза. По-видимому, Сенат учел просьбу командующего отдельным Сибирским корпусом С. Киндермана от 4 ноября 1748 года о расширении земельных угодий для крестьян и обывателей Ялуторовского и Ишимского дистриктов. Это нарушило сложившуюся систему перекочевок, лишило казахские роды пастбищ на правобережье Иртыша и в районе укреплений, повлекло за собой постоянные столкновения с гарнизонами Сибирской линии, вызвав с 50-х годов XVIII века борьбу казахов Среднего жуза за право пользоваться пастбищами по Иртышу.

Постройка военных линий дала возможность царскому правительству принять в 50-х годах XVIII века первые юридические акты, узаконившие земельные ограничения для казахов Среднего жуза. 6 марта 1755 года Коллегия иностранных дел дала указание бригадиру Крофту казахов «на здешнюю сторону Иртыша не пропускать, дабы сей переход им в привычку не вошел». С 1764 года казахам разрешалось кочевать не ближе 10 верст от Иртыша и 30 верст в районе строившихся крепостей и форпостов.

Эти мероприятия должны были бы распространиться в первую очередь на крупных феодалов, имевших огромные стада, но царская администрация, не располагая значительными военными силами, стремилась сохранить добрые отношения с феодальной знатью и прощала ей самовольные перегоны скота через Иртыш. Даже с принятием указа 1764 года, который отменял любые исключения, отдельным феодалам разрешали перекочевку. Например, султану Абулфеизу позволили перейти Иртыш у Омской крепости в 1764 году, надеясь на его содействие в развитии караванной торговли.

Делая уступки для знати, правительство не шло на уступки для народа, положение которого с 50-х годов резко ухудшается. Лишившись с постройкой военных укреплений пастбищ на правобережье Иртыша, рядовые казахи не в полной мере используют и пастбища на левобережье реки, где у русских крепостей феодалы содержали свой скот, не опасаясь иноземных вторжений, и заключали выгодные торговые сделки, продавая скот. Например, Аблай-хан кочевал неподалеку от Петропавловской или Железинской, Солтомамет-султан держался вблизи Троицкой крепости. В пользовании аульных общин оставались кочевья, расположенные вдали от крепостей или около небольших форпостов.

Казахи, притесняемые феодалами, были в сложных взаимоотношениях и с сибирским казачеством, которое было создано царским правительством для «усмирения соседей, присечения их хищений… постепенного уменьшения власти ханов и родоначальников и увеличения народонаселения поселением на черте границы 10 пятисотенных полков сибирского казачьего линейного войска». Казаки, стремясь оградить линию от набегов казахов Среднего жуза и воспрепятствовать перегонам скота через Иртыш, «преследовали их до последней возможности в самую глубину степи, не оказывали пощады, настигнув, и ни одно злодейство их не оставалось без сугубого возмездия». Нельзя столкновения казаков с казахами на Сибирской линии сводить только к взаимной пограничной барымте. Казачество активно вмешивалось в политическую жизнь Среднего жуза, «используя междоусобную вражду поколений..., а поэтому задолго до Крестьянской войны 1773—1775 годов возбудило к себе всеобщую ненависть не только рядовых казахов, но и феодальной верхушки. Столкновения с сибирским казачеством были значительным стимулом, способствовали росту волнений в Среднем жузе.

Вопрос о земле был основной причиной, обусловившей участие казахов в Крестьянской войне. Но были и другие причины. Так взаимоотношения, которые сложились между различными социальными группами казахских жузов, сыграли определенную роль в развитии движения в Казахстане.

Источники свидетельствуют, что казахское общество в XVIII веке делилось на два основных класса: класс феодалов и класс феодально зависимых непосредственных производителей. Во главе Младшего и Среднего казахских жузов стояли казахские ханы. Формально с момента присоединения этих частей Казахстана к России в первой половине XVIII века русский император являлся их верховным правителем, но фактически правили казахские ханы. Им принадлежало право распоряжаться общинными землями и распределять кочевья, обеспечивая себя при этом лучшими из них.

