Страница - 21

Тут женщина решительно стала доискиваться, куда жених спрятал свою жениховскую одежду. Выступил вперед Жумагул:

- Сколько я ни говорил ему, он все не слушался. Давайте, как следует проучите его, девушки! А наряд его лежит у меня в корджу-не.

Он отвязал от луки седла и снял с коня свою переметную суму и передал женщинам.

А в это время мальчишки, прибежавшие вместе с женщинами, устроили барымту, угон лошадей Они взобрались по двое, по трое на скакунов приезжих джигитов и, нещадно нахлестывая их, погнали прочь, в сторону аула. Абай приехал на замечательном белогривом золотистом иноходце. Теперь было ясно, что, следуя ритуальному правилу: «на коне жениха надо золу вывозить» - белогривому скакуну изрядно достанется. Окружив его, мальчишки звонкими голосами закричали:

- Ей! Да это же иноходец!

-Ойбай, красивый какой!

Трое мальчишек, один за другим, вскарабкались на него и, держась друг за друга, в три руки стали настегивать белогривого и умчались на нем в темноту.

До аула Алшинбая женщины и Абай со свитой добирались пешком.

Юрта, отведенная жениху, выделялась своей особенной, нарядной белизной. Внутри убранства было не так уж много: несколько сундуков, ковры, кое-что еще. Обставили дом жениха так преднамеренно: чтобы больше было места для совершения предстоящего обряда. Однако кереге - стенной деревянной решетки - видно не было под сплошными навешенными шелковыми коврами. Их яркая роспись, замысловатые узоры орнамента красного и зеленого цвета придавали всему свободному пространству юрты вид нарядный и веселый. От самого порога до тора разостланы шерстяные ковры и войлочные кошмы с крупными узорами. Поверх ковров были настелены несколько слоев стеганых одеял-корпе, всюду разбросаны расшитые пестрые подушки.

Справа от входа стояла кровать с узорчатыми костяными накладками, выгороженная кружевным занавесом зеленовато-розового цвета. Взбитая перина высоко поднимала пышную постель, застеленную яркими атласными одеялами, изголовье кровати занимала огромная белоснежная подушка. Занавеска над постелью была поднята.

Абай занял место перед кроватью, с обеих сторон сели девушки, будущая родня. Ербол, Жумагул и остальные джигиты-дружки также были рассажены между девушками

Едва успели разместиться, как в юрту вбежали три молодые ке-лин и с паническим ужасом закричали:

-Занавески! Ойба-ай! Занавески-то опустите!

Сидевшая рядом с Абаем девушка вскочила с места, потянулась и дернула за края двухцветный полог, собранный и раздвинутый по сторонам. Шелковый занавес с шелестом упал и отгородил жениха.

Дверь распахнулась, в юрту вошли три важные байбише, стали в ряд. В середине была тучная, вся округлая, смуглолицая женщина, старшая теща, ене Абая, главная жена Алшинбая. Рядом с нею были настоящая ене, мать его невесты Дильды. Они держали в руках блюда со сластями - шашу.

- Ну, почтенные матери, давайте выкуп. Где выкуп? Иначе не увидите вашего сына! - закричали молодухи и встали возле занавеса, держа его за край.

- Выкуп будет! - сказала байбише и прихватила пригоршню сластей с блюда - Только покажите нам лица наших детей!

Занавес раздвинулся, и успевшие приготовиться, Абай с дружками предстали перед женщинами в приветственном поклоне. Абай стоял, склонив голову, не поднимая глаз.

- Да будет жизнь твоя долголетней! Да пошлет Всевышний тебе счастливые дни, свет мой ясный! - С этими словами байбише стала разбрасывать с блюда шашу: сушеный урюк, изюм, конфеты. Толкаясь, хохоча, девушки и молодки бросились подбирать сласти.

