Страница - 9

- Киши-апа. . - обратился он к младшей матери, невольно отступая..

Но Айгыз не дала ему говорить, поток обидных слов, не прекращаясь, исходил из ее уст.

- Что, силы некуда девать? Вас здесь четверо от одной матери, а он у меня один! Бьете слабого, беззащитного...

-Киши-апа, выслушай меня... Ты бы только знала, какими словами он ругается'

- Знать ничего не хочу! А ты сам - уже вырос, так и зубки свои показываешь? Тебе что - все дозволено? Кидаешься на него, потому что он сын соперницы твоей матери! Тебе нравится бить младших?

- Боже мой' Что ты такое несешь?

- Вот погоди, скоро с учебы приедет Калел, он тебе покажет, как бить маленьких! - речь шла о ее старшем сыне, который обучался в городской русской школе

Они сошлись лицом к лицу, словно два аула, готовые вступить в бой друг с другом.

- Ойпырмай! Неужели это все, что ты можешь сказать мне, моя младшая мать?

- Не пререкайся, прикуси язык! Знаешь ведь, что вы от старшей жены, байбише, а мои дети - от меня, токал. Поэтому и всякие унижения от вас, побои и пинки бесконечные.

Абаю стало дурно от всей несправедливости, злобы и грубости своей младшей матери Потемнев от гнева, он едва владел собой, дыхание его пресекалось. Абай с трудом сдерживал слезы.

- Туу! Как ты можешь так? Перестань сейчас же! - гневно выкрикнул он и, жестоко обиженный на Айгыз, отвернулся к окну. Никаких слов для нее у Абая больше не осталось, ни плохих, ни хороших.

Старая Зере, наблюдавшая весь этот сыр-бор, но ничего не слышавшая по своей тугоухости, тем не менее разобралась во всем. Она увидела, как обижен и расстроен ее любимец Абай. Осторожно уложив на постель уснувшую малютку Камшат, старуха с трудом поднялась с места и, согбенная, опираясь на клюку, подошла к невестке

-А ну-ка, прочь отсюда! - с неожиданной силой, зычно крикнула она. - Зачем пристаешь к детям, языком мелешь, сеешь раздор между ними! Выйди вон отсюда, пока цела!

Айгыз испуганно сжалась и отступила перед Старшей матерью. Но, собираясь уйти, не преминула съязвить, зная, что старуха все равно этого не услышит

- Загрызть меня хотите, топчете и унижаете из-за того, что я токал! Но ничего* Посмотрим, кто кого' Пусть только сам приедет завтра'

Это был намек на Кунанбая Муж благоволил красивой токал, и она знала, что он не даст ее в обиду. Айгыз последние слова свои произнесла негромко, чтобы их мог услышать только Абай, но не старая Зере.

В это время сзади Айгыз раздался спокойный, сдержанный голос Улжан Она вошла в раскрытую дверь и уже довольно давно стояла у порога. Молча, сохраняя полное достоинство, выслушала брань Айгыз

- Во имя Аллаха, перестань, жаным' Ради детей не нужно этого Я их оберегаю, а ты даже детей не щадишь, - не повышая голоса, ровно говорила Улжан

- Ладно' ты бы лучше уж сразу пожелала мне, чтобы я умерла

- Дорогая, прекрати! Лучше уходи Никогда не буду даже поминать, что ты тут наговорила Ради Аллаха, остынь, успокойся и уходи с миром, - все также спокойно закончила Улжан

Схватив за руку Смагула, Айгыз постояла некоторое время против Улжан, горящими глазами уставившись на нее, затем, так и не найдя, что сказать, быстро вышла из дома, таща за собой сына

Улжан вздохнула, глядя вслед Айгыз, постояла немного, задумавшись, затем сняла верхнюю одежду Достала огниво, высекла и раздула огонь и зажгла каменный светильник, стоявший на краю печи Слабое красноватое пламя осветило комнату, и она увидела опечаленного Абая, сидевшего с нахмуренным лицом.

-Абайжан, что с тобою, сынок?

- Апа! Отчего киши-апа такая злая и сварливая? - спросил он, поднявшись с места и подходя к ней

Сын спрашивал, как взрослый, вызывая мать на доверительный разговор. И хотя Улжан никогда никому не говорила подобного, но сейчас решилась открыть это сыну.

