Страница - 14

В ЯССО-КИШИНЕВСКОЙ ОПЕРАЦИИ

ПОДГОТОВКА К НАСТУПЛЕНИЮ

12-13 августа наша дивизия сдала свой плацдарм 416-й азербайджанской дивизии. Мы с сожалением уходили с этого кусочка молдавской земли, завоеванного в Столь тяжелой борьбе, политого кровью. Здесь мы создали сильную оборону, устойчивую Связь. Утешением было то, что наши преемники отсюда уверенно пойдут в бой и что плацдарм оставался за нашей родной 5-й Ударной армией.

Сдача и прием участка под огнем противника - дело очень сложное. Надо детально продумать каждый шаг, конкретно изучить, Кто, кого и когда по времени сменяет. Как вести себя при обнаружении противником, кто в этих случаях старший и т.д.

В результате всесторонне продуманной до мельчайших деталей смены и тщательно проведенной рекогносцировки в течение двух ночей буквально в 100 метрах от противника операция была проведена предельно скрытно. При смене мы не потеряли ни одного человека, а главное — гитлеровцы ничего не узнали.

После сдачи участка переправились на левый берег Днестра по уже наведенному саперами мосту и к исходу 13 августа сосредоточились в балках близ хутора Ближний. Через три дня после марша уже находились в садах и в лесу юго-западнее Тирасполя. Здесь нам и было объявлено, что мы должны готовиться к наступлению.

Когда командир полка проводил с нами рекогносцировку и мы увидели, куда нам придется наступать, все пришли в ужас... Перед нами лежала заросшая камышами болотистая трясина. Противника абсолютно не видели: части, которые мы сменили, на переднем крае обороны соорудили земляной вал из дерна. Он и был исходной позицией для наступления.

По замыслу высшего командования здесь должен был быть нанесен главный удар. Плацдарм, казалось бы, вовсе не подходил для этой цели из-за крайне малых размеров, заболоченности и обилия лесов. Но в этом и состояло его преимущество. Было учтено то обстоятельство, что командование противника группы армий «Южная Украина» не предполагало, что именно отсюда будет вестись наступление.

В районе сосредоточения наметили маршруты выхода на исходное положение для наступления, участки прорыва для частей. Дивизия действовала в первом эшелоне корпуса южнее Бендер на участке Хаджимус - озеро Ботна.

Самой трудной задачей стала для нас прокладка маршрутов для танков. Трясина могла поглотить их. Выход был только один - положить на зыбкое болото прочный настил из деревьев.

Здорово нас выручил лес в излучине Днестра. Весь личный состав, в том числе и пулеметная рота, которой я командовал, без устали сооружал настилы из целых деревьев. Готовые участки маскировали, заваливая тростником и ветвями.

Это был изнурительный труд.

Маршруты сделали в указанный срок и на каждом поставили свои обозначения: «Барс», «Тигр», «Лев» и другие названия.

Технику по маршрутам должны были вести специально подготовленные для этого проводники, знавшие особенности преодоления болот.

С командирами всех степеней состоялись занятия. На них отрабатывались действия при прорыве обороны противника в заболоченной и лесистой местности, при отражении контратак, вопросы взаимодействия. Личный состав учился в атаке не отставать от огневого вала, стремительно и решительно врываться в оборону противника и уничтожать его.

На собраниях в подразделениях зачитывалось обращение Военного совета фронта, подписанное командующим фронтом генералом армии Ф.И.Толбухиным и членом Военного совета генерал-лейтенантом А.С.Желтовым. На ротных и батальонных собраниях выступали, как правило, старшие командиры. Они рассказывали о боевом пути дивизии, героических подвигах солдат, сержантов и офицеров, совершенных в минувших боях, и выражали уверенность, что и впредь воины будут беспощадно бить фашистов. Перед офицерами дивизии выступили полковник В.С.Антонов и начальник политотдела 9-го стрелкового корпуса полковник А.Д.Дроздов. Они рассказали о последних событиях на фронте. Всех обрадовало известие о том, что советские войска пересекли государственную границу на широком фронте и начали освобождение народов Европы от фашизма. Об услышанном я рассказал в роте.