- Пусть будет счастливой твоя новая жизнь, которую ты начинаешь! Долгих лет радости и веселья тебе, родной мой Абай! - так приветствовала его подлинная теща, мать Дильды. Подошла, обняла его, расцеловала в обе щеки. Абай стоял перед нею молча, смиренно опустив глаза. Впрочем, в таких случаях зятьям и должно вести себя скромно, немногословно. Им необязательно отвечать, что-то говорить.

Но все равно, Абаю в этот вечер было тяжко и неуютно. Даже нахлобученный на самые глаза тымак, под которым было жарко и пот стекал по лбу на лицо - причинял мучительное неудобство, раздражал его, и он чувствовал себя окончательно несчастным.

А тут еще со всех сторон на него откровенно, без стеснения, с диким любопытством пялились зрители, засунувшие головы в дверной проем, одну над другой. И все обменивались между собой мнениями:

- Ну и как? Красивый женишок?

- Под пару ли будет нашей дочери?

- Выглядит вроде бы ничего. А тебе как?

- Да красив, вроде.

Абай не в силах был поднять голову. То, что его вырядили, как девушку на выданье, надели на него ярко-красный чапан и выставили на всеобщее обозрение, совершенно убивало Абая. Порой он даже забывал, почему здесь, ему казалось, что за какие-то провинности выставлен на посмешище, и люди тычут в него пальцем, восклицая: «Смотрите! Это ведь Абай! Он и есть, тот самый!»

И, наверное, под его настроение, - в доме жениха молодым гостям было совсем невесело. Даже посидев в чайном кругу, они не особенно разговорились друг с другом общее настроение не поднялось. Жумагул, Ербол и остальные дружки жениха, которым веселья и остроумия обычно было не занимать, теперь сидели с постными лицами и лишь вежливо переговаривались с девушками, окружавшими их.

Но и тут наблюдательный Абай заметил что-то необычное в этих чужедальних девушках. У нескольких он увидел необычайно белые лица и щеки ярко-макового цвета. По молодой неопытности он еще не знал, что девушки в этих краях, особенно в роду Бошан, чьи аулы близко подходят к городу, пользуются пудрой и накладывают на лицо румяна.

После чаепития в дом жениха пришли старшие джигиты из свадебного каравана-Такежан, Мырзахан и остальные. Они привели с собой певцов-сэре и молодых джигитов этого аула. Сразу стало шумно, непринужденно, пошли веселые разговоры, раздались смех и шутки.

Жениха окружили девушки и молодухи-келин. Но не было среди них той главной, ради которой совершался весь этот праздник веселья и радости, - невеста Дильда пока не появлялась.

Приезд Абая в аул невесты можно было назвать по-разному. Это и урын келу, «тайный приезд», хотя тайны никакой не было, а были со стороны жениха многие подарки родственникам и родственницам невесты. А то называлось - кол устасу, то есть «рукопожатие» - церемония первого показа, первой встречи жениха с невестой. Тут уж приходилось жениху набраться терпения: невесту так просто ему не покажут.

Прежде всего, родители с обеих сторон должны устроить той в честь первой встречи жениха и невесты. Той - дело многотрудное. Требует тщательной подготовки безо всякой спешки, о затратах говорить излишне. Надо думать только о том, чтоб все были довольны. Лишь после хорошего тоя можно провести и кол устасу-вечер «рукопожатия» молодых.

По всем этим причинам Абай не мог увидеть в лицо Дильду не только в первый вечер по приезде, но и в последующие два дня.

На второй день только друг Ербол ходил познакомиться и смог увидеть Дильду. Вернулся он весьма довольный, ему Дильда понравилась, и он хотел порадовать Абая тем, что начал рассказывать, как выглядела красивая невеста Однако Абай быстро прервал его и заговорил о чем-то другом

Ожидаемый с общим нетерпением той разразился на третий день, в полдень А с утра юрту жениха, где сидели Абай и его друзья, посетило бесчисленное множество местных девушек, молодух-келин, и не совсем молодых, но очень задорных и развеселых женге. Толпами прошли через жениховский дом почтенные байбише. Встречавшие гостей Жумагул и Ербол утро провели в согнутом состоянии, не успевая выпрямиться после учтивых поклонов. Они и Абаю не давали засиживаться, то и дело встряхивали его, заставляя подняться на ноги:

- Эй, ну-ка вставай!

