Страница - 8

В 301-Ю СТРЕЛКОВУЮ

В середине июля нас отвели во второй эшелон. Ночью мы заняли оборону юго-западнее станицы Анастасиевской. Местные жители окружили воинов заботой и вниманием: приглашали в разбитые хаты и делились последним куском хлеба, помогали рыть окопы, женщины стирали белье красноармейцам, штопали форму.

Командир батальона подполковник Кондратюк проверил, как мои расчеты оборудовали огневые позиции. Остался доволен. Он теперь относился ко мне внимательнее, не отменял мои решения, не изучив их. Но настороженность к нему у меня не проходила. В одном из боев из-за его нераспорядительности расчеты пулеметов запоздали с поддержкой пехоты. После этого на душе остался неприятный осадок. Мне почему-то казалось, что в более сложной обстановке комбат может растеряться.

- Почему нас в оборону, товарищ подполковник? - спросил я.

- Затем и пришел, чтобы объяснить, - ответил Кондратюк. Он собрал офицеров батальона и объявил, что согласно директиве командующего Северо-Кавказским фронтом из нашей и 34-й отдельных бригад формируется 301-я стрелковая дивизия. Времени - в обрез.

- Значит, наступление? - спросил я. Кондратюк насупил брови, ответил неопределенно:

- Поживем, увидим.

Офицеры забеспокоились: неужели придется расставаться? Комбат успокоил:

- Взводные и ротные командиры останутся со своим личным составом.

Кондратюк вдруг погрустнел, как-то непривычно для нас по-доброму оглядел каждого и сказал:

А я должен распроститься с вами, ребята. Фронтовая судьба уводит к новому месту службы. Не поминайте лихом. Доживите все до светлого дня победы!

Мы обнялись на прощанье. Хоть и не питал я симпатии у комбату, но расставаться было нелегко.

В эти же дни я потерял связь со своим земляком лейтенантом Султановым, который командовал стрелковым взводом. Видимо, его все-таки перевели куда-то.

В бригаду все чаще приходили незнакомые офицеры. Они интересовались укомплектованностью подразделений, изучали личный состав. Не скрывали, что выясняют соответствие подготовки офицеров занимаемым должностям. Нам, командирам взводов, беспокоиться было нечего - ниже должностей нет. Кое-кто шутил: меньше взвода не дадут, дальше Кушки не пошлют. Я улыбался и вспоминал знойную Кушку. Не думал, не гадал я тогда, что после войны стану генералом и буду часто бывать в Кушкинском гарнизоне, передавать офицерам свой фронтовой опыт.

301-я стрелковая дивизия входила в 9-й стрелковый корпус. Ее боевую основу составили 1050-й, 1,052-й, 1054-й стрелковые полки, 823-й артиллерийский полк, 337-й отдельный истребительно-противотанковый дивизион. Командиром дивизии был назначен полковник Владимир Семенович Антонов. До этого он командовал 34-й стрелковой бригадой. Ему было 34 года. В 1940 году закончил Военную академию имени М.В.Фрунзе. На фронте был с первого дня войны. Человек исключительно требовательный, справедливый, смелый и грамотный. Таким я запомнил Владимира Семеновича, находясь в его подчинении в течение двух фронтовых лет.

Душой личного состава дивизии с первого дня формирования стал начальник политотдела подполковник Александр Семенович Кошкин. Высокий, широкоплечий, чуть сутуловатый, с большими огрубелыми руками, он мало походил на военного человека. На фронте был с первого дня войны. В прошлом Кошкин - комсомольский и партийный работник. Был секретарем комитета комсомола Московской губернии, избирался делегатом ряда съездов ВЛКСМ, встречался с Владимиром Ильичем Лениным, окончил Коммунистический университет имени Я.М.Свердлова. У него был огромный жизненный опыт. В 1919 году стал коммунистом. Авторитет начальника политотдела среди личного состава был непререкаем.

Начальником штаба дивизии стал начальник штаба нашей стрелковой бригады подполковник Михаил Иванович Сафонов. Этого исключительно обаятельного человека любили и офицеры, и бойцы, его мы часто видели в окопах на передовой. Всегда он давал, особенно нам, молодым, отцовские советы. А как это важно - получить от старшего начальника разумные советы, научиться у него, подражать его действиям. И совсем по-иному чувствуешь себя при начальнике, который груб, унижает достоинство. Такого все избегают, и в целом страдает дело.

1052-м стрелковым полком, основу которого составила наша бригада и в котором мне довелось воевать до конца войны, командовал бывший заместитель командира нашей бригады подполковник Александр Прокофьевич Епанешников. Человек волевой, требовательный, уравновешенный. Он обладал большим боевым опытом, прошел с боями от предгорий Кавказа до Таманского полуострова. Александр Прокофьевич был розовощек, широкоплеч, почти двухметрового роста, напоминал сказочного богатыря. Мы, пулеметчики, любовно называли его Ильей Муромцем.

Заместителем командира полка по политической части стал майор Иван Яковлевич Гужов. Он сразу же сплотил вокруг себя офицеров, постоянно интересовался настроением людей. Побеседовал Иван Яковлевич и со мной. Прощаясь, просил обращаться к нему с любыми вопросами и, пожав крепко руку, сказал:

- Ты, Сагадат, уже крещен боем. Поддерживай новичков. Нам надо беречь людей пуще всего. Каждого человека надо беречь.