- Оу, сынок, соперницы всегда остаются соперницами. Это у нас всегда так Мира между нами нет, и не может быть. Зализываем вечно незаживающие раны. И у меня тоже, когда я была младшей женой, накопилось в душе немало обид, о чем ты и знать не можешь

Так говорила Улжан любимому сыну

В эту минуту вошли, громко разговаривая, весело посмеиваясь, старший брат Абая - Такежан и мулла Габитхан. С их приходом в доме стало шумно и весело

Абай был моложе Такежана на два года Весельчак и балагур, семнадцатилетний Такежан дружил с муллой Габитханом, и хотя тот был намного старше, держался с ним вольно, словно ровесник, дружески подшучивал над ним. Потешался он над тем, как ученый татарин разговаривает по-казахски. Габитхан был еще довольно молод, несколько лет назад он бежал от царской солдатчины и появился среди казахов округа Каркаралы Попал в один из аулов рода Бертыс, родственного с Иргизбаем И в тот год, когда справляли тризну по Оскенбаю, отцу Кунанбая, молодого муллу представили ему и попросили, чтобы он взял его под свое крыло.

Несмотря на молодость, татарин Габитхан оказался изрядно образован, Кунанбай остался им доволен и после годового аса по Оскенбаю приблизил муллу, оставил жить у себя У него был доверчивый легкий нрав, он был смешлив и остроумен, изысканно вежлив Пришелся всем по душе, его любили и стар, и млад, уважали за ученость, разговаривали с ним почтительно, и только избалованный Такежан позволял с ним вольные шутки

В доме старших матерей вечерами мулла Габитхан рассказывал из «Тысячи и одной ночи». Сегодня после вечернего чая он стал продолжать сказку о трех слепцах, которую начал рассказывать вчера. Но и в этот вечер ему не удалось закончить ее Рассказ был прерван громким топотом подскакавшего к дому коня. Все обернулись к двери и стали гадать:

- Кто это может быть?

- Видать, очень торопится!

В дом вошел атшабар Жумагул.

Едва успев поздороваться, он начал в подробностях рассказывать о вчерашнем набеге на Токпамбет У посыльного на левой скуле багровел рубец недавней раны. Он говорил громко, чтобы могла слышать старая Зере. Особенно азартно и увлеченно рассказывал он об избиении Божея, не скрывая того, какое это принесло удовлетворение самому рассказчику.

Выслушав о расправе над Божеем, старая Зере не поверила своим ушам и переспросила, неужели и на самом деле его отстегали плеткой. Когда Жумагул охотно подтвердил свои слова, старшая мать сурово произнесла:

- Добродетель - самое ценное, что нам оставили предки. Божей единственный добродетельный человек среди вас. А вы все, видать, совсем потеряли совесть! И ты, дурень бестолковый, - как смеешь при детях об этом молоть своим поганым языком? Замолкни сейчас же, нечестивец!

Оттого ли, что Божея в этом доме уважали и почитали как благородного, близкого человека, или сила духа и властность старой матери смутила всех - среди домочадцев воцарилась гнетущая тишина. Поступком отца восхитился - вопреки всему и всем - один только Такежан.

- Пусть знает, как ставить нам подножку! - сказал он. - Поделом ему!

Улжан гневно посмотрела на него.

- Замолчи, не злорадствуй! Упрячь зловоние своей души! - сурово оборвала она сына - Достаточно и того, как обошлись с этим человеком другие.

При разговоре присутствовал старый чабан Сатай, прибывший вместе с Жамагулом. Сперва он молча слушал других, потом и сам вмешался.

Он рассказал, что днем, когда пас овец, видел человек десять верховых, подъехавших к мазару Кенгирбая. Среди них были Божей, Байсал и Байдалы. Они помолились, долго стояли у могилы, потом сели на коней и уехали в западном направлении. Сатаю удалось поговорить с одним из отставших от группы джигитов. «Божей со своими людьми едет в Каркаралинск подавать жалобу на Кунанбая. По дороге они свернули на мазар Кенгирбая, помолиться духу предка», - сообщил тот.

Жумагул после новостей объявил о причинах своего внезапного приезда в аул Назавтра Кунанбай тоже собирается выехать в Каркаралинск. Решил взять с собой в поездку Абая, Жумагула послал за сыном.

Новость была для всех неожиданной. Выслушали ее при полном молчании.