- Они у самого порога!

- Ойбай, ты только посмотри, сколько их!

Абай покорно и терпеливо сгибался в уважительном поклоне.

Дом жениха в эти дни наполнился весельем, песнями, звонким молодым смехом. Почтенные байбише то и дело приносили и разбрасывали сласти - шашу. Кумыс и чай подавался в любое время, дас-тархан не сворачивался.

И вот, ближе к полудню третьего дня празднеств, когда молодежь завершала мясную трапезу, снаружи донеслись возбужденные голоса:

-Той! Той начинается!

- На коней! Скорее на коней!

Абай и все находившиеся вместе с ним джигиты выбежали из юрты. Их лошади, уже под седлами, стояли у коновязи. Жениху дозволено было смотреть на всеобщее пиршество, игрища и веселье, находясь в седле, вместе с джигитами своей свиты. Женская пестрая и шумливая толпа осталась кипеть возле юрт, Абай и его джигиты - пятнадцать всадников - обособились и проехали стороной к полю праздничных игрищ.

Взрослые группы сватов, со стороны жениха, уже выбрались, оказывается, за аул и, столпившись в разных местах просторной долины, уже готовы были любоваться праздничным зрелищем.

Торжества и празднество Алшинбай задумал провести с размахом, чтобы они поразили всех и запомнились надолго. Приглашено было столько гостей, что одни только их верховые лошади составили огромный табун. Выезжая на поле, гости на лошадях смотрелись как лава неисчислимой конницы Поставленные в два ряда юрты для гостей - около шести десятков - образовали посреди ярко-зеленой равнины целый аульный поселок Но юрты эти были только помещениями для пиров, - мясс готовилось на краю аула, из которого только что выехали Абай и его молодежная свита. Между гостевыми юртами и кухонными шатрами сновали туда и сюда подавальщики верхом на лошадях. Их было около двадцати человек - молодцов с одинаковыми белыми повязками на головах.

Под ними у всех были прекрасные иноходцы с ровным бегом, которые своим плавным ходом напоминали плывущие лодки. Все двадцать мясодаров скакали от аула к гостевым юртам, зажимая в зубах поводья, а в раскинутых над плечами руках держали по большому блюду с мясом или деревянные чаши с горячим бульоном. Вслед за каждым из молодых разносчиков скакал какой-нибудь пожилой джигит и подстегивал камчой лошадь подавальщика, чтобы та птицей домчалась до гостевого поселка. Не пролив ни капли бульона, подлетали туда на иноходцах джигиты. Выстроившись в ряд перед юртами, ждали их аксакалы и карасакалы, они быстро принимали блюда и чаши и передавали дальше разносчикам, которые уносили их в распахнутые двери юрт.

Таким образом, не успевая остыть, мясо прямо из кипящих казанов быстро переходило из рук в руки и попадало на гостевой дастар-хан.

Мяса поедалось гостями очень много. Не раз и не два скакали по своему пути мясодары между кухонными юртами и гостевыми. Пир начинался, когда Абай еще сидел в юрте, и продолжался, пока он со своими джигитами выехал из аула и разъезжал по долине, где должны были состояться игры и состязания. Гости встали из-за дастарха-на и сели на коней, чтобы полюбоваться на праздник, только после того, как съели горы мяса и опустошили огромное количество кожаных саба с кумысом

Игры и состязания: конные скачки, «кокпар» или козлодрание, борьба на поясах, джигитовка - происходили в тот же день. Игры завершились с заходом солнца. Возвращаясь с праздника в аул, старики от души расхваливали:

- Вот это той! Всем тоям той!

- Калым Кунанбай выдал мощный, но и Алшинбай перед ним не сплоховал! Проявил невиданную щедрость!