Во вновь сформированной дивизии царило приподнятое настроение.

Летом 1943 года наша армия одержала внушительные победы. После разгрома крупных группировок врага под Сталинградом и на Кавказе она нанесла гитлеровской армии новое поражение - на этот раз на Орловско-Курской дуге. Советская Армия прочно закрепила за собой стратегическую инициативу, поставив фашистскую Германию перед неминуемой катастрофой. Ставка Верховного Главнокомандования приняла решение о переходе советских войск к общему наступлению на огромном фронте с целью разгрома вражеских групп армий «Центр» и «Юг», освобождения лево-бережной Украины и выхода на Днепр.

Мы рвались в бой. Два месяца, отведенные на формирование, пролетели незаметно. Было много учений, бесед, всяких перестановок. И вот в ночь на 20 августа 1943 года мы сдали обороняемый участок другим частям, быстро погрузились на станции Славянская (сейчас город) в вагоны и тронулись в путь. Эшелоны мчали нас на север.

«Прощай, Кубань! Что нас ждет впереди?»

Стучат на стыках стальных рельсов колеса, протяжно и тревожно звучат гудки паровоза. Едем, в основном, ночами. За первые сутки отоспались. А потом изучали оружие, наставления, положения уставов. Особое внимание уделяли новичкам, не нюхавшим пороху.

Однажды в нашу теплушку пришел новый командир батальона капитан Иван Голосной, бывший луганский шахтер. По характеру - прямая противоположность Кондратюку. Сдержанный, тверд в решениях. В боях на Кубани проявил командирскую сметку и личное мужество. Однажды во время ночной атаки, когда под сильным артиллерийским обстрелом пехотинцы залегли, Голосной выдвинулся в цепь и поднял бойцов в атаку. Он умело командовал специальным отрядом в плавнях. Таких отрядов было пять. В боях за Темрюк они отвлекли на себя усилия более трех немецких дивизий) помешав тем самым врагу нанести контрудары по нашим войскам на Кубани и у Новороссийска.

Голосной был приятным собеседником, говорил тихо. Запомнились его симпатичное открытое лицо и пытливый, изучающий взгляд.

Войдя, он спросил нас:

- Как настроение?

- Гадаем, куда едем, - ответил я за всех. — Есть думка, что к Курску прибудем.

Голорной усмехнулся, сказал:

-Откуда «думка»-то у казаха? Я улыбнулся, ответил:

- У нас в селе много украинцев живет.

Голосной посерьезнел, произнес задумчиво:

Это хорошо, очень хорошо, - потом добавил. — А?на ваш вопрос отвечу так: куда надо, туда и приедем. Готовьтесь к тяжелым боям.

Может, комбат и знал конечный пункт нашей переброски, но промолчал. Таков закон войны, закон бдительности.

Во время марша бойцы и командиры ближе узнавали друг друга, рассказывали о своей довоенной жизни, делились самым заветным. Я крепко сдружился с командиром первого взвода лейтенантом Николаем Мендзеловским. Он был старше меня, воевал с 1941 года и слыл отчаянной храбрости человеком. Николай был красив. Наверное, не одна дивчина заглядывалась на его черные брови и карие очи. Бывало, соберет вокруг себя солдат, проведет ладонью по русым волосам и чистым, сильным голосом заведет свою любимую песню:

Мисяц на нэби, зироньки сяють,

Тыхо по морю човэн плыве.

Бойцы подхватывали нежный, плавный напев:

В човни дивчина писню спивае,

А козак чуе - сэрдэнько мрэ.

Подтягивал и я знакомый мотив. Мендзеловский удивлялся:

- Сагадат, откуда ты эту песню знаешь?

И я рассказывал ему о своих земляках, о родном Трудовом, о сенокосной поре, о том, как мы любили петь прекрасные украинские песни...

Николай закрывал глаза и слушал очень внимательно. А потом, вздыхая, говорил:

- Да, сынов Украины по всей стране много. Везде они ладят с людьми. Но я бы со своей Винничиной расстаться не смог. Не смог бы.

С какой любовью рассказывал он о своем селе Горяевке, о маме, которую звал ласково - нэнькой, о жене, о сынишке. Часто спрашивал сам себя: «Живы ли? Дождутся ли?» Мечтал, чтобы полк мимо села проходил, когда будем гнать фашистов на запад. Хотел одного: забежать на минутку в хату, обнять родных и снова - в бой!

Приглашал меня в гости. Обещал показать, как из свеклы сахар делают, каким-то особым чаем напоить, какого даже их королевские величества не пивали. Я, признаться, в ту пору не знал, что целые заводы из свеклы сахар вырабатывают, и слушал с интересом рассказы Николая о красных обозах с первым урожаем свеклы, о лучших свекловодах района.

После войны побывал на Винничине. Убедился, какой это прекрасный певучий край. Помог матери отважного командира, павшего смертью храбрых в одном из боев, оформить документы на получение пенсии.

Ныне нам, фронтовикам, особенно понятно, почему советские люди так ненавидят войну. Много горя и страданий принесла она в каждую семью. И самое тяжкое из всех испытаний - потеря родных и близких. До сих пор не зажили у меня невидимые раны на сердце от невосполнимых утрат, без которых не обходился ни один бой. И не заживут никогда!