На следующей ступеньке социальной лестницы после ханов стояли султаны. Они, как вассалы хана, имели привилегии в землепользовании, и их зависимость от хана ограничивалась военной службой в его войске и помощью в управлении жузами.

Ниже султанов и в их подчинении стояла многочисленная группа родоправителей-старшин. Несмотря на то, что старшины через хана и султанов вели внешние сношения, руководствовались их указаниями при пере-кочевках, оказывали им военную помощь, они были достаточно самостоятельны в своих действиях. Так, хан не мог принять ни одного сколько-нибудь важного решения без согласия старшин. Кроме того, общеизвестно право старшин участвовать в общественных доходах, то есть доходах, получаемых ханом или султаном как владельцем, например, жалованья или подарков от царского правительства, а также при взимании повинностей с населения в пользу хана. Можно сказать, что старшины были тесно связаны с правящей верхушкой в присвоении феодальной продуктовой ренты, что стирало между этими группами классовую грань, подчеркивало близость их социального положения.

В казахском обществе XVIII века существовали четыре группы, или четыре более или менее сформировавшихся сословия феодально-зависимого населения: кедеи-шаруа, жатаки, конгсы и байгуши. Кедеи-шаруа составляли основную массу непосредственных производителей в кочевом обществе, они были основным объектом феодальной эксплуатации. Близко к сословию кедеев-шаруа стояли жатаки. Они также вели свое хозяйство, но уже не могли кочевать и переходили к полуоседлым формам хозяйства. Затем была группа казахов, лишенная возможности вести свое хозяйство; к ним принадлежала большая часть конгсы. Они чаще всего входили в состав аулов богатых семей и работали в их хозяйстве. Наконец, были настоящие пауперы — байгуши, которые кормились случайной работой или нищенствовали. Их число особенно увеличивалось в тяжелые «джутовые» зимы. 

В документах XVIII века не сохранилось точных количественных данных об имущественном положении названных сословий феодально зависимого населения, также не сохранилось указаний о размерах феодальных повинностей.

Рядовые кочевники несли большое количество повинностей и отработок. Основной вид отработочной ренты — саун, то есть отдача скота на выпас рядовым кочевникам. Крупный скотовладелец предоставлял шаруа пастбища и за это требовал ухода за своим скотом. Во время пастьбы байского скота рядовой кочевник мог пользоваться молоком и шерстью. В случае падежа байского скота он возмещал баю убытки.

Другие формы отработок были приурочены к периодам проведения сельскохозяйственных работ. Это — стрижка овец, катание кошм, сенокошение, заготовка топлива на зиму, возведение или ремонт хозяйственных сооружений и др. Большинство отработок, в том числе участие в сборке и разборке байских юрт, в перегоне и пастьбе скота хозяина во время кочевок, проводилось как исполнение родовых традиций, как «помощь однородцу». Таким образом, феодалам были выгодны патриархальнородовые пережитки, маскирующие феодальные отношения.

Наряду с отработками существовали и натуральные сборы. В скотоводческих районах взимался зякет—1/20 часть скота; в земледельческих районах — ушур — 1/10 часть урожая. Большая часть зякета и ушура шла в пользу хана. Сотым — часть лучшего, наиболее упитанного скота, платился хану осенью; сабыга — часть мяса зарезанного рядовым кочевником скота, идущая богатому и влиятельному «родичу» весной; коцак-азык — расходы на содержание «общественных» гостей; басмаше — обычай, по которому основная добыча охоты или часть призов победителей конных скачек, борьбы, стрельбы из лука предоставлялась знатному лицу рода. Кроме того, во время суда платили ханлык и бийлык—1/10 часть иска в пользу хана или бия.