На следующее утро, ближе к полудню, все близкие и домочадцы вышли на улицу, чтобы проводить Абая в далекий путь. Жумагул держал на поводу крепкую буланую лошадку в серебряной сбруе, под нарядным седлом. Абай прежде всего подошел попрощаться к бабушке Зере.

- До свидания, бабушка, - он обеими руками бережно сжал ее маленькую сухую руку.

Зере приникла лицом ко лбу внука, прощально вдыхая запах все еще детской родной плоти, потом благословила его.

-Да хранит тебя Аллах! Да берегут тебя аруахи предков! Счастливого пути, родименький мой, Абайжаным!

Восклицая с грустью «Кош! Кош!», взмахами поднятых рук прощаясь со всеми остальными, Абай направился к коню. Поводья его теперь были в руке Улжан, она переняла их у Жумагула.

- Подойди сюда, сынок, - подозвала она. - Бисмилла... Бисмил-ла... - приговаривала она, поддерживая его, когда он садился на коня.

Абай вспрыгнул в седло, подобрал полы дорожного чапана и уже собирался тронуть лошадь, но тут Улжан положила свои длинные белые пальцы на гриву лошади, придерживая ее и, видимо, собираясь что-то сказать...

- Сынок, родной мой, старшие привыкли то ссориться, то мириться. Говорят, что у соперников даже зола их очагов не дружит Но тебе незачем вмешиваться в такие дела взрослых. Будь от этого в стороне. Когда увидишь Божеке, с почтением отдай ему салем. Мы всегда уважали его как родственника. Кто прав, кто виноват-тебе в этом не разобраться. Пусть отец с ним враждует, но ты, сынок, всегда будь на стороне справедливости Что бы там ни было, помни одно, нельзя терять родичей.

Абай тихо тронулся в путь Несколько раз оглядывался назад и видел, что его матери стоят у юрты и смотрят ему вслед. Последние слова Улжан все еще звучали в ушах, и душа его болела за Божея, и представлялся он по-прежнему близким и родным человеком.

2

Уже прошло немало времени, как Абай с отцом приехал в Карка-ралинск. Зима набрала полную силу, снег окончательно устоялся, плотно укутав землю.

Кунанбай под свою ставку снимал просторный деревянный дом с железной крышей, покрашенной в яркую зелень, находившийся в самом центре города. Принадлежал этот дом богатому купцу-татари-ну, большому другу казахов. Ага-султан прибыл в город в сопровождении многочисленных родственников и большого отряда джигитов. В соседних от квартиры Кунанбая городских кварталах расположились группы близких родичей ага-султана, а также его сторонников: Майбасара, Жакыпа, Каратая. В доме у Кунанбая, а также у его брата Майбасара, волостного старшины, днем и ночью толклось много народу, толмачей, стражников, атшабаров. У Майбасара вестовым по-прежнему был Камысбай, у Кунанбая посыльных было двое - кроме верного подручного Жумагула появился еще и расторопный джигит по имени Карабас, крепкий воин, надежный охранник.

Кроме них у ага-султана всегда под рукой была ватага молодых джигитов, взятых в поездку на всякий случай. В свите также было несколько иноплеменников: татарин-мулла Габитхан, кыргыз Изгутты, ходжа Бердыходжа, а также особая группа телохранителей-черкесов. Вся ставка занимала восемь домов.

Центр города сразу стал похож на большой аул Тобыкты. Когда юному Абаю наскучивало сидеть в доме под зеленой крышей, он свободно разгуливал по городу, навещая другие дома тобыктинцев.

Сегодня после утреннего чая он пошел к Майбасару. Был солнечный день. Подступившие к самому городу окрестные холмы сияли под ярким белым покровом. Высокие, стройные сосны пригорода стояли б пушистом снежном одеянии Покатые горы, видимые вдали, поросшие заснеженным лесом, представлялись Абаю толпой причудливых духов зимы, одетых в вывернутые наизнанку белые шерстяные хэлаты-шидем. Оттуда, с севера, навеивал студеный ветерок делая легкий морозец еще более ощутимым Абай подвязывал наушники лисьеготымака и вспомнил, как бабушка с особенным значением внушала ему: «Всегда завязывай тымак. А то ведь недолго и уши застудить Будешь тогда страдать, как и я», - напоминала она о своей глухоте.

«Жива ли, здорова старушка? Наверное, вспоминает про меня в такой вот морозный день или в буран», - подумал он.