На нашем ротном собрании наряду с другими выступил рядовой Иван Титаренко. В армию он пришел после освобождения его села Скосыревка, что недалеко от Днестра. Солдат сказал товарищам:

- Я пережил ужасы оккупации, хорошо знаю, что такое «новый порядок». Гитлеровцы надругались над моими близкими. Даю слово, что отомщу за них. Пока я еще не убил ни одного захватчика. Но клянусь - в бою не дрогну, нещадно буду бить врага.

Выступающие с гордостью говорили о Советской Армии, которая освободила почти всю временно оккупированную территорию, заверяли, что ничего не пожалеют для окончательной победы.

НАСТУПЛЕНИЕ

Стояла теплая августовская ночь. Мирно стрекотал сверчок. В болоте квакали лягушки.

Пулеметчики заняли места в боевых порядках батальона, полка. Я обошел все взводы. Каждый расчет знает и готов выполнить поставленную задачу. Доложил об этом капитану Емельянову. Он положив мне руку на плечо, прошептал мечтательно:

- Тишина. Звезды. В ночное бы, с костром.

- А мне бы в наше Трудовое, потолковать с земляками. И тоже - в ночное сходить, - сказал я и вздохнул с огорчением от несбыточности желания.

Емельянов сжал мое плечо, сказал, как о чем-то решенном:

- ДоЖиву до победы нашей, обязательно всю страну объеду. В Казахстане побываю. Тебя встречу. Вспомним войну

- А я в Ленинград перво-наперво съезжу. Много рассказывала о нем Ольга Дмитриевна Когутенко - первая моя учительница.

Мы помолчали. Я вспомнил, как Ольга Дмитриевна воспитывала в нас любовь к великому русскому народу. Позже, когда смог самостоятельно осмысливать и анализировать факты истории, явления, с которыми сталкивался в жизни, бесчисленное количество раз убеждался в силе духа, мужестве, верности долгу, доброте и бескорыстии русского человека. И в тылу, и на фронте я убеждался, что сыны русского народа достойны любви и уважения. Они показывали образцы стойкости, подлинного братства, негасимой любви к родной земле. Василий Емельянов был одним из них. На него можно было положиться во всем.

Так случилось, что Емельянов, получив тяжелое ранение, остался жив и был у меня в гостях в Алма-Ате.

...Гитлеровцы открыли беспорядочную стрельбу.

- Подбадривают себя! Скоро проверим их смелость, -сердито сказал Емельянов.

Мы простились. Я пошел во взвод лейтенанта Сычева. Двигался осторожно. Знал, что даже радиостанции почти не работают. Войска, техника замаскированы. Не разрешалось никому курить, громко разговаривать. Противник не должен заметить ни малейших признаков нашей готовности к наступлению.

Крепкая фронтовая дисциплина, строжайшая бдительность нас выручали не один раз. И теперь ставка была на это.

20 августа 1944 года. От грома артиллерийских орудий вздрогнули приднестровские высоты и долины. Утреннее небо наполнилось гулом сотен летящих самолетов. Яссо-Ки-шиневская операция началась.

301-я стрелковая дивизия в этот день в наступлении не участвовала. По решению командующего 57-й армией на нашем участке проводила разведку боем 113-я стрелковая дивизия. Надо было заставить противника раскрыть свою систему огня, тщательно проверить надежность маршрутов выдвижения и уточнить рубежи атаки, а также улучшить исходное положение для наступления.

Нам зачитали обращение Военного совета 3-го Украинского фронта о переходе войск в наступление. Оно вызвало большое воодушевление. Зайцев, по обычаю, вставил свое словцо:

- Ну, держитесь, лешие - и на танках, и пешие.

В бой наша дивизия вступила 21 августа. В 6.00 на всем фронте вновь раздалась артиллерийская канонада. И вновь на врага обрушили огненный град наши бомбардировщики и штурмовики. Заговорила и артиллерия полка. Орудия прямой наводкой били по заранее разведанным дотам, дзотам, «ежам» и частым кольям проволочных заграждений. Казалось, что огромными цепями кто-то жуткий и могучий молотил землю.