Чтобы проследить, какими конкретно были отношения между ханами, султанами, родовой знатью и простым народом накануне Крестьянской войны, мы подробно остановимся на событиях 50—60-х годов XVIII века, когда во главе Младшего жуза стоял Нуралы-хан. Он был первым ханом, утвержденным в этом звании царскими властями, что усиливало его вассальную зависимость от последних. Власть потомков Абулхаира к середине XVIII века сохранилась лишь в Младшем жузе. Среди правителей жуза хану Нуралы подчинялись лишь роды из поколения Байулы, далеко не самые сильные. Отсюда влияние Нуралы-хана как верховного правителя на большую часть родов Младшего жуза было чисто номинальным. Положение хана осложнялось еще и тем, что, кроме борьбы с представителями старшей феодальной линии Жадига, ему не удавалось добиться согласия в собственном доме. Династические разногласия в семействе Абулхаира представляют большой интерес, так как фактически они и определили поведение различных феодальных групп во время Крестьянской войны. Когда отдельные феодалы поддержали Пугачева в корыстных целях, то другие заняли сначала выжидательную, а затем враждебную позицию. Наиболее активно против Нуралы в 60—70-х годах XVIII века выступали правители родов из поколений Алимулы, которые находились в прямом и двоюродном родстве с Нуралы-ханом. Младший сын Абулхаира султан Ералы, пользовавшийся по силе и авторитету наибольшим влиянием в Младшем жузе, был крайне недоволен возвышением Нуралы-хана. Ералы желал не только фактического, но и формального признания себя царским правительством, равным Нуралы-хану. Кроме того, причиной вражды между братьями был вопрос о пастбищах. Нуралы, пользуясь положением правителя, обеспечивал своих подданных лучшими пастбищами, оттесняя Ералы и Дусалы — султанов к Сыр-Дарье, где кочевали казахи рода Шекты — подвластные султана Барака, с которыми враждовали султаны из дома Абулхаира. Ералы, Дусалы и Айчувак — султаны были также заинтересованы в кочевьях вдоль Яика и между Яиком и Волгой. В результате этих споров султаны даже собирались выступать против Нуралы и России. Царскому правительству удалось успокоить султанов, оказав им должные почести, увеличив жалованье и обещав пересмотреть вопрос о пастбищах. Но временные уступки не удовлетворили султанов. В годы Крестьянской войны они попытались использовать движение народных масс для решения своих династических споров, именно этим объясняется то, что султаны Дусалы, Ералы и Айчувак временно поддержали повстанцев.

Царское правительство уже в середине XVIII века придерживалось определенного политического курса по отношению к казахской аристократии, стремясь постепенно уничтожить ее привилегии и оттеснить от кормила управления степью. Поддерживая влиятельных представителей поколения Алимулы в середине XVIII века, царское правительство усиливало этим феодальные междоусобицы в Младшем жузе, что облегчало проведение нужных ему мероприятий. Правда, только полстолетия спустя царская администрация решилась на ликвидацию ханской власти в казахских жузах, но и в 50-е годы оно зачастую уже не считалось с правами Нуралы-хана как верховного правителя.

Сложными были взаимоотношения Нуралы-хана не только внутри семьи и с царским правительством, но и со старшиной. В 50—60-е годы намечалось ослабление вассальных отношений между представителями знати — «белой кости» и появилась трещина в союзе ханов со старшинами, что в 70-х годах XVIII века привело к кризису ханской власти в Младшем жузе. В первые годы своего правления хан опирался на родовую знать, призывал ее к совету по всем важным вопросам, но стремление Нуралы добиться независимости от родовой знати вызвало недовольство последней и послужило причиной участия некоторых старшин в Крестьянской войне.

Но не столько разногласия Нуралы-хана с представителями фамилии Абулхаира и родовой знатью определили сложные позиции хана в движении 1773—1775 годов, сколько глубочайшее недовольство его действиями со стороны рядовых казахов-общинников, назревавшее с 50-х годов XVIII века. Стеснение кочеваний и бессилие хана добиться разрешения на пастбища по Яику вызвали массовое недовольство казахов, которые говорили, что хан «кочевья при Яике одержать не может… об их, киргиском, народе, не старается а доброжелательствует-де только российской стороне». Недовольны ханом были казахи Алчинского, Чиклинского, Чюмекей-ского, Каракисяцкого, Дюрткаринского, Дайжирай-Китянского родов. Они силой хотели заставить хана прекратить связь с оренбургской администрацией и совместно добиваться разрешения на кочевья вдоль Яика. Для этого они предложили, чтобы хан в Оренбург не ездил, сына в аманаты не давал и откочевывал с ними к востоку от русских укреплений. В противном случае казахи угрожали хану, чтобы «их себе покорными не считал и Ордою своею не разумел», и собирались ограбить его аулы.