Вечером юрта жениха была переполнена народом. Должна была состояться первая встреча молодых. Собралась вся родня со стороны жениха, во главе с Улжан и Изгутты, и близкие родственники невесты во главе с Алшинбаем. Жених и его свита были отгорожены занавесом. Непринужденно держались и чувствовали себя свободно только самые старшие, а молодежь, отделенная занавесом, сидела там и разговаривала шепотом, смеялась тихо, в ладошку, да и то позволяли себе это лишь нарумяненные местные девушки, смелые в своем ауле.

Но вот у входа началось какое-то оживление. Две молодые женге, бдительно наблюдавшие у дверей, вдруг встали и откинули в стороны входные занавеси. В юрту бесшумно и как-то очень быстро прошли несколько девушек.

Среди них и была Дильда. С наброшенным на голову красным чапаном невесты. Лицо было скрыто. Абай и его друзья увидели только ее стройную, тонкую фигуру. Быстро и легко нагнувшись, она сняла верхнюю обувь. Невеста оказалась довольно высокой, худощавой, но гибкой и сильной на вид.

Ее место было подле Абая; не сняв с головы наброшенного красного чапана, она быстрыми шагами прошла по ковру и опустилась рядом с ним. Села чуть боком к нему. Абай хотел произнести салем, но она даже не взглянула в его сторону, и он промолчал.

Подали мясо, сидевшие на почетном месте взрослые и молодежь за занавесом - все приступили к трапезе. Ни жених, ни невеста не притронулись кеде.

После угощения мулла, которого Абай не мог видеть, сидя за занавеской, принялся за чтение молитвы. За молитвой последовал обряд кругового распития воды. Большая пиала с холодной водой обошла всех, кто сидел на торе, затем была поднесена Абаю. Он сделал глоток и передал пиалу Дильде.

Две нарядные женге из родни невесты подошли к молодым и, улыбаясь, опустились перед ними на ковер. Одна из них окутала легкой шелковой тканью руку невесты и вложила в правую руку жениха. Абай слегка сжал тонкие пальцы Дильды. Заметив это, женге, сидящая напротив, игриво засмеялась:

- Ишь ты, какой быстрый! Что, рука так и прилипла сразу? Давай ее сюда, твою руку, погладь невесту по голове!

Женге захватила руку Абая и заставила его провести ладонью по волосам на голове Дильды, по ее длинным косам, спадающим на спину. Абай почувствовал, что его рука тоже укутана тканью, - он гладил волосы невесты через тонкий шелк.

Обряды кол-устату и шаш сипату- прикосновение рук и поглаживание волос-главные на свадьбе кочевников. За проведение этих церемоний женге, родственнице невесты, положены со стороны жениха хорошие подарки. Шустрая женге успела уже получить подарок и от Дильды.

После этих обрядов старшие раскрыли ладони, обратив их вверх, и совершили молитву-благословение -бата.

-Да будут они счастливы!

-Живите в радости долгие годы!

-Да пошлет вам Всевышний богатство!

Эти благословения и добрые пожелания прозвучали за занавесом от невидимых родителей и старших. После чего они вдруг разом поднялись и покинули дом.

Недолго оставались в юрте и молодые люди, быстро и дружно они разошлись, желая поскорее оставить наедине жениха и невесту.

До этого часа Абай и словом не обмолвился с Дильдой. Он ее толком и не разглядел, она его-тоже. Лишь в одно мгновенье, когда Дильда входила в юрту, затем проходила за полог, она успела бросить взгляд в его сторону. И потом, усаживаясь рядом с ним, из-под красного чапана, накинутого на голову, невеста чуть подробнее рассмотрела лицо жениха.

Когда в юрте опустело, та самая женге, что соединяла им руки, сказала Абаю:

-Сейчас будем стелить вам постель. Аты, пожалуй, выйди ненадолго, перед сном проветрись немного!

Эти слова оцарапали Абая по сердцу своей грубой откровенностью Он не стал задерживаться, быстро поднялся с места и вышел из юрты. Вокруг уже не было ни души. Даже Ербол исчез куда-то. Абай почувствовал себя всеми покинутым. Ночь была беспросветно темна, - с вечера небо обложили плотные тучи. Абай одиноко направился куда-то в этом полном мраке.