Лейтенант Сычев почти в самое ухо прокричал:

- Ротный, фашисты бегут!

Я уже и сам видел, как из окопов начали выскакивать вражеские солдаты. Они размахивали руками, бежали прямо на наш пулемет.

- Стрелять?! - снова закричал Сычев.

- Погоди, Трофим! Я видел такое! От страха мечутся! Сержант Зайцев с группой пулеметчиков метнулись к тучному гитлеровцу, близко подбежавшему к настилу. Вскоре тот, грязный, трясущийся, сидел перед нами и твердил: «Гитлер капут! Гитлер капут!»

Зайцев, вытирая руки о мокрые полы шинели, сказал:

- Ну, что я говорил? Ни дать, ни взять - леший!

Бойцы засмеялись. Пленного отправили в тыл.

Истекали последние минуты перед переносом огня с первого рубежа. Подан сигнал к атаке. Поднявшиеся стрелковые цепи одним стремительным броском достигли подошвы твердого ската высоты и, перемещаясь вплотную к разрывам снарядов, сближались с первой траншеей противника.

С замаскированных танков слетали ветви и камыш. Бронированные машины начали медленно двигаться по настилам, которые мы с таким трудом прокладывали в болоте.

Пехота, пулеметчики и танки упорно продвигались по крутым скатам высот. Фашисты, уцелевшие в блиндажах, оказывали яростное сопротивление. 2-й батальон вел лично комбат капитан Емельянов. Рядом с ним бойцы видели замполита капитана Попкова. Я поддерживал 5-ю роту лейтенанта Козловского со взводом Сычева. Стрелки, прикрытые огнем «Максимов», быстро продвигались вперед, уничтожая фашистов. А когда в боевой порядок батальона вышли танки, возрос темп атаки 98-й танковой бригады.

22 августа наш полк, которым командовал подполковник Александр Иванович Пешков, вел ожесточенный бой на высотах западнее Урсойя, отражая контратаки противника. Среди пулеметчиков роты отличились наводчики Иван Титарен-ко, Петр Павленко, Сергей Беус родом из Одесской области. Они разящим огнем уничтожали цепи вражеской пехоты.

При отражении одной из контратак мы потеряли командира 4-й роты лейтенанта Павла Быкова. Вместе с ним в одном батальоне мне довелось пройти с боями от Кубани, и я особенно тяжело переживал утрату.

В целом наступление развивалось успешно. Гитлеровцы отступали, бросая оружие, технику. Их частые контратаки успеха не имели. Я не помню, чтобы мы где-то отошли с завоеванных позиций.

Пулеметчики еле поспевали за стрелками. Я находился то с одним взводом, то с другим - знал, что присутствие командира морально поддерживает бойцов, они подтягивались, не подавали виду, что им тяжело. Да и сейчас, в мирные дни, если командир чаще бывает среди людей, которых ему доверено обучать и воспитывать, ему легче командовать ими, вести за собой.

Мой ординарец рядовой Иван Говорун видел, как я уставал, и однажды сказал:

- Вам лошадь нужна, командир.

- Такое скажешь. На передовой маячить? - ответил я.

- Нет, капитан. Там, где безопасно, будете ездить.

Я махнул рукой - чепуху, мол, городишь, Иван. Но ординарец куда-то запропал. Появился через час, ведя под уздцы пегого жеребчика. Торжественно объявил:

- Трофейный. Пользуйтесь.

Конь был усталый и потому, наверное, смирный. Я забрался в удобное седло. Иван, покрути в воображаемый ус скомандовал:

- Сотня! Р-р-рысью! Марш!

Мы посмеялись.