Плотный накатанный снег звучно скрипит под ногами. Остроносые черные сапоги скользят на дороге. Абай одет не как подросток, на нем платье взрослого юноши-джигита. На голове лисий тымак, крытый черным бархатом. Взрослые мужчины носят шапки из лисьих лапок, молодежь же тобыктинская в последнее время предпочитает носить тымаки, сшитые из лисьих спинок Поверх беличьей шубы на нем надет длиннополый, из черного бархата чапан в накидку, с серебристо-серым отливом. Рукава не очень длинные - чапаны с широкими проймами и длинными рукавами носят только казахи каркара-линские. Покрой воротника у них также отличается, и тымаки шьются из четырех меховых клиньев, а не из шести, как у тобыктинцев Подпоясываются тобыктинцы не кожаными ремнями, а шерстяными кушаками синего цвета Абай шел по дороге, одетый как истинный то-быктинец.

На пути ему встречались пешие и конные, группами и поодиночке, иные верховые обгоняли его-Абай внимательно приглядывался ко всем. Многих он знал, это были из отряда его отца - или вновь прибывшие из степи аткаминеры, приехавшие со своими многочисленными жалобами которые первым делом стремились попасть к Кунанбаю.

Наконец Абай подошел к дому Майбасара. Войдя в ворота, он увидел, что множество людей толпится на хозяйственном дворе перед амбаром и кладовками. Здесь-то все были ему известны, все родственники и близкие. Вон, в середине толпы, возвышается над остальными огромный, тучный Майбасар, в небрежно распахнутой белой мерлушковой шубе непомерной ширины, с багрово-серым небритым лицом. Рядом с нимЖакып, Толепберды и еще немало молодых джигитов, приближенных к старшине И вообще, было похоже, что здесь во дворе собрались все тобыктинцы, кроме тех, что находились в ставке Кунанбая.

Собирались забить темно-гнедую лошадь с подстриженной гривой, торчавшей выше ее ушей. С появления Кунанбая в Кзркаралин-ске ежедневно к Майбасару, брату ага-султана, со всех сторон пригоняли жирных баранов, отгульных кобылиц, откормленных стригунов и прочий убойный скот - в подношение Кунанбаю, по случаю его приезда в город. Майбасар, по всей видимости, как раз собирался забить одну из таких приведенных в дар кобылиц, чтобы устроить кормление для своих людей..

Всякого, кто принадлежал к роду Иргизбай, на пути в Каркара-линск и в самом городе родичи встречали и провожали с большим почетом, с обильным угощением. Иргизбаев переполняло чувство благодарности к Кунанбаю за то, что он так высоко вознес их род. Что дал им столько новых возможностей для благополучной, сытой жизни. При виде жирной темно-гнедой кобылы чувство признательности к нему получило новое подкрепление. И разговоры, как и всегда, велись только вокруг того человека, которого они все дружно называли благодетелем, мырзой.

- Нынче поездка мырзы особенно удачна, - начал Жакип, брат Кунанбая по младшей матери, одной из токал Оскенбая.

Уже давно, по примеру истцов и жалобщиков, ездивших разбираться в окружной Каркаралинск, все тобыктинцы в знак высшего уважения и почета стали называть Кунанбая «мырзой».

- Пусть у врагов и завистников от злости сгорит все нутро! Завтра откроется возведенная им мечеть... Пусть увидят, как народ опять на его стороне, услышат, как будут его восхвалять, - с важным видом произнес Майбасар перед родичами.

- Есть за что восхвалять! Мечеть-то какая славная получилась!

-Такого красивого строения еще никто в Каркаралинске не видел!

- взахлеб, вторя друг другу, восторженно расхваливали и Бурахан, и Толепберды, и всякие другие-прочие.

Приехав в Каркаралинск, Абай часто слышал слово «мечеть» и от отца, и от многих других, навещавших ага-султана. И сын понимал, какое значение имеет строительство мечети для возвышения имени, власти и славы его отца.

Первую и единственную пока мечеть в Каркаралинске и во всей округе начали строить на средства Кунанбая еще в прошлом году. Сегодня ее должны были освятить. Муллы города и старейшины всех аулов округа не переставали возносить хвалы Кунанбаю за строительство храма.

Два дня назад у Кунанбая побывал имам - мулла Хасен Саратау, благорасположенный к казахам, который высказал особой важности слова:

-Ты из простого народа, ноты возвеличился в нем, словно хан... В Коране мечеть названа «жилищем бога». Ты воздвиг дом Вседержителя среди темного, непросвещенного народа, и потому стал Его близким рабом, и Он возлюбил тебя. Иншалла!