Царское правительство было встревожено настроениями среди казахов Младшего жуза и 28 июля 1759 года приказало оренбургскому губернатору усилить гарнизоны по линии, куда были направлены 500 волжских калмыков, 200 оренбургских казаков, 100 сакмарских казаков, 1500 мишарей и башкир, подготовленных для отправки в Пруссию в 1757 году в подкрепление яицким казакам, которых насчитывалось до 2100 человек. Кроме того, в целях безопасности хана разрешено было по его просьбе построить на реке Эмбе крепость «для воздерживания народного и к приведению их в порядок и послушание».

Но, несмотря на явный упадок власти Нуралы-хана к 70-м годам XVIII века, его влияние оставалось еще значительным. Начавшийся кризис ханской власти проявлялся в упадке сил и влияния Нуралы, но еще не в его политической изоляции. Наметившийся разлад со старшиной и рядовыми казахами вылился во взрыв негодования против хана и окружавших его султанов лишь в 70—80-х годах XVIII века во время Крестьянской войны и в период движения под руководством Срыма Датова.

Но не частные столкновения с ханом и царскими властями, а земельный вопрос в первую очередь вызвал эти движения и обеспечивал им поддержку широких народных масс.

Определенные разногласия существовали и среди феодальных группировок Среднего жуза, который принял российское подданство в 1740 году, когда во главе жуза стояли два крупнейших феодала — хан Абулмамбет и султан Аблай. Царское правительство, учитывая влияние Аблая на обширной территории северо-восточных и центральных районов Среднего жуза, предлагало утвердить его в звании хана. Но Аблай, не желая обострять взаимоотношения с ханом Абулмамбетом и старшинами к поставить себя в зависимость от русского правительства, отказался от этого предложения.

В 50—60-х годах усложнились взаимоотношения со старшинами и при решении вопроса о пленных, которых скопилось особенно много в Среднем жузе после похода Аблая в Джунгарию. С середины XVIII века усиливаются побеги пленных, но не в среднеазиатские ханства, а в Россию, которая отказывалась возвращать тех из них, кто принял христианство, а за остальных требовала возвращения пленных, захваченных на российской территории. Аблай при обмене пленными большую часть их оставлял в своем хозяйстве, что вызвало недовольство старшин, которые также несли ответственность за возвращение пленных. Определенные разногласия между старшинами и Аблаем существовали и в вопросе о кочевьях. Переговоры султана с русским правительством о кочевках на побережье Иртыша и в низовьях Ишима и Тобола были малорезультативны и не удовлетворяли родовую знать и казахов-общинников.

В 60—70-х годах XVIII века, когда Аблай находился на вершине своего могущества, он правил по-прежнему не единовластно, а в совете со старшинами. Но столкновения Аблая с родовой знатью по отдельным вопросам не прекращались, поэтому как попытку усилить своё влияние в жузе можно рассматривать его просьбу к царскому правительству в 1771 году утвердить его ханом в жузе и стремление к обособленным действиям в годы Крестьянской войны, когда с октября 1773 года он независимо от старшин начал переговоры с Пугачевым. Старшины, в свою очередь, недовольные действиями Аблая, стремились действовать самостоятельно и также пытались установить связь с руководителем Крестьянской войны, минуя посредничество султана. Восстание в Среднем казахском жузе носило только антиколониальный характер весь период Крестьянской войны и проходило под руководством феодальной знати.

Феодальная знать несмотря на внутренние распри между собой стремилась к тому, чтобы крестьяне-кочевники не вышли из повиновения. Но независимо от этого главной движущей силой антиколониальных выступлений населения в Среднем жузе являлись казахские крестьяне, которые были недовольны политикой российского самодержавия по отношению к ним. Земельные притеснения, усиливающийся гнет со стороны царизма и влияние боевых действий отрядов пугачевцев — все это, вместе взятое, переполняло чашу народного терпения и привело к восстанию в Среднем казахском жузе в 70—80-х годах XVI века.