Враг вдруг начал обстрел. Снаряды стали рваться рядом. Я хотел проскочить в ближайший овраг, поросший густым кустарником — вслед за бойцами, - и пришпорил жеребца. Но он - ни с места. Ударил коня ладонью по шее, а он как вкопанный. Слышу из оврага голос командира взвода лейтенанта Сычева: «Капитан, бегиру лошади брюхо пробито!" Соскочил на землю? глазам не поверил: под жеребчиком лужа крови. Тут же пристрелил коня— чтоб не мучился, и медленно пошел к оврагу. Думал: ведь осколок мог ударить чуть выше: мне в ногу...

В который раз убедился, что надо быть предельно внимательным, готовым к любым неожиданностям. Рассказал об этом случае в роте. Саша Зайцев подметил: «Видать, в рубашонке родились, товарищ капитан».

Наступали мы стремительно. К 24 августа прошли с боями до 30 километров, освободили много населенных пунктов, уничтожили сотни гитлеровцев. Захватчики прямо-таки толпами сдавались в плен. Растянутыми колоннами тянулись они на сборные пункты. Какой же жалкий вид был у этих арийских вояк! Куда подевалась их спесь! Глядел я на грязных, боязливо настороженных убийц и думал, что никому все-таки не одолеть советского солдата. Сколько всяких охотников было испробовать его силу, прощупать стойкость, с надеждой сломить, да все получали хороший отпор. В ту фронтовую пору я знал: так будет и впредь.

В результате быстрого наступления отдельные группы вражеской пехоты с танками оставались в тылу. Наш батальон к исходу дня 26 августа вклинился вглубь обороны противника и оторвался далеко от боевых порядков полка. Перед нами встала гряда высот. Капитан Емельянов приказал сократить интервал между ротами. Я находился рядом с ним.

- Предполагаю, противник затаился за вы сотами, позиция выгодная, - сказал он не то мне, не то сам себе.

Надо разведать. Я пойду, комбат.

- Погоди, Сагадат.

- Предлагаю свою кандидатуру, - вмешался комсорг батальона лейтенант Ваня Кумов - пламя с огнем, как называли его бойцы.

Емельянов подумал и приказал выслать группу из роты старшего лейтенанта Колесова. Увидев на наших лицах недоумение, а скорее - даже обиду, сказал с упреком:

- Не кукситься, командиры. Комбат пока я.

Мы промолчали.

Уже стемнело, когда группа возвратилась. За высотами неприятель не был обнаружен, там не оказалось ни одного немца.

- Вперед! - скомандовал сразу Емельянов.

Только вышли на холмы, как у нас в тылу и слева завязался огневой бой. Он набирал силу. В темное небо непрерывно взлетали сигнальные ракеты.

Ясно было - мы в достаточно глубоком тылу противника. Что делать? Возвращаться назад или продолжать движение? Связь с полком прервалась.

- Решай, комбат, но учти, что в моей роте всего семь пулеметов, - сказал я.

Емельянов вздохнул:

- А в батальоне лишь сто человек... Решили занять круговую оборону.

Ко мне подошел пулеметчик - рядовой Иван Титаренко. Обычно говоривший спокойно и рассудительно, на этот раз он сказал скороговоркой:

- Копицы тут, на лугу. Много. Хороши копицы.

- Ну, и что?

- Спрятаться в них, сам черт не найдет. Как только пойдет немец сюда, мы его хорошо встретим.

- А сколько копен? - заинтересовался я: предложение солдата показалось дельным.

- Много. Я не считал.

Вместе с Титаренко спустился на луговину. Копен действительно много. Кое-где полусметанные стога сена виднеются. Доложил комбату идею пулеметчика. Тот улыбнулся:

- Быть тебе, Титаренко, маршалом. Голова! - А потом ко мне: — Помнишь, в «Чапаеве» лысый полковник в копну спрятался.

- А там - дед! — в тон комбату сказал я.

- Геройский дед, Сагадат. Принимаем от него эстафету. Айда по копнам!

Довольный Титаренко крякнул:

- Это дело. Послушали-таки солдата.

Стрельба стихла. Наступил несмелый рассвет. В теплом слежавшемся сене клонило ко сну, но никто не позволял себе даже вздремнуть.