И перед множеством аткаминеров, старшин и старейшин, перед знатными людьми города имам поблагодарил Кунанбая и дал фатиху, благословение В знак глубокой признательности и благодарности Кунанбай отправил в дом благословившего хазрета одну лошадь и одного верблюда для заклания.

Абай понимал, что его отец намного сильней и влиятельней всех остальных аткаминеров. Сын внимательно наблюдал за всеми его делами, желая понять, как он этого добивается. И все же, находясь рядом с отцом, слушая его разговоры с людьми, Абай не мог постигнуть глубинной сущности Кунанбаевской души, и отец по-прежнему оставался для него непостижимой загадкой.

Лучшие куски парного конского мяса снесли на кухню. Тобыктинцы, квартировавшие в других домах, тоже потянулись на обед к волостному старшине. Многолюдная толкотня во дворе еще более усилилась Майбасар хотел уже вести родичей в дом, чтобы спокойно всех рассадить по местам, как вдруг распахнулась калитка, и появился во дворе расторопный Карабас, посыльный Кунанбая

По нему видно было, что он прибыл со спешным заданием. Майбасар остановился, глядя на него в ожидании. Карабас еще на подходе изложил свое сообщение

- Едет Апшекен! Сейчас будет у мырзы. Вот и послали меня за вами .. Собирайтесь скорее! - и со значением посмотрел на Майбасара и Жакыпа. Майбасар вдел руки в рукава мерлушковой шубы, до этого свободно наброшенной на его плечи, и, ничего никому не сказав, тотчас направился в сторону ворот. Жакып последовал за ним. Абай хотел остаться, но Майбасар, проходя мимо, на ходу коротко бросил:

-Ты тоже с нами! Это же твой тесть, отдашь салем тестю.

И было непонятно Абаю, не то шутит дядя, не то говорит всерьез.

Апшекен - так уважительно называли Алшинбая, давнего друга ага-султана. Года два назад дружба между ними укрепилась сватовством: Кунанбай засватал для Абая совсем юную Дильду, внучку Алшинбая. Таким образом, он и на самом деле должен был стать тестем Абая.

С приездом Кунанбая в Каркаралинск Алшинбай уже не раз навещал его. Все старшины округа произносили имя Алшинбая с большим почтением. И его имя иначе, как «Алшекен», не произносили. Алшинбай был сыном известного бия Тленши, предком которого был Казыбек-бий Таким образом, невеста Абая, Дильда, оказывалась весьма знатного происхождения. Калым за такую невесту, соответственно, был немалым: большие косяки лошадей и стада верблюдов уже перегнали от Кунанбая в аул Алшинбая. Многие предполагали, что не только сватовство соединило этих двух могущественных владетелей, сделало их закадычными друзьями.

Поэтому Майбасар и Жакип и остальные родичи ага-султана при первом же упоминании о приезде Алшинбая готовы были бежать к нему на поклон.

Майбасар по такому случаю всегда настраивался подразнить племянника.

- Ну и тесть у тебя! Самая важная птица по всей округе. К нему запросто не войдешь - в дверях еще надо низко пригнуть голову, -говорил он по дороге, оборачиваясь к Абаю и посмеиваясь.

Подобные шутки и намеки привели к тому, что Абай стал избегать Алшинбая, когда тот приезжал к отцу. Но в прошлый приезд отец и Алшинбай позвали юношу в комнату, где они сидели, и оба попеняли ему за неуместную стеснительность. И все же этот будущий тесть, из-за которого Абаю, - чувствовашему себя уже не ребенком, но джигитом, - приходилось смущаться и скрываться, словно молодой невесте в ауле, - Алшинбай почему-то был ему не по душе.

Все эти любители подшутить над ним, бесконечно повторяя слова - «жених», «невеста», «свадьба», «тесть», «теща» - отвратили его от самой Дильды, и всякая мысль о ней была ему неприятна. Он вообще не хотел представлять ее как «невесту»...

Но сейчас, когда они идут небольшой кучкой родственников по улице, у Майбасара вдруг исчезла его насмешливость, и он заговорил, взглянув на него весьма серьезно.