Дильда тоже осталась в юрте жениха одна, без своих подружек. С нею еще были две женге, проводившие обряды. Одна из них вывела Дильду на воздух, другая осталась в доме стелить молодым постель.

Обняв Дильду за плечи, бойкая женге спросила, посмеиваясь:

- Ну и как, голубушка? Жених-то каков из себя? Понравился он тебе?

Дильда не смутилась, ответила спокойным голосом:

-Не знаю... Чернявый какой-то... Толстенький...

Женге в словах девушки уловила некоторое разочарование.

- Что ты! Не говори так! Ты не разглядела - он красивый, смуглый, - уверяла ее женге.

Безрадостно было на душе у Абая. Он шел в темноте один, испытывая какое-то сложное чувство - утраты ли, обиды, сожаления о чем-то, стыда.

Богатая свадьба, несметные дары, пышный праздник, большая свита - хороша его участь жениха и зятя. И здесь гостеприимство, внимание, забота, многолюдный той, пиры каждый день, игры, кок-пар - и все это, вроде бы, в его честь. Огромный круг благословений, благих пожеланий, добрых здравиц - во имя счастья двух молодых новобрачных... Но так ли это? Нет, не для них все это делалось. Все это делалось для того, чтобы свадьба принесла громадное удовлетворение самим родителям, старшим - в том, что они с честью воздают дань взаимного уважения и все делают согласно старинным обычаям и традициям.

А что же сами молодые? Они даже толком не успели рассмотреть друг друга. Это совершенно не волнует старших, они даже не заметили этого. Жених с невестой обязательно познакомятся вон на той постели, которая приготовлена для них.

Абай прочитал немало книг. В них были слова: любимый друг, бесценная, возлюбленная, которые были восприняты его чистым сердцем во всей их светлой, высокой значимости. О, как далека от него стройная, хрупкая, сияющая в лучах своей красоты Тогжан, вызванная из его воспоминаний в этот трудный для него час! Неужели не явится перед ним недостижимым видением, возносящимся к облакам?

А его невеста, вполне достижимая, переданная ему чужими руками по исполнении каких-то рутинных обрядов, досталась ему недорогой ценой. О, как ненавистны ему те руки, что свели их друг с другом, словно бессмысленную скотину!

Ничего не чувствуют... Кто они такие? Чужие. Что они с ним сделали? Разрушили, опрокинули мир его души... Казалось, прежде в этом мире летали какие-то живые, чудесные, красивые огни. Но вот они огорченно вздохнули - и угасли... Абай забылся, на мгновенье потерял всякое представление, где он, по какой дороге ступают его ноги.

Вдруг послышался серебряный звон шолпы. Он вздрогнул.

К нему быстро подошла женге невесты, отправившаяся на его поиски. Смеясь, она шутливо заметила:

-Ты что это цену себе набиваешь? Думаешь, лучше тебя нет женихов? Чего заставляешь невесту ждать?

И она повела Абая в юрту.

Там полог перед кроватью был спущен, постель приготовлена. Дильды и второй женге не было. Абай снял жениховский чапан, женщина приняла его в свои руки, повесила на стену. Затем она стянула с его ног сапоги и напомнила, что за этот последний обряд - разувание жениха - положен ей подарок. В карманах Абая оказалось достаточно денег, которыми набила их предусмотрительная Улжан. Чувствуя некоторую душевную стесненность, Абай протянул женщине деньги.

Быстро раздевшись, он упал в кровать и быстренько укутался в шелковое одеяло. Дильда еще долго не входила в дом, слышались лишь звоны шолпы за войлочными стенками юрты. Должно быть, так полагалось по обычаю. Невесту должны были ждать. Женге, завершив все, что ей полагалось сделать, взяла в руки светильник и вышла из юрты. Стоя снаружи, за открытой дверью, она пропустила в дом Дильду, потом прикрыла дверь. Это было к лучшему. Абаю не хотелось, чтобы Дильда входила при свете.