В предрассветных сумерках я заметил, как в луговину начала втягиваться колонна. «Может, наши?» Но тут же каким-то шестым чувством определил — фашисты. Они двигались тихо - пешком и на лошадях, которые тянули пушки.

Хоть и насторожены были гитлеровцы, но, конечно же, не предполагали, что после прошедшей ночной схватки тут, в их надежном тылу, затаились в копнах советские солдаты.

Я до хруста в пальцах сжал ручки пулемета, прошептал лежавшему рядом Емельянову:

- Не торопись с сигналом.

- А как сорвется, вспугнет кто?

- Не сорвется. Народ обстрелянный. Поближе подпустим.

Голова колонны уже почти у нашей копны, а ее хвост еще

на склоне холма. Как только он поравнялся с первыми, дальними копнами, где залегли стрелки, Емельянов выпустил красную ракету прямо в колонну.

Одновременно ударили все станковые пулеметы, затрещали автоматы, винтовки. Ухнули первые гранаты. Фашисты были ошеломлены настолько, что мало кто из них смог открыть прицельный огонь. Они, не видя перед собой противника, метались в панике, падая под пулями, в ужасе прятались за повозки, за убитых лошадей. Емельянов закричал:

- В атаку! Вперед! Ура-а-а!

Из копен выскочили пехотинцы и с громогласным «ура» с разных сторон устремились на обезумевших гитлеровцев. Те поднимали руки, падали на колени и орали:

- Гитлер капут! Гитлер капут!

Их сразу же оттесняли к стогу, чтобы оставить без оружия.

Сотни пленных, десятки орудий, минометов, тонны боеприпасов, продовольствия — таковы были итоги скоротечного боя.

Бесспорно, если бы оккупанты знали, что их атаковал сильно поредевший батальон с несколькими пулеметами, они бы оказали организованное сопротивление, и нам пришлось бы нелегко. Но все решила внезапность. Пленные заявляли: «На нас напали привидения!» Бойцы смеялись от души. Саша Зайцев, поведя бровью, хвастался:

- Не зря Титаренко дружит со мной. Это от меня передалась ему идея в копенках схорониться...

Титаренко, довольный, улыбался до ушей. А Зайцеву лучше не перечить: попадешь под острое словцо и радость уже не та будет. Саша найдет уязвимое местечко.

Только всех пленных собрали у большого стога, как на лугу начали рваться снаряды. Гитлеровцы загалдели, заози-рались по сторонам. Комбат дал красную ракету, но снаряды ложились все ближе. Несколько наших бойцов ранило. Емельянов вновь посигналил ракетой. Солдаты подняли над головой автоматы. Кто-то взобрался на стог, начал кричать: «Свои! Свои!» И тут наши радисты установили связь.

Стрельба прекратилась. Вели ее артиллеристы, поддерживавшие наши батальоны.

А вскоре к долине вышли стрелки майора Тушева и капитана Бойцова. Радостной была встреча.

- Кто же тут кого пленил? - удивлялись наши боевые товарищи. Ведь гитлеровцев было намного больше вас.

Командир полка подполковник Пешков коршуном налетел на Емельянова:

- Почему самовольно оторвались? Жить надоело? Комбат вытянулся в струнку, опустил веселые глаза.

- А вы куда смотрели, с Кубани ведь в боях! - это мне. Я хотел сказать, что виноват не меньше комбата, но тоже промолчал. Иногда молчание, действительно, золото. Пешков, порывистый, с сердитым лицом, потребовал:

- Доложите о потерях.

Емельянов сказал вяло:

- Несколько раненых.

- Как бой развивался?

- Засели в копнах. Ударили разом.

Я назвал трофеи. Командир полка подозрительно прищурил глаз:

- Не заливаешь, Сагадат? Комбат заступился за меня:

- Все перед вами, товарищ комполка, — он показал на пленных, сидевших у стога, на орудия, минометы...

Александр Иванович не сдержался, улыбнулся. Затем обнял Емельянова, поцеловал. Подошел ко мне, обнял, поцеловал.

Растроганный тем, что мы не потеряли ни одного человека, удивленный трофеями, командир полка сказал:

- Благодарю за инициативу. Так их, выродков, бить и дальше.