- Послушай, я все собираюсь поговорить с тобой кое о чем, без шуток, - сказал он. - И не дуйся, дорогой мой, ведь ты давно уже не ребенок. Вон какой вымахал, совсем взрослый парень, и ты должен понимать, что не зря гонят от нас в аул Алшинбая целые табуны... Вот закончатся празднества по случаю освящения мечети, тогда будет с тобой особый разговор... Понимаешь? Когда поедем из Карка-ралы в аул Алшинбая, я тебе кое-что объясню...

Абай, как всегда, ничего не ответил Майбасару. Тут вмешался Карабас:

- Ты думаешь, что наш Абай ничего не соображает? Еще как соображает! Лучше многих других. Ну что, правда, Абайжан?

- Не вступайся за меня, Кареке! Хоть ты помолчал бы. Промолчишь - считай, коня мне подаришь. - Сказав это, Абай одной рукой обнял за плечо Карабаса.

С этим молодым джигитом Абай привык вести себя свободно, не то что с Майбасаром. Карабас был ясный, бодрый, веселый человек, Абай любил пошутить с ним.

- Закончатся дела, скажу тебе то, что обещал сказать. Разговор обязательно будет. Еще какой разговор, парень! - повторил Майбасар, напуская загадочности своим словам.

«Наверное, хотят ускорить свадьбу... Уж теперь не до шуток» -невесело подумал Абай. Он сразу изменился в лице, ему стало тревожно. Отчего? Он сам не понимал. Если разговор заходил о его предстоящей свадьбе, ему сразу становилось не по себе. В душе поднималось беспокойное, неприязненное чувство. К кому? Неужели к Дильде, которую он никогда и не видел? Но если не к ней, то, несомненно, к имени «Дильда». С этим именем связывалось у него представление о чужой навязанной воле, о ненавистной брачной узде

Но не может Абай ответить Майбасару, одному из старших своих родичей, неприязненно или дерзко. Он лишь нахмурился и сердито сверкнул глазами в его сторону.

Между тем дошли до дома мырзы, вошли в просторный двор. Здесь была шумная толкотня от множества людей и верховых, только что въехавших и пристраивавших своих лошадей; другие, уже свободные, собрались тесными кружками по разным углам обширного двора и вели свои разговоры. Одни и те же слова раздавались повсюду: «Аткаминеры... Бии... Приговоры... Дознания... Вина и преступление... Согласие... Примирение...» Большинство присутствующих были людьми из рода Бошан - это определялось по их особенной одежде и шапкам. Лишь изредка среди них виднелись чапаны людей из племени Дадан, тобыктинцев, приехавших с Балхаша, да кое-где мелькали тобыктинского покроя овчинные полушубки да красовались на иных головах островерхие тымаки племени Даганды из рода Керей.

О родовой принадлежности людей, собравшихся здесь, можно было судить не только по их одежде. Еще вчера Карабас показывал тавра на лошадях и разъяснял суть таврокпеймения, а сегодня Абай сам обходил двор, рассматривая на каждой лошади, привязанной к столбикам, ее родовое клеймо. Он теперь узнавал их' кони ставром в два кругляшка, называемым «глаза», принадлежат родам Аргын и Бошан А клейма в виде «рогатины» - на лошадях рода Керей. А вот тавро, называемое «черпак»-это на лошадях рода Найман... Абаю хотелось пройтись по всему двору, читая тавровые знаки на конских крупах, но тут родственники позвали его и стали сами входить в дом.

Жакып шел первым, он открыл дверь комнаты, где располагался Кунанбай. Войдя вместе, все четверо дружно отдали салем. За большим низким раскладным столом, облокотившись на подушки, сидели Кунанбай и Апшинбай. На приветствие они ответили сдержанно, едва пошевелив губами.

Пол большой светлой комнаты от порога до тора был застлан дорогими красными коврами. На стенах, как было принято в городе, висели меховые шубы, вышитые молитвенные коврики, изречения, написанные на ткани арабской вязью. Вдоль стен стояли металлические кровати, на которых высились груды пуховых подушек, висели шелковые занавеси пологов.

Вошедшие сели по обеим сторонам от Кунанбая и Алшинбая. Знатный гость говорил о чем-то, но при их появлении смолк и вопросительно посмотрел на Кунанбая. Тот без слов, лишь подав знак рукой, дал понять, что можно говорить дальше.