Невеста в темноте приближалась к нему, казалось, прикрывая свой стыд и смущение ночной темнотой. Абай, скорее злясь на все происходящее, нежели волнуясь, лежал в равнодушном ожидании.

Он слышал звуки всех ее движений. Сняла камзол. Стянула с ног и бросила на пол сапожки. Через неуловимое мгновенье оказалась подле самой кровати. Дышала спокойно, уверенной рукой откинула одеяло, провела рукой по постели. Абай лежал на краю, видимо, жених не сообразил, где ему надлежало лежать. Внезапно раздался незнакомый грубоватый голос невесты:

-Подвинься!

Так произошла их первая встреча, которая столь долго, тщательно, с соблюдением всех многосложных обычаев и правил, со столь огромной затратой средств на той и взаимные свадебные подарки, усилиями стольких людей подготавливалась.

Абай вздрогнул от неожиданности, молча перекатился в глубину постели.

Безучастный Абай и равнодушная Дильда не воспылали страстью друг к другу. Дильда была послушна и покорна, как должно быть невесте. Она не была прельщена Абаем. Гордая Дильда помнила, что он сын Кунанбая, но и не забывала, что она внучка самого Алшинбая. Смущаться, робеть, выказывать страх девичьей невинности она не стала. Просто исполнила все то, чему научили ее опытные тетушки.

После первой брачной ночи Абай со своими друзьями-джигитами пробыл в ауле еще две недели. Улжан отбыла домой дней на пять раньше.

Ко времени отъезда Абая молодые успели немного привыкнуть друг к другу. Дильда показалась Абаю и обаятельной, и красивой. И она тоже нашла в нем хорошие стороны. Но, несмотря на это, они так и не смогли раскрыться друг перед другом, в душе остались чужими, далекими.

Считается, что первый приезд к невесте делает молодого жениха взрослым, подлинным супругом. Он восходит к главному перевалу в своей жизни. Абай одолел этот перевал. Но в его юном сердце не вспыхнуло никакого огня, не добавилось новых пламенных порывов. Наоборот- его сердце, казалось, остыло, в нем появилась некая скрытая щербина. Он вернулся домой сумрачным. Ясная, чистая душа его словно затянулась тиной.

2

К тому времени, когда Абай со своими людьми вернулся из свадебной поездки к невесте, все аулы успели перекочевать на джайлау за Чингиз. Дом Кунке, где в это время находился Кунанбай, был переполнен людьми. Абай с джигитами вошел в юрту и, подойдя к Кунанбаю, сидевшему среди гостей, почтительно приветствовал его.

Кунанбай уже разговаривал с Улжан о свадебной поездке, сразу по ее возвращении, поэтому он принял приветствие сына, но расспрашивать ни о чем не стал и сразу отпустил его.

Абай тут же мог бы уехать к Улжан, но его задержал брат Кудайберды. Он встретил Абая и его друзей празднично, как самых желанных гостей. Казалось, что во всем очаге Кунке только ее сын принял душою самое искреннее участие в том очень важном событии, что произошло в жизни Абая.

Кудайберды с интересом расспрашивал о свадебных традициях в роду Бошан, о нравах бошанов, об особенностях их обычаев. Еще он просил спеть новые песни, появившиеся в тех краях, и заявил, что эти привезенные песни он готов принять как особый подарок своих гостей.

Абай с Ерболом в ту ночь спели немало из того, что выучили во время поездки. Перед тем как начать петь новые песни. Абай заметил ненароком:

- Оказывается, край Каркаралы более певучий, чем наш. Поют там лучше.

На что Кудайберды с веселым смехом отвечал:

- Что я слышу! Не может этого быть! Или душа жениха, побывавшего в доме невесты, сама стала более певучей? Потому и заметил он, что песни там лучше, чем у нас.

Присутствующие дружно рассмеялись на слова Кудайберды, оценив его шутку, но Абай вполне серьезно стал уверять брата.

- Баке, но я говорю то, что есть на самом деле! - Абай по-свойски называл его именем Баке.