Об этом сразу же узнали все бойцы батальона. Растрезвонил обычно молчаливый бывший мой ординарец Иван Говорун. Он стал старшиной роты и был при нашем разговоре.

Пешков поблагодарил всех солдат, в том числе особо отличившихся - пулеметчиков Титаренко, Величко, Беуса, Михайленко.

Добрых слов заслужили все расчеты «Максимов».

* * *

В жаркие августовские дни мы не знали отдыха - даже ночами. Наступали непрерывно, держа направление на город Бендеры, который фашисты превратили в неприступный бастион. Они дрались за каждый населенный пункт, пытаясь задержать нас, чтобы выиграть время для подтягивания резервов, перегруппировки сил.

Ожесточенный бой разгорелся за высотки, покрытые запыленным виноградником, западнее села Урсойя, куда вышел наш полк.

Крупные силы гитлеровцев контратаковали 2-й батальон. Как назло, танки приданной роты застряли в овраге. Мы лишились мощной огневой поддержки. Капитан Емельянов доложил об этом командиру полка, попросил, чтоб артиллеристы накрыли огнем контратакующих. Подполковник Пешков упрекнул Емельянова, но помощь пообещал. Комбат повеселел, сказал мне:

- На твоих орлов надеюсь, Сагадат.

- Слышишь, бьют «Максимы», — сказал я и побежал во взвод лейтенанта Сычева, сменил его за пулеметом, учтя, что лейтенант далеко бросал гранаты. Я отдал ему две своих, сказал:

- Разумно расходуй.

Плотные серые цепи гитлеровцев прорвались сквозь огневой заслон, поставленный артиллеристами, и приближались к цепям стрелков, еще не успевших окопаться. Я открыл огонь и увидел, как фашисты начали падать. Вскоре они откатились в лощину.

Одна контратака сменяла другую. Дымом и пылью заволокло виноградники, сады, небо. От разрывов стонала пересохшая земля.

Фашисты появлялись перед нами, как из преисподней. И всякий раз они, бросая убитых и раненых, отползали в спасительную непростреливаемую зону, поджидая поддержки.

Когда наши танки, наконец, выбрались из оврага и выскочили в тыл контратакующим, мы рванулись вперед. Враг побежал.

Пройдут десятилетия, и командир нашей 301-й стрелковой Донецкой ордена Суворова 2-й степени дивизии генерал-майор В.С.Антонов в своей книге «Путь к Берлину» напишет об этом бое: «...при отражении контратак отличились пулеметчики пулеметной роты капитана Сагадата Нурмагам-бетова: Величко, Новиков, Михайленко, Пастухов, Яковенко, Саламатин, Беус. Они шквалом огня клали на землю цепи вражеской пехоты, уничтожили около 200 немецких захватчиков... После полудня немцы шесть раз переходили в контратаку. Последняя контратака длилась с 19.00 до 20.30. Все атаки были отбиты».

Мне особо запомнился бросок нашего батальона десантом на танках к селу Григорень, а затем к Кашкалии. Как всегда у пулеметчиков оказалось немало сложностей - надо было втаскивать на танк «Максим», а потом удерживать его. Но мои подчиненные проявляли сноровку, выносливость и всегда находились вместе со стрелками.

В последние дни, насыщенные жестокими боями, до нас дошла радостная весть. 23 августа нам зачитали приказ Главнокомандующего, в котором объявлялась благодарность войскам 3-го Украинского фронта.

24 августа сомкнулось кольцо вокруг кишиневской группировки противника. Войска 5-й Ударной армии штурмом овладели столицей советской Молдавии Кишиневом.

Два раза салютовала Москва войскам 2-го и 3-го Украинских фронтов.

В этот день мы узнали, что вооруженные отряды, руководимые коммунистической партией Румынии, свергли фашистское правительство Антонеску, арестовали его главарей и начали разоружать войска фашистской Германии. Румыния перестала быть ее союзником.