Алшинбай - полный, весь округлый, розовощекий, с белой бородкой, сидел, накинув на плечи лисью шубу поверх черного бешмета с короткими рукавами. Стеганая казахская тюбетейка, накрыв макушку, не могла скрыть его большой лысины. На висках под тюбетейкой кожа собиралась складками, на которых серебрилась уже заметно отросшая щетина... Он кивнул головой и, быстро оглянувшись на дверь, продолжил начатое:

- Баймурын хмурится, наверное, хочет показать, что он может обидеться.

Кунанбай с насупленным, недовольным видом обернулся к Ап-шинбаю. Тот со спокойным лицом внимательно посмотрел на Кунанбая и добавил:

- Баймурын сказал:« Говорят, что Кунанбай будет недоволен, если я приглашу в гости Божея. Но с каких это пор Тобыкты заглядывают в мои казаны? Мы угощаем кого хотим.» Этим он попрекает и меня.

-А он что, в сговоре с Божеем? С чего это Баймурыну захотелось драться с помощью его соилов? - резким голосом произнес Кунанбай.

Юный Абай прекрасно понял, о чем идет речь.

Позавчера отец долго разговаривал с Алшинбаем и к концу разговора, вдруг рассердившись, произнес про Божея такие слова: «Пусть он лучше не строчит на меня ябеды, не старается меня подловить. Иначе тяжко ему придется. Я не успокоюсь и сделаю все, чтобы его в сером казенном кафтане отправили по сибирским каторжным дорогам», Переговоры между Божеем и Кунанбаем, - не переговоры, скорее, а взаимные угрозы и колкости, - передавали с одной стороны на другую Алшинбай и Баймурын, один из самых знатных казахов Кар-каралинска. Сегодня Алшинбай пришел, видимо, рассказать о каких-то новых шагах противной стороны.

Однако для Кунанбая не новость, что Баймурын на стороне Божея. Алшинбай лишний раз подтвердил это. С Баймурыном Кунанбай и разговаривать бы не стал, ибо это не тот человек, которого можно назвать опасным противником. Пусть себе обижается, его обиды могут беспокоить Алшинбая, но не ага-султана. Да и сам Алшинбай не будет хмуриться на него за то, в чем обвиняется его родственником Баймурыном - между Кунанбаем и Алшинбаем связь более тесная и надежная, чем родственные отношения. Их многолетняя дружба, укрепленная сватовством, прошла через самые сложные испытания.

Поэтому, закончив с угрозой Баймурына, с разговора о котором началась сегодняшняя встреча, Алшинбай спокойно перешел к тому, чего с нетерпением ожидал Кунанбай.

-Сперва послушай, как ответил Божей на твои угрозы, потом обсудим остальное, - сказал Алшинбай. - А он сказал так: «Серый кафтан кроил не наш мырза: и еще неизвестно, кому в этом мире Аллах предназначит носить его». Баймурын или кто другой, - но кто-то явно настраивает и подстрекает Божея.

Услышав это, Майбасар и Жакып переглянулись, нахмурились сурово, как бы желая сказать: «Напрашивается этот Божей на новую беду...» Абая тоже волновало, что может ответить Божей на жесткие угрозы ага-султана, и услышав теперь его ответ из уст Алшинбая, юный Абай был поражен умным достоинством и смелостью Божея. И также он прочувствовал всю глубину его непримиримости, гнева и горечи.

Кунанбай поднял голову и, уставившись своим единственным глазом прямо перед собой, в окно, замер на долгую минуту. Сероватое каменное лицо его застыло, стало мрачным, отросшая щетина придавала ему угрожающий вид. Но ни единым словом, ни звуком, ни жестом он не выдал себя. Всю свою непомерную злобу, ярость и клокочущую ненависть он затаил в себе, оставаясь неподвижным и непроницаемым. Вид его был настолько ужасен, что даже сват Алшинбай устрашился и невольно отвел глаза от Кунанбаевского лица. «Ну и кремень! Настоящий кремень! У него и сердце, наверное, из камня!» - подумал Алшинбай. Среди всех аткаминеров, с которыми ему приходилось встречаться, не попадались мужи с такой силой духа, с подобным самообладанием.

И все в комнате, не смея нарушить молчания Кунанбая, сидели, не издавая ни звука. И тут на пороге прихожей, бесшумно появившись в дверях, встал вестовой Карабас. Спокойным голосом доложил:

- Мырза, к нам Майыр приехал.

Кунанбай не шелохнулся и при этих словах. Дверь широко распахнулась, в комнату вошел огромный, дородный, рыжеволосый майор. Вслед за ним семенил толмач, говорящий по-русски казах по имени Каска, невероятно худой, с торчащей козлиной бородкой, серенький и невзрачный.