- Ладно, тебе незачем нас убеждать, что все в Каркаралах лучше, чем у нас. Ты, брат, просто спой нам их песни, а мы послушаем.

- Е-е! Баке прав, пусть песня сама за себя скажет! Давай начнем, Ербол! - раззадорился Абай и первым приступил к исполнению бо-шанской песни. Ее тут же подхватил Ербол - и в два голоса, ладно и красиво, друзья спели песню - «Статный конь». В Тобыкты она была неизвестна. Абай увидел, какое впечатление произвела песня на слушателей.

- Ну, как вам? - спросил он

Все были восхищены. Кудайберды, забыв о своей иронии, искренне выражал свое одобрение.

-Хорошая песня! Прекрасная песня! - повторял он вместе с другими.

- В таком случае послушайте еще, - сказал Абай, и вместе с Ерболом они спели любовную песню «Красавица».

Она также понравилась Кудайберды и всем остальным. Абай с Ерболом переговорили о чем-то, потом Абай объявил:

-А теперь споем то, что оставили для вас под конец.

И они дуэтом исполнили протяжную, красивую и сложную по мелодии песню - «Белая береза». Когда песня закончилась, все в доме сидели, затаив дыхание, не шелохнувшись.

Абай сыграл на домбре проигрыш концовки, с постепенным замиранием мелодии, затем накрыл пальцами струны.

- Ну, а на это что скажешь, Баке? - вопросил он, глядя на Кудайберды

- Скажу, карагым, что ты был совершенно прав!.. Вы привезли чудесные песни.

И тут Абай рассказал, что их собственные песни, которые они возили к бошанам, никакого впечатления на них не произвели. «Зеленая долина», например, или «Смуглянка», любимые тобыктинцами, успеха в Бошане не имели. Во-первых, эти песни у них были известны давно, каждый ребенок их знал, для них они уже устарели, а во-вторых, - пели они их на другой мотив и совсем в другой песенной манере, гораздо интереснее тобыктинской. И вообще, Абай был суров к своим: тобыктинцы собственных песен сочинить не могут, а берут их в чужих краях, привозят к себе и портят их плохим исполнением, искажают напев и мелодию. Такая печальная судьба постигла песни, привезенные из того же Каркаралинского края, и из Баяна, и с Караоткель. Этим, кажется, Абай высказал самые серьезные возражения на шутливые обвинения Кудайберды. А старший брат теперь только с удивлением и обожанием смотрел на него, полностью признавая и принимая его правоту. Он обнял его за плечи, притянул к себе и воскликнул:

- Уа! А ты вернулся, смотрю, большим знатоком и ценителем песен!

И на самом деле, эта непростая, значительная в его жизни поездка заставила Абая глубже всмотреться в окружающую жизнь и подтолкнула его к тому, чтобы он обрел необходимую твердость и независимость суждений по самым разным сторонам этой жизни.

На другой день он прибыл, наконец, в аул своей матери. Здесь его с радостью встретили все - стар и млад. Бабушка Зере - хранимая своей великой способностью любить - выглядела бодрой и намного моложе своих немалых лет; она долго ласкала его и не отпускала от себя. Младшие братья, совсем еще юные джигиты, набрасывались с объятиями, висли на шее.

Аул на сей раз занял становье среди зеленых холмов и пригорков в богатейшем водой и кормами урочище Ботакан. Все аулы в Тобык-ты жили сейчас в ожидании предстоящего большого торжественного события Об этом говорилось и вчера, в ауле Кунке, на многолюдном сборе акимов, - и сегодня, по прибытии на Ботакан, слышал Абай о том же самом Весь край, все его население, все возрасты, начиная от детей и заканчивая стариками, обсуждали предстоящую тризну по Божею - его приближающийся годовой ас.

Родственники Божея, державшие траур почти на протяжении всего года, с зимы готовились к асу. Ранней весной, когда вот-вот должен был начаться массовый овечий окот, по степи прошло широкое оповещение с приглашением на ас покойного Божея. и были названы месяц, число и место проведения годовой тризны.