Ночью 26 августа батальон Емельянова атаковал гитлеровцев в селе Апбина, и на рассвете они выбросили белые флаги. Поднимавшееся над запыленными, побитыми осколками и пулями виноградниками, садами веселое солнце осветило длинные колонны машин, орудия, повозки, брошенные фашистами. Повсюду валялись трупы оккупантов в зеленых френчах.

После тяжелого ночного боя наступило затишье. Мы получили приказ дальше Албины не продвигаться.

Я собрал роту в роще. Расположившись в тени деревьев, пулеметчики делились впечатлениями о прошедшей ночи.

Неожиданно к роще подошла группа молдаван. Они расселись рядом с солдатами, начали угощать их вином, яблоками, грушамир виноградом. Мы, офицеры роты, находились тут же, и солдаты не решались пить вино. Я разрешил выпить понемножку, как говорится, для настроения. Все повеселели. Сержант Саша Зайцев попросил гостей спеть, но они лишь смеялись, говорили: «Без музыки не поем». Тогда старшина Иван Говорун принес баян. Сначала запели «Катюшу», потом "На позицию девушка". И о тачанке спели. А когда Саша Зайцев начал на примятой траве выбивать чечетку, в пляс пустились многие другие бойцы, молдаванки.

Смотрел я на боевых товарищей, на упоенных счастьем свободы молдаван, и сердце заливала теплая волна. Война оторвала солдат от родных очагов, принесла им много страданий и горя, ожесточила их сердца; Но не очерствели они и готовы одарить теплом и лаской всякого слабого, беззащитного, разделить радость с тем, кто придет к ним с добром.

Угомонилась рота лишь поздним вечером. Заночевали мы в роще, под ясными звездами. Спали крепко, будто решили отоспаться за прошлые бессонные ночи.

Утром вызвал комбат Емельянов. Подтянутый, даже щеголеватый, он внимательно оглядел меня. Я сказал с напускным восторгом:

Небось, всю ночь лоск наводил, комбат?

- Как в воду глядел, товарищ ротный. Будет строевой смотр. Готовь людей и оружие.

По правде сказать, я не понял - что к чему. За высотами пушки бухают, а тут - смотр. Для чего? Войне конец или парад будет?

Но приказ есть приказ.

Собрал под развесистым дубом старшину Говоруна и командиров взводов лейтенантов Сычева, Стукаленко.

Они удивились не меньше моего, когда я начал перечислять:

- Подстричь людей. Обмундирование постирать. Сапоги начистить до блеска. Всем выкупаться, и сменить белье.

Взводные растерянно переглядывались, а Иван Говорун, наш заботливый старшина, поднял руку, заверил:

- Все будет исполнено.

На старшинской повозке нашлось буквально все необходимое для того, чтобы привести людей в надлежащий вид.

Расторопный рядовой Рапопорт оказался заправским парикмахером. Он ловко орудовал ножницами и гребешком. Сержант Вакарев в сапожники определился. Саша Зайцев давал консультации по штопке обмундирования, покрикивал на тех, кто неловко держал иголку:

- Элегантнее руку ставь, это же игла, а не штык! Солдаты добродушно посмеивались.

К обеду пулеметчиков было не узнать. Выглядели они молодцевато. Все чистенькие, опрятные. Саша Зайцев доложил мне:

- Товарищ капитан, пулеметная рота помолодела на три года.

- Почему же именно на три? - спросил я Сашу. Он, не моргнув глазом, отчеканил:

- Потому что в роте три взвода. А мои исследования показали; первый взвод помолодел на полтора года, второй — на год и третий - на полгода.

- Ну, а отчего же первый взвод в лидерах?

 - Потому что мой расчет в нем.

Окружавшие нас солдаты рассмеялись. С хорошим настроением рота направилась на строевой смотр.

Бесхитростен, кажется, этот ритуал. Но он по-своему волнующ, рождает ни с чем не сравнимое чувство солдатского локтя, гордость за принадлежность к своему воинскому коллективу. Командир полка подполковник Пешков лично осматривал все подразделения. Моей ротой он остался доволен. Замполит майор Гужов подбодрил нас: «Молодцы, пулеметчики!» И мы со светлым чувством прошли под звуки труб полкового оркестра перед Боевым знаменем.