Майор поздоровался за руку с Кунанбаем и Алшинбаем и, не взглянув на остальных, уселся на единственный стул, стоявший чуть в стороне от стола. Выпуклые голубые глаза майора немного косили. Вокруг губастого красного рта кудрявилась густая растительность усов и бороды. Коротко подбитый затылок состоял из двух мощных жировых складок.

Между собой казахское население не называло русских «майы-ров» по именам, удобнее было - по прозвищам, данным чиновникам из-за особенностей их внешности. Так, были «Красивый майыр» и «Жирный майыр», и «майыр Конопатый». У нынешнего же майора, весьма богато одаренного разными яркими особенностями обличья, было несколько прозвищ. Он был и «майыр Шапыраш», то есть косоглазый майор, и «Жундес майыр» - волосатый майор, и «Майыр Вареная Голова», имея в виду насмешливое признание за ним глубокого ума, которым он особенно не отличался в глазах приглядчивых степняков. Кунанбай и Алшинбай, считавшие его человеком крайне недалеким, охотнее всего называли его «Пискен-бас», Вареная Голова.

Этот Майыр не очень-то хотел плясать под дудку Кунанбая. Вареная Голова на все старался выказать свое особое мнение, поступал по-своему, а потому и был неудобен ага-султану.

Правителями Каркаралинского округа являлись, в сущности, двое - ага-султан Кунанбай и этот самый Майыр. Кунанбай считался главой национального округа, майор - его заместителем. По-казахски округ называется «дуан», а правители его - «дуанбасы»... В отличие от русского майора-заместителя, Кунанбая еще называли «ага-султан» и «мырза». Третье начальствующее лицо назывался «киши-сул-тан», младший султан, сейчас его не было в городе.

Майор пришел к Кунанбаю по делу Божея. Для разъяренного ага-султана, которого умный и сильный ответ Божея привел в холодное бешенство, появление «Майыра» пришлось под руку. Кунанбай давно хотел кое-что выяснить и теперь приступил к делу напрямик.

- Майыр, твои предки не принадлежат к Тобыкты, но ты обзавелся, оказывается, родственниками здесь, в Каркаралы. Разве я не говорил тебе, что Божея надо сослать, не просил, чтобы ты подготовил все нужные бумаги для этого? А ты затянул дело, как долгую на лечение желтуху. Почему это? Может быть, он и впрямь засел любимчиком у тебя в печенке, может, на самом деле у тебя проснулись к нему родственные чувства?

И он впился сверлящим взглядом единственного глаза в майора. Тот обернулся к переводчику и жестом потребовал объяснения.

Толмач Каска, заискивающе и боязливо поглядывал то на Кунанбая, то на Майыра. Переводчик пришел в ужас, слушая ага-султана, и просто не смел передать слова одного начальника другому. К тому же русский он не знал достаточно хорошо, чтобы переводить слова гнева и недовольства. Вот и сидел он, ковыряя пальцем в ковре, отвернув в сторону тощее лицо, и не мог вымолвить ни слова.

Кунанбая вывела из себя его нерешительность, он рявкнул на несчастного переводчика:

- Эй, толмач! Все в точности передай Майыру, что я сказал! Понял? Чего ты вертишься, как беложопая трясогузка над земляной норкой?

При упоминании о трясогузке Майбасар не удержался и прыснул в кулак, но тут же, испуганно оглянувшись на Кунанбая, постарался взять себя в руки. Но видно было, что внутри у него все трясется от смеха. Сравнение с птичкой понравилось и Абаю... Уж больно напоминал хиленький толмач суетливую напуганную трясогузку, которая потряхивала хвостом у своей норки, когда охотники пускали сокола на охоте.

Толмач набрался духу и медленно, но очень точно перевел майору слова Кунанбая. Майор не смутился. Он спокойно, вразумительно, громким голосом стал возражать.

- Власть нам дана не для того, чтобы мы могли мстить тому, с кем враждуем. От Божея Ералинова поступило довольно много жалоб, мы обязаны проверить. Кроме того, не он один - многие стоят за ним. Пока что о решении отправить его в ссылку не может быть и речи

После этого оба заговорили быстро, нетерпеливо, то и дело перебивая друг друга.

- Ты хочешь держать нас в вечной тяжбе? Ты этого добиваешься?