Роды Жигитек, Котибак, Бокенши, Торгай, объединившиеся с прошлого года, прикочевали к обширным пастбищам на джайлау Казба-ла. На поминках должна была быть разыграна большая байга, урочище Казбала своими просторными долинами как раз подходило для скачек.

На запад от этого урочища и расположено становье Ботакан, которое было выбрано аулом Улжан на текущее лето.

Абай и Ербол, вернувшись после поездки с чужбины, были рады сразу же окунуться во все важные новости и заботы родного края. Аул матерей Абая с утра до вечера в мельчайших подробностях обсуждал, как в других аулах готовятся к асу, чтобы самим сделать все не хуже.

Ербол заторопился домой, зная, что в его ауле тоже готовятся к участию в годовом асе Божея. Абай не уговаривал друга остаться, хотя расставаться с ним не хотелось. Но Ербол сам обещал вернуться назад дня через два, чтобы потом уже надолго оставаться рядом с ним.

На другой день по прибытии домой Абай имел долгую беседу с матерью Улжан, узнал обо всех событиях, происшедших со дня их отъезда к Бошан.

По словам Улжан, Кунанбай с весны, как только вернулся домой, созывал большие и малые сходки и, как можно было предположить, к чему-то опять готовился. После многочисленных тоев и щедрых угощений он добился того, что перетянул на свою сторону еще несколько родов. Одних он задаривал скотом, другим обещал что-нибудь заманчивое, третьих запугивал холодными угрожающими посланиями через гонцов - и в течение небольшого времени намного увеличил число своих приверженцев. Среди них были и фигуры весьма влиятельные, крупные, вроде премудрого Каратая, род Кокше, или не очень влиятельные, но находившиеся в неопределенном положении в отношениях с Кунанбаем. Словом, ко времени кочевки на джайлау, он почти всех прибрал к рукам, и против него оказались три-четыре крупных рода: Жигитек, Котибак, Топай и несколько других, не очень значительных и помельче.

Противники Кунанбая тоже с зимы готовились к предстоящим торжествам годовой тризны Божея, все свои силы и средства берегли для покрытия будущих расходов.

Учитывая все это, Кунанбай перед самой откочевкой на джайлау объявил, что он требует возвращения всех пятнадцати зимовок, отданных во время его отсутствия в прошлом году. Пусть будущей осенью никто не думает возвращаться туда, пусть не оставляет там своего имущества и своих работников. Зимовки будут отобраны назад.

Предупреждение получили в каждом ауле. Кунанбай ничего не объяснял, не доказывал - волостной старшина просто разослал свои приказы. И ему удалось вернуть таким образом четырнадцать зимовок. Но на пятнадцатой вышла осечка. Это была зимовка на Чингизе, взятая Байсалом.

Распоряжение Кунанбая доставлено было Байсалу через посланников - Каратая и Жорга-Жумабая. Байсал спокойно выслушал их и просил передать Кунанбаю: «Мой салем волостному старшине. Мы знаем друг друга с детства, и никому другому, как ему, столь не известно, что у меня нет своей земли и зимовок Кунекен не испытывает нужды в земле, он уже вернул себе четырнадцать зимовок. Пусть мою оставит при мне. Я потратил свои средства, устраивая там все по-новому, как мне хотелось.»

Услышав ответ Байсала, Кунанбай пришел в ярость. В ту же ночь он вновь отправил назад Каратая и Жумабая с приказанием отставить всякие пререкания и немедленно покинуть зимовье.

В ответ на это, выведенный из себя Байсал ответил. «Я хотел призвать его к благоразумию, он не хочет прислушаться. Дело даже не в земле - он топчет меня, плюет мне в душу. Я его не задевал, хотел жить спокойно, а он решил снова меня свалить с ног и лежачего бить под ребро стальной пикой. Из-за этой земли он постоянно грыз покойного Божея, довел его до могилы. И моя жизнь для него не дороже! Но я буду стоять до конца! Ни на шаг не отступлюсь от этого зимовья!»