После строевого смотра состоялся митинг. На нем выступили герои боев за освобождение Молдавии. От нашего батальона слово было предоставлено отважному комбату капитану Емельянову и храброму пулеметчику моей роты рядовому Беусу.

На другой день по тревоге - марш. 14 куда? В обратном направлении, туда, где воевали раньше, к Днестру. А через несколько дней вышли в район станции Веселый Кут Одесской области.

Вспоминали, как в апреле освобождали города и села Украины, как тогда встречали нас люди со слезами радости. Теперь здесь шла мирная жизнь, залечивались тяжкие раны войны.

В Веселом Куте начали готовиться к погрузке. Все спрашивали друг у друга: куда поедем? Но вразумительного ответа никто дать не мог.

В начале сентября двинулись эшелоном в путь. Остановок почти не делали. Миновали Фастов, Житомир, Коростынь, Сарны, Ковель. Лишь через пять суток, 13 сентября 1944 года выгрузились на станции Глобы, восточнее города Ковель. Сразу же начали строить в лесу добротные бараки. Работы шли круглые сутки.

В эти дни к нам поступало пополнение и оружие. Укомплектовались почти до полного штата.

В роте царило хорошее настроение. Много радости было, когда нас послали на помощь местным жителям убирать урожай. Каждый из нас как бы вернулся к мирной жизни. И вновь перед глазами встали мое далекое Трудовое, наш колхоз, полеводческая бригада, неутомимый тракторист Пашка Егоров...

Колхозники благодарили солдат, приглашали после победы в гости, а кто и на постоянное жительство.

В начале октября поступила команда готовиться к смотру. Мы быстро привели себя в порядок.

И вот наш 1052-й стрелковый полк был построен. К нам приехал генерал, которого многие из нас не знали. Смотр длился до обеда. По-моему, генерал остался доволен.

После смотра почти месяц шла напряженная боевая подготовка. В основном были только учения: взводные, ротные, батальонные, полковые. Со всеми категориями командиров проводились методические занятия. Это было очень полезно, поскольку многие офицеры, прибывшие к нам на пополнение, еще не участвовали в боях.

Новички получали на учениях хорошую закалку, подразделения постепенно и надежно сколачивались.

Нам объявили, что в ближайшее время дивизия должна вступить на территорию Польши. Мы шли туда как освободители, чтобы добивать врага, протянуть руку помощи братскому польскому народу, который находился под фашистским игом с сентября 1939 года.

Среди личного состава была развернута большая разъяснительная работа. Особый упор делался на правила поведения наших войск за рубежом. Каждый боец должен был не забывать ни на минуту, что вступал на территорию другой страны как представитель первого в мире государства рабочих и крестьян. Личный состав воспитывался в духе гуманного отношения к народам освобождаемых стран, уважения к их культурным ценностям.

20 октября полк двинулся к реке Висле. Марш был продолжительным. Мы преодолели 350 километров по бездорожью и тяжелому песчаному грунту. 29-30 октября сосредоточились в районе населенного пункта Шинкашизна.

Поляки с большой симпатией относились к нам. Даже те, кто был запуган вражеской пропагандой, вскоре поняли, что советские солдаты верные и настоящие друзья польского народа.

Началась боевая учеба. Непрерывно проходили интенсивные занятия, учения.

Торжественно отметили 27-ю годовщину Октябрьской Революции. 6 ноября бойцы и командиры с огромным вниманием слушали доклад Председателя Государственного Комитета Обороны И.В.Сталина. В нем была высказана высокая оценка великим победам Советской Армии за прошлый год. Каждый из нас был счастлив, что внес свой посильный вклад в эти победы. Наша Родина полностью очищена от фашистской мрази. И это было главной наградой за наши страдания.

Нам теперь предстояло довершить разгром немецко-фашистской армии, добить ненавистного врага в его собственном логове — Берлине.

С мыслью об этом мы усердно готовились к предстоящим боям.